***
Лань Сичэнь и Лань Ванцзи отдыхали на ажурном балконе самой высокой башни в Гусу, наслаждаясь чаем нового урожая, собранного на горных склонах соседней провинции, что славилась особо изящным сортом. Его привезли на дегустацию, дабы продать большую партию, рассчитанную на всю резиденцию. Первым ценителем чая во всем ордене был Сичэнь, который мог сам заваривать его тысячью способами и каждый был безупречен. У него также имелась немалая коллекция чайных принадлежностей и посуды от самых грубых исинских чашек, до тончайшего изящного императорского фарфора, толщиной с лист бумаги. Он нередко баловал чайными церемониями своих коллег и гостей Облачных глубин, наравне с этим вполне наслаждался прекрасным чаем и в одиночестве. Это даже способствовало более высокой концентрации и некому успокоению. Волноваться главе клана всегда были причины. Львиную долю волнений, конечно же, занимал дражайший брат и его такой непростой спутник на тропе самосовершенствования. Однако именно этот молодой чай оказался действительно неплохим и Сичэнь, прикрывая глаза, вдыхал его тонкий запах поверх изящной фарфоровой чашки с рисунком ветки цветущей сливы. — Чудесно, — одобрительно покивал Первый нефрит, делая небольшой глоток, после долгого вдумчивого полоскания рта. Светлые глаза его брата были прикованы к открывающемуся с этой башни виду на площадку для стрельбы из лука, где без устали носился один определенный ученик, мелькая своими белыми одеждами, словно беспечный мотылёк, путающий Луну с яркой лампадой. Сначала парень долго топтался, целился с пристрастием, стрелял, прыгал от радости и потом, когда стрелы заканчивались, нёсся их освобождать из деревянных мишеней с тем, чтобы снова топтаться, целиться и стрелять. — У меня создаётся такое впечатление, что он вспомнил вообще всё, кроме меня. Стреляет, как бог, что в той, что в этой жизни. Как это возможно? — буркнул Второй нефрит. — Быть может тебе стоит воспользоваться советом из сказок, коих масса аналогичных в разных культурах. Когда принц целует свою принцессу и она просыпается. — Вэй Усянь точно не принцесса, — отрезал младший. — Ну ты и не пробовал. — Боюсь, ни к чему хорошему это не приведёт. — Откуда ты знаешь всё наверняка? — легко ответил брат, нежно целуя свою тонкую фарфоровую чашку. — Я сюда не за этим пришёл. Меня волнует этот человек по имени Чао, который явно в курсе всего того, что мы пытаемся скрыть. Та обрывочная информация, о которой он упомянул вскользь, заставляет меня волноваться. — Его необходимо найти. Единственное, что я бы посмел посоветовать тебе, брат, так это не удаляться с Вэй Усянем далеко от Облачных Глубин. Понятно, что мальчику нужна практика в определенных видах искусств, но старайтесь не злоупотреблять. Это может быть опасно. — Думаешь, что Вэй Ин появился в новом теле в результате какого-то страшного ритуала? Но как это возможно провернуть? — Вэй Ин умеет удивлять сам по себе. Но, возможно, кто-то это сделал намеренно. У сторонников тёмного пути слишком много последователей. Как бы кланы их не истребляли, находятся и те, кто следует ему, несмотря на риски. Но все они топчутся на уровне начальных арканов, максимум — поднимут мёртвого крестьянина. Чтобы творить настоящие дела, создавать мёртвую армию, например, нужны те знания и умения, которых у них отродясь не бывало. Возможно, родится пророк, подобный Вэй Ину, но на это рассчитывать можно несколько веков, но так и не дождаться. — То есть, выращивать младенца, с вложенной душой почившего Магистра, это более надежный способ? — Получается так. Но ты счастливец, брат, в любом случае. Он снова рядом, несмотря на то, как это получилось. Ванцзи ответил взглядом, полным боли и душевных метаний. — Всё, что нам остаётся, так это беречь Вэй Ина. Но мы не можем удерживать его здесь вечно, без его на то желания. В конце концов, он не ребенок, — отхлебнув прекрасного чая, сказал Сичэнь. Ванцзи подумал о том, что можно связать его руки налобной лентой и бросить в один из подвалов Облачных Глубин, коих было немного, но они всё же существовали, и не отпускать никогда и никуда насильно. Потому что второго раза он просто не переживет. Он не представлял то, что в один момент парень может просто уйти куда ему заблагорассудится, и Лань Чжаню надо будет это принять, и отпустить его. Муж в той жизни, а в этой — у него собственная реальность и воля, и желания. — Найди Чао, ему явно есть, что сказать. Исходя из того, что ты поведал, остаётся масса вопросов, они требуют своих ответов. Юношу оставь здесь, под моё попечение. — Он боится спать один с того момента, как выжег рощу. Ему привиделись собаки, теперь каждый раз снятся кошмары, хоть он и не признается. Каждый раз теперь пытается под разными предлогами ночевать в моей цзинши. Сичэнь скрыл улыбку, ползущую на лицо, за чашкой чая. — Ну пусть ложится со мной, не вижу большой разницы. Лань Чжань онемел от услышанного и брат смог наблюдать, как на секунду его равнодушное лицо превращается в злую маску. Второй нефрит быстро вернул себе ледяное выражение, но его брату хватило этого, чтобы понять всю глубину бешенства Ванцзи. Подняв руки в жесте капитуляции, Сичэнь сделал умоляющее лицо. — Пошутил! — Мгм. Наверное, впервые в жизни Лань Чжаню хотелось врезать брату так, чтобы он упал на землю, истекая кровью. Он с трудом сдержался, глядя на, прыгающего по стрельбищу, беспечного Сюаньюя. — Прости, Лань Чжань. Это действительно неудачная шутка. Но мы решим вопрос с его сном. Попрошу Сычжуя или ещё кого из тех, с кем у Вэй Ина хорошие отношения. — Пусть ночует в моей цзинши. Этого хватит, — отрезал Второй нефрит. Сичэнь улыбнулся, скрывая губы чашкой с рисунком ветки сливы. Этих двух тянуло друг к другу, несмотря на обстоятельства. Когда человек испытывает нужду находиться с другим рядом, он сам найдет себе причины делать это. Как один, так и другой постоянно стремились быть вместе, хотя их здравый смысл твердил совершенно противоположные вещи. Бегающий без устали за своими стрелами парнишка остановился, глядя на приближающегося Второго нефрита. Всё его существо, весь облик выражал спокойствие. В руках он нëс небольшой предмет похожий на рамку из тонких прутиков и натянутой бумаги. — Неподвижные мишени — это слишком простая для тебя задача, — промолвил он, глядя с вызовом на юношу. — Попробуй теперь выстрелить в воздушного змея! — Ого! Запускай! — в диком восторге, с горящими глазами он выглядел совсем ещё мальчишкой, совершенным ребёнком. Раскрасневшееся личико было слишком милым для страшного Магистра, практикующего тёмные, запрещенные искусства. Никто бы в своём уме не подумал, что за душа прячется в этом теле мужчины, едва вышедшего из возраста мальчика. С азартом наблюдая, как воздушный змей колышется, ведомый порывами ветра, Мо натянул тетиву, прижав стрелу к своей щеке, сощурил глаза и, выбрав удачный момент, выстрелил. Лань Чжань быстро смотал верёвку и, потерявший воздушный поток, змей упал на землю, догоняемый Сюаньюем. — Ровно по центру! — восторженно закричал он. Стрела действительно пронзила центр орнамента, изображено на тонкой рисовой бумаге. Когда-то Вэй Ин был неизменным победителем турниров по стрельбе, но Лань Чжань не стал об этом рассказывать. Наверняка уже младшие адепты или вездесущий Сычжуй рассказали всё, что можно было и что нельзя. — Лань Чжань, ты словно и не рад, что у меня так хорошо получается, — насупившись как ребенок, канючил парень. — С чего ты так решил? — холодно ответил Ванцзи. Ему и правда было интересно, ведь он искренне радовался за юношу, которому щедро перепало от природы или от той сущности, что даровала ему вторую жизнь на этой земле. — Ну ты такой грустный. — Я не грустный. — Ах, Лань Чжань, ну одна маленькая улыбка для меня! Я же так старался! У меня, по сравнению с другими учениками, так мало успехов! — Это ты шутишь так? — недоуменно спросил Второй нефрит, памятуя об изучаемых младшим арканах, которые творились прямо из воздуха, и весьма успешно. — Ну я не могу на голове стоять, трижды засыпал во время медитации и иероглифы у меня кривые настолько, что Лань Цижэнь сказал, что руки мне оторвёт и вставит в… — Он такого не мог сказать. — Ну не то, что бы сказал… Он так подумал. — Понятно. Ты у всех в Ордене мысли читаешь? Мо Сюаньюй, поняв, что его пристыдили, не нашёл ничего лучше, чем широко улыбнуться, и тут же поймал легкий отклик в небогатой мимике Лань Чжаня. Какой-же он все-таки странный, подумал Мо, глядя на извечно каменное грустное лицо Нефрита. Хотел бы он встретить Вэй Ина, чтобы докопаться до истины… Чтобы понять суть его нетипичных реакций. Чтобы видеть то, что видел его предшественник. Как он смог покорить эту скалу благопристойности и целомудрия, и хрен знает чего ещё. Этот идеальный холодный мужчина, который был словно ледяное изваяние, и вёл себя соответствующе. На следующий день Лань Чжань собирался разыскать этого странного типа по имени Чао. Вэй Ину было сказано, что Второй нефрит отбывает по делам. Внезапно для самого себя, парень расстроился. Ему на самом деле стало очень спокойно, когда старший обретался рядом, даже стоя где-то поодаль в недосягаемости, всегда поддерживал его, если не физически, то на каком-то тонком уровне. Даже от созерцания мелькнувших белых одежд становилось спокойнее. Его присутствие рядом стало гарантом того, что всё идёт по плану, всё в порядке. А теперь, резко старший собирался уехать неизвестно на какой срок. — Ночевать… — Можно. Казалось, и мысли он читает так, как никто до него раньше. Резко высказавшись на постоялом дворе по поводу совместных ночёвок, Лань Чжань словно забыл об этом. Сюаньюй мог бы и и поверить, но он успел узнать Лань Ванцзи настолько, что был уверен в том, что тот изменил своё мнение, под влиянием каких-то неведомых обстоятельств. И как бы ни было любопытно Мо, он просто молчал, дабы не ввергать Чжаня в смущение и смятение. Парень, внезапно для себя, привык к мужчине настолько, что было даже страшно. Его извечные ночные кошмары, с участием собак, всё продолжались, но когда парень резко просыпался, то рядом лежащий Лань Чжань успокаивал. И, дрожа от ужаса, он тихонько брал старшего за рукав, боясь разбудить. Он знал, что бы ни случилось, Ванцзи порвёт любого, кто мог бы претендовать даже на локон его волос или кончик ногтя. В этом был весь Лань Чжань. В эту ночь, проснувшись от дьявольского лая и щëлкающих клыков, пытаясь усмирить своё дыхание, Мо приподнялся на локтях, глядя на спокойное лицо Лань Чжаня. Словно вырезанное из цельного куска нефрита, такое безупречное, такое строгое даже во сне. Длинные волосы в идеальном порядке лежали на его плече. Сюаньюй не представлял, как можно сохранять их идеальными даже ночью, сам он страдал тем, что приходилось долго расчёсывать патлы после ночного отдыха. Но Лань Чжань был каким-то сверхчеловеком. Даже спал идеально ровно. Лишь немного дыхание пробивалось сквозь приоткрытые губы. В лунном свете взгляд Мо упал на совершенной формы кадык. Как может быть такая часть шеи, как кадык, быть красивой? Мо залюбовался этим зрелищем и, не осознавая, протянул руку, коснулся его. У самого Сюаньюя адамово яблоко не столь явно выделялось, и это в какой-то мере расстраивало. Он бы вообще предпочел быть похожим на старшего, не внешностью, хотя бы самоконтролем и манерой поведения. Столь величественной, что замирало сердце. Конечно, Сюаньюй и близко не мог похвастать таким, всегда эмоциональный, говорливый к месту и нет, и беспокойный, даже по пустякам. Отняв пальцы от шеи старшего, он машинально понюхал их. Ему нравился запах сандала, который источало тело Лань Чжаня. Похоже, Вэй Ин был нереальный счастливчик, обладая таким мужем, который и внешне, и характером был совершеннейшим идеалом. Одного не мог понять парень — как всё произошло у них двоих, с чего вообще всё началось. Сколько он не спрашивал Сычжуя и остальных, даже самого Ванцзи, ничего внятного ему рассказано не было. Но любопытство не оставляло в покое. Ему действительно надо было знать. Сюаньюй никогда не знал поцелуев родителей, друзей. Тот момент, когда Лань Чжань поцеловал его в лоб, был исключительный случай. И, несмотря на все отрицание, тогда ему это понравилось. Спустя всего лишь несколько недель, он мог сказать об этом наверняка. — Что ты делаешь? — тихо сказал Лань Чжань. Мо даже не заметил, как тот проснулся. Ни единый мускул не шевельнулся в лице и теле старшего. — Смотрю на тебя. Обычно ты этим занимаешься, я теперь решил отомстить, — попытался пошутить Сюаньюй. — И что же ты видишь? Мо задумался на минуту, смущённо отводя взгляд от Лань Чжаня. Цикады были этой ночью особенно громкими, снабжая всю атмосферу странным саундтреком под свет ночной тусклой лампады, а лунные блики, рассеивались через мутные стекла. — Вижу… тебя… Сюаньюй хотел сказать, что пытался вспомнить прежнюю жизнь, но это не было правдой. Хангуан-цзюнь ему нравился. Здесь и сейчас, в этом теле и разуме, и обстоятельствах. Нравился. — Слушай, Лань Чжань. Возьми меня с собой. Я буду себя хорошо вести. Я не дочитал те книги, которые ты мне давал, ими и буду заниматься. Ты даже не заметишь моего присутствия рядом! — Постарайся уснуть сейчас. Я не могу тебя взять по нескольким причинам. У тебя довольно жесткий график занятий, и мы не можем так бездумно останавливать весь процесс, когда заблагорассудится. И тебе реально опасно выходить за пределы Облачных Глубин. Неизвестно, кто ещё знает о твоём существовании. Меня не будет лишь пару дней, постарайся не навлечь на себя неприятностей. Сичэнь и Сычжуй будут рядом с тобой всё это время. — А ты будешь… ну, будешь думать обо мне? Беспокоиться там… — Я всегда думаю о тебе. — Обо мне или о нём? О том, кто был раньше? — Но ты и он — это одно и то же. — Нет! — Мо упрямо сжал губы. Он сказал больше, чем хотел бы сейчас, но Лань Чжань не стал потешаться над ним или как-то разубеждать. — Ревновать к прошлому, тому, что безвозвратно ушло, бессмысленно, — тихо отозвался он. — Однако я понимаю тебя. Ты оказался в странном положении, в более странном, нежели бы при жизни потерял память. Тогда был бы реальный шанс, что вспомнишь. В данный момент велика вероятность, что ничего такого не произойдет. Так что, самым разумным для тебя будет оставить прошлое в прошлом и жить тем, что у тебя есть. — А ты? Для тебя это разумно? Оставить прошлое в прошлом…? — Отчасти. Прошлое влияет на настоящее. Но настоящее быстро становится прошлым. Поэтому мы живём здесь и сейчас. В случае с тобой, это вполне себе разумно. — Мне больно от всего, что давит на меня из прошлой жизни… — прошептал Мо. — Меня постоянно сравнивают, указывают на то, что было раньше, а я сам всего лишь парень из деревни, не знающий своих родителей, случайно оказавшийся учеником в ордене. Это тяжело. — Тяжело… — эхом отозвался Лань Чжань, — Но хотел бы ты сейчас вернуться к своей деревенской жизни. Той, какой ты её помнишь? — В этот момент сердце Ванцзи сжалось. Это был очень скользкий вопрос, способный принести новые страдания, но он не мог его игнорировать. Мо Сюаньюй молчал… пока цикады за окном орали, как ненормальные, а лунный свет скользил по его мягким ещё юношеским щекам и носу. — Нет… — наконец ответил парень. — Я хочу остаться с тобой. Он вполне был благодарен своим дядюшке и тете, которые взяли на себя все заботы по его воспитанию с самого раннего возраста. Но у парня всегда было впечатление, что он обуза. Даже не казалось, а частенько ему это говорили прямо в лицо. Он скучал по свободе… Когда он шёл куда хотел, играл на флейте, воровал кур, бегал по крышам и пил вино, стрелял белок. Теперь же, его жизнь перевернулась с ног на голову. И несмотря на то, что Мо казался легкомысленным, он вполне осознавал, что «как раньше» уже не будет никогда. Учитывая те знания и умения, которые он постиг. И, конечно, единственного человека в его жизни, которого он обрёл так случайно, того, кто впервые искренне заботился о нём. Даже осознавая то, что он видел в Мо совершенно другого человека. Даже если так… — И ты станешь моим спутником на пути самосовершенствования? — неверяще спросил Мо, прежде чем успел подумать. Потом захотел ударить себя по голове от смущения. Но лаконичный ответ поразил его. — Да. — Даже с учётом того, что у нас нет отношений? Ну таких… какие между мужьями бывают… — Да. Мо опустил голову на подушку, не зная, что сказать в ответ. В его груди разливалось приятное тепло. Во истину Хангуан-цзюнь был уникальный человек, и Вэй Ин был счастливейшим из мужей, обретаясь с ним рядом. Внезапно Лань Чжань сел, потом пошёл по направлению заднего двора. — Ты куда? — испуганно спросил парень, перебирая в голове весь разговор. Уж не обидел ли он его необдуманными словами, как всегда сыплющимися из его рта, словно сами по себе. — Медитировать. — Боже, Лань Чжань, ну ты же сформировал ядро. Зачем ты так часто этим занимаешься? Давай спать. Я правда-правда больше не скажу ни словечка. Буду тихо лежать, словно под заклинанием безмолвия! Тень улыбки промелькнула на губах Лань Чжаня, он посмотрел на Мо с нежностью. — Постарайся поспать. Твоя медитация начнется как обычно, на рассвете, и ты будешь чувствовать себя плохо. С этим он вышел во двор, и севший на кровати юноша мог наблюдать его совершенную фигуру на плоской подушке под навесом. Спокойный, словно Будда, и даже легкий ночной ветерок не шевелил его тяжелые шелковые волосы, что струились по спине до самого настила. Мо Сюаньюй даже не помнил, в какой момент сон сковал его в свои крепкие объятья, да так сильно, что пришедший будить его Сэчжуй не мог докричаться до него добрых полчаса. — Мне Лань Чжань разрешил не ходить на медитацию, — бурчал Сюаньюй, пока крепкий парень насильно тащил его с кровати, пахнущей райским сандалом. — Это обман. Мы попрощались с Хангуан-цзюнем на рассвете. И он сказал, что ни под каким предлогом ты не должен пропускать медитации. У тебя сильное сформированное золотое ядро, но ты его плохо чувствуешь. Поэтому тебе надо много медитировать, настраивать связи внутри себя. И вообще, перед сном медитировать самостоятельно, а не бесить лягушек арканами на холодном источнике. Уже все об этом знают! Если пострадает хоть одна, тебя ждут бамбуковые палки. — Бамбуковые палки?! — окончательно просыпаясь, испуганно вторил Мо. — Каждая жизнь имеет значение! Будь то человек или лягушка, даже божья коровка! Это написано в наших правилах. Поэтому Орден не берет в пищу ничего животного происхождения! — Как не милосерден ко мне Будда, что занёс меня в самый скучный орден на всем белом свете! — булькая водой для умывания, жаловался Сюаньюй, глядя на тошнотворно-бодрого Сэчжуя, который уже приготовил его ученические одежды и даже ленту. — Помни, что ленту твою трогать может только человек, предназначенный судьбой. Твой спутник на тропе самосовершенствования, родители или ребёнок. — Не слишком ли много нравоучений с утра? И почему ты трогаешь мою ленту?! — Я твой ребёнок. — Ты меня старше. Сычжуй тихонько рассмеялся. — Это ли не ирония провидения. Я счастлив быть твоим сыном. Твоим и Хангуан-цзюня. — Ты так легко меня принял, с учетом того, что моё тело — другое, и я ничего не помню. — Это неважно. Я помню о тебе всё. Этого достаточно! Снова тоскливое чувство сковало сердце Мо Сюаньюя. Как любили эти люди своего Вэй Ина, что даже такое слабое подобие их прежнего близкого человека, было встречено с добротой и бесконечной заботой. Хотел бы Мо отдать хотя бы мизерную часть того тепла, которые они ему дарили своими словами и поступками. Ему казалось, что он всё это получает крайне незаслуженно. Но как частенько повторял Лань Чжань, на его причитания по этому поводу, он может делать то, что все от него хотят. Отлично учиться и вести себя прилично, по мере возможности. С учетом особенных черт его характера, это было непросто. Но видит Будда, он старался. Особенно в последнее время. Поняв, какие силы и опасности таит в себе его дух. Сколько невинных существ, да и он сам, может пострадать от того, что в нём хранится и о чëм он сам никогда не подозревал. Ленту он повязал сам, практически безупречно. Все же долгие попытки и постоянная практика давали свои плоды. Он начал это делать вполне профессионально.***
Этот день тянулся безумно тоскливо, хоть парень и старался учиться, как проклятый. Медитировал и упражнялся. Даже стойку на голове, обязательную для всех адептов, ради усмирения тела и духа, он пытался делать, хоть и без особых успехов. Но даже учитель похвалил его за терпение и старание. К вечеру его вызвал Лань Хуань на чай и разговор. — Я обещал брату присматривать за тобой. Но дела клана, как всегда, отнимают у меня всё время и мысли. Скажи, все ли у тебя в порядке? Нуждаешься ли в чëм? — Спасибо Лань Сичэнь. Я действительно в порядке. Даже делаю небольшие успехи в учёбе. — Это похвально! Я очень горжусь тобой и твоими достижениями. Сичэнь сам налил ему в чашечку чай и согласно этикету, придерживая рукав, передал её. Мо принял с легким поклоном. Его не учили, как правильно пить чай, но он часто наблюдал, как делают это другие, и вопреки его постоянного самокритичного состояния, парень учился очень быстро, когда ему это было необходимо. Лань Сичэнь удовлетворенно улыбнулся, обнимая пальцами изящную фарфоровую чашку с рисунком золотого дракона на красном фоне. Символ бесконечной мужественности и силы. Первый нефрит видел все колоссальные изменения в юноше, которые произошли за относительно короткий период времени, и впервые за долгие годы он чувствовал тепло. Его возлюбленный брат, за которого с самого детства болела душа, словно возрождающийся из пепла Феникс, снова начал жить. Даже с учетом боли старых ран, его взгляд, всегда потерянный и несчастный, возвращался к человеческим эмоциям. Злости, грусти, доброты, заботы, очарования и даже любви, все те оттенки, которые видел единственный человек в этой Вселенной, его старший брат Лань Хуань. — Скажи мне, мальчик, а как твои дела с моим братом? — С Лань Чжанем? Все хорошо с ним. Он меня не ругает. Говорит, что гордится результатами. — Скажи тогда, а почему он такой грустный всё время? — Грустный? Мне кажется, он всегда такой… просто слишком серьезный. — Может ты его плохо ласкаешь? — Я его…что? — краска бросилась в лицо парня, который не находил себе места. Внезапно его руки, держащие алую чашку, затряслись так, что он вынужден был поставить её на стол. — Я и Лань Чжань. У нас никогда ничего такого не возникало. Он, я… мы — друзья! — Ааа, — понимающе протянул Сичэнь. — У меня вообще-то есть кое-что для тебя. Поднявшись, он провёл пальцем по корешкам книг на небольшой открытой полке и, наконец, выудил довольно пожелтевший трактат, перевязанный бело-синими нитками, по всем правилам, заведённым в Облачных Глубинах. Обложка была нейтральной, с изображением лотоса и парящей над ним стрекозы. Похоже было на сборник стихов. Глава Ордена небрежно бросил книгу в сторону парня и тот рефлекторно, сжав колени, поймал её. — Хм… — он открыл трактат на середине… Его глаза округлились до такой степени, что, казалось, выкатятся сейчас совсем. Он с грохотом захлопнул книгу, уставившись на Первого нефрита. То был трактат о плотской стороне любви между мужчинами, в подробных миниатюрах, написанных столь искусно, что не оставалось простора фантазии. Сам Мо об этом никогда не размышлял и эта сторона жизни осталась совершеннейшей загадкой. Хотя среди учеников порой ходили пошлые шутки, смысл которых ускользал от невинного Сюаньюя. — О, вижу тебе понравилось. Так вот, мальчик мой. Сейчас ты это уберëшь в свой рукав и вынешь в комнате Вэй Ина, там и советую изучать. Так как, в случае обнаружения, ты всегда можешь сказать, что там это и нашёл. — Что? — неверяще зашептал немеющими губами бледный Сюаньюй. — Да, и если моё имя всплывёт в связи вот с этим, — он кивнул на трактат, — будешь медитировать от заката до рассвета всю свою оставшуюся в этом теле жизнь. Уж это я тебе гарантирую.