Forget Where We Were

Как и обещал, аль-Хайтам вернулся домой три дня спустя, но на пороге столкнулся с тем, о чём и подумать не мог: его дожидались двое — Пламенная Грива и генерал махаматра. И судя по лицам, они отнюдь не любезничать пришли. Аль-Хайтам прошёл мимо них к двери, покопался в поисках ключей, намереваясь игнорировать этих двоих так долго, как только сможет. Сайно тут же наградил его разочарованным сердитым взглядом. — Ты нас расстроил, — наконец сказала Дэхья, когда он открыл дверь. — Я и не намеревался радовать людей, — ответил аль-Хайтам. — Если моё существование вас не устраивает — можете покинуть территорию моего дома. И, генерал махаматра, мой отгул был официально одобрен, не думаю, что совершил проступок, который бы потребовал твоё присутствие. — Ты оставил Кавеха в Фонтейне, — рыкнул Сайно. — Ты удостоверился, что он жив, и сделал что? Болтал с ним три дня, будто впервые встретил в отпуске милого блондина, а потом бросил, как будто и не искал его два года. Ты окончательно с ума сошёл? Что ж, значит этот разговор состоится сегодня. Аль-Хайтам глубоко вздохнул и распахнул дверь, пропуская гостей. Сайно и Дэхья прошли внутрь, готовые тут же припереть его к стенке, словно планировали это с того самого момента, как получили письма. А может, и не словно — судя по выражениям их лиц при появлении аль-Хайтама. В какой-то мере он мог понять, почему они недовольны его поступком — но решение уже было принято, обосновано и аргументированно в его голове. Устроившись внутри и не теряя времени, Сайно впился в него взглядом: — Что такого произошло, что все поиски теперь завершены? Что он оказался жив и здоров в Фонтейне? Что ты решил оставить его там? — Он потерял память. Не помнит ни меня, ни кто он такой, — заговорил аль-Хайтам. — Со временем он начал возвращать свои навыки благодаря мышечной памяти, но для двух лет это крупицы — может только чинить и создавать разную мелочь. Мехрак, судя по всему, собирает пыль где-то в его доме из-за поломки. Сейчас он восстанавливает свою новую жизнь в Фонтейне, занимаясь честным трудом. Заводит новых друзей, местные его любят. Думаю, нам не стоит вмешиваться. После этих слов Сайно замолчал и ушёл в глубокие раздумья. У Дэхьи же были совсем другие чувства: — Аль-Хайтам, могу я задать вопрос? — Это важно для нашего разговора? — Да. — Хорошо, задавай. — У тебя вообще яйца есть? — поинтересовалась она. — Или они засохли как изюм? Кавех был перед тобой, ты с ним разговаривал! У тебя не возникло ни одной мысли перекинуть его через плечо и потащить домой? Ты просто отнёсся к нему как к незнакомцу, как будто не знал его больше половины жизни, как будто не перерыл в его поисках всю страну. — Не могу сказать, что такие мысли меня не посещали, — ответил аль-Хайтам. — Проводить с ним время как с незнакомцем было тяжело, но он… он был таким ярким, счастливым и радостным… Счастливее, чем когда-либо был со мной. Всё, что он знал здесь, это постоянная борьба и страдания. — Аль-Хайтам посмотрел на Сайно. — Разве он не приходил в Гандхарву каждый раз, когда мы ссорились? Он наверняка много жаловался вам на свои жилищные условия, долг, неуверенность в себе и стремления к совершенству. Он работал до выгорания. И я часто был причиной его стресса. Он был здесь несчастен. Дэхья скрестила на груди руки: — И ты думаешь это нормально — решить всё самому, даже не спросив его? — Кавех ушёл. Это больше не он. У этого человека… своя жизнь, свои дела, высокооплачиваемая работа, весёлый сосед и стремления. Это не тот Кавех, которого мы знали, и мы должны оставить его в покое. Я постараюсь выяснить, что именно с ним произошло, но остальное оставлю как есть. — Аль-Хайтам посмотрел на Дэхью, потом перевёл взгляд на Сайно. — Хотите что-то сказать, чтобы заставить меня передумать? — Что будешь делать, если он вспомнит? — спросил Сайно. — Если однажды постучит в твою дверь с вопросом, почему ты при первой встрече не сказал ему кто он и кто ты, что ты скажешь? Что он выглядел счастливее в месте, которое даже не было его домом, и поэтому ты бросил его на произвол судьбы после того, как наконец нашёл? Или ты просто бежишь от своих ошибок? Аль-Хайтам выглядел оскорблённым. Дэхья переводила взгляд с одного на другого, пока Сайно продолжал давить: — Ты провалился как его сосед и как член семьи, аль-Хайтам. Давай признаем, у вас обоих больше нет близких, на кого можно положиться, кроме друг друга. А ты раз за разом оставался равнодушным к его чувствам. Даже если ты думал, что твои действия говорят больше слов — этого было недостаточно. Язык любви Кавеха — слова, а ты говорил с ним только чтобы оскорбить и унизить, тебе было весело? Если бы ты только говорил с ним открыто, он бы вообще не пропал. — Так теперь это моя вина? Я ничего не сделал. Просто разговаривал с Кавехом как со взрослым человеком. Чувства не важны, когда дело касается логики. Дэхья вздохнула: — Ну конечно, ты так считаешь. Окружающие твоё сердце стены прочнее, чем Стена Самиэль, отдаю тебе должное, но Кавех так отчаянно старался до тебя достучаться. Не знаю, как сильно вы ранили друг друга в прошлом, но всего этого можно было бы избежать, если бы ты просто поговорил с ним, не рассматривая каждый разговор как битву. Сайно поднялся и направился к двери. — Он нас не слышит, Дэхья. Слишком поглощён отрицанием того, что заставлял своего соседа чувствовать себя несчастным и не уважал тогда, когда должен был поддержать. А теперь просто сдаётся, потому что только это и умеет. — Сайно, — окликнула Дэхья, последовав за ним до двери. — Его никто не образумит, — продолжил Сайно, выходя из дома аль-Хайтама. — Даже боги. *** Аль-Хайтаму снилась пустыня. Всё тело покрылось влагой, липли песчинки, вздымаемые налетающим горячим ветром. Под ярким палящим солнцем, отражающимся в океане песка и окрашивающим весь мир в слепящие золотые цвета, сложно было хоть что-то разглядеть. Только этот оттенок — такой же, как золото волос Кавеха — стоял у аль-Хайтама перед глазами. Но сейчас Кавеха здесь не было — одни лишь бесконечные пески. Аль-Хайтам попытался пересечь пустыню, остающиеся следы обуви сразу же заметал ветер. Вокруг — ничего. Где он? Куда идти? Он почти споткнулся о сухой корень, услышав едва различимый слабый голос — постепенно становящийся всё отчётливее и различимее. — Хайтам. Это Кавех. Точно он. Аль-Хайтам оглянулся, пытаясь определить, откуда идёт голос, но вокруг всё ещё только песок и ветер. — Где мы, Хайтам? Он обернулся в другую сторону — снова бесконечные пески. — Хайтам… Пожалуйста. Где мы? Аль-Хайтам пошёл — побежал — погнался за чем-то невидимым, чем-то, что невозможно найти. — Где мы, Хайтам? Я хочу… Он высматривал хоть что-нибудь, крикнул: — Кавех! — Я хочу домой, Хайтам. Ничего не изменялось и не появлялось, сколько бы он ни оглядывался. Аль-Хайтам позвал снова: — Кавех! — Пойдём домой, Хайтам, пожалуйста? Прежде, чем он успел ответить что-то ещё, пески под его ногами просели, и он упал в пустоту. Он бесконечно падал, и падал, и падал, пока не подскочил на своей кровати. Аль-Хайтам быстро заморгал, пытаясь сориентироваться в изменившейся обстановке, глянул на свои руки, осмотрелся: это точно его спальня, но нет ощущения, что он по-настоящему проснулся. Он глубоко вздохнул, пытаясь собраться. — Аль-Хайтам, — позвал тихий голос. — Прости, что запутала. Ты всё ещё спишь. На стуле у его постели сидела никто иная как Властительница Кусанали и улыбалась посмотревшему на неё аль-Хайтаму: — Я не знала, куда отправить тебя, когда вырвала из того сна, поэтому мы здесь. — Почему вы вмешались? — Ты бы застрял в нём на всю ночь. Твоё душевное состояние не совсем в порядке, — пожала она плечами. — То, что ты сделал — неправильно, аль-Хайтам. Но я могу тебя понять. — Я не спрашивал чьего-либо мнения, — ответил он. — Я сделал то, что должен был. — Ничего, — Нахида улыбнулась. — Ещё не слишком поздно. Она вложила аль-Хайтаму в руки глаз бога — тот самый дендро, который одолжила перед его отъездом в Фонтейн, и сейчас он мерцал ещё ярче, чем раньше. — Кавеха? — спросил он, и Нахида кивнула. — Воспоминания хранят стремления, аль-Хайтам. Чем больше Кавех пытается восстановить свою память, тем выше шанс возродить глаз бога. Возможно, будет лучше вернуть его владельцу. — Но… — К тому же, — продолжила Нахида. — Я не смогла увидеть его смерть в записях Ирминсуля, потому что её и не было. Тем, кто погиб в той комнате — был Замир, пустынник. Кавех сражался вместе с ним с монстрами, пока его не переместило оттуда. — Его переместило? — повторил аль-Хайтам. — Кавех активировал то, для чего комната и строилась. Это одна из технологий царя Дешрета, и Кавеха отправили куда-то, куда не могут дотянуться артерии земли, поэтому и записей в Ирминсуле нет. Судя по твоим снам, я могу предположить, где он потерял свою память — в Саду Пайридаэзы. Нахида, используя свои силы, показала аль-Хайтаму изображение каменной плиты на входе в храмовую комнату. — Этот стих может быть ключом ко всему. Судя по записям Ирминсуля, когда Кавех проговорил эти слова, он мог активировать пропитывающую комнату магию. Но для чего она и почему стёрла его память — это нам ещё предстоит выяснить. В танце шаг по замёрзшей и твёрдой воде Сердце, разум, душа, всё готово к войне Чтоб хоть улыбку увидеть вновь на лице Прими же сей дар: мою память в ларце — Как только мы выясним заклинание-антитезу для этого стиха — магия царя Дешрета развеется, и воспоминания Кавеха должны вернуться. — Нахида улыбнулась. — Возможно, нам стоит попытаться, господин секретарь. Проверить таким образом твои харавататские лингвистические способности. — Это будет иметь для него последствия? — Конечно. Мы говорим о воспоминаниях и личности, он может принять их или нет, но мы не узнаем, если не попробуем. Поэтому я и считаю, что неправильно просто отпустить его. — Если мы это сделаем, — сказал аль-Хайтам, — и Кавех вернёт память, личность и свою жизнь, тогда он снова станет несчастным, застрявшим в долгах, заказах и своих необдуманных финансовых решениях. — Но в этот раз он не будет один, правда же? — Нахида попыталась поймать его взгляд. — Ты ведь будешь с ним, аль-Хайтам? Знаю, между вами многое произошло, но если бы вы поменялись местами и это ты потерял воспоминания, оставил бы Кавех тебя? Сдался бы просто потому, что увидел тебя, пытающегося выжить в чужой стране любым способом? Она вздохнула. — Ты даже не спросил, хочет ли он вернуть память. Уверена, он бы у тебя спросил. Аль-Хайтам, ты был слишком сосредоточен на том, что сделал неправильно, но, возможно, лучше подумать о том, что сделать, чтобы всё исправить. — Незачем исправлять, если он действительно был несчастен со мной. — Ты слишком глупый для гения, — заметила Нахида. — Вопрос в том, хочешь ли ты сам, чтобы он вернулся? Аль-Хайтам поджал губы. В голове невольно всплыли последние слова бабушки. Пусть моё дитя аль-Хайтам проживёт мирную жизнь. Будет ли его жизнь мирной без Кавеха? Найдёт ли он когда-нибудь покой зная, что дорогой ему человек — которому он не смог дать любовь, поддержку и заботу, которого не смог уберечь от страданий — останется в Петрикоре, будет улыбаться детям, пока чинит их старые нерабочие игрушки? Исчезнет ли из груди эта тоска, неудержимое желание дожидаться его домой? Хочет ли он, чтобы Кавех вернулся? Оказался в его объятиях живой, невредимый и счастливый? Хочет дать обещание любить и оберегать его, защищать и поддерживать так, как раньше не смог? Столь много нужно сказать, сделать и столько всего исправить. — Единственный способ сделать это — снова с ним поговорить, — настаивала Нахида. — Ты же понимаешь, верно? Что в этот раз должен обращаться с ним так, как всегда хотел. Не бойся. К тебе приходили друзья и я понимаю причины их слов, но, уверена, дело не в Кавехе, а в том, что ты сам думаешь о себе. Ты можешь любить его — всегда мог — и, скорее всего, никто не сможет тебя в этом убедить, кроме тебя самого. Аль-Хайтам молчал, и Нахида улыбнулась, понимая, что значит эта тишина. Она потянулась и нежно погладила его по руке. — Всё будет хорошо. Уже скоро всё наладится. И затем сон окончательно рассеялся. Когда аль-Хайтам проснулся, было жарко, и в его глазах стояли слёзы. Рядом на кровати лежал его собственный глаза бога и кавехов — мерцал яркой, насыщенной зелёной элементальной энергией, как будто с таким трудом пытался проснуться, вновь ожить. В доме было темно и тихо — как и все два прошедших года. Он осмотрелся: запыленные предметы мебели, серые стены, нетронутые рисунки и скульптуры, неиспользуемые чашки и тарелки. Наброски, книги, перья и холсты напоминали ему о прошлой жизни и о том единственном человеке, с которым он хотел её провести. Жизни, которую вновь хотел ощутить. Губы аль-Хайтама задрожали, когда он заговорил в пустоту: — Давай вернём тебя домой… Кавех.