Проданная

      — Эй, дурочка, постой!       Ванора шла и оглядываться не собиралась, но знакомый девичий голос заставил её вздрогнуть. Мара и её подружки. Девушки настойчиво шли за идущей с поля Ванорой, и догнать её не составило труда.       — Я же тебе сказала, чтобы ты остановилась. Почему не слушаешь меня? — толкнув Ванору в плечо, спросила Мара. — Или твоё тело не болело после знакомства с моим кнутом? — самодовольная ухмылка появилась на ухоженном лице дочери вождя.       Ванора обернулась и посмотрела Маре в глаза.       — Что тебе нужно?       Мара рассмеялась.       — Мне? От тебя? Что я могу хотеть от тебя?       — Тогда для чего ты остановила меня?       Мара молча смотрела на Ванору. Всё, что она хотела от девочки, так это узнать о её старшем брате. Мара не прожила и дня без мыслей о Саргале. Постоянно думая о том, кто жил в её сердце, она ждала того самого момента, когда он вернётся и она сможет обнять его. Мара понимала, что у их отношений нет хорошего исхода, наоборот, ведь если кто-нибудь узнает о том, что они встречаются, то её род на долгие годы окажется с клеймом позора.       — Интересно, твой брат ещё жив?       — Жив.       — Откуда ты знаешь, возможно, что твой защитник давно отправился к праотцам.       Ванора улыбнулась.       — Саргал дал мне слово, что вернётся.       Мара рассмеялась, её верные зазнобы сделали то же самое сразу же, как только услышали смех своей лидерши. Дочь вождя смеялась, надменно рассматривая стоявшую перед ней Ванору, босую и грязную от осенних полевых работ. И всё-таки Мара была рада услышать подобные слова.       — Интересно, как же он вернётся? Сколько зим должно пройти, чтобы твой братец вспомнил о тебе?       — А ты хочешь, чтобы он о тебе вспоминал? — нагло усмехнувшись, спросила Ванора.       Мара мгновенно сменила смех на ярость. Её лицо тут же перекосило в ненавистной ухмылке, но Ванора не стала дожидаться её ответа или, чего хуже, реакции. Девочка продолжила свой путь в сторону дома. Мара безмолвно осталась стоять на дороге, наблюдая за тем, как нахальная, по её мнению, девчонка удалялась от неё всё дальше и дальше. Внутри всё кипело. От злости, от страха, что угодливые девицы всё поймут, и вот тогда ей точно несдобровать. Её страх за собственную жизнь был огромный, девушка знала, что связью с Саргалом она позорит свой род. Но что она могла поделать с теми чувствами, что испытывала к юноше? Стоило ему прикоснуться к ней, как она тут же становилась безвольной пташкой в его крепких объятиях.       — На этот раз я не трону её, — смотря вслед Ваноре, прошептала Мара. — Пусть живёт. Пока что.       Ванора вошла в дом. Её босые ноги ничуть не отличались от прохладной осенней земли. Забравшись с ногами на лавку, она накрыла их тонким покрывалом, что не так давно связала её мать. Тонкие дешёвые лоскутки в руках Луты превратились в уютное домашнее покрывало. Ванора и Русгирс часто делили его меж собой, чтобы заснуть именно под этим, как им казалось, самым тёплым покрывалом. Лоскутки принёс Ваноре Скупщик Лиф, взяв за них несколько вёдер редьки и пару десятков яиц. Этого добра в семье Менаса хватало, чтобы насобирать, а после обменять на что-то другое, полезное для их семьи.       — Что с тобой, дочка? — спросила Лута.       — Всё хорошо.       — Ты замёрзла, — на глазах женщины навернулись слёзы. Лута знала, что у её дочери нет обуви, но она ничего не могла изменить.       — Немного.       Лута сняла с себя старую, заштопанную кофту и положила на ноги дочери.       — Дочка, впереди зима, обувь сейчас дорого стоит.       — Я не подумала об этом, тогда бы попросила Лифа принести мне обувь.       — Ничего, я из этой кофты смастерю тебе обувь, — смахнув с лица слёзы, сказала Лута. — Придумаю что-нибудь. Обещаю.       — Можно из заячьих шкур сделать обувь.       — Твой отец много работает у вождя и у нас на наделе, у него нет времени ходить на охоту. Не нужно его беспокоить. У нас сейчас настал лад в доме, пусть так и продолжается. Я сама сделаю тебе обувь.       — Хорошо.       — К тому же с этой работы у вождя твой отец начал приносить в дом много еды.       — Какой еды, матушка? — спросила Ванора. — Свиные потроха? Это, по-твоему, еда? В доме стоит вонь, а ты называешь это едой?       — Да! Называю, потому как знаю, что такое голод! — повысив голос, прокричала Лута. Она редко повышала голос, а на детей тем более, но сейчас была именно та ситуация, которая заставила её закричать на дочь, разозлиться на ту, которая только что унизила труд своего отца. Лута поняла, что, не встань она на сторону Менаса, его уничтожат дети, которых он старается прокормить. Она не могла допустить этого. Менас должен был остаться главным в доме и жизнях детей.       — Не ори на меня, — спокойным голосом ответила Ванора. — И не злись, что Саргал ушёл, а я осталась. Если бы не порванные кнутом ноги в тот день, я бы ушла вместе с братом и точно бы не вернулась в это проклятое место, — смотря матери в глаза, заверила её девочка.       Лута нервно улыбнулась. В последнее время она стала часто замечать, что дочь сильно отдалилась от неё. Стала резкой в своих ответах, да и злой её видели часто. Женщина понимала, что дочь живёт своей жизнью, и там, в её мире, нет для неё места. Маленькая бегрофинка и не думает рассказывать матери о своих планах и мечтах. Частые побеги в лес с Зубастиком и долгое отсутствие — это и есть огромная часть жизни Ваноры. Но что происходит там, меж высоких деревьев, что укоренились десятки, сотни зим тому назад в густые, часто непроходимые ряды? Для Луты это была тайна.       — Что с тобой происходит? Почему ты стала такой злой?       — Буду доброй, меня тут же уничтожит собственный народец.       — Бегрофины не народец! Мы достойный народ.       Ванора тихо рассмеялась. Её частые походы в лес повлияли на её поведение. Девочка привыкла говорить тихо и двигаться лишь по необходимости.       — Народ?! Матушка, с каких пор народ, который с удовольствием унижает своих же, может называться достойным народом? Перестань слушать отца и верить в его сказки о великом прошлом бегрофинов и таком же будущем. Нет у нас ни достойного настоящего, ни достойного будущего. Нет! Только прошлое, которым мы гордимся, ведь больше нечем.       — Прекрати унижать отца!       — С каких пор правда стала унижением? Почему, когда я говорю правду, ты говоришь о каком-то унижении? Отец унижается, а ради чего?       — Чтобы нам вернули права.       Ванора рассмеялась.       — И ты веришь в это? Никогда вождь и народ не сделают этого. Кого же тогда будут унижать его дети, да и остальной народ? Вы с отцом могли уйти из посёлка, разорвать все связи с этим местом, но нет, вы такие преданные, что готовы десятки зим терпеть унижения. А ради чего?! — прокричала Ванора. — Чтобы жрать свиные потроха? Дай вам свиное дерьмо, вы и его сожрёте.       — Закрой рот! — Лута с силой вцепилась в шею дочери. — Замолчи, иначе я скажу отцу, чтобы он высек тебя, — злобно процедила женщина.       — Отцу? Моему? — с ехидством спросила Ванора и что было сил оттолкнула от себя мать.       Растерянно уставившись на дочь, что со злой ухмылкой смотрела на неё, Лута оцепенело стояла на холодном полу. Внутри всё то леденело, то горело пламенем, заставляя её делать глубокие вдохи.       — Не понимаю тебя, — прошептала Лута, но врать она, конечно же, не умела.       — Всё ты понимаешь и знаешь. Или ты думала, что я не пойму, что Менас мне неродной отец?       — Кто тебе сказал такую глупость?       — У меня у одной тёмные волосы, — со злостью ответила Ванора, — не то что в семье, а во всём посёлке. Надеюсь, ты знаешь, что у чистокровного бегрофина волосы жёлтые, как и глаза?       — Ты дочь Менаса.       — Поклянись богиней Ранией.       Лута молча смотрела на дочь, а та, подскочив с места, босая выбежала из дома, так же она покинула двор, направившись в сторону леса. Там ей всегда было спокойно. Зубастик побежал вслед за хозяйкой, время от времени лая на мимо пробегавших собак и суетившихся на дороге птиц. Не оглядываясь, не желая видеть семью, Ванора бежала по той тропинке, которую знала только она. Где-то сворачивая, где-то пригибаясь, чтобы не задеть низко свисающие ветви деревьев да кустов. Она хорошо знала лес. Часто ей казалось, что у каждого дерева есть своё лицо и она уже всех их знает. Знает их аромат и звук, который они издают при каждом порыве ветра. Добравшись до своего места, девочка тут же рухнула от усталости на холодную землю. Зубастик сделал то же самое, только из его открытой пасти свисал длинный ярко-розовый язык. Тишину разбавлял лишь шелест листьев. Этот звук всегда успокаивал Ванору, да и не только её, посмотрев на своего хвостатого друга, девочка улыбнулась. Зубастик смирно лежал, изредка шевеля ушами. Встав, Ванора прислонилась спиной к толстому стволу дерева. Было спокойно. Она знала, что сейчас не появятся ни отец, ни мать, которых в последнее время она не могла ни видеть, ни слышать. Девочка хотела одного — возвращения Саргала и побега из посёлка. Она знала, что, как только старший брат вернётся, она тут же покинет дом, а пойдёт ли он вместе с ней или решит остаться дома, её это мало волновало. Обретая знания, что дарил ей Скупщик Лиф, обретая умение обращаться с ножом, Ванора чувствовала, что скоро покинет родные места. Она сделает всё так, как сделал Саргал, но с одним отличием — она не скажет ни слова о своём возвращении. Она покинет родительский дом навсегда.

***

      — Всё заживёт, не переживай, — рассматривая лицо Бозапа, с улыбкой сказал Саргал. — В следующий раз думай перед тем, как оскорблять кого-нибудь.       — Ты сжёг ему половину лица, животное! — прокричал Яспер.       — Я не животное, — угрожающе тихо ответил Саргал.       Они не спеша шли по дороге, что вела в Секрану. После случившегося Бозап не мог и рта открыть, Яспер же решил отложить вражду на неопределённое для себя время и дал ответы на вопросы Саргала. Так он узнал, что эти двое родные братья, которые покинули отчий дом, но не по своей воле, а по воле родного отца, которому надоело терпеть лень младшего сына, Бозапа. Яспер же последовал за ним, чтобы помочь брату начать новую, непривычную для него жизнь. Приметив Саргала, они тут же решили, что последуют за ним. Они не сразу поняли, кто он, ведь он был один, но скверная привычка Саргала вести беседы с самим собой сыграла им на руку, и, услышав имя «Менас», братья сразу же всё поняли. Они прекрасно знали, кто такой Менас и кто его так прославил. Поняв, что перед ними изгой, они были уверены, что смогут превратить Саргала в своего слугу, и в первые минуты знакомства их планы показались им осуществимы, ведь юноша разделил с ними свой ужин и место отдыха. Уверенность в том, что отныне он принадлежит им, прошла сразу же, как Саргал начал настойчиво задавать вопросы.       Яспер понял, что юноша не от послушания оказался на этой дороге, скорее наоборот, от непростого нрава. Наглость Бозапа закончилась тем, что половина его лица была сожжена. Корка из мяса и вытекший глаз, который теперь уже молчаливый Бозап прикрывал то тряпкой, то ладонью. Он не терпел боли, поэтому то и дело его вынужденное молчание сменялось истошным плачем. Он не стыдился плакать, но от этого боль становилась ещё сильнее, и Яспер снова и снова умолял брата потерпеть и достойно пройти оставшийся путь до Секраны. Саргал же молча и самодовольно смотрел на Бозапа, который так и не мог посмотреть ему в глаза. От понимания, что его боятся, Саргал ощущал ранее незнакомое ему чувство. Сейчас он был уверен, что может всё: пройти долгий путь, победить сильнейших бегрофинов, осуществить все свои планы и мечты. Саргал понял, что сила может решить многие вопросы.       — Бозапу нужен отдых.       — Скоро ночь, вот тогда и будет ему отдых, — не останавливаясь, ответил Саргал. Он осматривался по сторонам и крепко сжимал в руках рукоять ножа.       — Сколько зим ты прожил? — спросил Яспер.       — Шестнадцать.       — Выглядишь старше.       Саргал повернулся и с улыбкой посмотрел на Яспера, который под руку вёл своего младшего брата.       — Сколько зим ты прожил перед тем, как начал помогать своему отцу?       — Десять, — с гордостью ответил Яспер.       — А я с трёх. Мой отец считает, что благодаря труду мы сможем вернуть себе прежнее доброе имя.       — Ты не глупый, ты же понимаешь, что этого не случится.       — Поэтому я здесь, а не в свинарниках Возгапа. Я прожил шестнадцать зим, тяжёлых, голодных зим. И ушёл, оставил матушку и младшую сестру с братом, чтобы начать новую жизнь. Оставил ту, которую люблю. Всё бросил, чтобы добиться хоть чего-нибудь. Я хочу понять, чего я стою на самом деле? Кто я и на что способен? Кем я могу стать и чего добиться?       — Успел понять?       — Да, мне нравится, когда меня боятся, — с ехидной улыбкой, глядя Ясперу в глаза, ответил Саргал.       Яспер молча смотрел на Саргала. Он не видел в нём кого-то определённого, не видел ненависти или доброты. В стоявшем рядом с ним бегрофине не было ничего определённого, кроме одного — бесстрашия. Яспер окончательно убедился в этом, когда после случившегося с Бозапом Саргал спокойно повернулся к ним спиной. В нём не было страха, а подобных существ необходимо бояться больше, чем диких животных. В этом Яспер был уверен.       — Твоя семья любит тебя? — прервав молчание, спросил Яспер.       — Матушка, сестра и брат. Отец не умеет любить, лишь поучает да ворчит. Слабак, а всё туда же, — усмехаясь, Саргал продолжал идти и вынуждал Яспера и Бозапа следовать за ним.       — Почему слабак? Он твой отец, глава дома, он кормит семью. Разве он может быть слабым?       — Как он кормит, лучше тебе не знать, — сквозь злобную усмешку ответил Саргал, — скудная еда, вонючая вода, которую матушка кипятит несколько раз перед тем, как что-то в ней сварить или разрешить нам напиться. Он же не может нарушить запреты и набрать воду в местном колодце. Поэтому мы ходим к реке, черпаем воду с лягушками, тиной, песком. Но я прекратил это, начал ходить на охоту, приносил достойную пищу в дом, да и нашёл местечко с чистой водой.       — Ты надолго останешься в столице?       — Да.       — Домой ты возвращаться не собираешься?       — Собираюсь, но после того, как смогу купить лошадь, новую одежду, оружие, подарки для брата и украшения для матушки и сестры.       Яспер улыбнулся.       — Долго же тебе придётся быть в разлуке с семьёй.       — Почему? — не скрывая удивления, спросил Саргал.       — Хорошая лошадь стоит десять медяков или одну серебряную монету. Ты знаешь об этом? Ты знаешь, что в этом мире есть кванзы, медяки, серебро и золото? Знаешь, что десять кванзов равны одному медяку? Уверен, что нет. Чтобы заработать двадцать кванзов, ты должен работать у какого-нибудь пекаря или ткача подмастерьем целый месяц.       Саргал остановился и внимательно посмотрел на Яспера. Он действительно не знал того, что за пределами его посёлка есть всё то, о чём говорил его новый знакомый. После он медленно перевёл взгляд на Бозапа, который, опустив голову, пытался устоять на ногах и не рухнуть в беспамятстве на землю. И тут же он вновь посмотрел на Яспера, который, затаив дыхание, не сводил глаз с Саргала.       — Если не смогу купить, так уведу из табуна, — с гордостью ответил Саргал.       Яспер громко рассмеялся. Он отошёл от брата, и Бозап устало опустился на землю. Яспер же не мог остановить свой смех и, уже взявшись за живот, посмотрев на Саргала, понял, что тот не шутит.       — Ты серьёзно? Ты хоть понимаешь, что с тобой сделают, если поймают? Тебе и так сложно будет найти работу, ты ведь из проклятого рода. А тут ещё и конокрадом хочешь стать?!       — Если поймают, то казнят, я знаю. Но кто тебе сказал, что меня поймают? — подойдя к Ясперу, спросил Саргал. — С чего ты решил, что я глупее тех, у кого смогу взять?       — Забудь, — отойдя от Саргала и подойдя к брату, сказал Яспер. — Нам нужен отдых. Если хочешь идти дальше — иди, а мы останемся здесь. Не хочу рисковать жизнью брата.       Яспер принялся осматривать лицо Бозапа. По его мнению, оно было жутким, поэтому он решил остановиться на отдых. Переведя брата под высокий с огромной кроной дуб, он принялся собирать сухие ветки, чтобы развести огонь. Он был голоден, как и его брат. О Саргале, а вернее о его желудке, Яспер не думал. Он ходил рядом с лежавшим братом, развёл недалеко от Бозапа огонь, осталось главное — найти себе и брату еду.       — Бозап, ты спишь? — присев рядом с братом, спросил Яспер.       — Нет, — не открывая глаза, ответил Бозап.       — Я пойду к реке. Ты останешься здесь.       Бозап тут же испуганно посмотрел на брата.       — Ты оставишь меня с этим животным?       — Тише, — положив руку на грудь брата, прошептал Яспер. — Хочешь дожить до столицы, значит, закрой свой поганый рот. Этот проныра не добил тебя, уже хорошо. Лежи и помалкивай, иначе он тебе оставшийся глаз выдавит.       — Ты на его стороне? Почему ты ещё не отомстил за меня?       — Лежи и помалкивай.       С этими словами Яспер отошёл от брата, ему навстречу шёл Саргал.       — Ты идёшь к реке?       — Да.       Саргал рассмеялся, чем заставил птиц прервать их отдых и взлететь, создав своеобразный шум. Посмотрев вверх, Саргал вспомнил, что, когда его сестра была совсем маленькой, она сильно боялась именно этого шума. На его лице появилась грустная улыбка. Молча уставившись куда-то в сторону, он вспоминал матушку, что вечно беспокоилась за него и младших, которые видели в нём весь свой мир.       — Что с тобой? — спросил Яспер. — Ты увидел кого-то?       — Нет.       — Странный ты. Что тебя так рассмешило?       — На охоту не ходят без оружия, — ответил Саргал.       — Ты мне его дашь.       — Ничего я тебе не дам. Считаешь меня несмышлёнышем? Думаешь, я не понимаю, что ты готов убить меня?       — Перестань, ничего такого я не хочу, по крайней мере, сейчас. Пока мы в пути, всем нам выгодно держаться вместе.       — По прибытии в Секрану ты решишь мстить за брата? — с улыбкой спросил Саргал.       — Да, попытаюсь задушить тебя, — посмотрев на обнажённую мускулистую грудь Саргала, с улыбкой ответил Яспер.       — Хочешь, я с тобой пойду?       — Да.       Бозап молча наблюдал за тем, как его старший брат скрылся в лесу вместе с Саргалом. Он видел, как Яспер рассматривал обнажённый торс того, кто превратил его в калеку. Видел, что он вовсе не злится на него. Стиснув от боли и злости зубы, Бозап закрыл лицо тряпкой и попытался заснуть.