the blood on your lies

В первую неделю после атаки Чонин провел столько времени в комнате с телевизором, что начал чувствовать, что сходит с ума. В каком-то смысле, он привык к этому — к тому, чтобы оставаться дома, проводить время в компании самого себя или кого угодно, кого он мог уговорить побыть с ним. Подростком он целыми месяцами не покидал дом. Но за последние годы у него появилось немного больше свободы, больше людей с которыми он мог провести время, и сейчас все это начинало его раздражать. — Чонин, — сказал Хёнджин, устроивший голову на его коленях. — Это шоу отстой. Чонин пропустил пальцы сквозь его волосы, тихо мыча в ответ. Он не мог разобрать, правда ли шоу было отстойным, или дело было в том, что это был случайный эпизод, который он нашел, пока листал каналы, без всякого контекста. Хёнджин вздохнул, но больше ничего не говорил. Хёнджин тоже почти не выходил из дома. От него исходило ощущение вины, словно он чувствовал стыд за то, что отчасти из-за него пострадал Сынмин, хотя если бы его кто-то в этом обвинил — чего бы никто не сделал — он стал бы защищаться. То, что он оставался дома, было, судя по всему, сильно связано еще и с Феликсом, который тоже не показывал никакого желания покидать дом, но сейчас Феликс был где-то не здесь и занимался чем-то другим, и Хёнджин был здесь, с Чонином, смотрел это отстойное шоу. Это было приятно, даже ностальгично. Точно знакомо. Они делали это так часто, когда Хёнджин начал жить с ними: Чонин показывал ему шоу одновременно, чтобы познакомить его с вещами, которых он не знал, и чтобы не делать домашнюю работу, на которой настаивали Чан и Чанбин. Так это и было долгое время: Чонин сидел на диване, скрестив ноги, а Хёнджин тихо лежал, устроив голову на его коленях и поджав длинные ноги к груди. Он выглядел мило, но Чонин не был тем, кто скажет это ему. — Чонин, — позвал Хёнджин, пока на экране один мужчина кричал что-то другому; Чонин не смог запомнить имена. — Тебе снились кошмары, на этой неделе? Вопрос удивил, но только потому что никто за последнюю неделю этого не спрашивал. Он знал, что они хотели бы это узнать, потому что Чан из ниоткуда просто так говорил, что если Чонину он нужен, то ему неважно, как будет поздно, а Чанбин предлагал ему выпечку из его любимой пекарни. Но никто не спросил его напрямую, отчего он чувствовал себя так, будто это были кошмары Шредингера: казалось, будто если никто не будет спрашивать о них, они наверняка не будут ему сниться. — Нет, — сказал он. — Не снились. Это было правдой в том смысле, что отвечало на вопрос Хёнджина. Ему не снились кошмары о той ужасной ночи, когда ему сломали руку. Но ему приснился один о детском доме, но он был таким размытым что, когда он проснулся, то просто отмахнулся от него. Эта часть его жизни теперь была слишком далеко, чтобы причинить ему боль. Помогало, наверное, и то, что Минхо, ранним утром после нападения, зашел слишком далеко и перекрыл переднюю дверь тремя цепями, а потом придвинул к двери еще и металлическую полку из мастерской Сынмина. Сынмин не был рад, потому что из-за этого все его коробки с и ящики с полок оказались составлены на пол, но это успокаивало. Кошмарам о том, как кто-то вламывается к ним, было сложно добраться до Чонина, когда Минхо спал под самой дверью. Теперь была очередь Хёнджина тихо промычать. — Хорошо, — сказал он. — Может, переключишь канал? От этого шоу мне хочется выколоть себе барабанные перепонки. — Нет, я смотрю, — ответил Чонин. Это было совершенной неправдой, но это была его комната с телевизором, и он знал, что Хёнджин заставит его включить что-то похуже, какое-нибудь ужасное развлекательное шоу, монтаж которого сведет Чонина с ума. — Нет, не смотришь, — сказал Хёнджин. Он повернулся так, чтобы прожечь Чонина взглядом, но эффект оказался совершенно пустым, потому что его голова все еще лежала на бедрах Чонина. — Не ври, наглец. — Я не вру, — соврал Чонин. Он отвел взгляд от Хёнджина и стал смотреть на экран телевизора, где кричащие мужчины стали драться, хватая друг друга так, что это было похоже не на драку, а на прелюдию к порно, которое Чонин смотрел за годы. Даже так, было скучно. — Подожди, и я расскажу Чанбин-хёну, что ты начал обманывать, — сказал Хёнджин, что было глупостью, потому что Чонин научился искусству обмана в юном возрасте, и Чанбин об этом знал. Он стал только лучше, когда он встретил Минхо, и у него появилась причина уметь скрывать вещи. Но Хёнджин не стал спорить с ним, не пытался забрать пульт оттуда, где он лежал на подлокотнике дивана рядом с Чонином, в легком доступе. Вместо этого он снова перевернулся на коленях Чонина и продолжил тихо смотреть идиотскую дораму. Они существовали в этой скучающей тишине еще примерно пятнадцать минут, пока не раздался стук в дверь. Они вяло повернулись, чтобы увидеть заглядывающего в комнату Чана: — Оу, — сказал он. — Веселитесь? — Нисколько, — ответил Хёнджин. — Скажи Чонину переключить канал. — Почему ты не можешь сделать это сам? — спросил Чан, а потом, вероятно, почувствовав, что вступает в спор, добавил: — В любом случае, Чонин, я пришел сказать тебе, что иду в клуб с Чанбином сегодня ночью. Напиши мне, если тебе что-то понадобится, хорошо? Чонин кивнул. Хёнджин рядом с ним выпрямился. — Клуб, — повторил он. — Да, Хёнджин, — улыбнулся ему Чан. — В клуб. Который принадлежит мне. Хёнджин посмотрел на Чана так, будто хотел снять с него кожу. Это не было чем-то необычным для Хёнджина, так что Чан не стал даже реагировать. — Феликс не видел клуб, — сказал Хёнджин. Чонин, услышав в его голосе ожидание, тоже немного выпрямился. Было неясно, услышал ли Чан этот тон в его голосе, потому что просто сказал: — О, да, я сказал Феликсу, что могу взять его в клуб когда-нибудь днем, просто чтобы показать ему. Хёнджин фыркнул. — Ты хочешь взять его туда днем? — спросил он, очень возмущенный этой идеей. — Когда там скучно? Ну же, хён. Чан все еще улыбался им. Ему всегда казалось забавным, когда Хёнджин или Чонин дерзили ему, словно он и не ожидал, что кто-то из них будет его уважать. По правде говоря, всем им сходило с рук такое непочтение, какого не позволил бы любой другой лидер, но для Хёнджина и Чонина он был братом и опекуном еще до того, как стал их лидером. Это всегда будет в приоритете. — Если ты хочешь позвать его сегодня, — сказал Чан, — тогда я точно не буду тебя останавливать. Чонин и Хёнджин переглянулись, Хёнджин уже широко улыбался. Не своей обычной ухмылкой, не мягко, а настоящей широкой восторженной улыбкой, которая, Чонин почувствовал, уже отражалась и на его собственном лице. Прошла целая неделя скуки и безынтересности, и теперь, наконец-то, наступило хоть что-то веселое. — Ночь в клубе! — воскликнул Хёнджин. — О, сейчас я- — Но, — перебил его Чан. — Тебе нужно, чтобы Чанбин или Минхо пошли с тобой. Я хочу, чтобы кто-то из них за вами присматривал. Это не было чем-то необычным; совместный поход в клуб всегда требовал того, чтобы с ними был Чанбин или Минхо в качестве, за неимением лучшего слова, няньки. И несмотря на это, Хёнджин простонал, будто бы это было несправедливо тяжело для него. — А, хён, ты же знаешь, мы можем присмотреть за собой сами. — Я не знаю, — ответил Чан. — И особенно не хочу, чтобы ты привел туда Чонина и Феликса без кого-то, кто проследил бы за вами. Так что, если Чанбин или Минхо согласятся, тогда да, ты можешь взять с собой Феликса. — Хён, — вдруг осознал Чонин. — Мне же можно пить да? Я почти совершеннолетний, мне же можно выпить сегодня? Чан посмотрел на него. Чонин постарался сделать самые лучшие щенячьи глазки, на какие был способен, зная, что Чан не мог перед ними устоять, и несколько секунд спустя Чан вздохнул и сказал: — Конечно. Я скажу работникам бара. Но в таком случае кто-то обязательно должен быть с вами. Чонин просиял. Боже, теперь это было не просто интересно — теперь это приводило его в восторг. Ему никогда не разрешали алкоголь, когда они приходили в клуб, и он всегда пил газировку, наблюдая, как остальные веселятся без него. Ему неважно было даже то, что ему пришлось просить разрешения; Хёнджину тоже пришлось, два года назад. Хёнджин поднялся на ноги, утягивая Чонина за собой за запястье. — Пойдем, — сказал он. — Попробуем сначала Чанбин-хёна, он наш лучший вариант. Чан, немного посмеиваясь, отошел из дверного проема чтобы позволить им проскользнуть мимо. Чонин переместил свою руку так, что Хенджин больше не сжимал его запястье, но вместо этого они держались за руки: теплая ладонь Хёнджина в его ладони. Хёнджин сжал его руку и потащил Чонина по коридору в компьютерную комнату, где они обнаружили Чанбина, который, судя по всему, учил Феликса играть в бильярд. Было неясно, насколько хорошо у них получалось. Чанбин играл неплохо, но когда они ворвались в комнату, Феликс ударил по белому шару и отправил его прямиком в сетку. — Вот чёрт, — сказал он, а потом обмяк на столе. Чанбин рассмеялся. Чонин обернулся и увидел, как вошедший в комнату Чан попытался скрыть смех от выражения его лица при виде лежащего на столе Феликса. Когда он посмотрел на Чанбина, то встретился с Хёнджином взглядом; Хёнджин, казалось, тоже проверял реакцию Чана, и поймав его взгляд, Чонин понял — Хёнджин тоже знал. Это не было удивительно, учитывая, как очевидно Чан вел себя в последние пару недель, но при виде выражения во взгляде Хёнджина, в нем загорелось озорство. — Хён, — сказал Хёнджин, разрывая их контакт и снова глядя на Чанбина. — Чан-хён сказал, что мы можем пойти в клуб, если ты присмотришь за нами, ты же присмотришь, да? Феликс выпрямился, поочередно глядя на Хёнджина и Чанбина. — Вы идете в клуб? — спросил он, кладя кий на стол. — Мы идем в клуб, ангел, — сказал Хёнджин. — Если Чанбин-хён согласится, а он согласится. — Нет, не согласится, — весело сказал Чанбин. — Я не собираюсь нянчиться с вами. Чонин почувствовал, как сердце проваливается. Чанбин, очевидно, был самым простым вариантом для них, и его быстрый отказ был потенциальной проблемой в их плане. Хёнджин сказал: — Хён, ты же все равно пойдешь туда с Чаном-хёном, разве ты не можешь побыть там подольше ради нас? — Идти туда по работе и идти туда, чтобы смотреть, как вы ведете себя, как пьяные дураки, это две разные вещи, — сказал Чанбин. — Когда я вставал утром, я этого не планировал. Я на ногах с пяти утра, Хёнджин, дай мне отдохнуть, а. Хёнджин не выглядел так, будто хотел дать Чанбину отдохнуть. Он выглядел так, будто хотел, чтобы Чанбин прыгнул в яму с пауками. Но он сказал: — Агх, хён, ладно. Ладно! Феликс смотрел на них, прикусывая нижнюю губу. — Это значит, что мы не идем? — спросил он. Он звучал немного разочарованно, хотя Чонин не сомневался, что если они не пойдут сегодня, Чан возьмет Феликса с собой в другой раз. Но они все знали, что это будет не то, днем, со включенным светом, работающим персоналом, пустым и голым танцполом. Чонин был там много раз, когда так было, и каждый раз это оказывалось разочарованием. — Значит, вместо этого нам надо попросить Минхо-хёна, — очень мрачно сказал Хёнджин. — И это кошмарный сценарий. — Удачи, — радостно сказал Чанбин. — Я пойду соберу свои вещи, хён. Он неторопливо вышел из комнаты, игнорируя то, как Хёнджин показал ему средний палец. Чонин слышал, как Чан тихо посмеялся, перед тем, как тоже пойти из комнаты. — Я пойду к машине, — сказал он. — Хёнджин, напиши мне, пойдете вы или нет. Если Минхо откажет, пожалуйста, не приходите. Мы придумаем что-нибудь в другой раз, хорошо? Хёнджин дождался, пока Чан тоже выйдет из комнаты, прежде чем вихрем обернуться к Чонину и сказать: — Ты должен попросить Минхо-хёна, он согласится, если это будешь ты. Чонин почувствовал, как краснеет, и не мог ничего с этим поделать. К счастью, Хёнджин ничего об этом не подумал. — Что это значит? — спросил он, пытаясь это обыграть. — Все знают, что ты его любимчик, — сказал Хёнджин. Он сказал это так легко, словно это не было новостью и вдобавок ничего не значило. Словно внутри Чонина все не сжималось от того, как о чем-то подобном так естественно говорили. — Он скажет нет, если я попрошу, просто из принципа. Тебе нужно его попросить. Это, Чонин мог признать, было правдой, — Минхо не согласился бы, если бы попросил Хёнджин, и уж точно не согласился бы, если бы они почему-то послали Феликса. — Хорошо, — сказал он. — Я спрошу у него. Как оказалось, это было сложнее, чем он ожидал, потому что когда он поднялся в квартиру, Минхо там не было. Он спустился в мастерскую Сынмина и обнаружил, что занята она была одним Сынмином, который развернулся на компьютерном кресле и приподнял бровь. — Ты не знаешь, где Минхо-хён? — спросил Чонин. — Он же не ушел, да? — Я не видел, чтобы он уходил, — сказал Сынмин. — Думаю, он в своей комнате. О, нет, подумал Чонин так же мрачно, как и Хёнджин раньше, а потом вспомнил, что никто не рассказал об их планах Сынмину. — Если он согласится пойти с нами, то мы идем в клуб, — сказал он Сынмину. — Хочешь пойти с нами, хён? — Абсолютно, блять, не хочу, — ответил Сынмин. Это не было для Чонина сюрпризом, потому что Сынмин никогда не выходил с ними в клуб ночью. Он был там однажды, ранним днем, с Чаном, и устраивал там систему камер, и с этого момента больше не ступал туда. Но Чонин решил, что будет вежливо спросить его, просто на всякий случай. — Почему вы пристаете с этим к Минхо-хёну? Я только что видел, как Чанбин-хён выходит с Чан-хёном. — Чанбин-хён отказал нам, — сказал ему Чонин. — Он сказал, что не хочет с нами нянчиться. Сынмин на мгновение поджал губы. — Тогда, наверное, удачи. — Чанбин-хён тоже так сказал, — вздохнул Чонин, прежде чем выскользнуть из мастерской. Ему не хотелось беспокоить Минхо в его комнате. Никто не беспокоил Минхо, когда он был в своей комнате, кроме иногда Чана и Чанбина. Но просто зайти и спросить его займет гораздо меньше времени, чем подниматься наверх за телефоном (который ему добродушно вернул Сынмин пару дней назад), чтобы написать ему, и ждать ответа. Ему все равно не нравилось писать Минхо. Читать его через сообщения было намного сложнее, чем когда Чонин мог смотреть на его лицо. Он долгие несколько мгновений стоял у двери в спальню Минхо, пытаясь набраться смелости. Когда он наконец поднял руку и постучал костяшками, звук вышел более осторожным, чем он рассчитывал. У Минхо заняло так много времени, чтобы открыть дверь, что Чонин немного забеспокоился, что был слишком осторожен и Минхо его не услышал. Но дверь, в конце концов открылась, и напротив него оказался Минхо. — Малыш? — он выглядел и звучал так, будто у него вызывало недоумение то, что он смотрит на Чонина. Чонин смотрел на него, на его удивленно изогнутые брови, и спросил: — Можно войти? Минхо смотрел на него в упор. Несколько секунд прошло в абсолютной тишине, а потом Минхо произнес: — Нет. А, ну что ж, подумал Чонин. Стоило хотя бы попытаться. Минхо даже не открыл дверь полностью, а его тело полностью закрывало то, что было за ней. Чонин не смотрел, потому что знал, как Минхо ценил свою приватность, но ему так хотелось узнать, как там было. В последний раз, когда Чонин был там, Минхо еще даже не переехал, и ему было отчаянно интересно, как Минхо обустроил такое большое пространство. — Хён, — сказал Чонин, когда ему в голову не пришло никаких других вариантов поднять эту тему. — Чан-хён говорит, что мы можем пойти в клуб, если ты или Чанбин-хён согласитесь пойти с нами, но Чанбин-хён уже отказался, так что ты пойдешь с нами, да? Ты же согласишься, правда, хён? Он сделал такие большие глаза, какие только мог, и такое умоляющее выражение лица, какое когда-либо пробовал. Щенячьи глазки, которыми он смотрел на Чана раньше, даже близко не стояли с этим. Это был бесстыдный ход, и он сработал бы на кого угодно в его семье, но не было гарантии, что он сработает и на Минхо. Он увидел, как в глазах Минхо что-то блеснуло, и мгновение спустя Минхо оперся на косяк двери, сложив руки на груди. — Я не знаю, малыш, — сказал он, вдруг с такой игривостью, которая всякий раз заставляла глупое маленькое чониново сердце биться быстрее. — А мне что за это будет? Вот это был вопрос. Минхо за это могло бы быть много чего, если бы он просто попросил Чонина; он опустился бы на колени перед ним, если бы Минхо захотел. Маловероятно было, что Минхо захотел бы этого, но это не значило, что это не было правдой. На самом деле, Чонину было особенно нечего ему предлагать, так что он лишь мило похлопал глазами и сказал: — Бесплатные напитки? Минхо на это рассмеялся, небольшой мягкий смешок, и улыбнулся Чонину. В глазах Чонина он всегда был невыносимо красивым, его деликатные черты лица в контрасте со шрамами, разрывавшими их. Они не отнимали его красоты, вовсе нет, большую часть времени они придавали его лицу напряженность, но в подобные моменты делали его почти проказливым. Когда он улыбался, то выглядел- пожалуй, на свои года. Не так, как мужчина, пострадавший от тюрьмы и всего того, о чем Чонин даже еще не знал, а скорее как кто-то, кому легко в этом мире. На что бы Чонин не пошел, чтобы Минхо продолжал так улыбаться. — Хорошо, — сказал Минхо. — Я пойду с тобой, малыш. Счастье наполнило Чонина так быстро, что он не смог сдержать яркой улыбки. Он не ожидал, что Минхо так легко согласится, но это случилось, и он не выглядел так, будто как-то заставлял себя; казалось, он искренне хотел пойти с ними. Чонину хотелось обхватить его в объятиях, но он знал, что это ужасная идея. Вместо этого он сделал небольшое движение, слегка радостно притопнул левой ногой, а потом правой. — Ах, хён, — сказал он. — Спасибо тебе! Он обернулся и убежал вниз по лестнице, прежде чем Минхо успел что-то сказать или посмеяться над его такой очевидной радостью. Он просто не мог удержаться. Он так этого ждал, знал, что теперь наконец сможет выпить и хорошо провести время; знать, что Минхо тоже будет там, было почти что слишком. В компьютерной комнате Хёнджин взялся за то, чтобы учить Феликса бильярду. Проблема здесь была в том, что сам Хёнджин так и не научился играть, и когда Чонин вошел, Хёнджин в драматичной позе лежал на столе, и они так хихикали, что Феликс даже немного плакал. Чонин не стал спрашивать, над чем они смеются, а просто сказал: — Минхо-хён сказал да! Хёнджин отбросил кий так, будто он вдруг его обжег. — Блять, да! — вскричал он. — Чонин, ты золотце! — Чонин показал ему пис, чувствуя, как светится от триумфа. —— — Окей, — сказал Хёнджин, указывая на компьютерное кресло. — Садись сюда. Феликс подчинился и сел лицом к Хёнджину. Он уткнул руки под бедра — обычная его привычка, ужасно милая и явно подсознательная. Его волосы, свежевымытые прошлым вечером, теперь, пожалуй, нуждались в стрижке, чтобы избавиться от секущихся концов, но Хёнджин еще до этого не добрался, и не хотел браться за ножницы, когда у них было не так много времени до выхода. На сегодня и так неплохо. Хёнджин мог бы собрать их в небольшой хвостик, сделать Феликса еще больше похожим на эльфа. — Ты когда-нибудь был в клубе? — спросил его Хёнджин. — Да, я был в клубе, — сказал Феликс, источая что-то вроде насмешливой терпеливости. Но, по мнению Хёнджина, это было обоснованным вопросом, потому что что-то в Феликсе не предполагало, что он хоть раз заходил в клуб. Было сложно представить его, сидящего сейчас в пижамных штанах Хёнджина, ночью в клубе с друзьями. Он не был даже уверен, что у Феликса были друзья до того, как он стал жить с ними. Его всегда немного удивляло, когда к нему относились с добротой. — Дело не в том, что я не хочу идти, — добавил Феликс, — но, Хёнджин, у меня совсем нет одежды, которая подошла бы для клуба. Это было чем-то вроде преуменьшения века. У Феликса всего была одна пара джинс, две пары спортивных штанов, один свитер, три футболки, худи и та пара потертых кроссовок, которую, как он сказал, он купил по дешевке в сэконд-хэнде. Хёнджин так ненавидел эти кроссовки, что считал, что продавать их за деньги было грабежом посреди дня. Как только они купят Феликсу новую пару, Хёнджин собирался выбросить их из окна. — Ты наденешь что-то из моей одежды, — сказал Хёнджин. — Хорошо, — улыбнулся ему Феликс. — Мы закатаем твои брюки пять раз, чтобы они подошли? Хёнджин не был уверен, хочет ли он сказать “ты не настолько низкий” или “я не настолько высокий”, так что он просто закатил глаза и сказал: — Жди здесь. Феликс шутливо отсалютовал ему двумя пальцами, и уголки его рта задрожали вверх, и Хёнджин удержался от желания снова закатить глаза и вышел из комнаты, а потом из квартиры. Он поднялся на второй этаж и остановился перед дверью Джисона на несколько секунд, прежде чем постучать. Он всегда стучал, когда хотел войти в чью-то комнату. Он знал, что некоторых из них это удивляло, не сочеталось с его характером, но он знал- он знал, как ценна приватность. И остальные отвечали ему тем же, так что никто, до Феликса, никогда не заходил в его комнату, не давая ему знать. Более того, Хёнджин не хотел снова столкнуться с полураздетым Джисоном. Или в потенциально худшем уровне раздетости. Видеть его без футболки было достаточно. Он не хотел распахнуть дверь и обнаружить, что на нем нет даже полотенца. Так что он постучал и дождался, пока Джисон откликнется, прежде чем открыть дверь. Джисон сидел за столом, и на мониторе его компьютера шла одна из его странных документалок про животных, и он развернулся на кресле, чтобы увидеть, кто вошел в комнаты. Полностью одетый, слава, блять, богу. Он выглядел удивленным увидеть Хёнджина. — Ты чего-то хотел? — спросил он, ставя видео на паузу. — Ничего, — сказал Хёнджин, проходя мимо Джисона к его горе одежды и роясь в паре куч свитеров на полу. — Мне нужны черные джинсы, у тебя есть что-нибудь с высокой талией? — Э-эм, может быть, — отозвался позади него Джисон. Раздался звук отодвигающегося компьютерного кресла, потом приближающиеся к нему шаги Джисона. Хёнджин проигнорировал его. — Но они тебе не подойдут. — Они не для меня, — пренебрежительно ответил Хёнджин. — Они для Феликса. Повисла долгая пауза, прежде чем Джисон сказал: — Ну, конечно, ты можешь их взять, но есть какая-то причина, по которой ты берешь мою одежду для Феликса? Хёнджин заставил себя обернуться и посмотреть на него. Он не был здесь с того дня, как в дом вломился тот мужчина, и находясь здесь он вспоминал, как приятно было проводить время с Джисоном. Это сталкивалось со знанием о том, какие бледные у Джисона плечи, и это сочетание начинало его немного нервировать. И все-таки он смог сказать: — Сегодня мы идем в Maniac. Минхо-хён сказал, что присмотрит за нами. Феликсу нечего надеть, и ты ближе всего к нему по размеру. Мы выходим через час. Можешь пойти с нами, если хочешь, — добавил он, гордясь собой за то, что смог произнести это все без запинки. Джисон улыбнулся ему — той мальчишеской улыбкой, которая так ему шла. — О, хорошо, — сказал он. — Да, я приду! Спасибо, что позвал меня! Это было мучительно. Хёнджин старался не двигаться и не отвечал. — У меня есть джинсы, которые подойдут, — сказал Джисон. Он проскользнул мимо Хёнджина, присел рядом с ящиками и открыл нижний. Он порылся в нем, пока не вытянул оттуда пару черных джинс, которые он отдал Хёнджину. Он не стал подниматься на ноги, так и сидел на коленях на полу, улыбаясь Хёнджину. — Что-то еще? — Нет, — отрезал Хёнджин. На самом деле, он хотел попросить у Джисона ботинки, но что-то в том, как Джисон смотрел на него снизу вверх, совершенно расслабленный в его присутствии, заставляло его хотеть вылететь из комнаты. Он не мог сделать это так, как того хотел, но мог просто развернуться и выйти, и сделал именно это. Он был уже в дверях, когда услышал, как Джисон зовет: — Хёнджин-а, подожди, — Хёнджин резко замер, хотя не хотел этого. Иногда, когда Джисон звал его по имени, он чувствовал себя собакой, которую дернули за поводок. Когда он обернулся через плечо, то увидел Джисона прямо за собой, протягивающего ему ботинки, которые Хёнджин хотел попросить. — Возьми вот это, — сказал он. — Феликс будет выглядеть в них отлично. Хёнджин оглядел ботинки. Они были высотой по колено, из черной кожи, застегивались сбоку, и он ни разу не видел, чтобы Джисон их носил. Но он был с Джисоном, когда он их покупал, и посмеялся над ним за это, потому что идея того, чтобы Джисон, живший в одежде оверсайз, которая, вероятно, была у него, еще со старшей школы, надел бы подобные ботинки, была просто уморительной. Джисон улыбался ему все время и говорил, что найдет повод надеть их, но так и не нашел. Хёнджину почти было стыдно, что он взял их. Почти. Он тихо сказал: — Спасибо, — когда взял их. Джисон широко улыбнулся ему, той самой улыбкой, от которой Хёнджину хотелось улыбнуться ему в ответ, и это злило. Теперь он убежал, вверх по лестнице и в свою спальню, будто за ним гнался сам дьявол. Феликс, перебиравший коллекцию косметики Хёнджина, выглядел напуганным при виде него. Хёнджин бросил ботинки на пол а джинсы — на кровать. — Окей, — сказал он, прежде чем пойти к своему гардеробу — встроенному, как и все в квартире, и значительно большему, чем у Джисона. По правде говоря, Хёнджин знал, во что оденет Феликса, как только Чан сказал, что они идут в клуб. Как и в случае с ботинками, у Хёнджина была блузка, которую он ни разу не надел, потому что ему не подвернулось случая. Он мог бы надеть ее сегодня, но теперь знал, что купил ее именно для этого, даже не зная о Феликсе. Он протянул ее Феликсу, чтобы тот посмотрел. Это была полупрозрачная блузка, рукава которой были достаточно длинными, чтобы доходить Феликсу до запястий, а по ней тянулись черные кружевные ленты с виноградными лозами и цветами. Это был один из необычных предметов в гардеробе Хёнджина, и смотреть на него было странно. Феликс приподнял бровь. — Ты хочешь, чтобы я это надел? — Ага, — ответил Хёнджин. — У меня есть еще куртка, которую ты можешь надеть, с ботинками и твоими волосами будет выглядеть безумно горячо. Феликс выглядел неуверенно, словно идея этого была для него нова, но просто пожал плечами и произнес: — Как скажешь. Люди так одеваются в клубы? — Да, если они горячие, — прямо сказал Хёнджин. — Слушай. Ты наденешь эту блузку, и я подведу тебе глаза, и мы найдем тебе кого-нибудь, кого ты сможешь трахнуть. — Мне этого не надо, — очень спокойно сказал Феликс, улыбаясь так, будто считал Хёнджина смешным. — Это выражение, — ответил Хёнджин, хотя и был отчасти серьезен в этом. И даже не незнакомца; может быть, если он нарядит Феликса достаточно горячо, Чан сорвется. Было бы весело, для всех, кто будет в это включен. Хёнджин заметил, как Чан смотрит на Феликса немного слишком долго и немного слишком тепло уже в первые несколько дней, что Феликс был здесь, и ситуация лучше не становилась. Чан, казалось, очень быстро и окончательно влюбился в Феликса. В этом был смысл для Хёнджина, и он намеревался это поощрять. Феликс был легким на подъем, но не был бездумно покорным, и в нем была легкая дерзость, которая, Хёнджин знал, приведет Чана в восторг, если он ее увидит. Он не увидел ее пока — Феликс странно робел перед ним. Хёнджин не был дураком; он знал, что это значит. — Короче, — сказал он, — ты не против подводки? И, может быть, еще немного макияжа? — Я не против, — ответил Феликс. — Жги. Хёнджин взял с комода свою косметичку и принес ее на стол. По правде говоря, его коллекция была небольшой, и он обычно не экспериментировал. Он использовал ее только тогда, когда ходил в клуб, но скрупулезно научил себя краситься, потому что если он и будет носить макияж, неважно, как редко, он будет выглядеть идеально. Он не утруждал себя тем, чтобы наносить слишком много сегодня, потому что даже если ему бы и захотелось использовать тон и консилер на Феликсе, у него не было ничего в его оттенке. Но он и не хотел этого делать. Какое кощунство — прятать эти веснушки. Значит, подводка и немного туши, может быть — немного чего-нибудь, чтобы дорисовать брови, и возможно, немного тинта для губ, темного ягодно-алого в центре губ Феликса. Ему не придется делать многого, только не тогда, когда Феликс естественно выглядел вот так. Феликс любопытно осмотрел его небольшую коллекцию, которую он разложил на столе, а потом на набор кисточек, которую он придвинул поближе и спросил: — Ты когда-нибудь путал кисточки для макияжа и для рисования? — Я не хочу об этом говорить, — ответил Хёнджин. Феликс рассмеялся, уголки его глаз сморщились. Если это ему показалось смешным, то количество раз, когда Хёнджин пытался отпить из чашки с чаем и обнаруживал, что это вода с краской, покажется ему просто уморительным. Хёнджин не собирался ему об этом рассказывать. Вместо этого он приготовил подводку. — Закрой глаза, — сказал он. Феликс послушался, такой же покорный, как когда Хёнджин красил его волосы. Когда Хёнджин коснулся его века влажной кисточкой, Феликс вздрогнул — небольшое оборванное движение. Хёнджин положил кончики пальцев на его скулу, пытаясь удержать его неподвижно, и увидел, как на лице Феликса появляется умиротворенное выражение, похожее на то, какое было на нем, когда Хёнджин мыл ему волосы. Казалось, касания делали это с Феликсом. Хёнджин посвятил себя изучению этого в последние пару недель, наблюдал за тем, как Феликс привыкает к этому. Он множество раз просыпался с Феликсом, обхватывающим его, словно осьминог, инстинктивно ищущим другого человека во сне. Если бы кто-то спросил его раньше, Хёнджин сказал бы, что это для него слишком — он ожидал, что испугается, если кто-то попытается прикоснуться к нему во сне. Вместо этого он даже не реагировал, просыпаясь лишь утром от почти что чрезмерного тепла, исходившего от Феликса. Хёнджин не был уверен, было ли это знаком его прогресса или Феликс просто не воспринимался им как угроза. Он почти закончил стрелку на правом глазу, его рука держалась идеально неподвижно, когда раздался грохот в дверь, громкий и неожиданный; Чонин был единственным, кто так стучал. Хёнджин отвел подводку от глаза Феликса, пока он случайно не ткнул ей в него, и сказал: — Чонин-а! Прекрати устраивать мне инфаркты! Чонин открыл дверь и сунул голову внутрь. — Хён, — несчастно позвал он. — Ты должен мне помочь. Хёнджин вздохнул и жестом позвал его войти. Чонин так и сделал и закрыл за собой дверь, куда осторожнее, чем когда стучал в нее. На нем была винного цвета футболка, такая обтягивающая, каких Хёнджин не видел на нем обычно. Рукава были короткими, открывали вид на мышцы его рук, к чему Хёнджин просто никогда не мог привыкнуть. На его ногах были темно-серые джинсы, которые Хёнджин узнал, и черные носки; он проплелся к кровати Хёнджина и бросился на нее. — Хён, сделай меня тоже красивым, пожалуйста, — попросил он. — Оу, Чонин, — произнес Феликс. Ему как-то удалось сделать так, чтобы это прозвучало по-доброму и любяще, а не саркастично, как это могло бы получиться у Хёнджина. — Ты уже красивый, — сказал Хёнджин, возвращаясь вниманием к подводке Феликса. Феликс снова закрыл глаза, лицо его вернулось к тому же пустому выражению, что раньше. Хёнджину так хотелось възерошить его волосы, узнать, что происходило в его голове, пока он осторожно рисовал стрелку на его левом глазу. Он выглядел совершенно умиротворенно. Хёнджин не думал, что когда-нибудь в своей жизни испытывал такое опустошение сознания. Чонин, как настоящий хороший мальчик, дождался, пока Хёнджин закончит наносить тинт на губы Феликса и сложит все обратно, прежде чем сказал: — Я хочу выглядеть так же хорошо, как ты и Феликс-хён. Хёнджин осмотрел его скептически. В его голове пролетело несколько злых вещей, которые сменились правдой, которая оказалась добрее. Он не сказал ни одну из них. Он просто сказал: — Что, тоже хочешь подвести глаза, или типа того? — Что ты имеешь в виду, Чонин, — добродушно спросил Феликс, слегка постукивая ногами по колесикам кресла Хёнджина. — Ну вы знаете, — сказал Чонин. — Горячим, секси. Как вы, — Хёнджин ожидал бы, чтобы он засмущался или постеснялся сказать это, но ничего подобного не случилось; покраснели лишь кончики его ушей. — Когда мы ходили туда раньше, мне нельзя было выпить, и мне приходилось просто сидеть где-нибудь в стороне и пить газировку, и это так бесило. Но теперь мне можно пить, и Чан-хёна не будет там, чтобы сказать мне, что я не могу надеть что-нибудь интересное, а мне просто хочется выглядеть хорошо. Феликс взглянул на Хёнджина приподняв бровь. Хёнджин вздохнул. Он не должен поддаваться, он знал. Он никак не мог позволить Чонину надеть что-то хоть близко похожее на то, во что он собирался одеть Феликса, или то, во что он хотел одеться сам — это он знал точно. Чана, может быть, там не будет, но Минхо идет с ними и он с такой же вероятностью, если не большей, может заставить Чонина переодеться. Все минусы, подумал Хёнджин, быть кем-то, кого все знают с того возраста, как у него были брекеты. Так что нет, он не мог одеть Чонина в полупрозрачную рубашку, и ему наверняка не стоит пытаться нанести на его губы тинт. Он вздохнул, открыл шкатулку с украшениями и поискал в ней, пока не нашел тонкую серебряную цепочку со звездочками и красными кристаллами, которую он протянул Чонину. — Жди, — сказал он, прежде чем пройти к своему шкафу и достать небольшую пластиковую упаковку, которую он хранил рядом с коробками для обуви, в которой хранились более большие и странные украшения. Он отбросил в сторону несколько ремней, пока не нашел кожаную портупею из тонких ремешков, которую уже надевал в клуб пару раз до этого. Все остальные поймут, что это он дал ее Чонину, но, наверное, в этом нет ничего страшного; наверное, так будет лучше, чем если они решат, что он купил ее себе сам. — Вот, — сказал он, протягивая ее Чонину, который взял ее немного неуверенно. — Надень это. Нет, просто на футболку. Цепочку надень на лицо, она крепится за ушами, подчеркнет твои скулы. Надень грубые ботинки, для контраста с цепочкой. Если я подведу тебе глаза, ты сможешь их не трогать? Чонин на мгновение задумался, прежде чем признать: — Нет, наверное, нет. Хёнджин закатил глаза. Он нашел в косметичке карандаш для глаз и нацелился им на Чонина. — Этот не будет выглядеть по-идиотски, если ты его размажешь, — сказал он. — Теперь сиди и не двигайся, пока я тебя крашу. Это было проще сказать, чем сделать, как Хёнджин уже знал. Чонин случайно вздрагивал, когда карандаш касался его кожи, так что Хёнджин просто делал все, что мог. Когда он нанес тушь, все стало выглядеть не так уж и плохо. Он помог Чонину надеть портупею: два ремешка на плечи и один — вокруг талии, соединенные на груди металлическим кольцом. На Хёнджине она всегда сидела свободно, но Чонину подходила идеально: плотно, но не туго. После того, как он помог ему надеть цепочку, эффект получился впечатляющим. — Вот, — сказал он, пока Чонин оглядывал себя в зеркало в полный рост. — И не говори, что хён никогда ничего для тебя не делает. — Спасибо, хён! — воскликнул Чонин, а потом обернулся и быстро поцеловал Хёнджина в щеку. Тот фыркнул. Он не был уверен, что Чонин когда-то раньше делал что-то подобное. — Ты правда выглядишь хорошо, — сказал Феликс. — Что ты имел в виду, когда говорил, что Чан-хён не позволяет тебе надеть что-нибудь интересное? Он не будет злиться, если ты оденешь меня так, да, Хёнджин? — он указал на наряд, разложенный на кровати Хёнджина. — Нет, — хором сказали Хёнджин и Чонин. Они посмотрели друг на друга, а потом Чонин слабо ухмыльнулся. Хёнджин подозревал это, из того взгляда Чонина раньше, но сейчас было явно, что они оба все понимают. — Тут дело в Чонине, а не в Чан-хёне, — добавил Хёнджин. — Чанбин-хён может вести себя так же. — Они относятся ко мне, как будто я маленький, — проворчал Чонин. Он снова бросился на кровать Хёнджина и уставился в потолок. — Это потому что ты и есть маленький, — ответил Хёнджин. — Феликс, с тобой закончили, иди переодеваться, чтобы я мог накраситься сам. Феликс освободил место, и Хёнджин сел. Свой макияж делать было немного проще, и он нарисовал свои стрелки больше, чем для Феликса, нанес тинт на оттенок поярче, ближе к его цвету волос, позволяя болтовне Феликса и Чонина превратиться в фоновый белый шум. Ему так нравилось, как они нравились друг другу. Это было неудивительно — они оба, казалось, были теми людьми, которые могли поладить с кем угодно. Но ему было до глубины души приятно видеть это. Когда он закончил, он обернулся и увидел Феликса полностью одетым; полупрозрачная рубашка была старательно заправлена в высокую талию узких джинсов Джисона. Они подходили ему почти идеально, только немного мешковато сидели на икрах, но незаметно. Он выглядел почти что слишком хорошо; Хёнджин, по правде говоря, превзошел себя здесь. — Это открывает много кожи, — сказал ему Феликс. Это не было жалобой, лишь простое наблюдение. Он не казался неуверенным в себе, стоя перед ними со всей этой открытой кожей. Хёнджин просто кивнул ему, довольный собой, и пошел к гардеробу, чтобы найти одежду для себя. Его наряд, в сравнении с феликсовым, был довольно простым: черные узкие джинсы и темно-серая блузка из шелкового материала, струившаяся, когда он двигался. Наверх он надел кожаную куртку: еще один предмет одежды, который он купил и ни разу не надел до сегодняшнего дня; у нее были длинные рукава, но сама она была укороченной, заканчивалась чуть выше конца грудной клетки, с ремешками, плотно облегавшими его тело. Он затянул ремешки, и Феликс сказал. — И ты говоришь что-то про то, что у меня узкая талия. Господи Иисусе, Хёнджин. Хёнджин сделал дурацкую позу и сказал: — Да, я горячий, нам не обязательно об этом говорить. — Однажды, — сказал ему Чонин, — ты не пройдешь через дверь с твоей раздутой головой. Хёнджин вихрем обернулся к нему, подняв кулак словно чтобы ударить. Он никогда бы этого не сделал, и Чонин это знал, но все равно вскрикнул и подскочил на ноги. — Выметайся, ты, неблагодарный говнюк, — отругал его Хёнджин, отгоняя к двери, — и неси уже свои чертовы ботинки, мы выходим через пять минут. Чонин выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь. Когда Хёнджин повернулся к нему, Феликс улыбался, тепло и немного тоскливо. — Ты так хорошо с ним ладишь, — сказал он. Хёнджин пожал плечами, потому что не был уверен, как ему реагировать. Хотя они и не обговаривали это формально, как это делали Чан и Чонин, называя друг друга братьями, для Хёнджина Чонин был братом во всех важных смыслах. Но здесь было и нечто большее. Он не знал, как даже близко объяснить то, что Чонин был одним из его спасителей, человеком, которому Хёнджин был благодарен за все, что сейчас было в его жизни, не вдаваясь при этом в подробности всего, о чем он не хотел рассказывать Феликсу. — Вот, — сказал он, доставая из гардероба последнюю часть наряда Феликса. Это был черный бархатный пиджак, укороченный и зауженный к талии. Он купил его несколько лет назад, и теперь пиджак был ему узок в плечах, но он нравился ему слишком сильно, чтобы выбросить. Теперь он мог передать его Феликсу, так что хоть кто-то сможет его поносить. — Примерь и посмотри, подходит ли тебе. Пиджак подошел, сел как влитой. Хёнджина немного удивило то, каким хорошим вышел наряд. У него была идея, и он осуществил ее идеально. — Готов к тому, что мальчики будут есть с твоих ладоней? — спросил он. — Что-то вроде того, — ответил Феликс. Чонин сидел в гостиной, когда Хёнджин вышел, и завязывал шнурки на своих грубых ботинках. Они были лучшей парой обуви, которая была у Чонина, едва ли ношенные, потому что он обычно надевал кроссовки, когда выходил из квартиры. Хёнджин протянул Феликсу ботинки, которые позаимствовал у Джисона, и был готов начать обуваться в свои, когда раздался писк клавиатуры и в квартиру вошел Минхо. — Вы опаздываете, — сказал он. Хёнджин взглянул на него с небольшим прищуром. Минхо принарядился так, как он делал это всегда, что значило, что он надел серо-голубые джинсы, белую футболку и черный с красным бомбер, который был у него уже пару лет. Хёнджину захотелось украсть его себе, как только он впервые его увидел, и принадлежи он кому-то другому, он мог бы попросить поносить его, но никто и никогда не просил у Минхо его вещи. На нем тоже были черные грубые ботинки, значительно более поношенные, чем у Чонина. Он не выглядел так, будто идет веселиться; он выглядел так, будто собирался пнуть кого-нибудь в голову сегодня ночью. Минхо безразлично оглядел Феликса, потом Хёнджина а потом Чонина, на котором его взгляд остановился. В его челюсти напряглась мышца, и Хёнджин заполнился тревожным осознанием, что Минхо все-таки заставит Чонина переодеться. Хёнджину может понадобиться- ну, не биться за него, но хотя бы убедительно поспорить против этого, если Минхо попытается. Чонин не был ребенком, и на нем даже не было ничего плохого. Хёнджин был осторожен в своих выборах. Но Минхо не отправил Чонина переодеваться. Он лишь сказал, пару мгновений молчания спустя: — Что, черт возьми, у тебя на лице, малыш? Чонин прикоснулся к цепочке у себя на лице, вдруг немного неуверенный. — Хёнджин-хён мне ее дал, — сказал он. — Слишком? Выглядит глупо? — Нет, не выглядит глупо, — произнес Хёнджин, прожигая Минхо взглядом, пока тот не открыл рот и не разрушил уверенность Чонина еще сильнее. — Выглядит горячо, Чонин. Не снимай ее, хорошо? Чонин взглянул на него, все еще неуверенный, а потом на Минхо, который сказал: — Не нужно ее снимать, — Чонин кивнул и оставил цепочку на месте. — Сегодня ты ищешь внимания, м? — добавил он, вдруг обращаясь к Хёнджину. — Когда я не ищу внимания? — спросил Хёнджин. — Справедливо, — ответил Минхо. Он открыл дверь квартиры и сделал жест свободной рукой. — Давайте, пошли. Они стали спускаться по лестнице, Чонин болтал с Феликсом обо всех напитках, какие были в клубе, ни один из которых он до сих пор не мог попробовать. Он, по-видимости, за прошлые годы составил целый список всего, что хотел попробовать, как только сможет, и Хёнджин слушал его и иногда добавлял свое мнение и советы, пока они не оказались на лестнице второго этажа и Минхо не постучал костяшками в дверь Джисона. На пару секунд повисла пауза. Минхо снова поднял руку, и теперь язык его тела подразумевал, что на этот раз стук не будет таким вежливым, но дверь открылась и Джисон, запинаясь вывалился наружу. — Простите, — немного смущенно сказал он. — Я здесь, я здесь. Хёнджин оглядел его, а потом захотел, чтобы он этого не делал. На Джисоне тоже были черные джинсы, но эти немного блестели, словно были влажными, но не слишком, затянутые ремнем высоко на талии, подчеркивая его узкие бедра. В джинсы была заправлена футболка без рукавов, такая простая, насколько простыми могли быть футболки Джисона, с черной надписью на английском на груди. Когда Джисон повернулся боком, чтобы убедиться, что дверь его спальни закрыта, Хёнджин обнаружил, что прорезы для рук в его футболке были такими длинными, что доходили почти до самого конца его грудной клетки. Слишком много кожи, слишком много подтянутых мышц. Хёнджину хотелось укусить его, и не в сексуальном смысле. Он сделал что-то и с волосами, зачесал их назад, чтобы выбритые виски оказались открыты. Он сделал андеркат всего несколько месяцев назад, и когда он появился с ним в квартире, Хёнджина так накрыло, что он вышел из кухни и ушел в свою спальню не сказав ни слова. Хёнджин едва мог смотреть на него. Может быть, зло подумал он, не стоило вообще приглашать Джисона. — Отлично, — сказал Минхо, оглядывая всех их, собравшихся в коридоре, и уже немного перевозбужденных, хотя даже не покинувших дом. — Начинаем шоу? —— У Maniac уже была небольшая толпа, когда они пришли туда, компании молодых людей, слоняющихся туда-сюда, болтающих друг с другом или выстраивающихся в очередь на вход. Было темно, хотя еще не слишком поздно — осень брала свое — и фонари над их головами заставляли их отбрасывать черные тени, растущие и уменьшающиеся, пока они шли. Феликс держал Хёнджина под руку и прильнул к нему ближе, когда они подошли к двери. Сынмин сделал ему поддельное удостоверение личности, но он им еще не пользовался и не был уверен, как все это работает. В конце концов, они проводят Чонина с собой через главный вход, и даже если у Чонина было поддельное удостоверение, все звучало так, будто все, кто работал здесь, знали, что он несовершеннолетний. Минхо шел перед ними, один, Чонин и Джисон следовали за ним, возбужденно болтая. Когда они приблизились к толпе людей, ожидавших, пока их впустят в клуб, Феликс ожидал, что они присоединятся к очереди, но вместо этого Минхо просто прошел мимо всех, мимо охранника и открыл дверь. — Прошу прощения, — сказал охранник, а потом, по-видимости, осознал, кто перед ним. Учитывая, что мужчина был как минимум на фут выше и на пятьдесят фунтов тяжелее Минхо, было немного забавно наблюдать, как он вздрогнул, когда Минхо холодно оглядел его через плечо. Или могло бы быть, если бы Феликс не знал, четко и ясно, на что способен Минхо, дай ему возможность. — О, — произнес он, и вся прошлая агрессия исчезла из его голоса. — Простите, я вас не узнал. — Уверен, вы просто делаете свою работу, — сказал Минхо. Его слова звучали суховато, но не особо весело. — Привет, Донмин-хён, — радостно поприветствовал Чонин. — Здравствуйте Чонин-щщи, — ответил вышибала ослабевшим голосом. — Пожалуйста, входите. Минхо открыл перед ними дверь. Из очереди раздалось несколько ворчливых голосов, которые взгляд Минхо еще не успокоил. По правде говоря, они видели его только в профиль со стороны, где не было шрамов. Но брошенный Хёнджином ледяной презрительный взгляд точно сделал все, что было нужно. Вышибала любопытно осмотрел Феликса, когда тот проходил мимо, но не остановил его, все еще цепляющегося за руку Хёнджина. Прямо за дверью располагался холл. Феликс не лгал раньше — он был в клубах, в прошлом. Он начал ходить в них, как только стал совершеннолетним, но всегда выбирал заведения в более дерьмовой части города, где он мог напиться поскорее и найти кого-нибудь, кто удовлетворит его, еще скорее. Но он ни разу не был в клубе, в котором был гардероб, как здесь, и работник, помогающий посетителям снять верхнюю одежду и отдавал взамен номерки. Они, по-видимости, не собирались ничего оставлять здесь, потому что Минхо даже не взглянул в сторону гардероба. Он просто шел, а они следовали за ним, словно утята, внутрь клуба; Хёнджин и Феликс по-прежнему замыкали шествие. Это означало, что только Хёнджин заметил, как Феликс чуть не споткнулся о свои ноги, когда впервые увидел, каков Maniac изнутри. Он был большим — было первой его мыслью. Дверь вела прямо на балкон, который шел по периметру всего помещения, и когда они вошли, то могли видеть весь клуб целиком. Внизу был просторный танцпол, стойка ди-джея и бар у соседней стены. Свет был приглушенным и исходил от двигавшихся над танцполом огней и неоновых длинных зеленых ламп, которые располагались вдоль стен, лестниц и перил балкона. Над баром был еще один светящийся знак-надпись “Maniac” тем же шрифтом, что и на знаке снаружи. Клуб не был ужасно людным, но уж точно не был пустым. Множество людей было на танцполе, атмосфера была полна энергии, а музыка такой громкой, как Феликс и ожидал; играло что-то, что он узнавал лишь отдаленно. Здесь, на балконе, слонялось несколько человек, а вдоль перил балкона на уровне груди было установлено несколько столиков для напитков, чтобы люди могли болтать стоя. Феликс заметил и несколько затемненных коридоров. В общем, все было ошеломляюще, как часто бывало в клубах, но не так, как в некоторых из тех, где бывал Феликс — в Maniac было весело, не возникало ощущения скрытой нервозности. Минхо повел их вниз по лестнице, на главный этаж, и по левую сторону от них оказались несколько круглых столиков-кабинок, которые Феликс не видел, когда они были наверху. Их было четыре, они были обиты черной кожей, все были пусты; они были отгорожены от остальной части клуба. Рядом стоял охранник, явно узнавший как минимум одного из них или ждавший их, потому что, когда они приблизились, он просто открыл заградительную ленту и пустил их в приватную зону. Минхо скользнул в первую кабинку, занял место у самой стены, откуда он мог наблюдать за всем клубом. Джисон жестом позвал Чонина следующим, так что Чонин оказался рядом с Минхо, достаточно близко, чтобы оставить место для Джисона, но тот не стал садиться. Вместо этого он отошел в сторону, чтобы позволить Феликсу и Хёнджину войти в кабинку и сказал: — Я принесу первый круг напитков. — Ты говоришь это так галантно, — произнес Хёнджин, и в голосе его слышно было, как он закатывает глаза. Он мягко подтолкнул Феликса вперед, чтобы тот вошел первым. Это значило, что Феликс оказывается рядом с Минхо, отчего ему было- немного некомфортно, по правде говоря, но места между ними было достаточно, и Минхо выглядел более расслабленным, чем Феликс когда-либо его видел. Он пытался держать в голове слова Чана — никто не причинит тебе вреда. — Ты за них даже не платишь. Убедись, что они знают о Феликсе, не хочу, чтобы они спорили насчет его напитков, если он пойдет туда. — Я скажу им, — сказал Джисон. Он держал руки в задних карманах, легко покачиваясь на ногах взад-вперед. — Чего хотите выпить? Феликс не был уверен, был ли вопрос обращен ко всем за столом или лично к Хёнджину, но ответил именно он. — Нам нужны шоты, — сказал он. — Выбери что-то не мерзкое. И я хочу тот голубенький коктейль. — С зонтиком? — спросил его Чонин, и когда Хёнджин кивнул, он воскликнул: — О, я тоже такой хочу! Он выглядел невероятно возбужденным, почти вибрировал на месте рядом с Минхо. Феликсу это казалось ему таким очаровательным, что он продолжал улыбаться глядя на него. Он знал, что Чонин был здесь в прошлом, и ночью тоже, но для него явно было важно то, что ему позволили выпить. Именно таким, думал Феликс, должен быть первый раз, когда ты пьешь в клубе, — совершенно не таким, каким был опыт Феликса. Один, в полном одиночестве и без понятия, что ему выпить. — Джисон, — сказал Минхо, наклоняясь над Чонином, который не сдвинулся, чтобы освободить для него пространство. — Принеси мне колу и стакан воды. Джисон отсалютовал, а потом улыбнулся Феликсу. — А что насчет тебя? — О, — произнес Феликс. — Э-эм. Наверное, то же, что будут Хёнджин и Чонин. То же, что хотели Хёнджин и Чонин, оказалось и правда очень синего цвета, когда Джисон вернулся с тремя из них на подносе. Еще он принес четыре шота чего-то розоватого, газировку и воду для Минхо и свой собственный напиток темного цвета, похожий на что-то, смешанное с колой. Он расставил все на столе и чуть не сбил один из бокалов. — У-упс, — сказал он, когда Хёнджин вздохнул и протянул руку, чтобы спасти напиток, пока его не разлили. Джисон раздал все напитки и на мгновение взглянул на Хёнджина, явно решив, что рядом с ним уже нет места, потому что вместо этого он сел рядом с Чонином. — Вот, — сказал Минхо. Он пододвинул стакан воды к Чонину. — Пей с алкоголем. Один стакан воды на каждый коктейль. — Ах, хён, — протянул Чонин, уже придвигая стакан ближе. Казалось, что даже забота, как о маленьком, не портила ему настроение. — Утром скажешь мне спасибо, — произнес Минхо. Это, скорее всего, было правдой, подумал Феликс. Он точно хотел бы, чтобы рядом с ним был кто-то, кто напоминал бы ему пить воду. Он отпил от своего коктейля, сжав губы вокруг трубочки, и с удивлением обнаружил, что было- вкусно. Сладко, без особой горечи алкоголя, хотя на вкус напиток был крепким, очень крепким. Он ни разу еще не пробовал алкогольный коктейль, который бы был вкусным, но, на самом деле, он вообще никогда не пробовал коктейли, чем, как он догадался, было то, что он пил. Ему всегда приходилось платить за напитки наличкой, чтобы чек из клуба или бара не пришел на его счет, а это значило, что ему приходилось пытаться получить так много алкоголя, как он только мог, по максимально низкой цене. Ему пришлось выпить больше шотов дешевой, с привкусом спирта, водки, чем он хотел бы помнить. На деле, он и не помнил. Большинство из этих ночей оканчивались очень размыто. Хёнджин подтолкнул его плечом, двигая к нему один из шотов. — Вкусно, да? — спросил он, верно читая выражение его лица. Феликс кивнул и взял шот. — Это будет не очень, — добавил тот, беря свой. Так и оказалось, хотя было не так уж и плохо; они вчетвером опрокинули стаканы, Минхо лишь наблюдал за ними. Здесь уже сильнее ощущался алкоголь; с небольшим жжением он опустился по горлу, и это было далеко не самым худшим, что Феликс пил. — Бе, — сказал Чонин, отвращенно морщась и с силой ставя шот обратно на стол. — Что это, черт возьми, такое было? — спросил Хёнджин, глядя на рюмку так, будто она лично ударила его по лицу. Джисон пожал плечами. — Не знаю, я попросил женщину на баре налить что-нибудь не мерзкое, — он поставил свой стакан и теперь пил коктейль, совершенно не тронутый. — Полагаю, вкусы тут могут отличаться. Феликс сказал: — Не так уж и плохо. Хёнджин погладил его по голове. — Пей свой синенький коктейль, — сказал он. Феликс спрятал улыбку, склоняясь вперед и отпивая коктейль. Чонин сделал то же самое, пока Минхо смотрел на всех них, как на идиотов. — Это закончится катастрофой, — сказал он, а потом добавил: — О, вот и Чанбин. Чанбин и правда направлялся в приватную зону; он положил руку охраннику на плечо, когда тот пустил его внутрь. Он подошел к столику и оглядел его, едва приподняв бровь. — Вы начали с серьезного, — сказал он. — Если я не могу разорить Чана на выпивке, — со всей серьезностью произнес Хёнджин, — то какой смысл в том, что у него есть клуб? Чанбин засмеялся и протянул руку, чтобы взъерошить волосы Хёнджина. Тот взвизгнул и отдернулся, пытаясь спрятаться за Феликса, который рассмеялся и подвинулся, чтобы Хёнджин смог забраться за него. Чанбин оставил его в покое и повернулся к Минхо. — Хён, я ухожу. Я же могу оставить Чан-хёна в твоих крепких руках? Минхо изогнул губы; уголок его рта, не затронутый шрамами, слегка поднялся. Феликс не назвал бы это улыбкой, и это и не было ей. Это было чем-то, похожим на тот тон голоса, каким он говорил с вышибалой. — Не волнуйся за Чан-хёна, — сказал он. — Я прослежу. Чанбин кивнул, на этот раз пытаясь взъерошить волосы Чонина, получил за это шлепок по руке и выглядел так, будто собирался сделать то же самое с Джисоном, но увидел, сколько продуктов было на его волосах. Вместо этого он сжал его плечо, взглянув на него почему-то многозначительным взглядом. Джисон молча ему кивнул. Позади Феликса Хёнджин настороженно выпрямился. — Веселитесь, — обратился Чанбин к столу. — Не делайте ничего, чего не сделал бы я. — Ты даешь противоречивые приказы, — остро отозвался Хёнджин. Чанбин снова поднял руку и рассмеялся, когда Хёнджин увернулся, а потому обернулся и покинул приватную зону. Джисон, чей коктейль был уже наполовину пуст, оглядел их. — Еще шотов? — спросил он. —— Сынмин увидел Чанбина еще на камерах, как он спокойным шагом шел вниз по улице, держа в руке пакет. Его вид заставил вспыхнуть искру внутри Сынмина: его сердце забилось быстрее на несколько секунд, прежде чем он его успокоил. Эта реакция его раздражала. Он ожидал ее, конечно, но это не значило, что она не была раздражающей. Он бы хотел сказать, что не следил за камерами все это время, но даже он, привыкший лгать себе, не мог этого отрицать: как только все ушли, он стал следить за ними хотя бы краем глаза. Даже зная, сколько времени им понадобится, чтобы добраться до клуба и устроиться, и понятия не имея, как долго они пробудут там, прежде чем Чанбин сможет уйти, он все равно смотрел. Это идиотизм, говорил он себе все это время, но это было неважно, только не для его глупого мозга. Он совершенно не мог сконцентрироваться, с того самого момента, как услышал, что Минхо, а не Чанбин, будет присматривать за остальными в клубе. Это было необычно; чаще всего Чанбин шел с ними, а Минхо оставался в стороне, так что Сынмин сразу же понял, каким был план Чанбина. Это знание безумно отвлекало, держало его в напряжении настолько, что он не сделал совершенно ничего за весь день. И теперь он смотрел, как Чанбин идет по узкой аллее, которая вела на парковку за зданием, где он ввел пин-код для двери; пакет тяжестью висел у него на локте. Сынмин наблюдал за тем, как он идет от двери по темному коридору, а потом, прямо перед тем, как он открыл дверь мастерской, повернулся обратно к главному монитору. Раздался звук открывающейся двери и на долгие несколько секунд — ничего больше. Он ожидал, что Чанбин скажет что-то ему, но — ничего. Ни слов, ни звуков шагов, что значило, что Чанбин еще даже не вошел внутрь. Мысль о том, что Чанбин просто стоял и смотрел на него, заставила мурашки пробежать по его спине, и одновременно и довольно обыкновенно ему еще сильнее захотеть никак не обращать на это внимания. Он немного пощелкал мышью, не отводя взгляд от экрана, на котором он листал документы, оставленные открытыми по случайности. Вскоре после он услышал, как дверь закрылась, а потом раздались шаги Чанбина, разносившиеся эхом в тишине. Звон чего-то поставленного на стол — бутылок, судя по звону, которые были в пакете Чанбина — а потом руки Чанбина опустились на его плечи. Его ладони были тяжелыми, такими- настоящими, и в этот раз Сынмин всеми силами подавил дрожь, которая хотела пробежать сквозь него. — Я знаю, что ты не занят, — насмешливо произнес Чанбин. Сынмин не отпустил мышь и не отвел глаз от экрана. — Я мог бы быть занят, — сказал он с легким раздражением на то, что его так легко поймали. — У меня может быть много работы. У меня и есть много работы. Чанбин фыркнул. Он подошел ближе, спустился руками с плеч Сынмина на его грудь и повис на спинке его кресла. Даже через нее Сынмин чувствовал тепло его тела — его руки, касавшиеся его под грудной клетки, напротив, были прохладными с улицы. — Ага, — сказал он. — Но ты ей не занимаешься. Значит, ты не занят. Сынмин долго не отвечал. Он открыл файл Photoshop, над которым должен был работать большую часть дня, сдвинул что-то влево, осознал, что сделал неправильно и теперь ему придется исправить это позже. — Я могу тебе с чем-то помочь? — спросил он, когда Чанбин просто продолжил висеть на нем. — Я веду себя очень хорошо, — произнес Чанбин; его губы оказались вдруг очень близко к уху Сынмина. — И не шучу очень грязную шутку, которую, я знаю, ты не оценишь. Разве ты меня за это не наградишь? Обрати на меня внимание. Сынмин едва вздохнул. Он щелкнул еще пару раз, а потом Чанбин склонился и отнял у него мышку. — Эй! — воскликнул Сынмин, шлепая по руке, пока Чанбин пытался передвинуть курсор на кнопку сохранения. — Хён! Но Чанбин его игнорировал. Сынмин быстро нажал ctrl+z, чтобы отменить дурацкую ошибку, прямо перед тем, как Чанбин сохранил файл и принялся закрывать окна, чтобы на мониторе остались лишь трансляции с камер. Сынмин позволил ему, замолкая. По правде говоря, он чувствовал это внутри: вибрирующее нетерпение от этой игры, от притворства, что он этого не хочет и позволяет Чанбину себя уговорить. Если бы он сказал “нет”, серьезно и твердо, Чанбин бы остановился. Но Сынмина не нужно было уговаривать, никогда не нужно. Это было главной причиной, почему он ничерта не мог работать в этом месте. Чанбин отошел в сторону, смотря на него сверху вниз. Секунду или две спустя он улыбнулся — не сексуальной улыбкой, без всяких намеков, просто его улыбкой, которую Сынмин- так любил. — Сынмин, — сказал он, все еще улыбаясь, а потом склонился вперед и поцеловал его. Сынмин прильнул к нему, поднимая одну руку, чтобы обхватить плечо Чанбина с той же стороны, с которой Чанбин нежно обнимал его лицо ладонью. Чанбин целовал его осторожно, не напористо, хотя они и установили, что Сынмин едва ли хрупкий. Но, Сынмин знал, на его лице все еще были синяки, раны на лбу и на скуле. Чанбин целовал его так с самого нападения, словно боялся, что одни только поцелуи сделают Сынмину больно. — Хён, — пробормотал он, отстраняясь совсем немного, чтобы их губы все еще касались. — Ты так боишься по-настоящему меня поцеловать, но хочешь меня трахнуть? — Наглец, — сказал Чанбин, прямо как Сынмин и ожидал. Когда Сынмин открыл глаза, то обнаружил, что Чанбин смотрел на него. Они смотрели друг на друга несколько секунд; это должно было бы быть неловким, но очень мало что было неловким с Чанбином. — А, — произнес Чанбин после растянувшейся между ними карамелью тишины. — Я люблю твои глаза. Сынмин покраснел, почувствовал это и возненавидел себя за это. Он всегда краснел, когда Чанбин делал ему комплименты вот так, открыто и прямо, так, как Сынмин никогда не мог. Чанбин, казалось, родился с навыком легкой коммуникации, когда если у самого Сынмина этот навык и был, то он точно лишился его за последние несколько лет, что он им не пользовался. Это всегда удивляло его, когда Чанбин говорил такие вещи, хотя и слышал достаточно их за последние месяцы. Он надеялся, что сможет когда-нибудь защищаться от этого, привыкнуть к этому, но всякий раз это его трогало — и не только: он думал, что становится даже хуже. Чанбин скользнул рукой по его челюсти и в его волосы и использовал это прикосновение, чтобы нежно потянуть и заставить Сынмина подняться. Сынмин расправил ноги и покорился движению, позволяя Чанбину поднять себя на ноги. На этот раз Сынмину пришлось податься вниз, чтобы поцеловать его; Чанбин наклонил голову назад, чтобы встретить его губы своими, пока руки Сынмина обвились вокруг его плеч, одновременно неподвижно лежа на них и- ощупывая его, если говорить честно. Плечи Чанбина были для Сынмина одной из многих любимых частей в нем. — Хочешь, чтобы я тебя трахнул? — спросил Чанбин неизвестное количество минут спустя. Сынмин тонул в поцелуе, в ощущении того, как губы Чанбина двигались на его, знакомо, но не скучно, никогда не скучно. — Мы можем посмотреть фильм, если хочешь, или что идет по телевизору. Сынмин посмотрел на него совершенно невпечатленно, отчего Чанбин рассмеялся. — Хочешь, чтобы я начал умолять? — сухо спросил Сынмин. — Это наша сегодняшняя игра? — он заговорил насмешливо: — О, хён, дай мне свой член? Чанбин попытался сделать лицо, полное отвращения, но попытка была испорчена тем, что он улыбался. — Нет, — сказал он, и ладонь на его лице переместилась на его волосы, чтобы зачесать челку назад. — Я просто хочу, чтобы ты этого хотел, вот и все. — Агх, — произнес Сынмин, который иногда просто не мог его терпеть. Он краснел, снова. Он наверняка будет краснеть еще больше, если настроение Чанбина было вот таким. Ему стоило знать: после нападения, в следующий раз когда им удастся сделать это, Чанбину захочется быть нежным. — Да, да, я хочу этого, ладно? Я хочу. Но, хён, ты не можешь относиться ко мне так, будто я хрупкий, пожалуйста, не делай этого. Чанбин взглянул на него, и улыбка его сменилась чем-то более серьезным. У Сынмина заняло какое-то время, чтобы узнать этот взгляд, но потом он увидел легкий блеск в его глазах, прямо перед тем, как Чанбин сказал: — Хорошо. Я не буду обращаться с тобой, будто ты хрупкий. Что-то в том, как низко он это произнес и его полный намерения взгляд заставил возбуждение густо и сладко течь по позвоночнику Сынмина. Боже, ему это нравилось, нравилось так сильно. Он не пришел к Чанбину краснеющим девственником, далеко от этого, но все это никогда не было так приятно, как с Чанбином. Может быть, вот так все и было, когда ты делал это с кем-то, кто тебе- нравился, а не от желания просто достичь цели. — Что это должно означать? — спросил он, когда рука Чанбина медленно спустилась по его пояснице, а потом на его задницу, которую он бесстыдно сжал. Сынмин удержался от желания толкнуться бедрами в бедра Чанбина, просто неподвижно стоял, пока теперь уже тепло его руки просачивалось сквозь его тонкие пижамные штаны. Чанбин широко улыбнулся. — А, — произнес он. — Это тебе предстоит выяснить, не так ли? —— Минхо вышел из уборной с четырьмя шотами и четырьмя пинтами воды на подносе, которые он твердо поставил перед всеми ними, прежде чем сесть в кабинку рядом с Чонином. Он прищуренно оглядел всех. — Я не могу заставить вас выпить все это, — сказал он. — Но настоятельно рекомендую. — О, но меня ты можешь заставить? — спросил Чонин, все равно опуская голову, чтобы отпить из полного стакана без рук. Минхо безэмоционально взглянул на него. — Да, — сказал он, а потом повернулся к Джисону и подвинул к нему воду. Джисон широко улыбнулся ему и принял стакан с кивком. По правде говоря, ему это было нужно. Когда Джисон ходил в другие клубы, те, где ему нужно было платить за свою выпивку, он выбирал более дешевые напитки — бренды подешевле, одиночные шоты а не двойные порции. Здесь, у Чана, ему не нужно было это делать. Персонал наливал им все самое дорогое, как нечто само собой разумеющееся, и точно не экономили на порциях. Хёнджин сегодня не останавливал себя, требуя шотов с каждым новым кругом напитков. Джисон полностью это поддерживал. — Скучно, — протянул Хёнджин. — Вода — это скучно. Что это такое? Он поднял перед собой шот, посмотрел на него на пульсирующий свет, будто бы это дало ему понять, что внутри. Это была темная жидкость со слоем бледного алкоголя наверху. Минхо сказал: — Почему бы тебе не попробовать и не узнать? Это, скорее всего, значило, что он сделал то же, что и Джисон и спросил у персонала, что они посоветуют, потому что Минхо даже хуже Хёнджина знал названия напитков. У него все было не так, как у Хёнджина, который просто не хотел учить их, из-за чего Джисону приходилось запоминать все различные варианты того, как он называл коктейли, которые любил пить. Минхо просто не был интересен алкоголь, и их желание пить что-то казалось определенно странным. Тот факт, что он вообще принес им шоты, значил что-то особенное. Хёнджина явно не порадовало отсутствие ответа, но он протянул стакан, который держал в руке, Феликсу. — Держи, ангел, — сказал он, прежде чем взять свой. Он осторожно звякнул краем стакана о стакан Феликса и сказал: — До дна. Каким-то образом в ходе вечера Джисон оказался рядом с Хёнджином, на краю диванчика. Обычно это сделало бы сегодняшний вечер одним из лучших для Джисона, но Хёнджин обращал на него необычно мало внимания, даже по его меркам. Как только Джисон сел рядом с ним, Хёнджин подвинулся ближе к Феликсу, практически оказываясь на нем, и это значило, что ни в какой момент времени никакая часть тела Хёнджина не касалась Джисона. Джисона это не удивляло. К этому моменту, от этого было даже не больно. Единственное в этом вечере, что задевало, единственное, от чего было немного неприятно, так это то, что Хёнджин даже на него не смотрел. Он был не настолько самовлюбленным, чтобы думать, пока одевался, что Хёнджин хоть как-то на него посмотрит, но не ожидал- такого явного отвращения во взглядах, которые Хёнджин бросил на него несколько раз по дороге в клуб. Хёнджин выпил шот, и Джисон смотрел на изящный изгиб его шеи, на то, каким маленьким казался стакан в его руках. Он знал, что это было неправильно, даже смотреть на Хёнджина вот так, не говоря уже о том, чтобы думать- о его руках, о том, какие длинные у него пальцы. Если он знал, что кто-то думает о Хёнджине вот так, то наверняка заставил бы Минхо выколоть им глаза. Это было неправильно, и понимание этого значило, что он отвернулся и отчаянно стал глотать свою воду. — Вау, — сказал Феликс. Он не поставил стакан на стол, после того, как выпил, но вместо этого смотрел на него с удивлением. — Это было очень вкусно. — Правда, — произнес Хёнджин, такой же удивленный. — Лучшие шоты за ночь, и Минхо-хён даже не знает, как они называются. — Пей свою ебаную воду, — сказал Минхо. Хёнджин не стал пить воду. Вместо этого он обхватил Феликса за плечи и склонился к нему, говоря на ухо что-то, что заставило Феликса хихикнуть. Джисон чувствовал каждый дюйм расстояния между ним и Хёнджином, все эти сантиметры черной кожаной обивки, которые Хёнджин так старательно оставил между ними. Было бы это лучше или хуже, если бы Хёнджин держал такую же дистанцию с другими людьми в своей жизни, не только с Джисоном? Хуже, наверное, потому что он не хотел, чтобы Хёнджин был так одинок, оторван от всех проявлений физического контакта, которых заслуживал. Но и лучше, тоже, если бы не было так очевидно, что он не выносил прикосновений только от Джисона. Это были долгие две недели. Где-то в это время он осознал, что часть его никогда не думала, что Хёнджин может проявить интерес такого рода к другому человеку. Возможно, это было эгоистично, но он думал, что это оправданно — Хёнджин никогда не проявлял к кому-либо интерес, только не так, не так, как он вис на Феликсе. Хёнджин испытывал смутное отвращение при виде романтических сцен в дорамах, которые смотрел Чонин, так что, возможно, Джисона можно простить за то, что он думал, что Хенджин никогда не влюбится. Не только в него самого, но и вообще в кого угодно. А теперь это происходило, и прямо у него на глазах. Он смотрел, как Хёнджин влюбляется в Феликса, и даже если он и мог что-то остановить здесь, он бы никогда не стал. Хуже всего было то, что он даже не винил Хёнджина. Он не мог винить и Феликса, который так ему нравился. Кто мог быть лучше для Хёнджина, после всего, через что он прошел, чем кто-то такой добрый и милый, как Феликс, который пек печенье в свободное время и с искренним интересом принимал просьбы. Кто-то прекрасный, такой же прекрасный, как и сам Хёнджин. Даже Джисон, влюбленный в самого прекрасного человека в мире, знал, что Феликс был особенным. Сегодня, одетый в джинсы и ботинки Джисона и блузку, которая, должно быть, принадлежала Хёнджину, он выглядел невероятно, так, как Джисон никогда не мог. Кто-то, кто заставлял бы Хёнджин смеяться. Ему было так интересно, каково это. Перед его глазами протянулась рука — Хёнджин потянулся за шотом, к которому Джисон не притронулся, неуверенно задерживаясь над ними. — Ты хочешь? — спросил но. — Можно я выпью? Джисон улыбнулся ему. Он знал, это было жалко, быть очарованным кем-то, кто просит разрешения украсть у него что-то, но вот так все и было с Хёнджином. — Да, — сказал он. — Забирай. Хёнджин схватил стакан и быстро опустошил его, словно думая, что Джисон может передумать. На этот раз Джисон не стал смотреть на него, и вместо этого выбрался из кабинки. Чонин заметил и сказал: — Хён? Джисон быстро ему улыбнулся. — Я возьму себе газировку, — сказал он. — Думаю, мне нужно немного успокоиться. Хёнджин покачал пустым стаканом в воздухе. — Скучно, — сообщил он. — Ты скучный. Джисон насмешливо-серьезно кивнул ему. — Я знаю, — сказал он. У бара было людно, когда он подошел; ночная публика наконец заполнила клуб. Однако, был всего лишь четверг, и он бывал здесь в те дни, когда здесь бывало и хуже. Он запрыгнул на барный стул, готовый дождаться, пока у бармена появится время для него — ему не нужно было, чтобы они все бросали, только не тогда он стоил им денег. Он сидел не так уж и долго, когда почувствовал другого человека рядом с собой, кого-то, подходящего слишком близко. Кто бы это ни был, он не вызывал у него беспокойства, и когда он обернулся, он был удивлен, что рядом с ним не был кто-то из их группы, может быть, Чонин. Вместо этого, это была молодая девушка, примерно его возраста, улыбавшаяся ему. — Привет, — сказала она, достаточно громко, чтобы ее было слышно сквозь музыку. — Привет, — ответил Джисон, улыбаясь ей в ответ. Она была симпатичной, у нее были длинные темные волосы, волнами обрамлявшие ее лицо, и на ней было платье, с тонкими лямками, открывавшими ее изящные ключицы. — Тебе нужно, чтобы я позвал кого-то из работников бара? Она покачала головой. Она и правда была очень близко, теперь он заметил, достаточно близко, чтобы при движении ее волосы касались локтя Джисона. — Я не хочу выпить, — сказала она. — Только если ты не купишь мне коктейль? А, подумал Джисон. Он слегка сдвинулся на стуле, не отстраняясь от нее, но поворачиваясь к ней лицом, из-за чего ее волосы перестали касаться его руки. — Я, конечно, могу угостить тебя коктейлем, — сказал он, и ее улыбка стала шире, когда он не отстранился. — Что ты хочешь? — Есть лимит по цене? — спросила она. — Нет, — ответил Джисон, теперь ярко улыбаясь от всей этой ситуации. — На милое личико я готов потратиться. Она засмеялась на удивление приятным, полным смехом. Было- приятно заставлять кого-то смеяться, чувствовать на себе чье-то внимание. Он всегда сближался с людьми через юмор, что, должно быть, объясняло, почему его отношения с Хёнджином были такими напряженными. Она протянула руку и коснулась его плеча, танцуя пальчиками по обнаженной коже. Джисон позволил ей, чувствуя ее прикосновение. Даже если это не был тот человек, от которого он хотел этого в глубине души, хотя бы кто-то оценил усилия, которые он приложил сегодня. Но это было странно — возможно, дело было в том, какие люди обычно приходили в Maniac, может что-то в витавшей в воздухе энергии, но к нему здесь подходили только женщины, и только женщины хотели поехать с ним домой. Когда ему хотелось провести время с парнем, ему приходилось ехать в другую часть города, в гей-клубы, где он вынужден был тратить свои деньги, что всегда было неприятно. Он перестал делать это в последние несколько месяцев. Было слишком сложно заставить себя перестать представлять, что это Хёнджин трахает его, и удовольствия от секса было недостаточно, чтобы перекрыть вину. — Я Ынджи, — сказала она; теперь ее рука просто лежала на его плече, а пальцы тепло обхватывали его бицепс. — Джисон, — сказал он. — И ты получишь свой напиток, но, боюсь, я здесь для дела, а не для удовольствия. Это не было ложью. Даже если он был здесь не на работе, и никто не ожидал, что он будет заниматься чем-то сегодня, не значило, что он не был ответственен перед другими. Чанбин ушел, а Минхо был занят тем, чтобы Чонин не выпил слишком много в свой первый раз, и Джисон был обязан заботиться о Хёнджине и, наверное, о Феликсе. Чанбин напомнил ему об этом, прежде чем уйти, и Джисон знал, что должен воспринимать это всерьез. Он не мог сегодня уйти. Прямой отказ, однако, не отпугнул ее; она игриво приподняла бровь и слегка сжала пальцы. — Какое же дело требует быть одетым вот так в клубе? — спросила она. Он склонился немного ближе, опуская подбородок на руку и опираясь локтем на барную стойку. Ее взгляд метнулся к другой его руке, и он почувствовал, как улыбается еще шире. Время точно не потрачено зря, на то, чтобы так одеться. — Секретное дело, — ответил он. Она долгое мгновение оглядела его; огни над ее головой отражались в ее темных глазах. Она медленно отпустила его руку, слегка задерживая кончики пальцев на ней, словно не хотела отпускать. — Я хочу апельсиновую водку, — все еще игриво сказала она, вовсе не звуча расстроенно, — и я оставлю тебя в покое. Он кивнул. Прямо перед тем, как поднять руку и позвать работника бара, он оглянулся через плечо, просто проверяя группу — он, стоило признаться, немного отвлекся сейчас. Он тут же пожалел об этом, пожелал, чтобы просто не смотрел дальше, обращал бы внимание на Ынджи перед собой. Потому что он увидел Хёнджина, в его узких джинсах, с его прекрасной узкой и прекрасной талией, обтянутой ремешками куртки, который тянул Феликса на танцпол, уже приобнимая его за талию одной рукой. Они выглядели как с картинки. Джисон почувствовал, как в животе что-то проваливается. Когда бармен подошел, он произнес онемевшими губами: — Да, двойную апельсиновую водку для моей подруги. И для меня два шота текилы. —— Хёнджин притянул Феликса ближе в свои руки, достаточно близко, чтобы их бедра слабо столкнулись. Феликс, казалось, не был против. На самом деле, он рассмеялся, низко, и положил руки на плечи Хёнджина. — Я не умею танцевать, — сказал он. — Это неважно, — ответил Хёнджин. Это и было неважно, потому что никто не умел танцевать в таких местах, даже он. Он даже не так уж и часто танцевал, когда приходил в Maniac; ему всегда было не с кем танцевать, и он долго набирался смелости, чтобы выйти на танцпол и найти кого-нибудь, чтобы потанцевать. В такие ночи он был в отчаянии, не хотел ничего больше, чем просто почувствовать себя нормальным, побыть кем-то, кто мог танцевать с другими людьми, флиртовать с кем-то без страха. Он чувствовал себя именно так сегодня ночью. Слава богу, у него был Феликс, худой и теплый, прижимающийся к нему, и ему не нужно было пытаться найти никого другого. Когда он пытался, это никогда не заканчивалось хорошо. Когда ночь заканчивалась, его всегда наполнял холод, а ощущение чужих рук на себе ощущалось как бегающие по коже муравьи. Он никогда не мог заставить себя зайти дальше поцелуя, и все равно — страх, паника, всякий раз. — Я готов поспорить, что ты умеешь танцевать, — сказал Феликс, когда Хёнджин стал двигать их чуть медленнее ритма музыки, позволяя Феликсу влиться в танец. — У тебя подходящее тело. — Ах, ты говоришь самые милые вещи, детка, — поддразнил Хёнджин, склоняя голову и на мгновение прижимаясь своим лбом ко лбу Феликса. Отстраняясь, он заметил, как Феликс закатывает глаза, но тот ярко, широко улыбался. Хёнджин позволил себе сфокусироваться на этой улыбке, на том, как светились глаза Феликса, позволил всему этому успокоить разочарование внутри себя. Нет, он был не просто расстроен — но не мог придумать название эмоции внутри себя. Что-то грязное и тошнотворное, проникавшее до самых костей. Это было не ново, но справляться с этим никогда не было просто. Он читал где-то однажды, что у маленьких детей случаются истерики по мелочам, потому что для них это худшее, что может с ними случиться; они никогда не испытывали подобной боли. Это шокировало, то, что после всего, через что прошел Хёнджин, для него еще оставались болезненные опыты, через которые он проходил впервые, но здесь так и было. Ему было так плохо, потому что они никогда не проходил через это раньше. Он уже собирался подойти к бару сам, раздраженный, что Джисон не спросил, хочет ли он еще один коктейль, перед тем, как уйти, когда увидел девушку, склонявшуюся к Джисону. Он стоял, застыв на месте и наблюдая, как она кладет руку на плечо Джисона, и Джисон ее не прогоняет. Джисон, на самом деле, даже улыбался ей, продолжал разговаривать с ней, склонив голову в ее сторону. Хёнджин успел увидеть только это, прежде чем развернуться, вернуться к столику и поднять Феликса танцевать. Это не должно было причинить ему боль. Это едва ли был первый раз, когда он видел, как с Джисоном здесь знакомились, как прекрасные девушки подходили к нему и просили о том, чего у Хёнджина никогда не могло быть. Только девушки, и Джисон приобнимал их за дрожащие от легкого смеха плечи, Джисон прощался с ними, пока девушка тянула его за руку. Джисон, Хёнджин знал из большого опыта, даже не смотрел в сторону мужчин. От этого должно было становиться проще — какой был смысл чувствовать все это к кому-то, кого не интересовали мужчины? Но проще не становилось. От этого Хёнджину становилось лишь душераздирающе хуже. Он покачал головой, пытаясь отмахнуться от мыслей. Используя хватку на бедрах Феликса, он заставил его тело двигаться медленной волной, и его бедро слегка скользнуло между бедрами Феликса, чтобы удержать его на месте. Феликс, все еще улыбаясь, покорился движению, закидывая руки на плечи Хёнджина и сплетая пальцы за его головой. — Вот так, — произнес Хёнджин, двигаясь небольшими притирающимися движениями. — Отлично получается. Он чувствовал взгляды на себе: люди смотрели на то, как они с Феликсом танцуют. С Феликсом, танцующим рядом с ним, игнорировать это было легко. По правде говоря, с Феликсом все было легко. Сейчас, вот так, не было никакого беспокойства, хотя жар тела Феликса проникал в его. Но страха, который так часто парализовал его, вовсе не было. Было весело. Просто- весело. — Такими темпами кто-нибудь снова попросит посмотреть, как мы трахаемся, — произнес Феликс хриплым голосом. Что-то в этом — хриплости его голоса, о том как слово “трахаться” прозвучало из уст Феликса — показалось Хёнджину настолько забавным, что он рассмеялся, не успев осознать это, закидывая голову назад. — Они могут только мечтать о такой удаче, — сказал он, опуская голову, чтобы с комичным намеком подвигать бровями в сторону Феликса, и почувствовал, как последняя грусть покидает его при ответном смехе Феликса. —— Чонин смотрел, как Хёнджин и Феликс танцуют, как их хихикающие лица склоняются друг к другу, и обнаружил, что тоже улыбается. Ему правда очень нравился Феликс, но более того, он был рад что он нравился Хёнджину, и что ему было комфортно с ним. Если у Чонина не было друзей, когда он рос, то и у Хёнджина их не было, и было правда так приятно видеть как Хёнджин наконец сближается с кем-то. Он этого заслуживал. — Хочу танцевать, — сообщил Чонин, завороженный движением пульсирующих огней над головами людей на танцполе. Минхо рядом с ним не ответил, и Чонин взглянул на него, моргая, чтобы избавиться от цветных пятен в глазах. Алкоголь дал Чонину храбрость сказать: — Потанцуй со мной, хён? Взгляд, которым одарил его Минхо, был резко оценивающим — но Чонин решил, что Минхо скорее просто раздумывает, насколько Чонин пьян, чтобы спросить это. — Блять, ни за что, малыш, — решительно произнес Минхо. Чонин взглянул обратно на танцпол, тяжело вздыхая. Минхо никогда не танцевал, когда приходил с ними в клуб, и Чонин всегда задавался вопросом, было ли это из-за того, что ему приходилось следить за ним. Но может быть, он просто не танцевал. Ему явно не нравилось быть здесь, не нравилась гремящая музыка. И все равно- он приходил сюда, иногда, когда у него выдавалась свободная ночь. Пропадал из дома поздним вечером и возвращался рано утром, и пахло от него незнакомцем. Чонин обнаруживал, что задумывался, как Минхо знакомился с людьми и уезжал с ними домой, если отказывался танцевать. Не успел он подумать об этом, как выбросил все эти размышления из головы. У него было слишком хорошее настроение, чтобы портить его мыслями о том, что Минхо трахается с другими людьми. Он достаточно долго ковырялся в этой конкретной язве на протяжении многих лет, и сегодня вечером Минхо был рядом с ним. — Тебе не нравится ходить в клубы, м, хён? — спросил Чонин, тыкая трубочкой в жижу в своем стакане, где теперь остался лишь тающий лед и осадок. — Тут шумно, — просто сказал Минхо, — и тепло. Взгляд Чонина скользнул вниз, на короткое мгновение, на грудь Минхо и его открытые руки. Он снял куртку, как только они оказались в кабинке, и эта белая футболка на ней была узкой и тонкой. Его рука лежала на спинке дивана, не за Чонином, а с другой стороны. Чонин очень старательно не смотрел на изгиб его бицепса. — Ага, — сказал Чонин, — ты никогда не одеваешься, как мы. И это было неплохо, потому что, да, Минхо не нужно было наряжаться. Если и был мужчина, которому было достаточно носить лишь джинсы, то это был Минхо. Но люди, приходившие в Maniac, одевались особым образом, довольно- авангардно, как думал Чонин. Это был клуб такого рода, где стиль Хёнджина и Феликса, их яркие волосы, сливались с толпой. Минхо выглядел горячо, но на него не стали бы сворачивать головы в продуктовом магазине. Только не с его выбором одежды. — Я думаю, — вдруг сказал Чонин. — Я бы хотел увидеть тебя нарядным. Минхо взглянул на него тяжелым, невпечатленным взглядом. — Хочешь, чтобы я выглядел, как Феликс? — спросил он. Чонин засмеялся, удивленно, но искренне. Минхо не улыбнулся ему в ответ, не двигался, но Чонин все равно чувствовал, что он доволен. — Нет, — ответил Чонин; его дыхание слегка сбилось от смеха, и он широко улыбался. — Но, знаешь- Не успев обдумать свои действия, он снял цепочку со своих ушей и склонился вперед, устраивая ее на переносице и скулах Минхо. К его шоку, Минхо позволил ему — если бы вы спросили Чонина, он сказал бы, что Минхо шлепнет его по руке. Но он этого не сделал, и Чонин закрепил цепь за его ушами, едва коснувшись пальцами его волос. А потом- Чонин уронил руки, и Минхо просто посмотрел на него: его пронзительные глаза, которые Чонин так любил, смотрели на него над свисающими звездочками и камнями, блестящими в двигающихся огнях. О, подумал Чонин, в отчаянии, я сделал ошибку. Должно быть, его чувства отчасти проявились на его лице, потому что Минхо склонил голову набок, приподнимая шрамированную бровь, и спросил: — Ты в порядке, малыш? — Хён, — грустно протянул Чонин, — ты такой красивый. Минхо издал звук, который, пожалуй, можно было описать как фырканье. — Прости уж, что моя внешность тебя так расстраивает, малыш, — сказал он, тут же убирая цепочку с лица. Чонин отчасти надеялся, что он наденет ее обратно на него, но Минхо просто положил цепочку блестящей маленькой кучкой на стол. Чонин смотрел на нее, чувствуя, как надувает губы. Минхо был прекрасен с ней. Но, думал он, Минхо был прекрасен и без нее. И таким теплым рядом с ним. Теплым и прекрасным. Его скулы были такими острыми и изящными в мерцающих огнях, и необычный изгиб его верхней губы подчеркивался тенью. Его мускулистые бедра натягивали швы его узких джинсов- — Мне- — произнес Чонин, ударяя ладонями по столу и заставляя лед в бокалах зазвенеть, — -нужен еще коктейль. — Правда? — сухо спросил Минхо, однако он уже начал двигаться, будто бы чтобы выйти из кабинки. — Нет, — сказал Чонин, снова хлопая руками по столу. Минхо замер, глядя на него. — Я хочу взять его сам, — сказал он, и на лице его появилось упрямое выражение, потому что он ожидал спора. Взгляд, которым он смерил Минхо, лишь рассмешил того, что было- неудачей. Насмешливый Минхо был вторым любимым Минхо Чонина, прямо после Минхо с Тяжелым Взглядом, которого Чонин видел лишь иногда. — Конечно, малыш, — сказал Минхо, и Чонин выкарабкался из кабинки, пока тот не передумал. Он не покачнулся, когда поднялся на ноги, но комната была немного- размытой перед глазами, это было, пожалуй, лучшим словом. Бар на другой стороне танцпола теперь казался гораздо дальше. Но Чонин не привык сдаваться, так что отправился в путь. Было весело идти через танцпол. Музыка гремела под кожей, неизвестная ему песня, и люди мелькали мимо него прекрасными призраками. Иногда они задевали его, удивительно реальные, учитывая то, насколько размытыми они были в его глазах. Алкоголь был теплым электричеством в его венах. Чонин положил обе ладони на барную стойку, когда подошел к ней, и перекатился на пятки. — Можно мне еще один вишнево-лимонный напиток? — мило спросил он работницу бара. Она коротко оглядела его острым взглядом, но взяла бокал и нужные бутылки. — Могу ли я купить его для тебя? — раздался голос позади Чонина, и он обернулся и посмотрел- наверх, на мужчину, который опирался на бар рядом с ним. Ему было слегка больше двадцати, может чуть больше, и он очаровательно улыбался. Он был в два раза больше Чонина, выше, и на нем был черный топ, открывавший его руки. Чонин широко улыбнулся незнакомцу, наблюдая, как выражение на лице мужчины слегка меняется при виде этой улыбки. Это был оценивающий взгляд, направленный на него. Чонин не был заинтересован, но это не значило, что ему не было приятно, что им любовались, особенно, когда люди, которые обычно окружали его, относились к нему как к ребенку. Этот мужчина вел себя не так, и это было очевидно по его выражению. Чонин слегка растаял от этого внимания. — У меня здесь бесплатные напитки, — радостно сказал Чонин. Мужчина изогнул бровь. — Потому что ты такой милый? — спросил он. Чонин моргнул и хихикнул, чувствуя, как румянец от удовольствия покрывает его щеки. Он чувствовал себя так легко, и это был очень приятно. — Нет, мой брат владелец, — сказал он, все еще смеясь. — Вот, — сказала работница бара, со стуком ставя коктейль Чонина перед ним. — Это последний, больше не наливаю. Чонин надул губы, и она проигнорировала его, уходя обслужить другого посетителя. Он был пьян, это было справедливо, полагал он. Минхо все равно скоро остановил бы его в любом случае. Он взял коктейль и сделал глоток, чтобы он не был полон, когда он понесет его обратно в кабинку. — Я здесь не один, — сказал он мужчине, теперь улыбаясь виновато, хотя ему было вовсе не стыдно. Мужчина был красивым, но он не был тем- тем, кого Чонин хотел. Нет, тот, кого хотел Чонин, выходил сейчас из их кабинки с опасным выражением лица. Чонин оттолкнулся от барной стойки, надеясь, что мужчина не станет его трогать — не то чтобы он был против, когда им двигали, как пожелают, в этом отношении, но не хотел, чтобы ночь закончилась кровопролитием. Они избежали кризиса, потому что мужчина отпустил его, не пытаясь уговорить. Может быть, он увидел направляющегося к ним Минхо. Минхо был ниже и меньше, но его способность к жестокости была очевидна в том, как он двигался. И, ну- шрамы. Минхо однажды насмешливо сказал, что шрамы были полезны: никто больше не называл его милым, когда знакомился с ним. Теперь люди обычно убирались с его пути. И сейчас они делали именно это. Чонин радостно улыбнулся Минхо, направляясь к нему, невероятно самодовольный. — Пришел меня спасать? — сказал он, когда оказался перед Минхо, заставляя того остановиться, не дойдя до бара. Минхо коротко оглядел его, а потом продолжил прожигать взглядом что-то за плечом Чонина. — Ты такой глупенький, хён. Минхо на мгновение сузил глаза, все еще глядя за плечо Чонина, и коротко выдохнул через нос. — Чего он хотел, — низко спросил он. — Сказать мне, что я милый, — сказал Чонин, скользя языком между зубов. Он обхватил руку Минхо своей, прижимая ее к своей груди, и потянул его в кабинку. Минхо немного сопротивлялся, но подчинился. Чонин положил голову на его плечо, говоря опасно близко к его уху. — И это так. То, что я милый, — Минхо резким взглядом оглядел его, и улыбка Чонина стала шире. — Не правда ли, хён? — Ты пьяный, вот что, — натянуто проговорил Минхо. Он помог Чонину устоять на ногах, пока тот забирался в кабинку, а тот подвинулся, чтобы Минхо мог занять свое место рядом с ним. Чонин был доволен, что сумел сделать это, не разлив коктейль. Еще приятнее ему было от того, что Минхо сел так близко к нему, что их бедра почти касались. Небольшой поход Чонина, казалось заставил его присматривать за ним еще пристальнее. По-собственнически. Чонин улыбнулся в свой напиток. Минхо склонился к нему, чтобы Чонин мог расслышать его сквозь музыку, и тихо сказал: — Он мог быть из вражеской банды, — его взгляд продолжал возвращаться к бару, где мужчина теперь сидел на барном стуле. — Может быть, — ответил Чонин, хоть и не верил в это, и не думал, что Минхо верил тоже. Он окунул два пальца в коктейль, пробираясь сквозь лед, чтобы найти вишенку. — Или он просто хотел меня трахнуть, — задумчиво проговорил он, и наградой ему стало то, что он боковым зрением увидел, как Минхо резко развернулся в его сторону. Он повернул голову, чтобы посмотреть на него широко раскрытыми глазами и похлопать ресницами, наслаждаясь своим призом. — Вишенку? Раз уж ты отказываешься пить, — он повертел ягоду за стебелек, чувствуя, как влага стекает с кончиков его пальцев, по кисти руки и по запястью. Минхо заметно сглотнул, и на короткое мгновение, Чонин увидел жар, который он так хорошо прятал за спокойствием. Это пропало так быстро, и Минхо отвел от него взгляд, чтобы продолжить холодно осматривать клуб, откидываясь на спинку дивана. — Нет, — твердо сказал он. Чонин слизал капельку алкоголя с запястья, старательно подавляя широкую улыбку и не преуспевая в этом. —— Чан запер дверь офиса, убрал ключ в карман и потянулся, услышав как его позвоночник хрустнул как минимум пять раз. Даже несмотря на боль в спине от долгого сидения за столом согнувшись, он чувствовал себя- расслабленным, куда более расслабленным, чем когда приехал в клуб, чтобы обнаружить целую кучу бумажной работы и бухучета, которую ему нужно было разобрать. Вот что получаешь, полагал он, когда не приходишь сюда пару недель. Как всегда, слишком много вещей требовали его внимания. Клуб по большей части управлялся сам по себе, а Чанбин заходил сюда регулярно, чтобы решать возникающие проблемы, но Чану все равно приходилось показываться здесь; он был ответственным за принятие решений. Но в последнее время, с прибытием Феликса, встречами с клиентами и другими заданиями, которые они взяли до того, как им в руки упала эта большая, он не заходил в клуб слишком долго. Теперь бумажная работа была закончена, расходы распределены в меру его возможностей. Вместе с этим исчезла большая часть напряжения в его теле, и он, откровенно говоря, был готов встретиться с остальными и что-нибудь выпить. Даже в коридоре, этажом выше и за звуконепроницаемыми стенами, ощущалась вибрация музыки. Он спустился вниз, прошел через заднюю дверь в офис, которую охранял вышибала — Кану, сегодня, работавший здесь уже около года, и он уважительно кивнул Чану, когда увидел его. Чан похлопал его по плечу и вышел в клуб. На первом этаже вечер был в самом разгаре. Возможно, сегодня и был всего лишь четверг, но толпа была большой; студенты всегда были готовы прийти и повеселиться, вне зависимости от дня недели. Чан сначала отправился к бару, чтобы проверить дела, убедиться, что нет никаких проблем, о которых он должен знать, и обнаружил Джисона, сидящего там, а не с остальными. — Джисон, — сказал он, похлопывая того по спине. Джисон обернулся к нему, и его плечи обмякли. Он выглядел румяным, или от жаркого воздуха, или от стоящих в ряд перед ним шотов текилы, половина из которых были пусты. — Привет, хён, — сказал он. — Хочешь текилы? — Нет, не хочу, — сказал ему Чан. — И не думаю, что тебе нужно еще. Ты в порядке? Джисон отмахнулся от него. — Не волнуйся обо мне, со мной все будет нормально, — сказал он. — Как всегда, да? Он не звучал так, будто с ним все в порядке или даже будет в порядке. Он звучал несчастно, так, как Чан никогда от него не слышал. Но давить на Джисона всегда было бессмысленно. Он не был упрямым, как Чонин, и не страдал аллергией на разговоры об эмоциях, как Хёнджин, но был хорош в том, чтобы просто- уклоняться. Он был слишком хорош в том, чтобы переводить разговор на другого человека, если ему не хотелось о чем-то говорить. Шутка здесь, своевременный вопрос там, и разговор вдруг идет о чем-то другом. Однажды ему удалось сделать это с Сынмином, так что у Чана не было ни единой надежды, если Джисон не хотел говорить. Чан сжал плечо Джисона. — Я рядом, если ты захочешь поговорить, — сказал он. — Серьезно, Джисон. О чем угодно, я тебя выслушаю. Джисон взглянул на него, и его взгляд одновременно был очевидно пьяным и куда, куда более серьезным, чем Чан ожидал. — Я знаю, хён, — сказал он. — Спасибо тебе. Чан кивнул. Теперь он собирался оставить эту ситуацию, посмотреть, как будет чувствовать себя Джисон через пару дней, будет ли он выглядеть так же. Алкоголь вызывал у людей эмоции, которые они обычно чувствовать не так сильно — однажды Чанбин пьяно плакал на плече Чана, потому что ему было грустно, что они записали Чонина снять брекеты. Может быть Джисону будет лучше, если он поспит с этими эмоциями. Перед ними появилась работница бара, ее волосы были немного взъерошены. — Привет босс, — сказала она; ей удавалось сохранять вокруг себя атмосферу спокойствия, несмотря на слегка ошарашенное выражение на ее лице. — Налить вам чего-нибудь? Чан улыбнулся ей. — Есть что-нибудь, что почти закончилось? — спросил он. — Бутылка какого-нибудь виски или рома? Только не водки. Она кивнула, нырнула под барную стойку и появилась с бутылкой Johnnie Walker Black. — Вот это почти кончилось, — сказала она, протягивая ему бутылку. — Теперь будем использовать другие бренды. Я принесу стакан. Она взяла один из чистых стаканов и передала ему, а потом исчезла, чтобы обслужить пару хихикающих девушек. Чан взял бутылку в одну руку и бокал в другую и сказал: — Джисон, ты знаешь, где остальные? Джисон угрюмо указал в сторону приватных кабинок, расположенных на чуть более высоком уровне. Чан пробормотал благодарность и направился в их направлении, огибая край танцпола, где танцевали толпы людей; их голоса время от времени перекрывали музыку, когда начиналась особенно популярная часть песни. Чан не проводил много времени на танцполе. Несмотря на то, что он был владельцем клуба, он не был человеком, любившим вечеринки, и даже не любил пить столько, сколько люди тут пили почти каждую ночь. Клуб был почти что способом достижения цели — ему нужен был бизнес, что-то, что он мог бы использовать как свой стержень в этом городе, и этот клуб оказался предложен ему по не слишком низкой, но и не такой ужасно высокой цене вдовой мужчины, на которого Чан однажды работал. Это было чем-то что Чан мог позволить себе на те деньги, которые заработал за годы, и теперь — у него было это, его собственный бизнес, процветающий, несмотря на все другие существовавшие в городе клубы. Он гордился этим. Он мог признать это, по крайней мере, в своих мыслях. Приватные кабинки использовали немногие — это обычно обходилось дорого — так что несложно было найти, где расположилась его группа. Когда он приблизился, там были только Минхо и Чонин. Чонин — с внутренней стороны, ближе к стене. Он улыбался, Чан не знал, от чего, опираясь на Минхо и играясь с чем-то под столом. На нем было что-то вроде портупеи, плотно застегнутая на его груди, что-то, что могло принадлежать только Хёнджину, а на его глазах был слегка размазана подводка. Перед ним на столе кучкой лежала блестящая цепь, которая, по-видимости была на Чонине раньше и которую он снял. Это заставило Чана приподнять брови — видеть Чонина одетым так. Он выглядел- взрослым, слишком взрослым, настолько, что у Чана что-то заныло в груди. Но он был рад видеть, что Чонину хотелось наряжаться, что Хёнджин помог ему с этим. Все это Чонин упустил, он знал, все те опыты, которые Чонин не мог испытать, когда жил так одиноко со всеми ними. Он надеялся, что Чонин сегодня повеселился. Минхо не выглядел так, будто ему было весело, но это было не ново. — Привет, — сказал ему Чан, садясь на диван с другой стороны стола и ставя на стол свою бутылку и стакан. Со стола явно убирали уже пару раз, но здесь все равно стояли пустые стаканы, шоты и коктейльные бокалы с остатками чего-то красного внутри. — Привет, — ответил Минхо сухо. — Рад, что ты смог присоединиться. Чан закатил глаза. Он открыл бутылку виски и щедро налил в стакан. У него правда свалилась гора с плеч, и он был доволен был быть здесь с семьей, даже несмотря на громкую музыку. У него было так мало возможностей по-настоящему расслабиться, и он пользовался каждой из них. Он сделал глоток алкоголя, задержал его во рту на долгую секунду и проглотил, чувствуя, как тепло уже разливается сквозь него. — Где Хёнджин и Феликс? — спросил он Минхо. Минхо безмолвно указал. Чан повернул голову, немного вытянув шею, и увидел- сначала голову Хёнджина, неудивительно, ярко-алый всполох, видимый даже в мерцающих огнях. Он был на танцполе с Феликсом, чья светлая макушка тоже была ярко видна теперь, когда Чан смотрел в верном направлении. Они с Хёнджином танцевали, если можно было так сказать — это было танцем в самом широком смысле этого слова; рука Хёнджина обхватывала талию Феликса, который был повернут спиной к Чану, его бедра двигались под музыку, Феликс льнул ближе, и они терлись друг о друга. Чан почти выронил из руки стакан. Он поставил его так осторожно, что не раздалось даже стука. Хёнджин явно приложил руку к тому, чтобы одеть и Феликса тоже, потому что на том были узкие черные джинсы и полупрозрачная блузка, и когда он двигался, Чан видел, как перекатывались мышцы на его спине. На прозрачной ткани были черные узоры, но Феликс был слишком далеко, чтобы он мог разглядеть их, но это был, в лучшем случае, лишь намек на скромность — на Феликсе с тем же успехом могло бы не быть ничего. Его руки были закинуты на шею Хёнджина, и хотя Чан и мог видеть только часть его лица с этого ракурса, он понимал, что Феликс смеется, склонив голову к Хёнджину. Чан снова поднял стакан и опрокинул в себя остатки алкоголя одним быстрым движением. В этот раз это было не тепло — это было похоже на огонь. Он был- заворожен, наблюдая за ними двумя вместе; Хёнджин был прекрасен, но Феликс был чем-то совершенно другим, чем-то, от чего вся кровь внутри Чана горела. Что за магия, думал он, наблюдая за тем, как Феликс медленной волной двигает бедрами, прижимаясь к Хёнджину, почти седлая его бедро, не давала ему отвести глаз; его взгляд был прикован к изгибу челюсти Феликса, выглядывающему сквозь его светлые волосы, слегка прилипавшие к коже. Он знал, он должен был отвернуться, даже ради собственного покоя, но правда не мог. Хотел ли он когда-либо кого-то в своей жизни вот так? Нет, ни разу. Он никогда не чувствовал ничего подобного. Это даже не было желанием подняться на ноги и притянуть Феликса к себе, прижать так же близко к себе, как Хёнджин сейчас, — это желание было, но оно было странно отдаленным. Ему не хотелось прерывать то, как очевидно веселились они вместе, ему лишь хотелось продолжать смотреть на Феликса, на улыбку на его лице, на то, как двигалось его тело. Он все равно не мог прикоснуться, неважно, как сильно хотел, так что возможность смотреть насытила бы его. Хёнджин бросил взгляд на их столик, и их глаза встретились, прежде чем Чан смог поспешно отвести взгляд. Его поймали, и он видел, как Хёнджин это осознал, осознал, куда именно смотрел Чан. Ухмылка, ленивая и наглая, растянулась на его лице. Чан почувствовал, как в животе стекает капелька отчаяния, прорываясь через возбуждение, наполнявшее его легкие, словно кислород. Хёнджин притянул Феликса ближе к себе, использовал руку, которой не держал его за талию, чтобы обхватить Феликса за шею. Феликс поднял на него взгляд и в следующую же секунду, Хёнджин склонил голову и поцеловал Феликса — поцелуй поймал губы Феликса приоткрытыми — и Чан втянул в себя воздух так резко, что почти ахнул вслух. Если он не мог отвести глаз до этого, то теперь это было невозможно. Он мог лишь смотреть, беспомощно, как Феликс в один миг растаял, обмяк в руках Хёнджина, открывая рот в поцелуй. Хёнджин склонился ближе, целуя его настойчивее; его бедро все еще находилось между ногами Феликса. Каково это было бы, целовать Феликса, спрашивал себя Чан; мысли были густыми, словно сироп; Феликс склонил голову в поцелуй — его розовый язык мелькнул между губ, когда Хёнджин скользнул языком ему в рот. Он выглядел- покорным, словно готов был двигаться туда, куда хотел Хёнджин, чтобы Хёнджин целовал и трогал его так, как пожелает. Был ли он таким со всеми или только с Хёнджином? Был ли бы он таким с Чаном, таким покорным в его руках? Прекрати, сказал он себе, потому что он не мог узнать, каково это. Он не мог возложить это на Феликса. И он правда должен был отвернуться, должен был перестать смотреть. Но долгие, долгие несколько мгновений он не мог. Долгие несколько мгновений он позволил себе смотреть. Это было пыткой, но он мог ее вытерпеть. Сегодня, он хотел позволить себе это, самое меньшее, потому что он не мог иметь большего. —— Хёнджин, Минхо был уверен, заслуживал какую-нибудь награду за достижение уровня отвратительности, ранее неизвестного человеку. Он не смотрел на Хёнджина, который сейчас целовал Феликса; ему хватило одного короткого взгляда на то, как Хёнджин склонял голову Феликса к своим губам, и он решил, что этого более чем достаточно. Смотреть на Чана, сидевшего с открытой бутылкой виски перед собой, однако, было не лучше, потому что все его внимание было приковано к безумию, происходившему на танцполе, и Минхо- здесь не было никакого сомнения, думал Минхо, в чувствах Чана к Феликсу. Минхо никогда не видел на лице Чана подобного выражения. Так что, вместо того, чтобы смотреть на Чана, Минхо упер взгляд в стол, где стоял последний напиток Чонина, пустой. Чонин, обмякший на нем, был теплым, ощутимым весом. Минхо думал о том, чтобы толкнуть его, чтобы он сел прямо, но не смог заставить себя сделать это. Эгоистичный импульс, которым он уж точно не гордился, но которому поддался. Вся эта ночь и так была достаточно сложной. Честно, Минхо хотелось отпить немного от этого виски. Но была причина, по которой Минхо не пил. Он делал это пару раз, в старшей школе, в те редкие несколько моментов, когда посещал школу для таких же парней, как он, чьей судьбой было просто когда-нибудь снова оказаться в тюрьме для несовершеннолетних. Он нашел небольшую узкую аллею с другими парнями, и они вливали дешевое соджу в глотки, пока мир не становился размытым и ненастоящим. В каком-то смысле это было приятно. Но с ощущением реальности пропадал и его контроль над собой, и он не всегда мог вспомнить, что сделал, на следующее утро. В одну из таких ночей он избил одного из других парней за обидное замечание или действие, которое он не помнил. Он проснулся за решеткой с лицом, изрезанным разбитым краем бутылки, и другой парень был, как ему сказали, в еще худшем состоянии. Они закрыли его за это, и это стало последним разом, когда он пил. Чонин, неудивительно, не оказался ни жестоким, ни злым пьяным. Он был слишком хорошим для этого. Он был сонным пьяным, мило льнул к Минхо. В какой-то момент он взял руку Минхо со стола и принялся играться с его пальцами. Минхо не был до конца уверен, чего он хотел, но судя по всему, ему хотелось лишь раздвигать пальцы Минхо медленными, осторожными движениями и переворачивать его ладонь туда-сюда. Один раз он положил большой палец в центр его ладони и вжал его в плоть. Минхо пришлось подавить мурашки, которые это движение почти вызвало в нем. Прикосновения всегда значили для него- боль. Никто не касался его в тюрьме, если не хотел причинить ему боль: и охранники, и другие заключенные. Он с ранних лет научился не подпускать людей к себе достаточно близко, чтобы коснуться его, а члены его команды научились не пытаться притронуться к нему. Даже Чонин, который мог сесть на ноги Минхо, если он занимал слишком много места на диване или подтолкнуть его в плечо, обычно старался не касаться кожей к коже. Обычно. Он трогал Минхо все чаще и чаще в последнее время, легко и мимолетно, словно пролетавшая мимо бабочка. Минхо хотел бы, чтобы он этого не делал. Всякий раз, как это случалось, вместо желания отстраниться внутри Минхо росло темное, инстинктивное влечение. Оно было шокирующе сильно. Он никогда не желал чьего-то касания так, как желал чонинова. Даже когда он приходил сюда, или в другие клубы, чтобы найти кого-нибудь и пойти с ними домой, он предпочитал прижимать их запястья к матрасу, чем позволять касаться себя. Минхо сжал зубы. Это было мерзко с его стороны, наслаждаться касаниями рук Чонина, когда сам Чонин не знал, каким образом Минхо его хотел. И поэтому для него было важно продолжать отстраняться. Но он не отстранился, когда Чонин взял его руку со стола сегодня. Он сказал себе — это потому что Чонин пьян, что значило, если он будет с ним груб, Чонин, скорее всего, расстроится. Можно позволить ему то, чего он хочет. До какого-то момента. Чонин все еще игрался с его рукой, двигая ее вверх и вниз за запястье. — Минхо-хён, — пробормотал он, прямо перед тем, как переплести свои пальцы с пальцами Минхо и почти сжать. Этого Минхо не мог позволить. Он вытянул пальцы, осторожно разделил их руки и почти отстранил свою, только вот Чонин схватил ее и продолжил нежно махать ей. Минхо вздохнул. — Малыш, — тихо сказал он. — Веселишься? — Ага, — сказал Чонин. В его тоне было что-то почти что грубое. Минхо спрятал улыбку, удачно, потому что когда он поднял взгляд, Чан слегка хмуро смотрел на Чонина. — Вау, он очень пьяный, — сказал он, будто только сейчас, блять, заметил. Вот, что красивое лицо делает с человеком, подумал Минхо с большим презрением к самому себе. — Почему ты позволил ему так напиться? — Я не позволял, — рявкнул Минхо, думая обо всех стаканах воды, которые заставил Чонина выпить за ночь. — Может быть, скажи своему персоналу не делать такие крепкие напитки в следующий раз. — Сколько он выпил? — Немного, — ответил Минхо, теперь более сухо. — Он быстро напился, я не знаю, что ты хочешь, чтобы я с этим сделал. Чан вздохнул, а потом перегнулся через стол, чтобы помахать рукой перед лицом Чонина. Чонин поднял взгляд и улыбнулся, ярко и искренне, словно был очень рад видеть Чана. Чан улыбнулся в ответ и позволил Чонину схватить себя за запястье тоже, той рукой, которой он не держался за Минхо. — Хён, — сказал Чонин. — Привет, — все еще улыбаясь, сказал Чан, пока его руку нежно трясли. — Чонин-а, хочешь пойти домой? Ты готов пойти домой? Выглядишь сонным. — М-м, — произнес Чонин, еще больше обмякая на Минхо. Он был таким теплым. Голая кожа его руки прижималась к Минхо, слегка влажная от пота, но далеко не самое неприятное, что он мог представить. Он хотел, чтобы на нем было что-то с длинными рукавами, несмотря на то что это было бы адом в душной атмосфере клуба. Но по крайней мере, он не знал бы, как ощущалась гладкость кожи Чонина. — Я хочу домой, да. — Хорошо, — сказал Чан, безнадежно переполненный нежностью. — Но можно Минхо-хён меня отвезет? — спросил Чонин, немного выпрямляясь, склоняя голову в направлении Минхо с умоляющим выражением лица, широко раскрыв глаза. Минхо не нужен был этот взгляд, не нужно было даже того, как смотрел на него Чан, будто думая, что для него будет сложностью отвезти пьяную задницу Чонина домой. Если Чонин хотел уйти, тогда для Минхо не было больше никаких причин быть в этом идиотском клубе, и он был так пиздецки готов тоже оказаться дома, запереться в своей спальне, где не было никакой громкой музыки, никакой пульсации под ногами. Он не ненавидел это место, как мог ненавидеть другие клубы, но он давно, давно перешел свой предел. — Я отвезу его, — сказал он, прежде чем Чан мог спросить. — Мне надоело быть здесь. Чан благодарно посмотрел на него. — Спасибо, — сказал он. — Я не знаю, как долго мы еще будем здесь. Чонин, иди с Минхо, хорошо? Выпей еще воды, когда окажешься дома. — Я пил, — произнес Чонин с такой твердостью, когда Минхо помог ему подняться на ноги и выйти из кабинки, по пути забирая свою куртку, — столько гребаной воды. — И ты будешь рад этому утром, — сказал ему Чан. Было легко понять, что Чонин был пьян, потому что тон голоса, которым ответил ему Чан, обычно заставил бы его особенно сильно закатить глаза. Теперь же Чонин лишь просиял и сказал “хорошо, хён!” Он правда был таким хорошим, подумал Минхо, поднимая его на ноги. Каким он был чистым, чтобы быть вот таким пьяным, счастливым, и милым, и улыбчивым, не желающим ничего, кроме того, чтобы играться с чьей-то рукой, сидя за столом. Какой контраст с Минхо, злым и жестоким. Он множество раз слышал, что алкоголь раскрывал истинную сущность человека, и это лишь доказывало ему эти слова. — Пока, хён! — Чонин махал рукой Чану, пока Минхо вел его прочь от стола. Чан махал в ответ, и выглядел он так, будто был на грани смеха. Минхо надеялся, что он правда скажет работникам бара никогда больше не делать Чонину такие крепкие коктейти, или Минхо придется сделать это самому, и им не понравится слышать это от него. В клубе теперь было людно, слишком людно, чтобы было комфортно. У них заняло долгие несколько минут, чтобы дойти до главных дверей, Минхо пришлось пройти через пьяных танцоров на пути к лифтам. Он изо всех сил старался не пихать людей в стороны, сдерживать свою силу, и, должно быть, ему это почти удалось, потому что по пути никто не разозлился, и вскоре они оказались в вестибюле, где было гораздо более пусто; только несколько человек столпились внутри, ожидая выхода или пока их друзей впустят. Музыка здесь была приглушенной, и это было- облегчением. За дверями будет еще лучше. — А, — сказал Чонин, вдруг останавливаясь, и глядя через плечо на дверь, через которую они только что прошли. — Я не попрощался с остальными. Минхо слегка прорычал. Это вышло тихо, но по-видимости, достаточно, чтобы Чонин услышал, потому что его голова резко повернулась в его направлении, а глаза расширились. — Чонин, — произнес Минхо так терпеливо, как только мог. — Неважно, что ты не попрощался. Пошли, пока я не закинул тебя на плечо. От этого Чонин хихикнул. — Это будет весело, — сказал он, и это было абсолютным гребаным идиотизмом, но он снова пошел, позволил Минхо отвести себя к двери, где вышибала бросил на них обеспокоенный взгляд, явно узнав их, и они вышли на улицу. Здесь было больше людей; они вытекали на улицы из разнообразных клубов и баров, располагавшихся на ней. Воздух шумел звуками разговоров, криков, смеха, но все это Минхо мог просто отодвинуть на задворки сознания, заставить раствориться в общем шуме города. Здесь было ничуть не шумнее, чем в тюрьме, особенно ночью. Все еще доносились слабые звуки музыки, перемешивавшиеся и становившиеся неразборчивыми. Воздух стал куда холоднее, чем когда они вошли сюда. Он увидел, как это ощущение ударило Чонина словно пощечиной; он произнес: — О-о-о, — а потом чуть не запнулся о собственные ноги. Минхо поймал его, удержал на ногах, обхватив рукой вокруг тела, прямо под грудной клеткой. Недостаточно низко, чтобы считать, что вокруг талии. Один из ремешков этой ужасной портупеи врезался в руку. Он повел Чонина в направлении, куда им нужно было идти, и отпустил его, но холод, свежий воздух, казалось, сделали Чонина еще пьянее. Он видел, как раньше это происходило с Хёнджином. Внутри он твердо стоял на ногах и становился в разы пьянее, когда выходил на улицу, настолько, что той ночью Чану пришлось нести его домой на спине. Минхо не хотел, чтобы ему пришлось делать это с Чонином. Только вот Чонин, за исключением нескольких запинок, держался прямо. Они добрались до конца улицы, где звуки ночной жизни наконец начали смолкать, прежде чем он схватил Минхо за руку, подтянул ее к своей груди и прижался к Минхо настолько крепко, что Минхо это удивило. Одним дело было, когда теплый, ощутимый Чонин опирался на него в той кабинке, и совершенно другое, когда он льнул к нему сейчас. Он почти оттолкнул Чонина от неожиданности. — Хён, — сказал Чонин; в голосе его слышалось, как он дует губы, — холодно. — Да, — ответил Минхо, отчаянно стараясь не думать о том, как это ощущалось: руки Чонина, сжимающие его предплечье, голова Чонина, лежащая на его плече. — Вот что получаешь, когда выходишь одетым вот так. — А-а, но выглядит хорошо, — произнес Чонин, идя будто бы на автопилоте, или просто доверяя, что Минхо доведет их туда, куда нужно. Как просто кому-то было бы воспользоваться им, таким доверчивым к другим людям. Как Чан смог воспитать такого мальчика в таком мире? — Я ведь хорошо выгляжу? Хён? Минхо не ответил на это. После короткого молчания Чонин вздохнул. — Я просто хотел выглядеть хорошо, как Хёнджин-хён всегда выглядит хорошо, — сказал он, тише. — Но я не знал, что от этого будет холодно. Минхо остановился посреди тротуара, мягко заставив Чонина остановиться тоже. У него было много мыслей насчет последней фразы — хорошо, как Хёнджин? В этом не было необходимости, этот наряд был достаточно плох. Минхо почти отправил его переодеваться, когда увидел его, и только понимание, что он мерзко переступит его границы, остановило его. Чонин мог носить все, что захочет, выглядеть, как захочет, и Минхо не может ничего ему сказать, но- он знал, когда увидел Чонина в гостиной, что что-то, подобное произошедшему ранее, может случиться. Какой-то идиот пытался флиртовать с ним, пытался познакомиться с ним. Минхо это раздражало еще до того, как они вышли из дома. Он стянул с себя куртку, а потом схватил руку Чонина и запихнул ее в рукав. Чонин не сразу осознал, что происходит; к тому моменту, когда ему это удалось, его рука была в рукаве, а Минхо держал куртку, чтобы надеть рукав на другую. — Хён! — сказал он. — Ты сказал, что замерз, — ответил Минхо, когда Чонин попытался сбежать, и тот притянул его обратно так мягко, как только мог. — Что, ты так не требовал мою куртку? — Но хён, — запротестовал Чонин, когда Минхо просунул его руку во второй рукав, — ты же замерзнешь. — Не в первый раз, — сухо произнес Минхо. Он отошел назад и обнаружил, что Чонин- почти дул губы, очевидно и искренне расстроенный. Минхо почувствовал короткую искру паники, испугавшись, что был слишком грубым в своих попытках надеть на Чонина свою куртку. — Что? — спросил он. — Я сделал тебе больно? Чонин покачал головой, все еще готовый расплакаться, и снова схватил Минхо под руку. Минхо вздохнул, сдерживая желание пропустить пальцы в чониновы волосы. Он повернул их в направлении дома и продолжил идти. Чонин все еще запинался, но, по крайней мере, больше так не дрожал. — Хён, — произнес Чонин, долгую минуту ходьбы в тишине спустя. — Я очень ненавижу то, что ты был в тюрьме. Минхо не стал реагировать на это. Он продолжал обращать все внимание на то, чтобы Чонин ставил одну ногу за другой, на ощущение холодного воздуха в легких, слегка жгучего после тепла воздуха в клубе. Для членов других банд не было чем-то необычным проводить срок за решеткой, иметь уголовное прошлое, даже если это и вызывало проблемы. Но он был единственным в их команде, единственным- достаточно опасным, чтобы это было оправдано. Конечно, Чонин это ненавидел. — Я тоже не особо этому рад, малыш, — пробормотал он, когда они завернули за угол улицы. — Просто это не честно, — проговорил Чонин, теперь немного хлюпая носом, словно готовый заплакать. — Тебе пришлось быть в тюрьме, где тебе было холодно, и я уверен, что еда была невкусной, и все наверняка были к тебе злыми. Это не честно. Мне это не нравится. На этот раз Минхо чуть не запнулся о свои ноги. Каким маленьким наивным дураком был Чонин, отчаянно подумал он, практически таща его домой. Такой милый, этот мальчик, забравшийся Минхо под кожу, пока любовь Минхо к нему стало нельзя больше отделить от владельца, не убив его. Он был расстроен, что Минхо сидел в тюрьме не потому что это было знаком того, что Минхо был жестоким и опасным, но потому что он знал, что Минхо там было холодно. Он не мог придумать, что ему сказать. Еда была отстойной, и он был уверен, что все время кто-нибудь — или работники кухни, или охранники, которые носили ее ему в его долгие сроки в одиночке — плевали туда или как-то иначе портили ее. Там было холодно зимой и жарко летом, а время тянулось неопределенно, медленно. И слово “злой” даже близко не описывало то, как к нему там относились. Когда он не ответил Чонин спросил, совершенно печально: — Охранники тебя когда-нибудь били? Конечно, да. Не один раз ему ломали ребра. Он думал о том, чтобы сказать этом, рассказать Чонину неприукрашенную правду, и почти побледнел. Даже приукрашенная, правда была бы перебором, расстроила бы Чонина. Он смотрел на Минхо большими, влажными глазами и выглядел особенно грустным. В нем было столько сопереживания, что Минхо никогда не мог это осознать; иногда ему казалось, что у него самого вовсе нет никакой эмпатии. — Нет, — сказал Минхо. — Все вели себя очень хорошо. Это оказалось неправильным ответом. — Ты меня обманываешь! — вскричал Чонин; вышел почти что визг. Минхо подумал о том, чтобы попросить его притихнуть, но, честно, это было- очаровательно. Все, что делал Чонин, было очаровательно. Минхо полностью осознавал, что другой человек показался бы ему невыносимым сейчас но Чонин- ну. Дело, скорее всего, было в нем, а не в чем-то еще. — Ты, — сказал он Чонину, — такой пиздецки пьяный, малыш. — Да! — ответил Чонин, снова почти взвизгнул, а потом, гораздо тише, добавил: — Нет? Может быть, да. О — он подтянул ворот куртки Минхо к носу, все еще сжимая другой рукой предплечье Минхо. — О, эта куртка пахнет тобой. Он ссутулился, чтобы глубже зарыться носом в куртку. — Это хорошо или плохо? — спросил Минхо, глядя на него. — Да-а-а-а, — протянул Чонин. Он поднял ворот так высоко, что все его лицо почти скрывалось в нем; выглядывали лишь его глаза, яркие в свете фонарей вдоль их пути. Даже с Чонином, Минхо не привык считать кого-то милым, но теперь он чувствовал это умиление. Маленький кролик, даже не осознававший, что идет рука об руку с волком. — Это не ответ, малыш, — произнес Минхо. Чонин не ответил. Он лишь ссутулился ближе к Минхо, продолжая идти, шаг за шагом. Несмотря на то, как много времени он провел, проделывая один и тот же путь от клуба и обратно, Чонин не помнил его, потому что все продолжал пытаться свернуть не на ту улицу или повернуть налево тогда, когда нужно было идти направо. Будь это кто-то другой, Минхо уже вышел бы из себя, или оставил бы его на улице. Но это был Чонин, и он просто продолжал направлять его в нужную сторону, пока они не добрались до дома. Минхо ввел код от двери и придержал ее, чтобы впустить Чонина внутрь. В коридоре было темно и куда холоднее, чем на улице. Минхо теперь тоже чувствовал это; его руки покрылись мурашками. Чонин поплелся к лестнице, шумя настолько, что Минхо был удивлен, что Сынмин не вышел посмотреть, не привел ли Минхо толпу бунтующих слонов с собой. Однако Сынмин не выглянул, и Чонин остановился у начала лестницы и произнес: — Хм-м. — Хм-м? — переспросил Минхо, беря Чонина под локоть и помогая ему подняться на первую ступеньку. — Обычно они не волнистые, — проговорил Чонин, начиная очень осторожно взбираться по лестнице, все еще так близко к Минхо, что тому было тоже сложно идти. — Да ведь? Я, кажется, не помню, чтобы лестницы были волнистыми. — Это потому что они не волнистые, — ответил Минхо. — Ты просто пьяный. Подниматься по лестнице было не проще, чем идти по улице, несмотря на то, что здесь Чонину было некуда идти. Алкоголь, по-видимости, сломал Чонину восприятие пространства, так что он поднимал ногу и ставил ее на то же место, так что совершенно не продвигался. Минхо держал его прямо, разрываясь между усталым раздражением и насмешливой нежностью, которые были так противоположны друг другу и все же идеально сливались внутри него. Он устал. Сейчас было гораздо позднее, чем он обычно ложился спать. — Отстой, — проворчал Чонин. — Ненавижу лестницы. Я люблю тебя, подумал Минхо и почти что сбросил себя вниз с этой самой лестницы головой вперед. Им потребовалось десять минут, чтобы добраться до второго этажа, и тогда Чонин осознал, где он находятся, и что они находятся перед спальней Минхо. — О! — произнес он радостно и завалился набок; Минхо потянул его обратно. — Неважно, хён, я могу просто поспать у тебя сегодня. — Абсолютно, блять, нет, — сказал Минхо, который, помимо всех остальных причин, по которым это было ужасной идеей, не хотел объяснять это решение Чану следующим утром. — Пошли, маленький наглец. Он перекинул руку Чонина, за которую держал его, через плечо, потом сделал то же самое с другой. Чонин издал запоздалый удивленный звук, когда Минхо закинул его на спину, держа под коленями. Это, он знал, не будет легче, потому что Чонин, хотя и худой, был высоким и не таким уж и легким, но так все явно будет быстрее. — Хён! — вскрикнул Чонин, так же, как на улице раньше, а потом тут же обмяк на спине Минхо, словно кукла, которой перерезали ниточки. Это значительно увеличило его вес, и Минхо пришлось стиснуть зубы, продолжая взбираться по лестнице. Сначала мимо третьего этажа, где Чонин попытался сказать Минхо, что им стоит поиграть в видеоигры вместе, а потом в квартиру, где Минхо опустил Чонина на пол, чтобы ввести код для двери. — Окей, — сказал он, когда они вошли в тишину квартиры, даже не пытаясь приглушать голос. Если он разбудил Чанбина, то может быть, Чанбин выйдет и заберет у него этот беспорядок. — Пора спать. — Я хочу писать, — грустно произнес Чонин. — Тогда, блять, иди, — сказал Минхо. — И почисти зубы, Христа ради. Чонин хихикнул и поплелся по коридору в уборную. Минхо не двигался, пока не услышал щелчок закрывающейся двери, после которого он пошел в кухню и стоял там долгое, неопределенное количество времени уперевшись руками в раковину и уставившись на свое искаженное отражение в ее дне. Он сфокусировался на своем дыхании, на ровных вдохах и выдохах, пока ощущение тепла чонинова тела на его спине не стало исчезать. Он не двигался, пока не услышал звук смыва туалета. Тогда он нашел в шкафчике стакан, наполнил его водой и взял с собой в комнату Чонина. Он был здесь не впервые, хотя и оказывался здесь нечасто. По правде говоря, он старался не заходить в квартиру, если он не готовил или не ел, потому что часто у него возникало ощущение, что он делает всем остальным некомфортно. Если когда-нибудь он и умел вести разговоры, этот навык выбили из него в тюрьме, и он иногда замечал, что люди никогда не могут понять, говорит он серьезно или шутит. Объяснять это каждый раз казалось слишком изматывающим. Комната Чонина была выкрашена в бледно-серый цвет, а мебель из светлого дерева давала ощущение- воздушного, открытого пространства. Его одеяло было грифельно-серого цвета, компьютерное кресло — черного, а на полу был черный ковер из пушистого материала, который, почему-то, подходил Чонину. В комнате был беспорядок, такой, которым Минхо заслужил бы избиение от своего отца, когда был маленьким: одежда на полу, несколько пустых стаканов на столе рядом с древним ноутбуком и еще один — на прикроватном столике. — Ты что, копишь тут чертовы вещи, — пробормотал Минхо себе под нос, заменяя стакан на прикроватном столике тем, который принес с собой, и ставя старый к кладбищу на столе. Gameboy Чонина стоял на зарядке, светясь маленьким зеленым огоньком. — Хён, — раздалось позади него совершенно несчастным тоном, — поможешь мне с этим? Он обернулся, чтобы увидеть Чонина, стоящего в дверном проеме и пытающегося выбраться из ебаной портупеи. Когда он понял, что Минхо на него смотрит, он опустил руки и взглянул на него с щенячьими глазами. Минхо вздохнул. — Иди сюда, малыш, — сказал он, и Чонин подошел к нему, снова немного запинаясь о свои ноги. Спасало то, что Чонин стоял относительно смирно, пока Минхо возился с пряжками портупеи, хотя когда Минхо притянул его к себе, он продолжал хихикать, что по-своему сводило с ума. Когда Минхо удалось расстегнуть ремешок, от спустил лямки с плеч Чонина и выбросил все это хитроумное приспособление в небольшую мусорку Чонина. — Это Хёнджин-хёна, — запротестовал Чонин, слегка хмуря брови. Минхо положил руку на грудь Чонина и твердо толкнул его. Чонин, запинаясь, упал на кровать согнув ноги в коленях и оставаясь стопами на полу. Он снова захихикал, как только оказался на матрасе, совершенно забыв о дурацкой портупее. Он обязательно поговорит с Хёнджином, мрачно подумал Минхо. Как черепашка, перевернутая на спину, Чонин немного покачался и неуверенно сел. — Хён! — плаксиво протянул он. — Я не устал. Минхо схватил стакан с прикроватного столика и протянул его Чонину. — Заткнись, — сказал он. — Пей. Чонин уставился на стакан в своих руках так, словно это был неизвестный странный объект, медленно моргая. Минхо закатил глаза и опустился на колени у ног Чонина, начиная развязывать шнурки на его ботинке. Он слышал как Чонин над ним пьет воду, но не собирался поднимать голову, чтобы проверить. Только не в этом положении. Он стянул с ноги Чонина первый ботинок, и как только его стопа оказалась свободна, Чонин покрутил ей, растягиваясь, и пошевелил пальцами в носке. Это было мило, и Минхо бесило, что он так думал. Чонин сегодня вел себя совершенно нагло, настолько, что Минхо мог бы подумать, что он делает это намеренно. Но он знал, что это лишь его собственные проекции. Когда он снял второй ботинок, он осторожно поставил их в сторону и поднялся на ноги. Чонин протянул ему стакан, пустой, за исключением пары капель. — Мне снова захочется в туалет через пару часов, — простонал Чонин. — Ты скажешь мне спасибо, когда завтра у тебя не будет похмелья, — просто сказал Минхо забирая у него стакан и ставя его на стол. Он нагнулся, взял Чонина под коленями, поднял и толкнул, затаскивая Чонина на кровать. Тот взвизгнул и засмеялся, румяный от алкоголя. Минхо стиснул зубы. — Спи, ужас моей жизни. — Я не устал, — повторил Чонин, выпячивая нижнюю губу. Но он не попытался сесть, лишь обмяк на матрасе. Минхо было абсолютно плевать, устал Чонин или нет. Он был готов оставить свою роль няньки. Сегодняшний вечер был ужасен. Чонин пах вишнями. Его волосы были разбросаны по подушке, глаза полуприкрыты, несмотря на все его заявления, что он не устал. С внутренней стороны его губ были алые следы. Минхо хотелось провести по ним языком, ощутить эту сладость. Он ненавидел себя. Чонин шлепнул рукой по поясу своих джинс, ковыряя пуговицу. — Они узкие, — пробормотал он, оттягивая замочек вниз. Минхо сдержал рык, хватаясь за пояс джинс Чонина и стягивая их. Это был не деним — какая-то тянущаяся ткань, сделанная под деним, и Минхо пришлось с силой потянуть за них и сдернуть их с лодыжек Чонина. Под ними на Чонине были совершенно безопасные простые боксеры, что было единственным моментом милосердия, которое сегодня проявила к нему Вселенная. Он бросил джинсы в корзину для белья, которая была просто небольшим пространством на полу, пока Чонин пытался залезть под одеяло, явно счастливый, что его освободили. Минхо нашел край одеяла и сумел вытянуть его из-под Чонина, чтобы тот смог накрыть одеялом свои худые ноги. — Хён, — пробормотал Чонин, пока Минхо крепко укутывал его одеялом. Минхо подумал, что Чонин снова примется спорить, но если это и было его намерением, его прервал широкий зевок. — О, — сказал Чонин, клацнув зубами. — Лежать приятно. Минхо уже склонялся над ним, потому что расправлял одеяло: он опирался рукой рядом с головой Чонина и стоял одним коленом на кровати. Он позволил себе замереть на мгновение, чтобы полюбоваться взглядом Чонина, затуманенным алкоголем. Его переносица розовела, его подводка смазалась на его нижние веки. Он был милым, он был- прекрасен. И он был счастлив, и в безопасности. Минхо улыбнулся, совсем слабо, позволил слабому призраку счастья показаться на своем лице. — М-м, — протянул Чонин, медленно моргая. — Спасибо, что позаботился обо мне сегодня, хён, — тихо сказал он. Минхо поднял бровь. — У меня был выбор? — с нежной насмешкой спросил он. Он попытался отстраниться, но Чонин поднял руку, и Минхо вдруг почувствовал нежное касание на своей щеке. Он застыл. Это был лишь кончик пальца, проходившийся по острой линии скулы Минхо, скользящий в углубления его шрамов, потом над глазом и над бровью. Вниз по переносице. Изучающее касание — словно Чонин исследовал им что-то, читая по тому, как загорались нервные окончания Минхо. Минхо не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то касался его лица. Только не так. Нежно. Его много били, кулаки сталкивались с его скулами, с его носом. Заставляя губы рваться о зубы. Его плоть поддавалась острым краям битого стекла. Он думал, что, должно быть, так нежно его касались еще в детстве. Может быть, это была его мать, все эти годы назад. Чонин провел рукой по лицу Минхо, обнимая всю его исполосанную шрамами щеку ладонью. Его кожа была такой теплой. — Я так хочу, чтобы ты позволил всем остальным увидеть, какой ты хороший, — прошептал Чонин. Все следы смеха пропали с его лица. Хороший. Никто никогда не называл его так. Чаще он был безнадежным. Пропащим случаем. Они говорили это, когда в первый раз бросили его в тюрьму для несовершеннолетних с таким смирением, которое подразумевало, что они никогда не верили, что все могло сложиться по-другому. И с тех пор это было все, чем он был. Безнадежный. Бесполезный. Жестокий. Здесь он нашел себе укрытие, маленький уголок мира, где части его оказались полезными. По сравнению с тем, что было там, где общество обычно избегало их. Но это не означало, что Минхо не был безнадежен или склонен к насилию. Это не означало, что в нем было что-то стоящее любви. И он определенно не заслуживал того, как Чонин смотрел на него прямо сейчас. У Минхо немного сбилось дыхание. Он схватил запястье Чонина, может быть, немного слишком сильно, почувствовал, как сухожилия ходят под его пальцами. Он положил руку Чонина на кровать и отпустил так быстро, как только мог. — Малыш, — прохрипел он. — Я ебаный ублюдок, а теперь ложись спать. Он отстранился и встал на ноги, и Чонин смотрел на него глазами, которые были далеко не такими затуманенными, как Минхо хотелось бы. —— Когда Феликс отстранился от губ Хёнджина, он немного смеялся. Рука Хёнджина все еще держала его за талию, слишком теплая даже без пиджака, но на удивление успокаивающая. Хёнджин улыбался ему, и в уголках его глаз появлялись морщинки от того, как широко эта улыбка растягивалась на его лице. Его губы были алыми, немного опухшими, и даже Феликсу показалось, что на Хёнджине это выглядело непристойно. Феликс улыбнулся ему в ответ; алкоголь, яркий и шипучий, струился по венам. — Это весело, — сказал он; руки его все еще расслабленно висели на плечах Хёнджина. Интересно, как сейчас выглядели его губы. Он никогда не целовался ни с кем так долго; по правде говоря, он почти ни с кем не целовался. Его опыт тяготел к другим направлениям исследования. — Рад что смог показать тебе, как хорошо провести время, детка, — сказал Хёнджин дразняще, и его голос был более игривым, чем обычно. За ночь он выпил больше, чем Феликс, и это сделало его- расслабленным, наверное, по крайней мере сейчас, после того, как он провел неопределенное время целуя Феликса. Феликс правда не знал, сколько времени они целовались — в этом было что-то совершенно неторопливое, без нужды делать что-то большее, кроме простых поцелуев. Он задумывался: делал ли Хёнджин подобное часто, приходил в клуб и находил себе кого-нибудь, какого-нибудь милого мальчика, чтобы поцеловаться? Но Феликс едва ли успел задать этот вопрос в своей голове, прежде чем отмахнулся от него. Он знал, что это было не так, и ему не нужно было это говорить. Даже здесь, окруженный людьми, Хёнджин источал энергию, не дававшую другим подойти слишком быстро. Те, кто приближались к нему, думал Феликс, должны были быть особенно храбрыми. Храбрыми или, возможно, просто глупыми. Феликс видел, что может сделать Хёнджин своими словами, если не так к нему подойти. Феликс же никогда не делал ничего подобного. У него никогда не было человека, с которым он мог бы сделать это — никогда не было друзей. Потому что вот что это было. Весельем между друзьями, без всяких ожиданий или чего-то большего. Когда он рисковал и приходил в клубы, он был так осторожен, быстро находил себе кого-нибудь, чтобы удовлетворить желание внутри как можно скорее. Он никогда не приходил в такие места веселиться, ему всегда было не с кем веселиться. Он был так счастлив, что Хёнджин был здесь с ним сейчас. — Мне нужен перерыв, — сказал он, соскальзывая руками с плеч Хёнджина, но не отпуская. — Может, выпить. — А, да, — сказал Хёнджин, но не отпустил. В его глазах было что-то, от чего Феликс напрягся от предвкушения. — Чан-хён здесь уже долго сидит. Феликс с ужасом посмотрел на него, на долгое мгновение не в силах произнести ни слова. — Хёнджин! — произнес он, почти взвизгнул, но надеялся, что сквозь музыку это не будет слышно никому, кроме Хёнджина. Он повернулся в руках Хёнджина, почти прищуриваясь, чтобы посмотреть в кабинку. Минхо и Чонина там больше не было, но был Чан, сидевший внутри кабинки, подперев подбородок рукой и поставив локоть на стол, и наблюдавший за ними. На мгновение их взгляды встретились. Жар, прошедший сквозь Феликса, он знал, не был целиком связан с ним самим. Этот жар читался во взгляде Чана даже на расстоянии. Его пробрала дрожь, и ему пришлось отвести глаза; он был до невозможности смущен этим взглядом. Он краснел, он знал, яростно алел, потому что его так поймали. В своих мыслях он прокручивал то, как он таял, прижимаясь к Хёнджину, и стыд, охвативший его, заставил его хотеть закричать в подушку, если бы он мог ее найти. Если нет, то подошло бы и плечо Хёнджина. Феликсу хотелось его укусить. Но теперь, когда он увидел, как Чан смотрел на них, смотрел на него, он не мог больше это игнорировать. Тяжесть этого взгляда была почти физической, колола его между лопаток. Вдруг полупрозрачная ткань его блузки, раньше не казавшаяся проблемой, теперь казалась слишком обнажающей. Несмотря на шрамы на своей спине он никогда не чувствовал нужды прятать свое тело, но это было- слишком откровенно, быть одетым вот так, знать, что Чан смотрит на него. — Он смотрит на тебя, — сказал Хёнджин. Он звучал таким довольным собой. — Я знал, что одеть тебя так — это хорошая идея. За неимением лучшего, Феликс ударил его в бок. Хёнджин вскрикнул, так громко, что на них оглянулись пара людей, а потом отпустил Феликса, скользнув рукой по его талии, и отошел назад. — Возьми себе коктейль, — сказал он. — Может, спроси хёна, не хочет ли он потанцевать. — Поешь грязи, — сказал ему Феликс и ушел, пока Хёнджин хохотал над ним. Он все еще краснел, он знал, слова Хёнджина разносились туда-сюда по его глупому черепу — он хотел, вот что было проблемой, он хотел спросить у Чана, не хочет ли он потанцевать, потанцевать с ним так, как танцевал с ним Хёнджин, достаточно близко, чтобы он мог ощутить липкость его пота. Он хотел, чтобы это чанова рука обхватывала его за талию, чанова ладонь лежала меж его лопаток, чановы губы- Нет, сказал он себе, изо всех сил цепляясь за весь самоконтроль, что у него был. Нельзя. Но Чан все еще смотрел на него, когда он подошел к столу, хотя он уже выпрямился, больше не подпирал голову рукой. На нем была та же белая рубашка что и днем, но теперь рукава были закатаны выше локтей, и татуировки на его руках были видны. В мерцающих огнях клуба, загорающихся ярче и тускнеющих, эти татуировки выглядели почти что живыми, словно были чем-то, лежащим под его кожей, а не нанесенным на нее. Верхняя пуговица его рубашки была расстегнута, открывая неглубокую впадинку у него на шее, слегка блестевшую от пота из-за температуры в клубе. Его волосы, которые утром были уложены прямо, начинали виться. Феликс заставил себя подойти к столу естественно, но позволил себе улыбку, приближаясь, отчаянно желая нормальности. — Привет, — сказал он. Чан улыбнулся в ответ, но это не сломало напряженного выражения его лица. Казалось, она сделала его хуже. Феликсу хотелось бы, чтобы Чан перестал смотреть на него так, потому что он был способен сделать что-то, что не смог бы забрать назад. Это посчитали бы непристойностью, если бы он забрался под стол в кабинке и сделал бы то, что ему кричали сделать его инстинкты. — Привет, — ответил Чан. Его голос был- немного более низким, чем обычно, может, немного более хриплым. Может быть, Феликс все это представлял. Может, просто мечтал, только вот он этого не хотел. Он не мог этого хотеть. — Вы двое выглядите так, будто вам весело. — Мне весело, — сказал Феликс. Это было шокирующе: сказать что-то подобное, и это оказалось правдой. — Здесь очень здорово, хён. Тебе стоит гордиться. Что-то в искренности его голоса, казалось, затронуло Чана, и он моргнул, заливаясь румянцем. — А, — произнес он, потирая шею. — Да, я горжусь. Но всегда приятно услышать комплимент. — Конечно, это- заметно, что ты много сюда вложил. Это видно, — сказал Феликс. Места, в которых он бывал раньше, были неплохими, служили своей цели, но к этому месту было такое пристальное внимание, которого там просто не было. — Спасибо, что позволил мне прийти, — засмеялся он, внезапно. — И что позволил выпить бесплатно. — Я думаю, это место нравится тебе так сильно именно из-за бесплатных напитков, — со смешком проговорил Чан, и Феликс снова засмеялся. — Ну, и компания неплохая, — сказал Феликс, а потом поймал себя. Если на него надавят, он может сказать, что имел в виду Хёнджина, и в каком-то смысле так и было- но он смотрел Чану в лицо, когда сказал это, в его темные глаза, отражающие свет. И это должно было выйти игриво, но вышло как-то- слишком нежно, слишком реально. Улыбка Чана стала шире, и в глазах заплескалось тепло. — Я рад, что тебе весело, Ликс. Феликсу пришлось отвернуться; взгляд Чана был слишком. Он бросил взгляд на другую сторону кабинки и осознал, что куртка Минхо пропала, не только сам Минхо. Он думал что они просто ушли в уборную, но, судя по всему, нет. — Чонин и Минхо-хён ушли домой? — спросил он. — Ага, — сказал Чан. — Хотя я полагаю, что Минхо почти несет Чонина на себе. Он выпил лишнего. — А, ну это же обряд посвящения, — сказал Феликс; его улыбка стала расслабленнее. Он делал это раньше, в первые пару раз, как приходил в такие места, прежде чем узнал, что плохо переносил алкоголь. Он просыпался с невероятным похмельем и ничем, кроме размытых воспоминаний о прошлой ночи, ничем, кроме сбитых коленей и твердой уверенности, что что бы он ни сделал прошлой ночью, это была ужасная идея. По крайней мере, у Чонина не будет этой проблемы, если Минхо присматривает за ним. На столе была полупустая бутылка виски, которой до этого здесь не было, и он коснулся ее кончиками пальцев. — Это ты принес? Можно мне? — Конечно, — сказал Чан. — Вот, возьми мой стакан. Он подвинул пустой стакан к Феликсу, который взял его и налил немного виски. Свет был слишком приглушенным, чтобы он мог найти, откуда пил Чан, на стакане не осталось заметного следа. Беспокоиться об этом хоть как-то было по-детски, но он знал, что он наверняка оставит на стекле свой след: блеск был все еще липким на его губах, несмотря на поцелуи. Наверняка сейчас на нем уже был блеск Хёнджина. Чан мог бы приложиться своими губами к этому следу, если бы захотел. Он закрутил крышку на бутылке. Он пил это раньше, шот в каком-то другом клубе, и не мог сказать, что ему особенно понравилось, но ему нужно было что-то. Что-то, чтобы смочить пересохшее горло, чтобы приглушить возбуждение в крови. Это не сработало, потому что когда он поднял напиток ко рту, Чан все еще смотрел на него. Их взгляды встретились, и Феликс не смог отвести глаз. Он поднес стакан к губам, открыл рот, чтобы позволить алкоголю политься на язык. На лице Чана мелькнуло что-то — наверняка, желание, куда более ясная версия того взгляда, которым Чан смотрел на него уже несколько раз. Он смотрел так, когда Феликс демонстрировал свои ужасные навыки стрельбы, и когда Феликс был в его спальне, сидел на его кровати, и руки Чана, теплые и большие, обхватывали его руки. Феликс знал этот взгляд. Он не мог отрицать чанов интерес к себе, только не так. Казалось, Чан и не пытался его спрятать теперь, как явно пытался в последние пару недель. Его глаза, такие темные и прекрасные, заставляли Феликса чувствовать себя так, будто каждая клеточка его тела обращалась к нему; руки покрылись мурашками, несмотря на то, что пот на его лбу и на спине был еще влажным. Даже так, взгляд Чана был немного похож на поцелуи Хёнджина — не было никаких обязательств в том, как Чан смотрел на него, Феликс не обязан был отвечать. Чан просто смотрел на него, тепло и восхищенно, и Феликс мог делать с этим, что пожелает. То, чего он желал, было- невозможно. То, чего он желал, было бы катастрофой. Так что вместо этого он поставил стакан на стол, немного слишком твердо, чтобы удар был слышен сквозь музыку. — Мне нужно в уборную, — почти выпалил он. — Конечно, — сказал Чан, словно ничего не случилось. — Тебе туда, — он указал в направлении за спиной Феликса, влево. Феликс оглянулся туда, куда был направлен его палец, и не увидел ни знака, который означал бы, что там уборные, но не мог больше находиться здесь, рядом с Чаном, и его руками, и глазами, и кудрявыми волосами. Ему нужна была холодная вода. Он развернулся и вихрем сбежал. —— Хёнджин смотрел, как Феликс пьет из стакана, который Чан придвинул ему через стол, и они двое смотрели друг на друга так пристально, что его немного удивляло, что он не мог увидеть физические искры между ними. Внутри него было столько самодовольства, несмотря на то, что Феликс убежал бог знает куда, где, как он думал, если бы он достаточно быстро бежал, его чувства его не достанут. Но Хёнджин знал. Хёнджин наблюдал за ними все это время. Чан, который, как думал Хёнджин, умел держать непроницаемое лицо, был шокирующе открыт. Было понятно, что он просто не имел опыта в том, чтобы скрывать с лица эту эмоцию. Или, может быть, его влечение к Феликсу было таким сильным, что он просто не мог его скрыть. По правде говоря, долгое время Хёнджин думал, что Чана просто не интересовали подобные вещи. Когда другие уходили, чтобы найти кого-нибудь, это было очевидно, но Хёнджин ни разу не видел, чтобы это делал Чан — по крайней мере, не в последние пять лет, что он жил с ними. Может быть, Чан делал это чаще до того, как Хёнджин стал жить с ними, прежде чем ему пришлось кормить еще один голодный рот. Может быть, Чан просто делал это, когда Хёнджин не обращал внимания. Ему хотелось бы, чтобы Джисон так скрывался. В конце концов, Хёнджин был хорош в том, чтобы игнорировать вещи, которых он не видел. Он неторопливо подошел к столу, где Чан держал стакан, который поставил на стол Феликс, и вертел его в руках. Там, где были губы Феликса, был след от блеска для губ, но Чан не обращал на него никакого внимания. Он лишь поворачивал его по кругу, не отводя от него расфокусированного взгляда. — Хён, — сказал Хёнджин. Чан немного испугался, почти уронил стакан, но осторожно поставил его на стол. — Куда ушел Феликс? — В уборную, — сказал Чан. Он все еще звучал немного отстраненно. Потом он поднял глаза на Хёнджина, и вдруг его взгляд стал острым. — Ты одел его в свою блузку? Хёнджин сдержал желание захохотать. — Да, — сказал он. — Тебе нравится? Он очень хорошо выглядит. — Это довольно провокационно, — сказал Чан. Он явно пытался звучать сухо, но ему не удалось. В его голосе было что-то хриплое, что-то чуть глубже обычного. Хёнджин узнавал этот звук, но, к счастью, ему не было слишком дискомфортно слышать его от Чана. Хёнджин склонился ближе к нему, опираясь на чистое пространство на столе и ставя колено на диванчик, прижимая его к бедру Чана. Вот так, он был достаточно близко к Чану, чтобы, когда он говорил, ему не приходилось повышать голос, чтобы его было слышно. Вместо этого он мог говорить шепотом, выдыхая слова Чану на ухо. — Хён, он такой сладкий на вкус. Чан вздрогнул, поднял локоть и оттолкнул Хёнджина. Хёнджин не был к этому готов — он не был уверен, что Чан вообще когда-либо толкал его так, не был уверен, толкал ли Чан кого-нибудь из них так, инстинктивно и твердо — и на мгновение он поймал мысль ох, блять, я такой пьяный, почувствовал, как мир ускользает из равновесия, и чуть не упал с диванчика. Но не успел он это сделать, Чан схватил его за руку, рывком возвращая его на место. У Хёнджина на мгновение закружилась голова. — Ты такой мелкий говнюк сейчас, — сказал ему Чан. Он не выглядел злым, но точно не выглядел довольным. — Я всегда мелкий говнюк, — сказал Хёнджин. — Спроси Минхо-хёна, он тебе скажет. — Ну, обычно ты не такой говнюк, — ответил Чан. Он отпустил руку Хёнджина, теперь, когда Хёнджин поймал равновесие. — Хёнджин. Я знаю, что ты делаешь. Я вижу, что ты пытаешься сделать здесь, и это должно прекратиться. Я забочусь о Феликсе, и если я- это значило бы, что я воспользуюсь им. И он даже не смотрит на меня так, Хёнджин. Он не заинтересован. Ничего просто не будет. Хёнджин уставился на него. Долгие несколько секунд его мысли были заполнены только пульсирующей музыкой и мерцающими огнями, а потом он подумал, о, хён такой гребаный идиот. Странно, как это ни разу не всплыло за последние пять лет. Он видел это, что Чан говорил все эти слова для того, чтобы себя обмануть, как это постоянно делал это Хёнджин. Он не думал, искренне, что Феликсу он не нравился так, как Феликс нравился ему. — Хён, — сказал он. — Ты гребаный идиот. — Может быть, — устало проговорил Чан. Он потер лицо рукой. — Скорее всего. Но тебе нужно бросить это, Хёнджин, я серьезно. Он был серьезен, но серьезен был и Хёнджин, и из них двоих Хёнджин знал, что он был более упертым. Но сейчас Чан выглядел так, будто он не собирался слушать его доводы, и, кроме того, Хёнджин даже не говорил с Феликсом о его чувствах к Чану. Это было бы несправедливо: говорить Чану что-то, что он еще не подтвердил с самим Феликсом. Как же, блять, впустую все это было — одевать Феликса вот так, только чтобы Чан повел себя, как идиот. Он бросил взгляд на бутылку виски, но не переносил такое, так что просто пробормотал: — Я возьму чего-нибудь выпить. Чан отпустил его; Хёнджин знал, что он это сделает. Чан никогда не останавливал Хёнджина, когда тот хотел пойти куда-нибудь или что-то сделать. Хёнджин мог пересчитать на пальцах одной руки количество раз, когда Чан или Чанбин пытались физически его остановить. Так что он беспрепятственно прошел через клуб- беспрепятственно, кроме толп людей, никто из которых не заговорил с ним, хотя многие смотрели на него с восхищением. Регулярные посетители, несколько людей, которых он уже узнавал, знали, что нужно держаться от него подальше, обходить его стороной. Даже если бы никого из них не было там в тот раз, когда Минхо сломал кому-то руку за попытку прикоснуться к Хенджину, история, казалось, обошла всех. Но когда он приблизился к бару, он замер на месте. Джисон- все еще был там. Он все еще сидел у бара, подперев голову ладонью, ссутулив плечи так, словно был в минутах от того, чтобы просто лечь на стойку. Перед ним был пустой шот, но ничего больше, и работники бара, казалось, по большей части игнорировали его. Хёнджин не видел его с того момента, как повел Феликса танцевать. Он был уверен, что Джисон ушел с той девушкой. Он сделал еще пару шагов вперед, чтобы опереться о бар рядом с ним, в поле его зрения. На мгновение он задумался, не уснул ли Джисон, но нет, он не спал, его глаза были широко раскрыты. Он смотрел на Хёнджина в полнейшем молчании, и в его взгляде было такое выражение, как будто его облили краской для снятия лака. Хенджин никогда раньше не видел такого на лице Джисона. Он определенно никогда не смотрел на него так. Только в этот момент он осознал, что Джисон, когда он видел Хёнджина, всегда улыбался. Иронично, что он почувствовал, что скучает по этому сейчас, когда в прошлом ему часто не хотелось ничего сильнее, чем чтобы Джисон перестал обращать на него такое внимание. — Ты пьян, — сказал он, немного раздраженно. Обычно Джисон бы улыбнулся, или кивнул бы, или пошутил, но на этот раз он так не сделал. Он просто продолжал смотреть на Хёнджина тем ужасным взглядом, и Хёнджин осознал, что уже видел что-то подобное на лице Джисона раньше. Он узнал этот взгляд, он смотрел им, нечитаемым и пустым, когда встретил Феликса. Ему это интуитивно не нравилось, это вызывало у него желание наброситься на него со всем своим оружием, чтобы заставить Джисона перестать так на него смотреть. Джисон поерзал на месте, поднял голову с руки и сложил руки на барной стойке, не обращая внимания на то, что к этому часу ночи она была уже немного липкой. Мускулы его рук, в этой безрукавке, ужасающе ярко выделялись, и Хёнджин мог думать только об этой девушке, такой маленькой и милой, смеющейся, касаясь обнаженной кожи Джисона. Хёнджин никогда, никогда не мог узнать, каково это. — Я удивлен, что ты все еще здесь, — сказал он. — Разве тебе нечем заняться? У него вышел такой неприятный голос, что даже его самого это удивило. Он не хотел произносить это, не собирался выпускать свое оружие, хотя и хотел этого. Но эти руки, эти влажные от пота волосы, липнувшие ко лбу Джисона, эти блестящие, непроницаемые глаза- Хёнджин чувствовал, что немного сходит с ума. Но вопрос все равно был обоснованным. Джисону не нужно было быть здесь, сидеть у бара в одиночестве. Он ожидал, что Джисон будет в комнате какого-нибудь анонимного отеля, или, может быть, в квартире той девушки, трахая ее так, как он трахал всех остальных девушек, с которыми он уезжал на глазах у Хёнджина те последние пару лет, что он работал с ними. Хёнджин иногда задумывался, как он- делал это, как он выглядел, когда трахал кого-то, но это вводило его в такую панику, что он просто отказывался от этом думать. Джисон прикрыл глаза и слабо вздохнул. Когда он снова открыл их, нечитаемое выражение пропало. Теперь он выглядел- уставшим, более уставшим, чем Хёнджин когда-либо его видел. — Ты прав, — проговорил он, едва слышно сквозь музыку. — Я и сам удивлен, что я еще здесь. Джисон слез с барного стула и поднялся на ноги. Он правда был пьян — он немного покачнулся, прежде чем поймал равновесие, а потом прошел мимо Хёнджина. Голая кожа его плеча на короткое мгновение коснулась руки Хёнджина через материал его блузки. Хёнджин почувствовал это, словно электрический шок; он отдернулся, заметно вздрогнул. — Прости, — сказал Джисон, звуча так, словно искренне сожалел о прикосновении, а потом ушел, исчез в толпе танцующих людей. Хёнджин долго стоял, достаточно долго, чтобы перед ним появился один из работников бара, улыбаясь ему. — Могу я вам что-нибудь налить? — спросил он. — Нет, — коротко сказал Хёнджин, а потом обернулся и вернулся в кабинку с ощущением, почти слишком сильно похожим на жестокость. Может быть, вот так чувствовал себя Минхо, когда был в ярости. Возможно, люди вокруг него видели это, потом что толпа расходилась перед ним проще, чем до этого. Гнев затуманивал все чувства. Гнев, отчаянный удушающий страх. Он все еще чувствовал отголоски касания руки Джисона на своей — и это было глупо, потому что это едва ли было касанием, и он не мог все еще его чувствовать. Он даже не ощутил, теплой ли была кожа Джисона. И все равно, его мозг настаивал на этом. Каким глупым маленьким идиотом он был, думал он, в ярости на себя и на Джисона, на весь мир за то, что он сделал с ним. Героем какой же поучительной истории он был, чтобы чувствовать подобное к гетеросексуальному мужчине. Чан все еще сидел за столом, все еще неотрывно смотрел на стакан, из которого пил Феликс. Он, казалось, не пил больше. От этого Хёнджин лишь испытал еще большее раздражение, словно он застрял в петле гнева, которая все продолжала закручиваться. Иногда он чувствовал себя так, не мог отпустить ничего, и каждая мелочь настраивалась на предыдущую. Вещи, которые обычно никогда бы не задели его, выводили его ярость на новый уровень. — Я хочу домой, — сказал он, хлопая руками по столу и опираясь на них. — Мне неважно, отвезешь ты меня или нет, я пойду пешком, но я пойду домой. Чан выглядел немного встревоженным. — Нет, нет, — сказал он. — Хёнджин, ты не пойдешь пешком, сейчас почти два часа ночи. Я отвезу нас. Что случилось, с тобой все в порядке? Тебя кто-то обидел? Да, подумал Хёнджин, но это было не тем, что думал Чан. Дело было не в том, что какой-то посетитель зашел слишком далеко в своем флирте с ним, или кто-то из работников бара попытался поспорить с ним о том, должен ли он платить. Дело было в нем. Даже не в Джисоне, потому что Джисон просто был собой. Джисон был не виноват, что он не хотел Хёнджина, или, если хотел, если он мог, то он не захотел бы его так, как Хёнджин мог бы вынести. — Нет, — сказал он. — Никто не расстроил меня. Я устал. Я хочу домой. — Хорошо, — успокаивающе произнес Чан, словно разговаривал с диким животным. — Вот, Феликс возвращается, хорошо? Собирайте свои вещи и пойдемте. Давай я напишу Джисону и спрошу, где он. — Агх, — произнес Хёнджин, но Феликс уже вернулся, так что Хёнджин раскрыл руки и Феликс просиял при виде этого, вступая в объятия. Его волосы были влажными, будто он брызгал водой на лицо, и, видимо, она попала на его блузку, потому что Хёнджин чувствовал влагу. — Привет, — сказал Феликс в его плечо. — Это приятно. — Мы идем домой, — сообщил ему Хёнджин. Он уткнулся лицом в висок Феликса, в его жесткие волосы. — Хён отвезет нас домой. — Хорошо, — просто сказал Феликс. — Ты чем-то расстроен? Ты немного дрожишь. Хёнджин даже не осознавал этого. Он попытался бы остановиться, но в этом не было смысла, когда Феликс это уже заметил. — Все хорошо, — вместо этого сказал он. — Тебе не о чем волноваться. — Хорошо, — сказал Чан. Хотя Феликс и знал, что Чан здесь, услышав его голос, Феликс вздрогнул, почти выскользнув из рук Хёнджина. Он сделал шаг назад и Хёнджин отпустил его. — Джисон встретит нас у двери. Феликс, у тебя есть- э-э, куртка или что-то вроде того? На улице холодно. Хёнджину захотелось, на мгновение, чтобы он это предвидел. Ему стоило привести сюда Феликса без пиджака, чтобы Чану пришлось предложить ему свою куртку. Не то чтобы на Чане она сейчас была, но она наверняка лежала в его офисе. Мысль об этом, о Феликсе, закутанном в куртку Чана, почти что вывела его из оцепенения, пока он не вспомнил, как Чан сказал: Феликс не смотрит на меня так, и бросил на Чана короткий пронзительный взгляд, который тот совершенно не заметил, потому что Феликс взял бархатный пиджак, в который Хёнджин его все-таки одел, и надел его, и Чан выглядел так, будто на него снова снизошло откровение. Хёнджин не мог это терпеть. Феликс вернулся к нему, скользнул рукой в изгиб хёнджинова локтя и встал рядом с ним. Чан кивнул и повел их через клуб к офисам, где была комната отдыха для персонала и задний вход. Это было- приятно, выйти через дверь в прохладную, более тихую заднюю часть клуба, где музыка была не такой громкой. Часть хёнджинова раздражения просто испарилась от этого. Он даже не осознавал, как сильно это на него влияло. Снаружи, на парковке для работников, было правда холодно. Недостаточно холодно, чтобы им было нужно что-то большее, чем легкие пиджаки, но довольно холодно. Феликс все еще льнул к нему, и Хёнджин вдруг осознал, что не приди Феликс к ним, он был бы где-нибудь на улице в эту холодную ночь, в одной только изношенной худи, чтобы согреться. Сейчас была только осень — зима будет холоднее, так всегда было, так холодно, что воздух в легких Хёнджина горел. Будет снег, лед; иногда река замерзала. Феликс бы умер, подумал он, немного притупленно. Он замерз бы насмерть, если бы не пришел к ним. Он прижал Феликса ближе, пытаясь не заставить его запнуться от близости. Ни один из них не выпил достаточно, чтобы не стоять на ногах, но холодного воздуха хватало, чтобы слегка пошатнуть его состояние. Он не хотел бы, чтобы Феликс замерз. Может быть он мог бы убедить Чана купить ему хорошее пальто, пока погода не стала хуже. Чан повел их к припаркованной рядом с небольшим ограждением, окружавшим небольшую парковку, машине. Джисон сидел на стене, уперевшись руками в кирпич. Он заметно дрожал; его руки были открыты на холодном воздухе. Эти гребаные прорези для рук, Хёнджин вспомнил, вспоминая шок, который он испытал при виде грудной клетке всякий раз, как он двигался. Вид мурашек на руках Джисона снова наполнил его этим напуганным гневом. — Ты идиот, — рявкнул он. — Почему ты не взял чертову куртку? Он почувствовал, как Феликс немного напрягается. Джисон взглянул на него тем же усталым взглядом, что раньше, и сказал: — Все нормально. — Ничего не нормально, — сказал Хёнджин. Он пытался смягчить свой тон, пытался донести- беспокойство внутри него, потому что он помнил, как дрожал от холода в каком-то дверном проеме, и как ужасно это было. Но голос контролировать не получалось, и он почувствовал, как готов расплакаться. — Ты идиот. — Ладно, ладно, — перебил их Чан, предупреждающе глядя на них. — Все в порядке, я включу обогрев в машине. Почему бы нам просто не сесть? Джисон спрыгнул со стены, дернул за дверь пассажирского сиденья, ближайшего к нему, и скользнул внутрь не глядя ни на кого из них. В темноте парковки невозможно было увидеть выражение лица Джисона сквозь окно. Феликс поднял взгляд на Хёнджина, неуверенный. Он выглядел так, будто не знал, как реагировать на настроение Хёнджина, но Хёнджин просто поднял руку и погладил Феликса по волосам и сказал: — Кажется, мы поедем на заднем. Чан бросал взгляды на них через зеркало заднего вида всю поездку домой, где Феликс лежал головой на коленях Хёнджина и спал. Какое то время он держал Хёнджина за руку и бормотал что-то про то, как весело ему было, как понравилось ему в клубе, как ему хотелось повторить это. Это было приятно, очень приятно слышать — Хёнджину тоже было весело, большую часть вечера, и он был рад, что Феликс хорошо провел время. От этого он чувствовал себя так, будто ночь хотя бы чего-то стоила. Но в конце концов, поздний час, алкоголь и движение машины добрались до Феликса, и он уснул. После этого в машине стало тихо, раздавался лишь звук ее движения по дороге. Джисон, на переднем сиденьи, сидел, положив руку на окно, молча, но иногда, если Хёнджин посмотрел бы под верным углом, то увидел бы в отражении в зеркале, что его глаза были открыты и он не спал. Хёнджину было нечего сказать. Он почти боялся снова открыть рот. Когда они подъехали к парковке в задней стороне дома, что-то в том, как затих мотор машины, разбудило Феликса. Он немного выпрямился, огляделся, словно не понимал, где находится, но это его не слишком забеспокоило. Он все еще держал Хёнджина за руку. — Что? — сказал он, приоткрывая глаза. — Ах, ангел, — проговорил Хёнджин, и нежность, заполнившая его при виде этого, почти утопила собой ужасную энергию, жужжащую внутри. — Ты такой милый. Он опустил голову и потерся носом о нос Феликса, нежно коснулся. Феликс издал на это сонный веселый звук. Джисон спереди отстегнул ремень безопасности, распахнул дверь и выбрался. Хлопок двери вдруг окончательно разбудил Феликса, и он резко выпрямился и, моргая, уставился вперед. Он выглядел, впервые, немного испуганно, немного неуверенно, словно вдруг осознал, что он в машине, и не понимал, куда его привезли. — Все хорошо, — сказал Хёнджин, и Феликс кивнул и снова обмяк. Это простое доверие, когда страх был так ярок на его лице всего даже не секунду назад, почти шокировало Хёнджина. Чан еще не вышел, и он обернулся на сиденьи, чтобы взглянуть на Хёнджина. — Ты снова поругался с Джисоном? — спросил он. В его голосе не было никакого осуждения, но они оба знали настоящий вопрос — любую их с Джисоном ссору начинал Хёнджин. — Нет, — сказал Хёнджин. Они не ссорились. Это нельзя было считать ссорой: он просто наговорил гадостей, а Джисон принял это с усталым взглядом. Проблема была в Хёнджине. Проблема всегда была в нем. Чан кивнул, но он не выглядел так, будто верит ему. Потом он взглянул на Феликса, который уже почти заснул обратно. — Хочешь, я помогу тебе с ним? — спросил он. — Только если ты предлагаешь понести его, как принцессу, на четыре этажа вверх, — сказал Хёнджин. — Думаю, ему это понравится. — Хёнджин, — вздохнул Чан. Что ж, Хёнджин примет это за нет. — Нет, хён, — сказал он, уставший, такой пиздецки уставший. — Я справлюсь.