Дикие лебеди

      Когда измученная долгой и трудной дорогой Фьора добралась до леса, царила глубокая ночь, и бедняжка совсем сбилась с пути. Обессиленная, девушка опустилась на мягкий зелёный мох и положила голову на пень. Лес был окутан теплом и тишиной. В ночной тьме сверкали бледно-зелёным светлячки, мелькая в траве, и когда Фьоре довелось случайно задеть рукой кустик, светлячки посыпались с листьев как маленький звёздный дождик. Всю ночь Фьоре снились отец и матушка, старшие братья, хоть во сне Фьора могла ненадолго очутиться в том времени, когда она и её близкие жили все вместе счастливо. Отец и мать были вместе как раньше и безмерно любили друг друга. Фьора снова ходила в придворную школу вместе со своими братьями, гуляла с ними в лесу и выбиралась на речку, снова дети совместными силами выхаживали бывших уличных животных и раненых птиц. Снова Фьора хотя бы во сне могла играть со своими братьями. Принцы и их младшая сестра снова писали алмазными грифелями на золотых досках, проводили время вместе, часто рассматривали волшебную книжку с живыми картинками. Нарисованные рукой талантливого художника птицы из волшебной книги распевали песни, люди выскакивали со страниц и разговаривали с Фьорой и её братьями; но как только Фьора переворачивала страницу, люди возвращались обратно, иначе в книжке произошла бы путаница. Когда Фьора пробудилась ото сна, солнце уже стояло высоко; девушка даже не могла его хорошенько рассмотреть за густой листвой деревьев. Только иногда солнечные лучи пробирались между ветвями и бегали солнечными зайчиками по траве. Невдалеке слух Фьоры уловил журчание ручейка, и девушка вышла на него, идя на звук. Опустившись на колени, она нагнулась над ручейком, вода в котором была кристально чистой и прозрачной. Если бы не ветер, шевеливший ветвями деревьев и кустов, можно было бы подумать, что и деревья и кусты нарисованы на дне ручейка — так ясно они отражались в спокойной воде. Фьора увидела в воде отражение своего лица — и в испуге отпрянула. Такое оно было чёрное и безобразное. Зачерпнув ладонями воду, она потёрла глаза и лоб, тщательно умылась, и её лицо вновь приобрело свой белый цвет с нежным румянцем на щеках как раньше. Тогда Фьора поснимала с себя всю одежду и вошла в прохладный чистый ручей, принявшись тщательно смывать с себя водой сок грецкого ореха и скверно пахнущую мазь, которыми Фьору натёрла мачеха. Смыв с себя всю эту гадость, Фьора оделась, заплела в косы свои густые длинные волосы и пошла дальше в лес, не понимая сама, куда идёт. По дороге она набрела на дикую яблоню, чьи ветви гнулись от тяжести плодов. Фьора попила воды из ручья, утолила голод яблоками, подпёрла ветви яблони палками и продолжила свой путь. Скоро девушка забрела в самую чащу леса, в который не залетала ни одна птичка, и не проникал ни единый солнечный луч сквозь перепутанные ветви деревьев — чьи высокие стволы стояли плотными рядами подобно бревенчатым стенам. Лесом владела такая тишина, что Фьора могла расслышать звуки собственных шагов, слышала шуршание каждого падающего ей под ноги листика. Никогда Фьоре ещё не доводилось бывать в такой глуши. Ночью стало совсем темно, даже светлячки не светили, словно куда-то попрятались. Фьора легла на траву, свернувшись клубком, будто котёнок, и уснула. Рано утром Фьора пробудилась ото сна и продолжила идти, сама не зная, куда приведёт её дорога. В пути ей встретилась старушка с корзиной ягод. Пожилая женщина милостиво поделилась с Фьорой горсточкой ягод, а девушка спросила её, не проезжали ли здесь одиннадцать принцев и король. — Нет, — ответила ей старушка. — Принцев и короля я не встречала. Но вчера я видела здесь двенадцать лебедей в золотых коронах. И старушка любезно проводила Фьору к обрыву, под которым бурно катила свои воды река. Фьора поблагодарила старушку и простилась с ней, держа путь по берегу реки. Долго пришлось идти Фьоре, и вдруг её взору открылось безбрежное море — лазурная гладь которого отражала ясное небо без единого облачка, диск солнца вовсю сиял в небесной вышине и дарил живительное тепло, словно желая вселить бодрости в сердце Фьоры. В лицо Фьоре веяло свежим морским бризом, иногда до девушки долетали солёные капли. Но ни одного паруса, ни одной даже самой жалкой лодочки не было видно на море поблизости. Фьора присела на камень у самого берега и задумалась, что ей делать дальше, куда идти. Морские волны лизали ноги девушки, неся с собой мелкие камешки. Вода стёрла их края, сделав гладкими и круглыми. Усталый разум Фьоры посетила мысль: «Сколько же сил, сколько труда нужно, чтобы камень стал гладким и круглым, а вода делает это. Неустанно и терпеливо море катит свои волны и одолевает даже самые твёрдые камни. Спасибо светлым и быстрым волнам за этот урок. Я буду неустанно трудиться, подобно вам. Сердце подсказывает мне, что когда-нибудь я разыщу моих милых братьев и отца, и мы все снова будем вместе!» На песчаном берегу среди морских водорослей Фьора обнаружила двенадцать белых лебединых перьев, на которых ещё блестели капли — росы или слёз — этого она знать не могла. Вокруг было пустынно и ни души, но Фьора не чувствовала одиночества, заворожённая гордой красотой моря — волны которого вздымались подобно груди спящего ребёнка, и не могла никак насмотреться. На короткое время на небо набежали чёрные тучи, и вода сменила свой лазурный цвет на более тёмный, дующий ветер стал холоднее — заставляя Фьору крепче обхватить себя за плечи, чтобы согреться, и даже плащ из грубой шерсти не справлялся со своей задачей сберечь тепло. Но тучи прошли вместе с грозовыми облаками — так и не разразившись дождём, ветер стих, и морские воды успокоились. Когда солнце близилось к закату, а морская гладь отразила окрашенные алым и лиловым с золотым небеса, Фьора увидела летящими к морскому берегу двенадцать лебедей. Словно длинная белая лента они летели один за другим, на голове их были золотые короны. Фьора отошла к обрыву и спряталась в кусты. Сердце девушки забилось чаще в тревожном ожидании и вместе с тем с робкой надеждой. Лебеди спустились неподалёку от неё и захлопали своими большими белыми крыльями. В эту самую минуту солнце скрылось под водой — и вдруг с лебедей упали их белые перья, и уже не двенадцать лебедей стояли перед Фьорой, а одиннадцать красавцев принцев и её отец. Фьора громко вскрикнула — она сразу узнала своих братьев и отца, хотя за эти долгие годы они очень изменились. Фьора бросилась в их объятья и стала называть братьев всех по именам. Братья и Франческо очень обрадовались тому, что нашли свою дорогую сестру и дочь, которая так выросла и стала такой красивой. Фьора и её близкие смеялись и плакали, а потом они рассказали друг другу обо всём, что с ними случилось. — Фьора, доченька, и вы, мои дорогие мальчишки… Мне так жаль, что по моей вине на вашу долю выпали все эти тяготы, это ведь я приволок во дворец эту дрянь Иерониму, которая лишила нас всех родного дома. Не знаю, сможете ли вы простить меня за всё, но я прошу у вас прощения, что не сумел вас уберечь от козней своей жены! А мне так хотелось, чтобы вы вновь узнали любовь матери… Проклинаю тот день, когда я женился на этой ведьме Иерониме! Я так перед вами виноват, бесценные мои! — в горьком раскаянии воскликнул Франческо, с трудом заставив себя посмотреть в глаза своим сыновьям и дочери, но ни тени осуждения не прочитал Франческо на лицах и в глазах своих детей. Фьора и её братья не сказали ни слова упрёка своему отцу, который и без того сурово казнил себя за то, что привёл в дом к своим детям жестокую и подлую женщину, обрёкшую их на разлуку и страдания. — Отец, мы ни в чём тебя не виним. Ты не мог знать, что Иеронима окажется такой гадиной. Не только мы пострадали от её злобы, но и ты. Я и братишки тебя ни в чём не виним. И ты перестань винить себя, — с нежной кротостью Фьора улыбнулась плачущему отцу и вместе с братьями утешающе обняла его. Долго они так сидели на берегу моря, крепко обнявшись. Самый старший из принцев сказал Фьоре: — Мы летаем дикими лебедями весь день, от восхода солнца до самого заката. Когда же солнце заходит, мы снова превращаемся в людей. И вот к часу солнечного заката мы спешим опуститься на землю. Если бы мы превратились в людей в то время, когда летим высоко над облаками, мы тотчас же упали бы на землю и разбились. Живём мы не здесь. Далеко-далеко за морем лежит такая же прекрасная страна, как эта. Вот там-то мы и живём. Но дорога туда длинна, надо перелететь через всё море, а по пути нет ни одного острова, где бы мы могли провести ночь. Лишь на самой середине моря высится одинокий утёс. Он так мал, что мы можем стоять на нём, только тесно прижавшись друг к другу. Когда море бушует, брызги волн перелетают через наши головы. Но всё же, если бы не было этого утёса, нам никогда не удалось бы побывать на нашей родной земле: море широко, мы не можем перелететь через него от восхода до заката солнца. Только два раза в год, в самые длинные дни, наши крылья в силах перенести нас через море. И вот мы прилетаем сюда и живём здесь двенадцать дней. Мы летаем над этим большим лесом и глядим на дворец, где мы родились и провели детство. Он хорошо виден отсюда. Тут каждый куст и каждое дерево кажутся нам родными. По зелёным лугам бегают дикие лошади, которых мы видели ещё в детстве, а угольщики поют те самые песни, которые мы слышали, когда жили ещё в родном дворце. Тут наша родина, сюда тянет нас всем сердцем, и здесь-то мы нашли тебя, милая, дорогая сестричка! В этот раз мы пробыли здесь уже девять дней. Через два дня мы должны улететь за море, в прекрасную, но чужую страну. Как же нам взять тебя с собою? У нас нет ни корабля, ни лодки. — Отец, братишки, если бы только был способ снять с вас эти чары! — воскликнула Фьора, в серых глазах девушки сверкнули слёзы. Так в разговорах у Фьоры, её отца и братьев прошла всю ночь, и задремали они только на рассвете. Вырвал Фьору из её сновидений шум лебединых крыльев. Снова братья и отец обернулись птицами и полетели в родной лес. Только один лебедь остался на берегу с Фьорой — самый младший из принцев. Лебедь положил свою голову на колени сестре, Фьора нежно гладила и перебирала его пёрышки. Целый день они провели вместе, вдвоём. А к вечеру прилетели одиннадцать лебедей — отец и остальные десять братьев, и с заходом солнца все лебеди вновь обратились в людей. — Завтра мы должны улететь и не посмеем вернуться раньше будущего года, — сказал Фьоре отец, — но мы не покинем тебя здесь. Полетим с нами! Я один на руках могу пронести тебя через весь лес, так неужели мы все двенадцать на наших крыльях не сможем перенести тебя через море? — Да, возьмите меня с собой! — с мольбой воскликнула Фьора. Плащ Фьоры неплохо подходил для того, чтобы перенести девушку на нём, но девушка и её отец с братьями решили для надёжности, что будет лучше сплести для этого сетку. Всю ночь Фьора, её братья и отец плели сетку из гибкой ивовой коры и тростника. Сетка вышла большой и прочной, и Франческо с детьми положили в неё Фьору. С восходом солнца одиннадцать лебедей подхватили сетку клювами и взмыли ввысь к облакам. Фьора спала в сетке сладким сном, чему-то улыбаясь. Чтобы солнечные лучи не потревожили её сон, обращённый в лебедя Франческо летел над головой дочери, защищая её лицо от палящего солнца широкими белоснежными крыльями. Отец и братья были уже далеко от земли, когда Фьора проснулась, освободившись из объятий Морфея, и ей показалось, что она грезит наяву — так необычно и волнительно было для Фьоры лететь по воздуху и видеть, как мимо неё проплывают облака и солнечные лучи играют на морской глади мириадами бликов. Высоко в небе, едва ли не под самыми облаками, летели Франческо с сыновьями и Фьорой, и первый же плывущий по морю корабль, увиденный ими, показался им с высоты плывущей по воде птицей. Лебеди стремительно летели, точно выпущенные из лука стрелы умелой рукой лучника, но всё же не так быстро как всегда — в этот раз они несли Фьору, заботясь о том, чтобы она не сорвалась и не упала. Отгорающий день стал клониться к вечеру, и зашумела непогода, стал суровее дующий ветер. Фьора со страхом глядела, как солнце опускалось всё ниже и ниже за горизонт, а одинокого морского утёса всё не было видно. И Фьора не могла не думать о том, что отец и братья устали, и с трудом машут крыльями. «Если солнце сейчас зайдёт, отец и братья на лету обратятся в людей, упадут в море и утонут! И виновна в этом буду я! Отец и братья погибнут из-за меня! Зачем я вообще просила их взять меня с собой?!» — билась в сознании Фьоры мысль, преисполненная леденящего кровь страха. Надвигалась чёрная туча, лютовали предвещающие бурю порывы ветра, грозно сверкнула молния. Внезапно лебеди со страшной быстротой устремились вниз, и смертельно напуганной Фьоре показалось, что они падают, но нет, они по-прежнему летели. И вот, когда уже догоревшее солнце наполовину ушло в воду, готовясь уйти отдохнуть, Фьора увидела внизу небольшой утёс. Отец и братья ступили на него в ту самую минуту, когда погас в воздухе последний луч ушедшего спать солнца. Перья слетели с отца и братьев, и Фьора увидела дорогих её сердцу людей стоящих рука об руку. Франческо, его сыновья и дочь едва умещались на крошечном утёсе. Бушующее море неистово билось о камни, окатывая Фьору с отцом и братьями множеством холодных солёных брызг. Небо перечёркивали и озаряли молнии, вовсю грохотал гром, но это не смогло вселить страх в сердца короля и его детей, держащихся крепко за руки и ободряющих друг друга ласковыми словами. На заре буря отбесновалась и улеглась, и снова стало ясно и тихо. Как только взошло солнце, Франческо и принцы с Фьорой полетели дальше. Море после минувшей бури ещё волновалось, и они видели с высоты, как возникали и распадались волны, рождая белую пену, которая невольно вызывала в воображении Фьоры сравнение с миллионами белых лебедей, плывущих по тёмно-зелёной воде. Солнце поднялось выше, и глазам изумлённой Фьоры предстал вдали огромный замок, окружённый лёгкими, словно воздушными, галереями; внизу, под стенами замка, колыхались пальмы и росли прекрасные цветы. — Та ли это страна, куда мы летим? — спросила Фьора летящего над её головой отца, закрывающего дочь от палящего солнца своими широкими крыльями. Но отец и братья только покачали головами. Прекрасный замок, увиденный Фьорой, на деле оказался только призрачный, вечно изменяющийся облачный замок Фата-Морганы. Фьора опять посмотрела вдаль, но в этот раз никакого замка не увидела. Там, где раньше она видела дивной красоты замок, теперь поднимались высокие горы, поросшие густым лесом. На самых вершинах гор ослепительной белизной сверкал снег, глыбы прозрачного льда спускались между неприступными скалами. Вдруг горы превратились в целую флотилию кораблей; Фьора вгляделась пристальнее и увидела, что это просто морской туман, подымавшийся над водой. Но вот, наконец, взорам Фьоры и её отца с братьями предстала настоящая земля. Там, на берегу, расстилались зелёные поля, темнели кедровые леса, а вдали виднелись большие города и высокие замки. До заката солнца было ещё далеко, а Фьора уже сидела на скале перед глубокой пещерой. По стенам пещеры вились нежно-зелёные растения, как будто вышитые зелёные ковры. Это был прекрасный дом её братьев-лебедей и отца. — Что же, мой ангел, посмотрим теперь, какие сны тебе пригрезятся на новом месте в эту ночь, — сказал Франческо Фьоре, отведя дочь в её новую природную опочивальню. — Если бы только мне приснилось, как расколдовать тебя и братьев, отец! — с мечтательной грустью проронила Фьора и закрыла глаза, отдавшись сну. Ночью, пока Фьора пребывала во власти сна, ей пригрезилось, что она летит в самой небесной вышине к тому прекрасному замку, который увидела над морем. На встречу Фьоре вышла из замка фея Фата-Моргана, чей прекрасный и светлый лик с печатью доброты заставил Фьору замереть в восхищении. Немного фея напоминала Фьоре встреченную старушку в лесу, которая угостила её ягодами и рассказала о том, что видела двенадцать лебедей с золотыми коронами на головах. — Твоих отца и братьев можно спасти, Фьоретта. Но хватит ли у тебя мужества и стойкости, милое дитя? — нежно лился мелодичный голос Фата-Морганы. — Вода мягче твоих нежных рук, и ей под силу делать камни гладкими и круглыми, но вода не чувствует боли, которую будут чувствовать твои тонкие пальцы; у воды нет сердца как у тебя — которое умеет обливаться кровью и сжиматься от страха и муки. Видишь, у меня в руках крапива. Точно такая же крапива растёт здесь возле пещеры и на кладбище, она может помочь твоим отцу и братьям. В ней ключ к их спасению. Запомни же это, милая. Нарви крапивы, пусть даже руки твои покроются волдырями от ожогов, причиняющих боль; потом разомни её ногами и свей из неё длинные нити. Из этих нитей сплети двенадцать рубашек с длинными рукавами, и когда они будут готовы — набрось на отца и братьев. Чуть только рубашки коснутся их перьев, колдовство твоей мачехи падёт, и они будут свободны от проклятья. Но помни об одном, с того дня, как ты начнёшь свою работу, и до тех пор, пока её не окончишь, ты не должна говорить ни слова — пусть даже пройдут годы и огрубеют твои нежные руки. Ты не вымолвишь ни единого слова… Первое же слово, которое сорвётся с твоих губ, станет погибелью для твоих отца и братьев, пронзив их сердца как кинжалом. Их жизни и смерть в твоих руках. Запомни это, Фьора! Запомни это! — произнеся эти слова, Фата-Моргана коснулась руки Фьоры жгучей крапивой. Фьора почувствовала боль как от ожога, и проснулась. Ослепляюще яркое солнце уже светило в безоблачном небе, грея всё вокруг своими лучами. У самой постели Фьоры лежали несколько стеблей крапивы, точь-в-точь как та, увиденная Фьорой во сне. Покинув пещеру, Фьора немедля принялась за работу. Своими нежными руками, непривычными к такому, Фьора упрямо рвала жгучую и злую крапиву, пальцы девушки покрывались большими волдырями, но она стойко переносила боль, продолжая свой нелёгкий труд. Лишь одна мысль владела разумом Фьоры — только бы спасти любимых отца и братьев, только бы снять с них чары мачехи! Ради того, чтобы разрушить насланное заклятие на дорогих ей людей, Фьора была готова вытерпеть куда более мучительную боль. Она нарвала большую охапку крапивы, размяла её голыми ногами и стала вить длинные зелёные нити. С заходом солнца в пещеру прилетели отец и братья. Франческо с сыновьями принялись расспрашивать Фьору о том, как прошёл её день, и что она делала, пока их не было. Но ни слова не слетело с нежных губ Фьоры. Леденящий страх охватил Франческо и принцев, увидевших, что Фьора стала немой. «Это новое колдовство этой дряни Иеронимы!» — подумали Франческо с сыновьями, но, едва они увидели покрытые волдырями руки Фьоры, король и принцы с горечью поняли, что Фьора стала немой ради того, чтобы спасти их от злых чар. Самый младший из братьев не смог сдержать слёз, видя, на что пошла младшая сестра для спасения их всех, и слёзы его капали на руки Фьоры, и там, куда падала слеза, исчезали жгучие волдыри, и утихала боль. Всю ночь Фьора не сомкнула глаза и провела за работой; об отдыхе она даже не помышляла — она думала только о том, как поскорее освободить от заклятия отца и братьев, и мысль о любимых людях придавала Фьоре сил. Весь следующий день, пока отец и братья, обратившись лебедями, летали, Фьора оставалась одна-одинёшенька, но никогда время ещё не летело для неё с такой быстротой. Вот уже одна рубашка была готова, и Фьора принялась за следующую. Девушке предстояло сделать ещё одиннадцать рубашек.