***
Фактически, «следующий день» уже наступил, ведь пробило за двенадцать, когда по темени ударили словно кувалдой, и неистовый звон разражается и отбивается от стен громогласным эхом, но, справедливости ради, работает — Исаги подскакивает быстро и слаженно, рука сама выхватывает ножны, лежавшие до этого рядом с кроватью, и он быстрыми движениями накидывает мантию. Эта чертова трель, от которой барабанные перепонки почти что взрываются, может значить только одно, и является предупреждающим сигналом. В барьере образовалась трещина. Дверь собственной комнаты хлопает чересчур громко — Исаги морщится и виновато осматривается, кажется, никого. Теперь — нужно вспомнить, где остановился младший Итоши. Йоичи старательно пытается вспомнить, до какой он за ним следовал, но разрывается между двумя дверьми, и по итогу стучит в обе. Стучит, но никто, конечно, не открывает. Стучит, зовёт и невероятно нервничает, зная, что демон ходит сейчас по несчастной деревне, пока он, посмотрите-ка, пришедший любезно на помощь заклинатель, стоит и не знает, — не осмеливается — просто ворваться внутрь и оплеухой разбудить. Решается, в конце концов, и быстро и громко ступает по деревянному полу. Ближе к кровати видит — но пока не понимает — при лунном свете очертания силуэта, явно на Рина не похожие, но Йоичи игнорирует и хватается за плечо, поворачивая лицом к себе. О, все-таки нет. Когда понимает, что ошибся комнатой, тут же отпрыгивает и тихо-тихо извиняется, кланяется спешно, хотя и видит, что девушка все так же крепко спит, сопит себе в подушку. Кончики ушей стыдливо краснеют, и брови сводятся к переносице, но Исаги быстрой лисицей проскакивает в уже нужное помещение. — Рин! — вполголоса говорит, снова хватая за плечо — в этот раз определённо мужское. Тот не просыпается, но хмурится, и только Исаги рот повторно открывает, усиливая хватку, как Итоши открывает глаза и в ответ хватается за чужое предплечье. Йоичи удивлённо вздрагивает, отшатываясь, пока не слышит осипший полушепот. — Исаги, — он беззвучно фыркает, тотчас же садясь на кровати, рука неловко поправляет спавшую на глаз чёлку. Йоичи выдыхает и парой слов: «барьер сломали» поясняет всю ситуацию, и Рин почти что ветром вылетает из здания через окно, Исаги даже моргнуть не успевает, видя лишь подолы взлетевших одежд. Прыгать по крышам в поисках незнамо кого — и Йоичи чувствует себя тем ещё идиотом, — учитель учил явно не этому! — но не жалуется, конечно, не в том положении, когда он с тем, кто раздражён этим в три раза больше. Но это, разумеется, лучше — не ждать же, сложа руки, в ожидании чуда или очередного убийства.***
Кайзер тупо смотрит на дверь, неспешно приближаясь. Взглядом скользит по цветам во дворе, подходит даже, чтобы один сорвать, и крутит между пальцами. Розовый лепесток опадает — губы образуют полукруг намёка на улыбку, и демон бесцеремонно входит внутрь. Половицы едва слышно скрипят под тяжёлыми шагами, брови к переносице сводятся, когда Михаэль останавливается перед мирно спящим юношей на низком топчане. Наклоняется, рукой вертит его голову за подбородок, большим пальцем оглаживая овал щеки. Кашлянув, похлопывает юношу по вискам, глаза единожды сверкают, прежде чем Джиро просыпается. Он подскакивает на постели, хватая простынь руками, но затем, сощурившись, замирает. — Сестрица? — полушепотом, неверяще произносит, протирая глаза. Перед ним — Хитоми — совсем недавно умершая. Она сидит перед ним на коленях, с лёгкой улыбкой, сверкая голубыми глазами. Возможно, Накамуре кажется, но от цветов, воткнутых в её волосы, тянет сладкий аромат. — Проснулся? — спрашивает, и Джиро чётко слышит неприсущую ей хрипотцу, но он игнорирует, подсаживаясь ближе. — Ты же умерла несколько дней назад, — тихо-тихо говорит, касаясь кончиками пальцев светлого кимоно. Девушка хихикает, вставая, и протягивает руку, шепчет завораживающим голосом: — Пойдём, братик, я видела недавно Азуми-чан! — она с силой хватает его запястье, буквально поднимая, и тащит за собой. Джиро вглядывается в знакомые черты её лица, но нарастающее чувство тревоги в груди затмевает шок и выходит в подозрения. — С каких это пор ты красишь глаза красным? — щурясь, удивляется он, когда та уже выволокла его из дома и тащит по саду. «Хитоми» молчит, смыкая губы, её тонкие брови чуть хмурятся, но морщинка на переносице разглаживается, стоит ей почти приблизиться к воротам. — Сестрица, — строго говорит парень, перехватывая её руку и не позволяя сдвинуться. Он наклоняется ближе — нет, ему не показалось. — Почему глаза твои голубые? Ты же единственная из семьи, у кого они были зелёными. Какая проницательность, — фыркает «Хитоми» мысленно, когда оборачивается и снова принимает невинный вид. — Братик, о чем ты? — хлопает глазами, делая шаг ближе. — Сейчас важнее всего спасти Азуми-чан! Но, к её удивлению, Джиро лишь притягивает её ближе, мёртвой хваткой держа её тонкие предплечья. Он наклоняется, рассматривая голубые воды её глаз, опаляя кожу своим горячим дыханием. — А вот Хитоми никогда бы не пошла за помощью, не попробовав сначала самостоятельно, — сурово произносит, отталкивая девушку, и его взгляд тут же перемещается на топор рядом с дровами. Делает лишь шаг, моргает всего раз — и перед глазами вовсе не «сестра», — перед глазами высокий мужчина, выше его самого, с преспокойным лицом тянется острыми когтями к широко распахнутому веку. — Тебе настолько хорошее зрение ни к чему, — сладко тянет, и беспощадно врезается ногтями, будто шипами, в глазное яблоко. На секунду кажется, что сердце остановилось, и подергивающиеся лисьи уши и оскал — последнее, что Накамура видит перед смертью в мучительной агонии, но адская боль от вырванного глаза резко заменяется странным теплом и покалыванием в органах, будто внутри роза проросла. Стоит как парализованный, не может и слова вымолвить — видит лишь, как демон кладёт глазное яблоко себе на язык, прокусывает, и кадык мерно дёргается — проглотил. Кайзер, ухмыляясь, ступает ближе, руками с окровавленными когтями ложится на плечо. Только наклоняется, касаясь опустевшей глазницы, шепчет: «никогда и никому», и голубая — точь-в-точь как его глаза — роза расцветает, хотя зрение, конечно, не возвращает. Джиро видит силуэты на мечах где-то вдалеке, но язык будто отсыхает, губы точно склеены, и он не в силах даже закричать, позвать на помощь. Взгляд опускает на чужую ладонь, от которой разливается тепло, прямо на своём сердце. — Мне тебя даже жаль, — невинно произносит Михаэль, перемещая руку на печень, пачкая одежду кровью. Руку заносит, собираясь орган вырывать, но приглушённый крик «Рин!» сзади бьёт эхом по ушам. Оборачивается — и вот уже меч — без хозяина, правда — летит в его сторону, заставляя отпрыгнуть. Чтоб вас, думает, и кровь подступает к горлу, заставляя разразиться кашлем. Он быстро мажет глазами по Накамуре, повернувшему к нему голову, и видит воткнутый в землю меч, стремительно оттуда вырывающийся. Михаэль презрительно фыркает, прикрывая рот рукой, прежде чем молниеносно прошмыгнуть через ворота. Щелчок — и Джиро падает на колени, кишки словно пронзают, и роза в глазнице наполняется кровью. Видит, как пара чёрных сапог подбегает к нему, но сознание отключается раньше, позволяя телу безвольно упасть ничком.***
— Это не болезнь, — вздыхает лекарь, поднимаясь. Йоичи поднимает брови, в замешательстве метая взглядом между ним и Рином. — Проклятие, — заключает Итоши, качая головой. — А если просто срезать? — Умрёт, скорее всего. Исаги виновато поднимает глаза на спящего Джиро, поглядывая тревожно на его правую глазницу, из-под ресниц которой виднеется светло-голубой. Нарастающее чувство вины змеёй обвивается вокруг руки, медленно подползая вверх, её острые клыки в непосредственной близости от ноющего сердца. Ком гудящих мыслей вроде: «А будь я быстрее…; А открой я сразу нужную дверь..» застилают беспросветно разум, но Йоичи, в попытках отвлечься, смотрит на спокойное лицо Рина, медленно помешивающего раствор — его нервной системе он может только позавидовать. Он резко вспоминает про данный ему адрес и из-за пазухи вынимает чуть смявшийся листок. Итоши поднимает голову, заинтересованно вглядываясь в неразборчивый почерк. Йоичи подходит к нему и в двух словах объясняет ситуацию, но Рин, кажется, не особо слушает, концентрируя внимание на вдруг проснувшемся Накамуре. — Как он выглядел? — тут же, не церемонясь и не думая, задаёт вопрос Итоши, чуть наклоняя голову. И столбенеет не только Исаги, но и Джиро, пока до него не доходит суть. Он промаргивается, головой качает и смахивает чёлку, задумчиво произнося: — У него…голубые глаза, высокий.. — он прерывается, зрачки сужаются, когда колющая боль внутри снова не даёт дышать, кровью тотчас же заставляя наполниться горло, откашливая на руку и белую простынь. Рин закатывает глаза, точно убеждаясь в своём «диагнозе», вставая и поднося ему отвар из трав. — Тогда, — Итоши снова оборачивается к сиротливо стоящему Йоичи, неловко и слегка стыдливо опускающему взгляд. — Нам просто нужно забрать ту шкатулку? Исаги заторможенно кивает, ещё раз оглядывая помятые иероглифы, прежде чем убрать лист обратно за пазуху. Просто забрать ту шкатулку. «Просто». Казалось бы, в чем проблема постучать и объяснить ситуацию, но… — Сколько раз повторять — я ничего не знаю! — грозно говорит молодой парень, во второй раз хлопая дверью перед носом Йоичи. Исаги раздражённо фыркает, снова стучится — никакого ответа. Рин наблюдает со стороны, слово очередной зевака, кажется, даже не задумываясь о том, чтобы помочь товарищу, но в конце концов сам громко стучится и бесцеремонно открывает дверь. Парниша подпрыгивает от неожиданности и снова оборачивается, хмуря брови. — Рин, подожди, это уже слиш… — Шкатулка, — строго произносит Итоши, подходя ближе к юноше, что, нервно прикусив губу, загораживает проход в комнату. — Ты должен отдать нам шкатулки, за сохранность которых так беспокоилась твоя покойная супруга. Но парниша лишь головой качает, меж его острых бровей ложится глубокая морщина, но Рину откровенно наплевать. Он видит, как Йоичи открывает рот, и опять его бесцеремонно прерывает: из-за пазухи достаёт небольшой мешочек с характерным позвякиванием — должно быть, монеты — и просто кладёт юноше в руку. — Я надеюсь, этого достаточно, — коротко, как всегда, оповещает, и быстро проскальзывает мимо оцепеневшего юноши. — Рин, это очень неприлично — вот так врываться в чужой дом, в чужое пространство. — отчитывает Йоичи, ступая за ним. Итоши, очевидно, игнорирует, легко дотягиваясь до нефритовой шкатулки на верхней полке. Исаги раздражённо вздыхает, понимая, что спорить с ним — что иглу в стоге сена искать, и молча скрещивает руки, наблюдая, как черноволосый парень робко протестует: — Но вы не можете так просто забрать её! — А если я скажу, что это поможет поимке убийцы? — вступается уже Йоичи, поднимая бровь. Парень тут же замолкает, взгляд опускает, видимо, слова подбирая, а затем снова смотрит на надменное лицо Рина. — Даже если и так, все равно это слишком ценно, чтобы продать… — Там чистое золото? Фиолетовый краситель? — с толикой раздражения говорит Рин, смотря исподлобья, и бесцеремонно проходит мимо. — Иначе я не понимаю, почему ты так из-за этого печешься. Исаги недовольно наблюдает за его надменным спокойствием, как будто это не он только что словно отобрал игрушку у беззащитного ребенка, но юноша, кажется, просто смирился, безмятежно пересчитывая монетки с мешочка. Йоичи виновато кланяется и извиняется за причинённые неудобства, но тот лишь рукой отмахивается, бросая раздражённый взгляд на заклинателя. — …я все равно подумывал о том, чтобы продать те украшения, — бурчит он себе под нос, и Йоичи тихонько выдыхает, чувствуя, как крошечный камень спадает со встревоженной души. «Просто» забрать шкатулку не вышло, но открыть ее должно быть легче, верно? — Рин, ты её сломаешь! «Просто» открыть тоже не получилось. Итоши недовольно выдыхает, хмурится, ковыряясь в замке остриём меча. Исаги беспомощно качает головой, скучающе оглядывает интерьер гостиничной комнаты, пока не вспоминает ещё ночью принятое решение. — Мы должны жить в одной комнате. — строго оповещает, и Рин замирает. Его светлые глаза медленно мажут по лицу Йоичи, пытаясь разглядеть намёк на шутку — но нет, абсолютная серьёзность. Итоши фыркает насмешливо, снова возвращаясь к взламыванию замка, и Исаги спешит объясниться, хотя и после тупой паузы: — Так будет проще и быстрее, нежели чем я буду снова искать тебя, — он встаёт, направляясь к двери, не собирается даже домыслы Рина выслушать, но тот и головы не поднимает, ставя ларец на пол, чтобы наступить на него и продолжить ковырять мечом. — Чтобы…подобного больше не случалось. Итоши на мгновение останавливается, вспоминает мерзкое проклятье и невольно морщится, кивая. Йоичи чуть удивлённо поднимает брови, коротко вздыхает и уходит, оставляя Рина мучиться одного. Но замок вдруг поддается, Итоши облегченно выдыхает и снова ставит шкатулку к себе на колени. Оглядывает безразлично едва-едва видный рисунок, даже один лишь контур когда-то существовавшего дракона, но, видно, со временем почти все стерлось. Щелчок и тихий скрип — крышка поднимается, Рин щурится. Традиционные украшения. Итоши в замешательстве моргает, но дверь открывается — Исаги вернулся с новым ключом. Он застывает на пороге, когда замечает открытый ларец. Быстрым шагом добирается до кровати и нависает над шкатулкой, оглядывая содержимое… Костный цзань с нежно-розовыми жемчужинами, буяо с нефритовыми бабочками, и золотистый гребень. — Просто украшения? — с толикой разочарования шепчет Йоичи, поддевая пальцами гребень. Красные камушки переливаются на свету, алые кисточки мерно покачиваются подстать движениям руки, когда Исаги осматривает шуби с разных сторон. Он не может не подметить вес — тяжело, должно быть, чистое золото. Рин молча оглядывает костный цзань, подвески которого покрыты серебром, а концы, очевидно, выполнены искусным мастером — тонкие веточки с каплями на концах — но Итоши не выглядит впечатленным. Даже буяо с нанизанными бусинами на подвесках, даже отливающие серебром бабочки и белый жемчуг посередине — кажется, ничего, что он бы не видел на семейном алтаре в память о матери — хотя и не его, конечно, — может, поэтому Саэ слегка предвзят? — Вряд ли обычная семья с семью детьми смогла бы позволить себе украшения из чистого золота, — задумчиво тянет Йоичи, крутя гребень между пальцев. — Даром, что купецкая. — Возможно, семейная религия, ещё от нагрешивших предков, — слабо хмурится Рин, закрывая шкатулку и касаясь кончиками пальцев узора на крышке. — Иначе нет смысла демону, вроде кицунэ, отказываться от службы и руки помощи Инари, оставляя себя на верную смерть. Удивительно, что чертов лис все ещё жив, — Итоши замолкает, прикрывая глаза, затем продолжая чуть тише. — Может, проклятие его убивает чересчур медленно, может, он просто слишком молод, или…кто-то любезно покрывает и спасает его задницу — определённо кто-то из посланников самой богини. Исаги моргает и буравит взглядом тонкие пальцы, невесомо кружащие над нефритовой поверхностью, щурится слабо, голову наклоняя. — За такое количество смертоубийств, даже будь ему всего столетие, Инари не должна была сжалиться над ним и послать лишь проклятие, не казнив лично, — фыркает он, поднимая глаза на спокойное лицо Итоши, на лёгкие тени от нижних ресниц. — Процветающий век заклинателей — боги, видать, отходят в отставку, оставляя людям самостоятельно разбираться с проклятой нежитью, — Рин встаёт, подхватывая свою дорожную сумку, и подходит к дверному проему. — И контролировать всех Инари не может. Лёгкое проклятие — все, что она могла сделать — поэтому лису все и сходит с рук. Йоичи вздыхает и давит на складку между бровями, гребень пихает за пазуху и достаёт ключ от новой комнаты с обещанными двумя кроватями. Намёк на улыбку появляется на его губах, когда он проходит мимо заклинателя и негромко говорит: — Но, если шуби так важен демону, то он сам к нам потянется.***
— Исаги, ради всего святого, скажи мне, почему ты решил, что трактир — лучшее место, где мы можем найти демона? Йоичи с невиданным прежде упорством молчит, садясь за дальний столик в углу. Он щурится, всматриваясь в лица посетителей, и Рин снова бессовестно его прерывает. — По одним только определениям «высокий, голубоглазый» ты никого не найдешь, — он закатывает глаза, скучающе подпирая щеку кулаком. — И каков вообще шанс, что он использует истинный облик в людном месте, это же попросту… — Вон! — Исаги подрывается с места, пальцем указав в сторону стола в противоположном углу. Итоши вытягивает шею, брови к переносице сводит, вглядываясь в незнакомые черты тёмных кудрей и светлой макушки. Успевает только моргнуть — Йоичи уже рядом с ними, уже что-то спрашивает и что-то получает в ответ вкупе с улыбкой светловолосого. Он снова закатывает глаза, подходит к столику и оглядывает незнакомцев поближе, внимательно изучает черты их лица, пытаясь сообразить, почему Исаги к ним прицепился. Моргает ещё раз — теперь Йоичи сидит напротив, бесстыдно пялится на лицо рядом сидящего, неестественно сверкает глазами. — О, я же не спросил, как вас… — тянет, не замечая, как парень подливает в его чашу вина. — Михаэль, — коротко усмехается, и его длинные пальцы случайно задевают руку Исаги, когда Кайзер подсаживается ближе и подпирает щеку кулаком. Совершенно безумная мысль приходит, стрелой врезается и насквозь протыкает мозг, и Кайзер лишь на секунду теряет самообладание, чуть-чуть щурится, пытаясь прогнать навязчивый голос в голове, желающий впиться клыками в чужие губы, чужую шею, чужие кожу и ключицы, прикусить до первой крови и прижатьсяприжатьсяприжаться... Итоши разлепляет веки, с опаской смотрит на кувшины с вином и саке. Поглядывает пьяно на румянец Йоичи, внимательно следит за тем, как новообретенные «приятели» опустошают свои чаши, но, в отличии от него самого и Исаги, ни капли не краснеют — никакой гиперемии, будто они не алкоголь хлещут, а воду прямиком из колодца. — Точно, — кивает Йоичи, откидываясь на спинку дивана. — Исаги...Исаги Йоичи. Он с лёгкой улыбкой зевает, собеседник кивает и щурится, и Исаги кажется, что он сошёл с ума, когда чужой шёпот мозг воспринимает совсем не так, едва слышную хрипотцу читает как возбуждающий раздражитель, и собственный разум предательски рисует совсем не подобающие совершенствующемуся картины — его уши тут же назло алеют. Он фыркает невольно, отмахивается мысленно и косится из-под ресниц на порозовевшие скулы Рина перед собой, на ухмылку Лоренцо, мурлыкающем ему что-то рядом с ухом, и Итоши громко опускает чашу на деревянную поверхность. — Зачем тебе мой брат? — строго спрашивает, поднимая бровь, и Дон невинно ресничками хлопает, чуть наклоняя голову. — Мы, так сказать, давние знакомые… — расплывчато, почти что нараспев произносит, не удержавшись от хихиканья, и Кайзер, наблюдая, не удерживается тоже. Видимо, алкоголь и самому посланнику Инари в голову вдарил, не говоря уже о заклинателях. Они с Лоренцо не краснеют, но это единственное, что их отличает — глаза все равно поблескивают, зрачки расширяются вместе с ухмылкой. Кайзер невольно вперёд подаётся — на переферии видит, что, кажется, кто-то из-за стола выходит, но он не обращает внимания — весь сконцентрирован на чужих двигающихся губах, спрашивающих что-то про убийства и кицунэ, но подающая в голову кровь бурлит в венах громче любого голоса, и совести с том числе. В ушах, должно быть, стреляет, когда он осознаёт, что он наедине с Йоичи, — Лоренцо вышел, видать, чтобы воздухом свежим подышать, да младшего Итоши за собой ухватил, бессовестно мучая вопросами о брате, — наедине с тем, кто так страстно и отчаянно охотится за его головой, наверно, спит и видит, как заклинательский меч срубает её с крепкой шеи, как, за волосы схватив, приносит, показывает как трофей, а тушку, на утеху пострадавшему народу, расчленяет, вспарывает живот и показывает всем внутренности грешного тела, вырывает и сжимает в руках небьющееся сердце, приговаривая: «Больно? А людям, чьи сердца ты бессовестно жрал, думаешь, нет?», и Михаэль — если бы мог — стыдливо покраснел, тупо улыбаясь, губу прикусил и признал, что его заводит эта слепая одержимость. Его почти ведёт, когда он смотрит в эти помутнившиеся глаза, зрачок в которых стремительно забирает главенство и затемняет сапфировую радужку. Эти соблазнительно припухшие и порозовевшие губы находятся так близко, и так искусно приоткрыты, что Михаэль невольно свои облизывает, безуспешно стараясь отвести взгляд. Помимо вспотевших волос на висках, где-то в глубине души что-то предательски, навязчиво шепчет «поддайся искушению», сжимает в тисках, но он упорно держится, смаргивает наваждение. Но Йоичи. Йоичи, так непосредственно близко сидящий и так слабо, но пьяно краснеющий, его голова так и косится набок, когда он случайно кидает взгляд в чужие, пожирающие его глаза, и застеленные почти ничем, кроме чистой похоти — Исаги даже дёргается невольно. В пьяной голове крутится что-то, сосёт под ложечкой, но Йоичи отмахивается, как от мухи, отмахивается и от мысли, и от чужих очей, старательно прожигающих в его припухших губах дыру. И разум Исаги, конечно, борется тоже, бьёт набатом по ушам, молотом колотит по темени, но стоит лишь вспомнить, о чем они вообще говорили — как он опять случайно засматривается в изящные черты, и все его мысли эта дьявольская Михаэлевская рука прахом по ветру развевает. Йоичи прикрывает глаза, мысленно себя успокаивает, вспоминает присказки учителя, наказ о сохранении целомудрия, — а то не дай бог повторишь судьбу одного из его почивших учеников! — отказа от алкоголя и прочего-прочего, но ярко-голубые омуты пленительно сверкают, красные тени в уголках глаз и их чёткие контуры притягивают внимание вкупе с бледными губами, расплывающимися в хитрой ухмылке. Йоичи не понимает, в какой момент его разум свернул не туда, но теперь он в битве насмерть борется на подкорке с незнамо откуда взявшимся возбуждением, хотя и очевидно уступает в силе, проигрывает, позорно отмечая жгучую эрекцию. Кайзер ещё с несколько секунд своим лисьим прищуром его сверлит, прежде чем, сдавшись, тянет за ворот к себе, плавно, почти нежно, но взгляд — ничего, кроме опьяняющего вожделения. И он, поддавшись внезапному наваждению, эти смотрящие сквозь душу глаза закрывает, к чужим губам прижимается своими. Исаги замирает. Сердце пропускает не удар, а несколько — если вообще не останавливается, — рукой невольно сжимает чужой рукав, тёмные ресницы на раскрытых от удивления веках слабо трепещут, кончики пальцев подрагивают, но он с большим упорством справляется с оцепенением и находит силы ответить. И вот он — спусковой крючок самодовольства — когда заклинатель демона не отталкивает, наоборот — охотно, хоть и поколебавшись, в пучину чёрных вод лезет за ним, так быстро, что Кайзер даже понять не успевает, когда тот переползает и оказывается на его коленях, чертыхается, когда об собственные ноги спотыкается, руки ставит по обе стороны от его головы, нависая синей тенью от тёплого света. Целует так же уверенно, как держит меч — Михаэль невольно удивляется, любезно отступая и давая возможность проникнуть глубже, языком едва не задевая гланды, пока собственные ладони ложатся на талию, дразняще ногтем поддевают пояс с золотыми нитями. Что-то с болью зудит в затылке, судорожно повторяет проклятое «поддайся», и рука застывает на поясе, не смея сдвинуться, глаза широко распахиваются. Он смотрит на мелко дрожащие ресницы перед собой, чувствует пышущий от него жар, и чертов шёпот становится все громче. Михаэль несильно хмурится, все ещё пытаясь прогнать появившееся и чётко укоренившееся возбуждение. Но Йоичи. Йоичи, опьяненный и опьяняющий, так грубо и резво кусающий чужую губу, так слабо хмурящийся и мелко дрожащий — должно быть, от перевозбуждения — так смотрящий на него, что у Кайзера мозг плавится и оттаявшим снегом растекается, взгляд мутнится и ничего кроме похоти больше не выражает. Йоичи, за затылок его хватающий и прижимающий ближе, так, как люди хватаются за последний глоток воздуха, пока тонут. И они определённо тонут. Кайзер руки на его бёдра перемещает и сжимает, плавно ведёт от них к ягодицам и обратно, дышит тяжело, как после изнуряющей битвы, но здесь — поединок не за жизнь, хуже. Кайзер не уверен, за что. Может, за лидерство? Хотя... Опять — бойня здравого смысла и опьяняющего до точек на изнанке век вожделения, так стремительно застилающего роговицу и блокирующего мозг, эгоистично заполняющего все собой, что лишь ошмётки трезвого сознания барабанят, точно дождь по крыше, по черепной коробке, но Михаэль, ожидаемо, не слышит. В ушах — чужое сердцебиение, громкость которого тонко граничит с набатом, когда собственное сердце нет-нет да вырвет грудную клетку к чертям, разрубит рёбра острым клинком и выскочит, ускачет и не оглянется, только лишь фыркнет насмешливо, но Кайзер ничего не скажет, не ответит, просто наслаждаясь каждой секундой случайной близости. Не знал, что сердце мертвеца может биться без конца, — думает мимолётно Михаэль, когда Исаги отстраняется, в голубую гладь, точно озёрные воды покоя, смотрит своими зрачками, напоминающие блюдца, утягивающими за собой в непроглядную пучину — Кайзер следует за ним, с восхищенным вздохом сдавшись. Теперь, должно быть, битва за лидерство — точно не за попытки сбросить пленящее наваждение, уже нет. И Йоичи — о, этот Йоичи — так чертовски медленно скользящий губами по вбитой в кожу краске, так предательски неспешно руками разглаживающий сладки его одеяний, что Кайзеру кажется, что он в них же и сплавится — фимиамы палёной ткани бьют не то в нос, не то и в без того неработающую голову, которую он блаженно откидывает, совсем слегка ударяясь о стену макушкой и отрезвляя лишь на секунду, прежде чем упругую задницу в тупых одеждах сжимает и только усилием воли держится, чтобы не сжечь их к чертовой матери, пока желание проникнуть под ткань, бесстыдно стиснуть и раздвинуть крепкие ягодицы до красных отметин, насадить на едва не горящий от возбуждения член, стремительно укореняется в голове и помечается красным знаком. Михаэль одним лишь чудом разлепляет глаза, пьяно ими хлопая, пока пытается сфокусировать взгляд на окружающем пространстве, а не маячащей перед лицом синей макушке. Получается откровенно плохо, но проблеск серых волос и знакомого силуэта мелькает удивительно чётко — Кайзер, от сердца отрывая, слабо отталкивает Исаги, что только бровь непонимающе поднимает. И Лоренцо вместе с ним. В его тёмных глазах ясно пляшет недоумение, — о, черт возьми, Кайзера действительно нельзя оставлять одного — когда он наклоняет голову и в сотый раз их взглядом окидывает. Йоичи на удивление спокоен — Дон думает, не подсыпал ли ему Михаэль чего, и искренне надеется, что остатки человечности в этих потемневших от похоти глазах ещё есть, маячат там где-нибудь, хотя очевидно, что их умело игнорируют. — Полчаса, — хрипло сообщает Кайзер, подтягивая к себе заклинателя, — Дай мне гребанных полчаса. Дон снова окидывает его прищуренным взглядом, — в этот раз даже с намёком на усмешку — но, удивительно, вздыхает и уходит отвлечь господина Итоши, чтобы тот ненароком не заметил, что второго заклинателя у него стащили прямо под носом. И Лоренцо точно знает, что уйдёт на это больше, чем полчаса, но разве он в силах помешать?