Forget Where We Were

После пробуждения аль-Хайтама Кавеха оставили одного на два дня. Не потому, что его внезапно все бросили, а потому, что он сам попросил дать ему немного времени. Тигнари и иногда сама дендро архонт приходили время от времени убедиться, что он накормлен, напоен и в здравом уме. Поначалу волна эмоций, следующая за потоком воспоминаний, заставила его чувствовать себя мерным камнем, сброшенным с высоты деревни Аару, чтобы определить, сколько времени ему потребуется, прежде чем плюхнуться вниз на песок. Но он ожидал этого. Набрался опыта, ещё слушая истории людей в Фонтейне — знал трагичность жизни. Кавех посмотрел на свои руки в неизвестно какой по счёту раз, задаваясь вопросом: что бы произошло, не будь он любознательным мальчиком, желающим увидеть отца участником престижного турнира. Разве это так неправильно для ребёнка — хотеть чего-то? Желать увидеть своего любимого отца в действии и безмерно им гордиться? Это настолько плохо, что небеса решили наказать не ребёнка, возжелавшего этого, а самого отца — который просто хотел исполнить желания своего драгоценного сына? Если очевидно — это он, ребёнок, был виноват во всём? Кавех поджал губы, смутно вспоминая, что жители Сумеру считали его мёртвым больше двух лет, потерянным в пустыне, точно так же, как и отец. Им, должно быть, даже было жаль его семью, окончательно исчезнувшую из-за череды неудач. Другой проблемой, беспокоящей Кавеха, было местонахождение его матери. Последнее его воспоминание о ней заканчивается на том, как она была убита и скорбь и смерть следовали за ней по пятам. Он не слышал о ней, и аль-Хайтам не упоминал. Что-то произошло, и сейчас он был слишком напуган, чтобы спрашивать. Следующие воспоминания обязательно ответят на все его вопросы, и это был единственный способ по-настоящему встретиться лицом к лицу со своей жизнью. Аль-Хайтам был прав: Кавех сам хотел вернуть память, и сейчас он не должен колебаться. Спустя ещё некоторое время наедине с собой, Кавех услышал сначала стук в дверь, а затем она открылась. — Мне надо поговорить с тобой, — сказал аль-Хайтам, заходя внутрь с небольшой коробкой в руках. Передал ему в руки и сел рядом на кровать. — Если тебе нужно больше времени — дай знать, и я скажу Нахиде сдвинуть график. — Нет, — Кавех покачал головой. — Нет, не нужно. Вы уже столько сделали для меня, я справлюсь. Должен справиться. Это же моя жизнь, я уже прожил её. Так что, что бы я ни узнал, уверен, всё это я уже пережил. Аль-Хайтам кивнул. — Можно сказать, ты пережил даже смерть. — Не смешно, — Кавех закатил глаза, открывая коробку и исследуя содержимое. — Я никогда и не умирал. Он ненадолго замолчал, и аль-Хайтам пристально следил за ним, ловя каждую реакцию и малейшее движение, пока Кавех разбирал то, что осталось от вещей отца. Большая их часть была звёздными картами Ртавахиста или старыми изображениями их семейного дома. Кавех пробежался пальцами по рисунку маленького себя, с блеском в глазах сжимающего в руках бумажную звезду, пока отец держал его на руках. Это выглядело как замершая сцена из чьей-то чужой жизни. Сейчас он даже не мог представить себя этим ребёнком, не имеющим ни малейшего понятия о том, что принесёт ему будущее, что он больше никогда не ощутит объятий отца, не услышит его голос, говорящий о созвездиях, мечтах и судьбах. О каких мечтах он бы говорил, увидев, кем Кавех стал? Какой судьбой он мог бы хвастаться перед друзьями? — Я встретил тебя в том сне, — сказал аль-Хайтам, нарушая тишину. — Ты отлично справлялся. Губы Кавеха задрожали. — Знаю. Я так старался угодить ей, сделать счастливой, чтобы всё было хорошо, хотя глубоко в душе знал, что это была моя вина. Будь я более хорошим сыном… — Не была, — ответил аль-Хайтам. — Я мог бы назвать сотню других факторов, которые привели к такому результату. Это было не твоё единоличное решение, но апогей множества вещей, в которых не может быть виноват один ребёнок. — А ты и правда знаешь, что говорить, — Кавех хохотнул, утирая уже готовые пролиться слёзы. Аль-Хайтам посмотрел на коробку. — У меня было время подумать над своими словами. Ты пропал надолго, и за это время я смог понять, как чувствовала себя твоя мать, когда потеряла мужа. Я ощутил лишь малую долю этого, и хотя у неё было за что нести ответственность, я прекрасно понял эмоции, которые её тяготили. Кавех сложил бумаги, аккуратно возвращая их обратно в коробку. — Той части моего детства, которую я отдал ей, никогда бы не было достаточно. Мой отец был незаменим. Я больше ничего не смог бы сделать своими маленькими ручками. — Ты сделал всё возможное, — аль-Хайтам заглянул в его карминовые глаза. — И это главное. Уверен, она была благодарна, что ты был с ней, даже если не могла показать тебе эту благодарность так, как ты в том нуждался. Кавех собрался задать вопрос, который не следовало проговаривать вслух, но аль-Хайтам сумел разобрать его ещё до того, как слова сформировались в горле. — Ты не должен заставлять себя, если не готов встретиться со следующей частью своей жизни, — он потянулся и заправил прядь светлых волос Кавеху за ухо. — Ты имеешь на это право. Но если хочешь разобраться, что произошло с твоей матерью, полагаю, возвращение воспоминаний будет лучшим способом это узнать. Кавех кивнул и шмыгнул носом. — Думаешь, он счастлив знать, что со мной случилось и где я сейчас? Я заставил его гордиться хоть раз? Смогу ли я за жизнь сделать хоть что-то, чтобы его душа — где бы она ни была — могла покоиться с миром? — Он не сможет ничего почувствовать — он мёртв, — ответил аль-Хайтам. — Но ты несёшь в себе его решительность, уверен, этого достаточно. — Тогда я буду решительным, — твёрдо сказал Кавех. — Я справлюсь. Что бы меня ни ждало. Аль-Хайтам знал, что услышит именно это — пусть Кавех и был достаточно смелым, чтобы всё принять, но это не значит, что и аль-Хайтам тоже. *** Когда аль-Хайтам вновь переместился во сне — он удивился. Вместо сада Пайридаэзы он оказался в Доме даэны. Людей не было. Он прошёлся по залу, пытаясь найти хотя бы следы фрагмента памяти Кавеха. Если его отправили сюда — значит, этот кусок будет связан с его академической жизнью. Но даже спустя какое-то время блужданий аль-Хайтам не обнаружил ни тени Кавеха, поэтому устроился в укромном месте, прихватив первую попавшуюся книгу с харавататских полок. Сел, закинув ногу на ногу, и распахнул её. Страницы оказались пустыми. Ну ещё бы, чего ждать от искусственно созданного пространства. Аль-Хайтам вздохнул и отложил книгу в сторону. В прошлое перемещение казалось, что он находился в этом пространстве меньше часа, но в реальности пролежал в коме пять. Похоже, в этот раз им придётся прождать дольше. Аль-Хайтам посидел ещё немного, пока не услышал громкие быстрые шаги, словно кто-то бежал по библиотеке. Потом этот кто-то завернул к нему — и оказался юным Кавехом, одетым в студенческую форму Кшахревара. Он облегчённо выдохнул, подходя к устроившемуся на лавке из тамариска аль-Хайтаму, весь потный и со сбитым дыханием. — Хайтам! Вот ты где. А я повсюду тебя искал! Аль-Хайтам вздёрнул бровь: — Я тут уже несколько часов. — Вот именно! — Кавех упёр руки в бока. — Ты всегда не двигаешься часами, всегда что-то читаешь, но читать-то ты можешь где угодно! Поэтому я прошёлся по всем твоим любимым местам, но тебя нигде не было. Ты же говорил, что не любишь читать здесь днём из-за слишком шумных студентов. — Сегодня здесь никого, так что… — ответил аль-Хайтам, слегка запнувшись. — Логично. Ладно, я хочу тебе кое-что рассказать, — лицо Кавеха сделалось серьёзным, даже немного грустным. Улыбнулся, но эта улыбка не тронула его глаз. — Мама выходит замуж. Я скоро поеду в Фонтейн на свадьбу и чтобы побыть немного с ней и её новым мужем. Я так рад за неё. Аль-Хайтам ничего не ответил, просто похлопал по деревянной лавке — и нахмурившийся Кавех сел рядом. Они посидели так недолго, оба не говоря ни слова, пока Кавех не вздохнул глубоко и издал долгий, приглушённый выдох. — Не знаю, почему мне грустно. Так не должно быть. — Твоя мама навсегда останется в Фонтейне, бросив тебя в Сумеру одного без семьи. Конечно, тебе грустно. Я чувствовал то же самое, когда бабушка умерла, — ответил аль-Хайтам, глядя прямо на Кавеха. Тот посмотрел в ответ с удивлением. — Да что с тобой сегодня? Говоришь более по-взрослому, чем обычно. И вспоминаешь о смерти бабушки впервые с тех пор, как я узнал об этом от её прошлых студентов. Наверное, Кавех видел сейчас перед собой прошлого аль-Хайтама, не в его теперешнем облике. — Ты расстроен, Кавех. Сделаю на сегодня исключение. Кавех рассмеялся. — Не люблю, когда меня откуда-то исключают, предпочитаю быть в толпе. Но если я исключение для тебя… то мне нравится. Заставляет почувствовать себя особенным. — Тебя не исключают, — аль-Хайтам встретился с ним взглядами. — Мне не из кого тебя исключать. На это Кавех засмеялся ещё громче. — Ты всегда такой забавный, когда так говоришь. Поэтому ты мне так и интересен. Но дай знать, если я покажусь обременительным или надоедливым. Я поутихну. — Почему? — Что значит почему? — Кавех снисходительно покачал головой. — Глупый аль-Хайтам. Конечно же, я не хочу, чтобы лучший друг меня возненавидел, тогда жизнь бы стала слишком грустной. Я подстроюсь под тебя. — Тебе не нужно этого делать. Я больше возненавижу тебя, если ты изменишь себя в угоду мне, — ответил аль-Хайтам. — Если бы я тебя ненавидел — то вовсе не позволил бы со мной разговаривать. Я никогда не, как ты говоришь, исключу тебя. Но признаю́, что никто никогда даже не приблизится к тому, чтобы занять твоё место в моей жизни. — Никогда? — Кавех выглядел так, будто не собирался верить ни единому слову. — Даже в будущем? А если что-то случится и я совершу ошибку, из-за которой ты меня возненавидишь? Я знаю, ты презираешь людей настолько глупых, чтобы совершать ошибки, которых можно было бы избежать. — Я не возненавижу тебя. — Ладно, — Кавех медленно кивнул, словно пытался убедиться себя довериться аль-Хайтаму. — Мне казалось, ты скоро уезжаешь? Разве тебе не надо собирать вещи? — М, — Кавех пожал плечами, — я лучше посижу здесь с тобой. Не хочу идти домой. Его родной дом — руины, горькие воспоминания о разбитой семье — разрушение, которое не сможет починить ни один даже ярчайший гений Кшахревара. Аль-Хайтам поднялся, наконец увидев свой шанс. Обернулся на Кавеха и протянул ему руку. — Тогда я отведу тебя домой. Тебе не будет страшно или одиноко, если я буду с тобой, правильно? Не желаю видеть своего старшего таким одиноким. Кавех глубоко вздохнул, поднялся и кивнул. Вложил свою ладонь в руку аль-Хайтама. — Какой же у меня милый младший. Давай никогда не будем ругаться, хорошо? Не вынесу, если мы перестанем быть друзьями. Аль-Хайтам ничего не ответил. И вывел юного гения из Дома даэны.