Forget Where We Were

Киран проснулся на импровизированной кровати в подсобке мастерской. Знакомый вид: последние два года — после того, как потерял память и группа бандитов доставила его в Петрикор — он каждый день проводил здесь. И доставили его сюда в те годы, скорее всего, не по доброте душевной, в надежде вернуть домой, а просто продали базирующимся в Фонтейне фатуи. Но в голове Кирана крутился только один вопрос: зачем? Зачем он им нужен? Для чего? Почему они держали его при себе так долго? Вопросы испарились в тот момент, когда дверь в комнату открылась и внутрь вошёл Тео, сопровождаемый горячо любимой Благодетельницей. Она посмотрела на Кирана холодно — но это был её обычный вид, неизменный с их первой встречи; Тео же выглядел так, будто собирался упасть ей в ноги и выразить свою неумолимую преданность. — Госпожа, мы приносим извинения за задержку с его возвращением. Мы изо всех сил старались найти его поскорее, но возникли непредвиденные обстоятельства, которые помешали нам выполнить задачу. Ещё раз просим прощения… Благодетельница, казалось, вовсе его не слушала, её острый взгляд был прикован к Кирану пару минут, прежде чем она наконец решила заговорить: — Так ты вернул свои воспоминания. — Она, казалось, сдерживала гнев. — Это разочаровывает. Царица будет недовольна услышать о такой серьёзной неудаче. — Но мы можем продолжать следовать плану! — вмешался Тео. — Мы вернули его и уверены, что он готов с нами работать. — Работать с нами? С вернувшейся памятью? — Благодетельница снова глянула на Кирана. — Ты готов бросить жизнь в Сумеру и работать с нами? Если да — то ты станешь моим подчинённым, наконец официальным членом Дома Очага. Продолжишь жить как Киран, разорвёшь все связи с родиной, мы станем твоей семьёй, и ты будешь верен Царице до последнего вздоха. Киран мог ощущать себя бременем для друзей, особенно для аль-Хайтама, но это не значит, что он хотел присоединиться к фатуи. Но что оставалось делать, если он уже уехал из Сумеру? Там у людей есть дела поважнее, чем присматривать за ним и оплакивать вместе его неудачи. Киран не мог больше полагаться на них, самое время принять решение самому. Выбрать жизнь, которая полностью принадлежит ему, жизнь, которая может сделать его счастливым. Он пересел на край кровати и посмотрел на Благодетельницу. Ему всё равно бы пришлось сказать ей об этом, и лучше разобраться со всем как можно раньше. Киран только собрался открыть рот, как снаружи послышался звон стекла. Тео тут же выскочил из комнаты, чтобы разобраться с суматохой, и хоть Кирану тоже было интересно, он знал: Благодетельница в мгновение свернёт ему шею, если он попытается выйти. Через пару минут Тео забежал обратно. — Там какая-то сумасшедшая разбила стеклянную дверь лавки камнем. Выглядела убийственно, — Тео бросил взгляд на Кирана. — И искала тебя. — Меня? — переспросил он. Могла ли это быть?.. Благодетельница вздохнула и вышла из комнаты, чтобы встретиться с незваной гостьей; Киран тут же последовал за ней. Тео пытался прогнать эту сумасшедшую, но Киран узнал её сразу же, как только вышел на улицу. — Мама? Мать Кавеха тут же подскочила к нему с крепкими объятиями. — О дорогой, это правда ты! Я думала, что потеряла тебя… Я поняла, что ты лишился памяти, когда увидела тебя здесь, но не знала, что делать и к кому обратиться за помощью. Была уверена, что тебе так будет лучше — забыть всё и начать жизнь с чистого листа, но я ошибалась. И сделаю всё, чтобы помочь тебе. После этих слов она обернулась к Благодетельнице: — Я знаю кто вы и над чем работаете, фатуи. Знаю, что эта мастерская лишь прикрытие для вашей деятельности в Фонтейне — я провела полноценное расследование. — Что… — Киран обернулся на Тео. — Что значит, мастерская лишь прикрытие? — Сейчас не место и не время это обсуждать, — сказал Тео, скрестив на груди руки. — У Благодетельницы ещё много дел, и на эти гнусные обвинения у нас нет времени. Но та прервала его взмахом руки: — Пусть говорит, — и обратилась к матери Кавеха: — Ты тоже архитектор, верно? — Да. Меня зовут Фаранак, вы могли слышать о моей работе в Кур-де-Фонтейн. Уверена, Верховный судья может поручиться за мои навыки, — она посмотрела на Кирана. — Я хочу заменить моего сына в вашем проекте. Я знаю, что вы вытащили его из пустыни, прекрасно понимая, кем он был до потери памяти, вам просто было удобно командовать ничего не понимающим человеком. Благодетельница бросила на Кирана беглый взгляд и обернулась к Тео: — Оставляю это на тебя, мне нужно нанести визит в суд. Если Киран решит отринуть предложение Царицы, то пусть работу продолжает эта женщина. Я возлагала большие надежды на эту операцию, но всё пошло не так, как планировалось. И придётся поговорить с Доктором, очевидно, что дендро архонт помогла своему архитектору. Конечно, последствия будут суровыми. Благодетельница ушла, и как только она оказалась за пределами слышимости, Киран нахмурился. — Так все эти чертежи и прототипы механизмов… всё было для фатуи. Я думал, мы помогаем городу! Ты говорил, что эти заказы приходили от суда! Я должен был догадаться. Вы использовали меня всё это время, и это моя вина, что был таким доверчивым и повёлся. — Ты не виноват в этом, сынок. Вот почему я спокойно могу занять твоё место, по крайней мере, пока этот проект не будет завершён, — сказала Фаранак. — Это всё, чем я могу помочь, чтобы вернуть тебя домой. — Занять моё место? Взгляд Фаранак смягчился. — Разве ты не хочешь вернуться в Сумеру? — Он не вернётся, — вмешался Тео. — Теперь он один из нас, и так будет лучше. Мы дали ему второй шанс стать счастливым. Вся его жизнь была сплошным хаосом, а здесь с нами без своих воспоминаний он обрёл счастье. В конце концов, они ему даже не нужны. Киран вскинулся. — Как ты вообще можешь такое говорить? Ты больше не решаешь за меня, Тео. Я был очень благодарен тебе и нашей дружбе и даже надеялся, что мы могли бы остаться друзьями, но не думаю, что смогу и дальше быть Кираном. Меня зовут Кавех, я из семьи учёных. Я гордый представитель даршана Кшахревар и мои идеалы всё так же важны мне. Он покачал головой, положив руку на грудь в районе сердца. — Будучи Кираном я делал только то, что, по моему мнению, сделало бы меня счастливым, потому что больше ничего не знал. Я был потерян, внутри ощущалась такая пустота, которую я никак не мог понять. Но после того, как ко мне постепенно вернулись воспоминания, я наконец понял, чего мне не хватает. Возможно, какое-то время я и был Кираном, но теперь я всё решил. — Ты не можешь выбирать, — Тео покачал головой. — Ты стал частью Дома Очага с тех пор, как мы узнали, что бандиты вытащили тебя из какого-то туннеля в пустыне. Не забывай, кто спас тебя от них, Киран. Кавех в отчаянии повысил голос: — Я не собираюсь это забывать! Но то, как я бы хотел провести свою жизнь, совсем другое дело. Ты не можешь указывать мне, что сделает меня счастливым. Не можешь приказать быть Кираном, когда я уже знаю, что я — Кавех. Да, моя жизнь была хаосом и у меня было много трудностей, но я и не хотел бы другого иного. — Ты хочешь страдать? — Нет, всё совсем не так, — Кавех обернулся к матери. — Эти трудности сделали меня тем, кто я есть, хоть и наполнили меня чувством вины. Я стал человеком, которому придётся от многого отучиться, но это ничего. Тяжёлое начало не означает, что я обречён и на плохой конец. При постройке дворца приходится раскопать землю, чтобы заложить прочный фундамент, но в итоге он станет шедевром. Я многому научился и наделал много ошибок, которые всё ещё пытаюсь исправить, но меня это совершенно устраивает. Лицо Тео помрачнело. — У тебя один день, чтобы забрать вещи из квартиры. Мне плевать, куда ты пойдёшь, просто сделай так, чтобы мы больше не встретились. — Я знал, что так и будет, — Кавех грустно улыбнулся. — И готов принять любое наказание. — Просто забирай вещи и уходи. Отныне мы будем работать с твоей матерью. Я ценю нашу бывшую дружбу, великий архитектор Кавех из Сумеру, поэтому, какое бы наказание Благодетельница ни выбрала, я его приму. — Но, Тео… Он покачал головой. — В Доме Очага свои правила, и всегда должен быть кто-то, кто понесёт ответственность за ошибки и просчёты. Так уж он устроен. Прощай, Кавех. Надеюсь, твои идеалы окажутся верными. Кавех наблюдал за тем, как Тео вернулся в лавку, зовя кого-нибудь починить дверь, и оставил их с матерью одних перед входом. — Прости, — сказала Фаранак. — Я знаю, что этого недостаточно, чтобы искупить всё, что я сделала с тобой, но сейчас я могу только это. Кавех вздохнул. — Мам. Всё в порядке. Справиться с фатуи непросто, и я не мог бы просить о большем. Твоя безопасность под угрозой, они могут заставить тебя делать то, чего ты не хочешь. Позволь мне помочь тебе. — Ты хочешь помочь? — По крайней мере, пока не закончим с чертежами. Всё равно это я их начал. — Это… не лучшее место для разговора. Не против отправиться ко мне домой? Кавех не смог сдержать улыбку, наконец появилась возможность нормально пообщаться с матерью. — С радостью. Первым, что заметил Кавех по прибытии к дому матери, оказался его совершенно обычный внешний вид. Он был почти не отличим от домов вокруг, за исключением витража на входной двери. Кавех только собирался прокомментировать это, как Фаранак хохотнула, уловив его взгляд. — Внешне пришлось смешаться с остальными. Поначалу было тяжело, но Фонтейн принял меня с распростёртыми объятиями, узнав, что я архитектор, — объяснила она. — Ты поймёшь о чём я. Она распахнула входную дверь, и Кавех действительно понял. Внутреннее убранство его заворожило: прекрасный дизайн, очевидное влияние эстетики Сумеру — от витражей на окнах до узоров на коврах — но основной архитектурный дизайн оставался фонтейнским. Всё выглядело на своих местах, идеальный баланс красоты и функциональности. — Я горжусь домом, и муж меня полностью поддерживает, — сказала Фаранак. Прежде, чем Кавех успел ответить, комок белой шерсти выбежал в холл и запрыгал у ног матери. Она нагнулась подобрать очень взволнованную белую собачку и прижала её к груди, оборачиваясь к Кавеху. — Это Фасад. Твоя младшая сестра. — Это собака. Фаранак пожала плечами. — Ну… У меня не вышло забеременеть, поэтому мы с мужем завели что смогли. Не волнуйся, Фасад очень обходительная. А потом Кавех обнаружил у себя в руках младшую сестру. Он проследовал за матерью в комнату, выглядящую как её личная студия, и, повинуясь жесту, сел на ближайшую софу, пока Фаранак прибиралась. Фасад всё это время улыбалась, игриво облизывая его одежду. Спустя время Фаранак подхватила со стола пачку писем и села рядом с Кавехом, открывая одно из них. — Пока мужа нет, мы можем просмотреть письма, которые мне отправил аль-Хайтам. А вот это для Кавеха было неожиданно. — Он тебе писал? Она кивнула. — Я бы никогда не узнала, что с тобой случилось, если бы не он. Аль-Хайтам сказал, что два года назад ты потерял память и он совершенно случайно нашёл тебя в Петрикоре. С тех пор мы обменивались письмами, пока расследовали, что на самом деле произошло, как ты оказался в Фонтейне и как за два года тебя никто не обнаружил, хотя всё это время ты находился в соседней стране. — Поэтому ты знала о планах фатуи. Вы работали с ним вместе, чтобы со всем разобраться. И конечно, помимо возвращения моих воспоминаний, он занимался ещё и этим. Хайтам, ну в самом деле… — Даже больше, — сказала Фаранак. — Он рассказал мне, как у тебя шли дела после того, как я потеряла с тобой связь. Как ты отстроил Алькасар-сарай и как вы оба оказались под одной крышей. — Значит, он сказал, что я продал наш дом и оказался на улице только для того, чтобы построить кому-то дворец, — Кавех вздохнул. — Ты должна быть разочарована во мне. — Совсем наоборот, — она с улыбкой взяла его руку, вкладывая в неё письма. — Почитай, что он писал мне, если хочешь. Кавех нахмурившись взял верхнее письмо из стопки. Взгляд уловил идеальный почерк аль-Хайтама, когда он принялся читать. Дорогая мадам Фаранак, Наша переписка продолжается уже какое-то время, и я должен признать, что намеренно избегал этой темы, поскольку решил подождать, пока вы сами её затронете. Я не мог навязывать вам такой разговор, если он нежелателен. Теперь, раз вы сами спросили, я наконец могу себе это позволить. Ваш сын был исключительно храбрым. После того, как Увядание уничтожило его произведение искусства, его сердце не дрогнуло, а идеалы не пошатнулись. Он принял решение, на которое бы никто не пошёл, и рискнул всем, чтобы построить свой магнум опус — это его величайшая работа не только из-за красоты и мастерства, но также из-за страсти, которую он вложил, чтобы её закончить. Даже со своим харавататским образованием я не могу подобрать слов, чтобы выразить, как много Алькасар-сарай значит для сумерцев, но для Кавеха это выражение его души. Он никогда не принимал полумер, а бросался в дело целиком, и, должен признать, он приземлился в мою жизнь, даже не осознавая последствий. Он по-прежнему не знает, что значит для меня и насколько я ценю его жизнь выше собственной. Общение с ним — уже само по себе битва, и больше не важно, кто из нас прав, поскольку мы оба идеально отражаем сердца друг друга. Я знаю, вы задали простой вопрос о том, что есть у Кавеха здесь, в Сумеру. Прошу, будьте уверены: у него есть талант и у него есть я, пока мы не перестанем быть ему нужны. С уважением, аль-Хайтам. P.S. Я обнаружил больше следов деятельности фатуи в Фонтейне. Возможно, они пытаются создать что-то связанное с силой, забранной у архонтов, и могли заставлять Кавеха разрабатывать чертежи для этого проекта. Пока Кавех пытался читать следующие письма, из глаз побежали слёзы. Аль-Хайтам любезно отвечал на вопросы матери о нём, говорил об их продвигающемся расследовании или о том, как проходило возвращение воспоминаний. Всё — подробно, чтобы дать матери полноценную картину того, как проходила жизнь Кавеха. Это было потрясающе. Аль-Хайтам был потрясающим. Он никогда, ни разу, не упустил возможности показать ей, что он на самом деле чувствует к Кавеху. В каждом письме он замечал, как легко аль-Хайтаму делать это всё ради него. Продолжая читать каждое слово этих писем, Кавех чувствовал всем своим существом: аль-Хайтам любил его. — Знаешь, — улыбнулась Фаранак, — он так похож на твоего отца. Совершенно не идеален, но показывает свою привязанность своим уникальным способом. Ты правда не отвечаешь на его чувства взаимностью? — Отвечаю! Конечно, отвечаю! — Кавех не мог остановить слёзы. Он сделал глубокий вдох, пытаясь говорить сквозь плач. — Перед экспедицией в пустыню я ясно дал ему это понять. Что больше не вижу в нём друга или того, с кем у меня сложные отношения. Я просто очень сильно его люблю. Даже если он тот ещё зануда и любит меня бесить, я знаю, почему он это делает. Он принял меня, дал всё, в чём я когда-либо нуждался, и ни минуты не может уделить кому-то другому. С ним я чувствую себя в безопасности. — Аль-Хайтам стал твоим домом, верно? Кавех посмотрел на мать, протягивающую ему ручку и лист чистой бумаги; Фасад сияющими глазками глядела на его выжидающе. — Я хочу предложить тебе остаться со мной ненадолго. Мы можем ещё поговорить, я хочу извиниться, и даже если ты в итоге вернёшься к своей прошлой жизни такого прекрасного гениального молодого человека, я всё равно хочу ещё немного побыть твоей мамой, хотя бы пока мы не закончим с проектом фатуи. Если тебя это устраивает, то, думаю, дома есть кое-кто, кому нужно написать письмо. Он, должно быть, очень волнуется. Кавех шмыгнул носом, кивнул и взял у Фаранак бумагу с ручкой. Придётся попросить аль-Хайтама подождать ещё немного, но настала его очередь пообещать соседу скоро вернуться. Если аль-Хайтам ещё захочет его принять.