the blood on your lies

Чонин подтянул ноги на диван, пряча их под себя и садясь поудобнее. Диван в мастерской Сынмина был неудобным, и он только предполагал, что Сынмин держал его здесь, потому что старался сделать так, чтобы люди не сидели тут все время. Но если это было правдой, то Чонин думал, что проще было бы, наверное, вовсе убрать отсюда диван. Возможно, думал он, это было просто шуткой, которую до конца понимал только сам Сынмин. Это было бы похоже на него. В комнате стоял, прямо сказать, хаос. Он ретировался на диван, потому от шума у него начинала гудеть голова. Здесь не было тише, потому что высокие потолки и открытое пространство превращали это помещение в эхо-камеру, но по крайней мере, он больше не находился в ее центре. Он привык к тому, что его семья была шумной. По правде говоря, это было даже приятно. Приятно было иметь в своей жизни всех этих людей, и слышать их шум так часто. Раньше он не смог бы это вынести. В детском доме было шумно: слишком много детей в слишком маленьком пространстве, и так шумно, что ему, застенчивому ребенку, все еще переживающему потерю родителей, он казался ошеломляющим. После того, как он покинул то место с Чаном, абсолютное умиротворение и тишина были так приятны ему, что, когда к ним присоединился Чанбин, Чонин мог просто расплакаться, если тот говорил слишком громко. Но теперь он привык к этому, и эту беспорядочную семью он любил больше чем то, как они с Чаном с трудом выживали вдвоем, но это не значило, что иногда ему не становилось немного трудно. И вот он сидел здесь, подальше ото всех и по большей части незамеченный, потому что остальные были заняты. Чонин предпочитал разглядывать людей, когда все было вот так, когда все они были так заняты, что не замечали взгляда на себе. Даже Минхо был достаточно отвлечен; он сидел за рабочим столом, перед ним были разложены планы отеля, и он требовал у Чана повторить их план еще раз. Это был третий раз, когда он сделал это, за последние полчаса, и Чан подчинялся ему с почти что любящей усталостью, вероятно — потому что у них все еще было время до того, как они должны были уходить, и спешки не было. Минхо сидел спиной к Чонину, склонившись на своем месте немного вперед и уложив локти на стол. С того места, где сидел Чонин, его плечи, скрытые темным свитером, из-за этого выглядели невероятно. Чонин обычно не позволял взгляду так задерживаться, только не когда в комнате было много людей, но никто не обращал на него внимания. Раньше от этого было больно — когда его не замечали в таких ситуациях. Но сейчас — нет, не тогда, когда он мог видеть бледную кожу между линией волос Минхо и воротом его свитера. Иногда он слишком глубоко задумывался о том, каково было прижаться губами к этому кусочку кожи, когда Минхо нес его по лестнице. Его почти шокировало то, что Минхо никогда об этом не говорил, но отсутствие его реакции тогда дало Чонину понять, что Минхо даже не осознал, что он это сделал. В следующий раз, думал Чонин, он осознает. Самое шумное место в комнате было у двери, где спорили Чанбин и Хёнджин. Чонин позволил голосу Хёнджина, звучавшему слишком громко, увести свой взгляд в сторону. Чанбин пытался заставить Хёнджина повторить план, так же, как Минхо заставлял Чана, но Хёнджин не был таким покорным и, казалось, воспринимал постоянные расспрашивания как оскорбление своих профессиональных навыков. — Хён! — яро говорил он, заглушая все звуки разговоров в комнате. — Ты даже не понимаешь, что я собираюсь сделать с картиной, так что я не знаю, почему ты достаешь меня этим. — Потому что повторение помогает запоминанию, — сказал ему Чанбин. — Ты это вычитал в книге по воспитанию детей, которые купил, чтобы помочь с Чонином? — фыркнул Хёнджин. — Хватит ко мне приставать, и спроси его, знает ли он, куда мы, блять, вообще идем. Последняя фраза была сказана с драматически направленным в сторону Джисона, сидевшего на свободной табуретке между ними, пальцем. В ответ на слова Хёнджина он моргнул, а потом солнечно и довольно нагло улыбнулся, начав пересказывать точный путь от их здания до отеля, со всеми названиями улиц и тем, на каких перекрестках были знаки остановки, а на каких — светофоры. Чанбин выглядел впечатленным; Хёнджин откинул волосы назад и раздраженно фыркнул. Чонин, на мгновение засмотревшийся на него, иногда чувствовал, что Хёнджина не так сильно раздражал Джисон, как он это показывал, но и не знал, что тут, черт возьми, происходит, так что просто решил не трогать это даже десятифутовой палкой. Вместо этого он посмотрел туда, где Сынмин помогал Феликсу надеть наушник, убеждаясь, что он работает и правильно расположен в его ухе. Феликс со всей серьезностью слушал его, но очевидно было, что он нервничает. Он был немного бледным, и его руки были прижаты к животу, а пальцы сплетены. Даже зная, что Феликс идет на это задание в качестве теста, и зная, что ему не хотелось идти, Чонин не мог не чувствовать к нему слабой зависти. Феликс провел здесь едва ли месяц, и ему уже разрешали ходить на задания, а Чонину не только не разрешали, но и со смехом прогоняли из комнаты, когда он заговаривал об этом. Или нет, не со смехом- снисходительно, вот как все остальные смотрели на него, говоря что-то вроде Не думаю, что для тебя это хорошая идея. Неважно было, что Хёнджин начал ходить на задания, когда был одного возраста с Чонином сейчас, и неважно было, что и Минхо, и Чанбин, и Джисон тренировали его и решили, что он не только способный, но и, в каких-то моментах, очень хорош. Неважно было, что он был готов и хотел этого, что он мог помочь команде. Он был их малышом, и, как он иногда боялся, так всегда бы и остался. Это не было легким страхом. Он был в ужасе от мысли, что его никогда не будут воспринимать всерьез. Сынмин сказал что-то Феликсу, и тот коротко кивнул, а потом Сынмин произнес — и его голос прорезал шум разговоров: — Окей, пора выдвигаться. Чан прервался посреди фразы и воскликнул: — Отлично! — он поднялся на ноги, игнорируя выражение на лице Минхо, и сказал: — Тогда пойдем? Все зашевелились; Чонин, свернувшийся комочком на диване, остался неподвижен. Для него было уже поздно, и он устал, и, насколько он знал, к нему могли подойти, если хотели попрощаться. Это сделал только Чан, что было неудивительно. Он подошел к Чонину и сделал вид, что собирается взъерошить его волосы. Когда Чонин не шлепнул его по руке в тот же момент, его движение сделалось более мягким, и он пропустил пальцы сквозь пряди его волос, почти утешающе. Чонин улыбнулся ему. Прошло столько времени с того момента, как Чан выходил на задание, и что-то в этой ночи напоминало Чонину о прошлых днях, когда он оставался в одиночестве в их старой квартире, пока Чанбин и Чан уходили, чтобы заработать денег. Но сегодня он был не один, и задание было настолько простым, что Чонин думал, что Чан мог бы выполнить его и во сне. Бояться здесь было настолько нечего, что Чонин сказал: — Удачи, повеселись там. Чан рассмеялся и воспользовался относительно хорошим настроением Чонина, чтобы почесать его за ушком. Может быть, это было приятно; Чонин никогда не стал бы признавать или отрицать это. — Я постараюсь, — сказал Чан. Конечно, он постарался бы; он всегда это делал. — Увидимся, хён, — сказал Чонин. Чан кивнул и отошел назад. — Увидимся позже, — сказал он всем остальным, кто оставался здесь. Хёнджин тянул Феликса за руку в двери, Джисон уже ушел. — Постарайтесь ничего не сломать, пока меня нет. Это было направлено, скорее всего, на Сынмина и Минхо, и Чонин был не уверен, говорил ли Чан о том, чтобы они не сломали вещи или друг друга, потому что все это было одинаково вероятно, когда эти двое начинали ссориться. Но Минхо лишь сказал: — Если бомбы не сработают, выбирайтесь оттуда нахер, и попробуем в другой раз. Чан кивнул, хотя все они знали, что другого раза у них не было. Приватная выставка, которую они должны были ограбить, должна была остаться в отеле еще совсем ненадолго, так что если заряды не сработают, у них будет очень мало времени. Но Чан ничего об этом не сказал. Он просто в последний раз помахал Чонину рукой и исчез за дверью. Повисла короткая тишина. Потом Чанбин сел за рабочий стол и сказал: — Вот черт, стоило бы принести еды. Чонин засмеялся; остальные двое — нет. Чанбин улыбнулся ему, и Чонин улыбнулся в ответ, благодарный за то, что он здесь, за то, что у него есть компания, пока он ждет возвращения брата. Так, думал он, будет гораздо лучше, чем раньше. —— Поездка до отеля прошла в относительной тишине, что не было чем-то необычным. Перед заданием обычно все было тихо: все были заняты собственными мыслями, прокручивали в голове планы. Хёнджин мог бы заговорить, мог бы попытаться завлечь Феликса в разговор, но Феликс выглядел так, словно если бы он открыл рот, его бы стошнило, так что Хёнджин оставил его в покое. Джисон замедлился, когда они приблизились к отелю, не заезжая на парковку, пока Сынмин не подтвердил, что взял все камеры под контроль, включая те, которые были на наружней стороне здания. Это заняло у него несколько секунд, но потом в ухе Хёнджина раздался треск наушника, и голос Сынмина, хрипло говорящий: — Окей, все чисто. — Можешь заезжать, — пробормотал Чан Джисону, который кивнул и заехал на парковку, а потом за угол здания, на боковую аллею, которая была по большей части скрыта из виду с главной улицы. Здесь особо ничего не было, просто пара мусорных баков и стена отеля, высившаяся над их головами — все эти окна. Хёнджин закинул голову назад, но не видел многого с этого угла. В такой час ночи, когда время становилось уже ранним, в окнах почти не горел свет. — Я подожду здесь, — сказал Джисон Чану. Он поднял голос, чтобы Сынмин мог слышать его через наушник Чана. — Напиши мне, когда они будут выходить, Сынмин, я заведу мотор. Сынмин ответил согласием, которое передал Чан, и Джисон повернулся на сидении, чтобы взглянуть на Хёнджина и Феликса. — Готовы? — спросил он. Хёнджин кивнул. В прошлом, на самых первых своих заданиях, он так волновался, полнился трясущей тревогой. Некоторые из этих заданий он едва ли помнил; все было подернуто каким-то туманом. Но теперь, это волнение по большей части, не включалось. Даже зная, что все может пойти не так, что он может пострадать, или даже хуже, он не слишком об этом волновался. Он слишком доверял планам, слишком доверял собственным способностям. Было сложно по-настоящему волноваться, когда Чан был на задании вместе с ними. Было сложно волноваться о чем угодно, когда с ним был Чан. Феликс не выглядел так, будто чувствовал то же самое, но он тоже кивнул и сказал: — Да, — тихо, особенно низко. Хёнджин взял его за руку и сжал один раз, прежде чем отпустить и открыть дверь машины. Снаружи было тихо, хотя он слышал звуки машин с главной улицы. Он отдаленно чувствовал запах из мусорных баков, хотя он не был достаточно сильным, чтобы раздражать. Он натянул капюшон на волосы, как делал это всегда. Даже когда Сынмин следил за тем, чтобы они не попали на камеры, он всегда прятал волосы на заданиях. Свидетели, может быть, не смогут сказать ничего важного о высоком мужчине в капюшоне, но им точно найдется что сказать о человеке с таким цветом волос, как у него. Феликс вылез из машины и закрыл дверь с большим шумом, чем это удалось Хёнджину; Хёнджин видел, как он едва поморщился. Но Чан ничего об этом не сказал. Когда Феликс прошел мимо Хёнджина, тот вытянул руку и потянул его за капюшон, натягивая его на его яркие светлые волосы по той же причине, что он закрыл свои. Феликс бросил на него быстрый, благодарный взгляд. Джисон опустил окно и посмотрел на Хёнджина. — Удачи, — сказал он, мягко, но очень серьезно. У Хёнджина было то же чувство, что он испытывал, когда мужчина вломился к ним и напал на Сынмина, ощущение- может быть, защиты. Было очень странно выходить на такое задание и оставлять Джисона в машине, ждать их. Чан был бы с ним, но часть Хёнджина желала Джисона, словно зависимая; он хотел, чтобы вместо Чана с ним был Джисон — или, может, тоже: он хотел, чтобы Джисон тоже был с ним. Но в таких желаниях Хёнджин хорошо привык отказывать себе, так что вместо того, чтобы попросить Джисона пойти с ними или коснуться его лица своей одетой в перчатку рукой, он лишь кивнул и скользнул мимо машины в дверь для персонала, у которой они припарковались. Он нагнулся, не желая опускаться на колени, потому что не знал, во что он может встать. Он почувствовал руку Чана на своей спине, наверное, чтобы помочь ему удержаться, но Хёнджину этого было не нужно. Он, по большей части в тайне, натренировал себя держать равновесие в такой позе, так что он стоял совершенно неподвижно, доставая из сумки набор для взлома замков и открывая его, чтобы выполнить первую часть своей работы на этом задании. Это Чанбин научил его взламывать замки, когда Хёнджин в первый раз высказал желание делать для них небольшие задания. Он немного удивился, когда они вообще позволили ему, учитывая то, как сильно они хотели удержать Чонина подальше от этого так долго, как это было возможно, но Чан согласился, и Чанбин тут же начал тренировать его. Взлом замков оказался успехом сразу же; это был случай, когда ученик превзошел учителя. Твердость руки и внимательность пришли к Хёнджину куда проще, чем к Чанбину, который был рад передать эту работу Хёнджину. Теперь, когда он сидел на корточках в этой аллее с рукой Чана на своей спине и Феликсом, нависающим над ним, у него не заняло много времени, чтобы взломать этот довольно хлипкий замок на двери. Можно было подумать, что в подобном отеле, блестящем и дорогом, вложились бы во что-то получше, но для них это стало преимуществом. Хёнджин услышал щелчок замка, поднялся на ноги и открыл дверь. Чан жестом указал Феликсу войти первым, потом — Хёнджину, а потом только вошел сам, закрывая за собой дверь. Они оказались в довольно широком коридоре, пустом, почти клинически, как и почти все зоны для персонала, в которых бывал Хёнджин. Коридор не был длинным, но в нем было несколько дверей, все закрытые. — Окей, — тихо сказал Чан. — Хёнджин, ты помнишь дорогу? Хёнджин удержался от того, чтобы закатить глаза. — Да, — коротко сказал он. Он не стал ждать, пока Чан скажет что-то еще, просто пошел вперед по коридору. Его шаги были почти беззвучны на покрытом плиткой полу, но он слышал за собой Феликса; тот ступал неровно, но значительно громче. Чан шел за ним, замыкая и следя, чтобы никто не последовал за ними. В этот час ночи персонала здесь было немного. Золотое окно после того, как ночная смена ушла домой, а у утренней еще было свободное время. Большая часть персонала была либо в самом отеле, либо на ресепшене. Коридор, по которому они шли, начал разделяться; некоторые из ответвлений вели в основную часть отеля, а другие — в прилегающие, более низкие здания, в которых находились приватные конференц-залы и выставки. Хёнджин отсчитал двери и уверенно повернул по коридору, который привел бы их ближе всего к тому, где им нужно было оказаться. Они продвигались дальше от отеля, и здесь горело все меньше и меньше ламп. Эта часть была полностью закрыта вечером и ночью, Хёнджин знал. Приятно было не волноваться о том, чтобы не встретить никого, что сильно отличалось от их изначального плана. Наконец они добрались до двери, которая была им нужна, и когда Хёнджин толкнул ее, то оказался в гораздо более широком коридоре, с высокими потолками, покрытым ковром полом и красивых, приглушенного цвета обоями. Здесь не горел свет, и все вокруг них было освещено лишь лунным светом, проникавшим из огромных окон. Он посмотрел направо, где в самом дальнем крае холла находились двери, соединявшие здание с главной частью отеля. Если бы они прошли через эти двери, коридор вывел бы их в лобби, где дремали, или читали — или чем там еще занимаются люди с работами в свое свободное время — люди из персонала. Вместо этого Хёнджин повернул налево, по коридору, который вел в здание с выставочными залами. Здесь тоже были двери с табличками с названиями цветов: гвоздика, и жасмин, и роза. Конференц-залы. Хёнджин проигнорировал их, проигнорировал и камеры на каждом углу, и обращал внимание лишь на то, куда вели его ноги, и на возможные звуки кого-то приближающегося к нему. Он знал, что Сынмин предупредил бы, если бы кто-то появился — необязательно охранник, это мог бы быть и заплутавший уборщик, но Хёнджин все равно прислушивался. Но ничего не было слышно. Здание вокруг них было почти мертво, хотя Хёнджин и знал, что все было далеко не так. Было бы глупо позволять себе думать так. Он пару раз бросал взгляд через плечо, чтобы проследить за остальными. Чан выглядел таким же сфокусированным, каким чувствовал себя Хёнджин, а между ними шел Феликс, покорно следовавший за Хёнджином, но явно немного потерянный. Он был на некоторых встречах по планированию задания, но ему не рассказали всего об их плане. Хёнджин протестовал, но Минхо настоял на этом. Мера предохранения, сказал он. Но Феликсу и не нужно было знать, куда они шли. Хёнджин вел их, пока они не добрались до дверей приватной галереи отеля. Вход был впечатляющим, двери — немного выше, чем другие. Даже зная, что они были сделаны из укрепленного металла и покрыты деревянными панелями, было сложно это понять; они и правда выглядели, как обыкновенные деревянные двери. Хёнджин задавался вопросом, провалился ли кто-то на этом раньше. Если бы они не знали, то точно бы провалились. Здесь не было и замков; двери открывались только изнутри, и попасть внутрь можно было только через офис охраны. Изначально это и было их планом: вломиться в офис охраны, зайти внутрь через галерею. Это было бы- сложнее. Взрывчатка Феликса открывала для них новые возможности. — Окей, Ликс, — тихо сказал он, отходя в сторону и глядя на Феликса. — Твоя очередь. Даже в темноте коридора лицо Феликса было очевидно бледным, но он кивнул и вышел вперед. На его спине была небольшая сумка, похожая на ту, которую нес Хёнджин спереди, и он скинул ее и положил на пол. Он, кажется, не был против того, чтобы встать на колени, хотя был большой шанс того, что ковер был настолько чист, насколько мог быть пол, и он достал собранные за последние несколько дней заряды. Их было четыре, и они были меньше, чем Хёнджин ожидал, но он видел бомбы только в кино и по телевизору, и никогда — в жизни до того, как увидел, как Феликс собирает их своими руками. Если наблюдать за Сынмином, работающим на компьютере, казалось ведьмовством, то наблюдать за Феликсом, собирающим заряды, было словно наблюдать за кем-то, кто разговаривает с демонами. Феликс один раз попытался объяснить ему, что он делает. Хёнджин сказал ему, что он слишком глупый, чтобы понять это. Он прикрепил что-то к каждому из зарядов для взлома, и когда он аккуратно расположил их по краям дверей, они приклеились к поверхности. Если Хёнджину дали для изучения полный план отеля и галерей, то Феликсу дали скриншоты дверей изнутри, чтобы он знал, где располагаются петли. Теперь он прикрепил взрывчатку на стены, вместо самих дверей — двери металлические, стены — нет, объяснил он, когда рассказывал о своей части плана — а потом осторожно нажал что-то на каждом из зарядов. На них по очереди загорелись красные огоньки; маленькие яркие точки в темноте. — Хорошо, — сказал Феликс. Его голос был едва ли громче шепота, словно он боялся говорить громче. — Нам нужно зайти за угол, на всякий случай. Хёнджин поднял бровь, но сделал, как было сказано. Ему не то чтобы нравилось слышать сомнение в голосе Феликса. Он не был уверен, было ли это из-за того, что Феликс без нужды сомневался в себе, или здесь и правда был повод для беспокойства, но в любом случае, если человек, буквально отвечающий за бомбы, говорил ему зайти за угол, он был готов это сделать. Он оперся на стену и мгновение спустя прикрыл уши. Чан, стоявший прямо, сделал то же самое. Феликс стоял с небольшим устройством в руках; он открыл его, и под крышкой оказался переключатель. Он сказал что-то самому себе; Хёнджин, не имея возможности услышать его, прочитал по губам и подумал, что это могло быть что-то вроде ну, будь что будет. Он нажал на кнопку. —— Даже через наушники звук срабатывания зарядов был громким. Сынмин поморщился и убавил звук в своих, как раз вовремя к тому моменту, как раздался звук падающих на пол дверей. На его записях с камер был виден небольшой дым, уже растворявшийся в воздухе, и зияющая дыра входа в галерею. Мгновение никто не двигался, а потом Сынмин увидел, как Чан выглядывает из-за угла и смотрит туда, где были двери. — Вау, Феликс, — услышал его голос Сынмин — слишком теплый, каким он обычно говорил с Феликсом. — Они так хорошо сработали, ты хорошо постарался. Феликс склонил голову; Сынмин не видел этого на камерах, но ему не нужно было этого видеть, чтобы знать, что он краснеет. Боже блять, сконцентрируйтесь, подумал он, а потом почувствовал, как его кресло покачивается. Он бросил недовольный взгляд через плечо, где Минхо, сидевший слишком, слишком близко на одной из табуреток, теперь почти что сжимал спинку кресла Сынмина. Он был достаточно близко, как оказалось, чтобы услышать, что сказал Чан. — Скажи им, чтобы сфокусировались, — прошипел он. Сынмин проигнорировал его. Он изо всех сил старался притвориться, что Минхо нет в здании вообще, не говоря уже о том, что он дышал ему в шею. Но ему не пришлось ничего говорить, потому что Чан уже подтолкнул Хёнджина и Феликса через дверной проем в галерею. — Сынмин, как с охраной? — спросил он. На его экранах охранники в офисе смотрели на свои мониторы и друг на друга в таком недоумении, которое было очевидно даже через нечеткое изображение. Их экраны не показывали им ничего необычного, все те же пустые и чистые коридоры, видео из которых Сынмин прокручивал для них уже тридцать минут. Их уши рассказывали им совершенно другую историю. — Ну, они точно услышали это, — сказал Сынмин. — Они еще не вышли из офиса, так что предлагаю поторопиться. Чан не ответил. Сынмин выключил микрофон и стал смотреть, как Хёнджин снова ведет их через все небольшие комнатки, из которых состояла галерея. Большая часть комнат хранила постоянную коллекцию, те вещи, которые выкупил сам отель, или которые были приобретены через пожертвования. Приватная коллекция, в которую входила их цель, хранилась в самых дальних комнатах. Это было место, где могли похвастаться своими приобретениями богачи, развесив все свои произведения искусства, чтобы люди могли на них посмотреть; скульптуры были расставлены на пьедесталах, окруженных алыми заграждениями. У семьи Сынмина тоже были такие картины. Недостаточно много, чтобы назвать их коллекцией, но достаточно, чтобы, вспоминая их, думать, что это было впечатляюще. В конце концов они все оказались проданы в попытке хоть как-то покрыть долги, в которых погрязла их семья благодаря отцу. Сынмин никогда так и не понял, было ли причиной того, что его отец убил себя то, что он верил, что так его семья окажется свободна, или то, что его отец, гордый и так следящий за тем, как его видят другие, просто не мог бы вынести жизни в тюрьме. В любом случае, это не помогло им освободиться от долгов. Чанбин, сидевший за рабочим столом, очень спокойно спросил: — Заряды сработали? Сынмин согласно промычал. Охранники, по-видимости, приняли решение, Сынмин видел, как они выходят из комнаты, разделяясь почти сразу же, как Минхо и предвидел. Один из них направился к офису менеджера, где гости на долгий срок оставляли свои ценности в сейфах. Другой направился напрямую в галерею. По крайней мере, они оказались достаточно компетентны, чтобы знать, где, скорее всего, находятся цели. Он включил микрофон. — Хён, — сказал он. — Охранники вышли, один из них идет в галерею, лучше используйте глушители. — Окей, — ответил Чан. Они почти добрались до комнаты, которая была им нужна, и на экране Чан достал что-то из кармана и повертел это в руках. Сынмину не нужно было знать, что это, потому что он сделал это своими руками. Это устройство должно было не дать охранникам использовать рации, чтобы общаться. По крайней мере, это выиграет им немного времени. Галерея была не самой большой, и им не понадобилось много времени, чтобы добраться до помещения, где держали картину, которая была их целью: портрет какого-то французского генерала, написанный маслом. Сынмин считал ее самой уродливой вещью, какую он видел в жизни, но, судя по всему, она стоила кучу денег, и у их клиента была связь с продавцом, который готов был заплатить за нее очень дорого, так что Сынмин не думал, что его мнение здесь учитывалось. Хёнджин достал фонарик, маленький, света от которого было достаточно, чтобы он мог выполнить работу. Сынмин видел, как Чан осторожно снял картину и ее рамку со стены; сигнализация не сработала, потому что Сынмин все отключил. Пока они делали это, Феликс неловко стоял поодаль, и язык его тела говорил, что он совершенно не уверен, что он делает. По правде говоря, его работа была окончена; все, что ему теперь оставалось — это не мешаться. И он делал именно это, позволил Хёнджину и Чану положить картину лицевой стороной вниз на пол, чтобы Хёнджин вынул ее из рамки. Сынмин позволил им работать. Это, он знал, было процессом, в котором требовались осторожность и терпение. Он слышал, как позади него Чанбин говорит что-то Чонину, но не стал вслушиваться, наблюдая за тем, как охранники идут каждый своей дорогой. Тот, который шел в офис менеджера, добрался до цели, не увидел ничего необычного и теперь явно пытался связаться со своим партнером. Его недовольство тем, что он не мог достучаться до него, начинало превращаться в очевидное беспокойство. Тот, который шел в галерею, добрался до взорванной двери. Он тоже держал рацию у рта, но не слышал ничего, кроме белого шума. Минхо снова дернул за кресло Сынмина. — Предупреди их, — прошипел он. Сынмин повернул голову достаточно, чтобы прожечь Минхо взглядом, не открывая глаз от мониторов. — Блять, я клянусь, я запру тебя где-нибудь, — сказал он. — Попрошу Чанбин-хёна вытащить тебя отсюда. — О-о, точно нет, — сказал Чанбин. Сынмин не мог обернуться достаточно, чтобы взглянуть на него не оторвав взгляда, но он надеялся, что Чанбин почувствовал его раздражение. Ему повезло, мрачно подумал Сынмин, что у него такие бедра. Сынмин готов был многое проигнорировать благодаря этим бедрам. — Предупреди их! — повторил Минхо. — Я предупрежу их тогда, когда будет нужно, — сквозь сжатые зубы произнес Сынмин. — Он еще даже не в галерее. — А, не ругайтесь, — сказал Чонин. Сынмину не нужно было смотреть на его, чтобы услышать явную усталость в его голосе. Сынмин все равно разрывался. Он не хотел делать это, потому что Минхо приказал ему, так что ждал, пока охранник не сдался в попытках поговорить по рации, вошел в дверь и оказался в галерее, и только тогда включил микрофон и сказал: — Хён, один из охранников вошел в галерею. Я предупрежу, когда он будет близко к вам. — Окей, — очень тихо отозвался Чан. Хёнджин убрал все скобы, державшие картину в рамке, и теперь осторожно убирал те, которые крепили ее к подрамнику. Это было тем, почему Хёнджин пошел на это задание в первую очередь. Он был единственным, кто знал, как работать с такими материалами, и единственный с достаточно твердыми, осторожными руками для такого задания. Кто-то другой, скорее всего, испортил бы картину в процессе. Охранник медленно продвигался по галерее. То, что она была небольшой, сработало им на руку, позволив быстро добраться туда, куда им было нужно, но теперь мешало, потому что здесь было не так много мест, которые мог бы обыскать охранник, прежде чем добраться до них. Хёнджин работал так быстро, как только мог, Сынмин видел, но этого было недостаточно. — Хён, — сказал он, когда охранник стал явно двигаться туда, где были они. — Он в паре комнат от вас, скоро будет. — Понял, — произнес Чан, и мгновение спустя Хёнджин выключил фонарик. —— Феликс моргнул в неожиданной темноте, чувствуя желание протянуть руку, коснуться Хёнджина, или, может быть, Чана, просто чтобы доказать себе, что они рядом. Мысль о том, что охранник идет к ним и может увидеть, что они делают, заставило его сердце колотиться в груди, и он, на мгновение панически, огляделся в поиске чего-то, за чем мог бы спрятаться, будто бы это могло ему помочь. Но долгие несколько секунд он не видел ничего. — Жди здесь, — услышал он голос Чана, едва громче шепота. Плеча Феликса коснулись кончиками пальцев, так легко, что Феликс не был уверен, что не представил его. Его глаза привыкли к темноте быстрее, чем он ожидал, но он и изначально видел лишь в приглушенном свете фонарика. Здесь было негде прятаться, некуда бежать, и от этого все равно ничего бы не изменилось, потому что Хёнджин не остановился в своей работе, все еще сидел на корточках и работал, так же, как казалось, неторопливо, как и работал, когда они только вошли сюда. Теперь медленнее, потому что приходилось делать это в темноте. Он посмотрел туда, где стоял Чан, откуда, как он думал, слышался его голос, и не нашел его там. Это осознание заставило панику еще сильнее кольнуть Феликса в грудь, и он огляделся в поисках того, куда он ушел, и не нашел его. Он полностью испарился. Чан, он знал, не оставил бы их, никогда не сбежал бы, но это не помогало Феликсу справиться со страхом внутри, который он испытывал, стоя вот так открыто, не видя Чана. Он даже не осознавал, насколько присутствие Чана помогало ему сохранять спокойствие на этой миссии. Быстрый, мерцающий свет фонарика осветил дальний конец стены. Охранник, осознал Феликс, — который скоро выйдет из коридора и найдет их здесь, поймает прямо за работой. Его сердце теперь застряло в горле и билось почти болезненно. Куда ушел Чан? Феликс никак не мог сам справиться с тренированным охранником. — Хёнджин, — прошипел он, бросая взгляд через плечо туда, где Хёнджин все еще старательно снимал скобы. — Охранник- что мне делать? Хёнджин не остановился, не отвел глаз от работы. — Просто стой и будь маленьким и жалким, — пробормотал он. — Чего? — спросил Феликс; его руки тряслись так сильно, что ему хотелось спрятать их в карманах, но он не мог. Он сжал их в маленькие кулаки, но и это не помогло — у него не было сил бороться. Даже недели на хорошей еде не помогли ему в этом. Хёнджин не ответил, а охранник был уже здесь, вышел из-за угла и осветил их фонариком. — Эй! — закричал он, направляя фонарик прямо на лицо Феликса, отчего тот вообще не мог ничего видеть — свет его ослепил. Он поморщился, прищурился и поднял руки вверх, к плечам, показывая, что безоружен. Тот факт, что у охраны тоже не было пистолетов, успокаивал лишь отчасти — Феликса не радовала идея оказаться ударенным шокером. Но охранник не использовал шокер. Его фонарик задрожал и опустился, теперь опускаясь на Хёнджина, как предположил Феликс. Ему было слишком страшно повернуться и посмотреть, он быстро заморгал в попытке избавиться от пятен в глазах. — Положи это на пол и подними руки, — приказал охранник, а потом его фонарик с грохотом повалился на пол, а свет погас. Раздался громкий щелчок, сработал шокер. Его заряды не попали ни по Хёнджину, ни по Феликсу, ударив где-то за левым плечом Феликса. Феликс вздрогнул от неожиданного звука и движения, едва сдержав испуганный вскрик. Что-то зашуршало, раздались звуки борьбы, но в огромной комнате было шокирующе тихо. Зрение Феликса достаточно прояснилось, чтобы он увидел- Чана, с совершенно спокойным лицом держащего охранника за шею. Охранник пытался вырваться, и его лицо было куда более обеспокоенным; он безуспешно хватался за руку Чана, и всякий раз, когда ему удавалось подогнуть ногу под себя и получить опору, Чан легко прижимал его стопой под коленями, не давая поймать равновесие. Движения охранника постепенно замедлились и прекратились; его лицо было ярко-красным. Чан осторожно отпустил его и положил его бессознательное тело на пол, на спину. Феликс теперь видел, что охраннику было к сорока годам, он был огромным, гораздо выше Чана, и явно гораздо больше, чем кто-то, с кем Феликс мог бы бороться. Чан опустился рядом с ним на колени, касаясь пальцами под челюстью, проверяя пульс. В его движениях не было напряжения; у него даже не сбилось дыхание. Руки Феликса вяло висели по бокам его тела; кончики пальцев кололо. — Он не долго будет в отключке, — низко пробормотал Чан, поворачиваясь к ним. — Ты почти закончил? Феликс, чувствуя себя отстраненным от своего тела, повернулся к Хёнджину, который — пока охранник медленно терял сознание — по-видимости даже не остановился и теперь отделил холст от подрамника. Теперь он лежал лицевой стороной на белом фетре, и Хёнджин принялся медленно сворачивать оба слоя в картонную трубку. — Да, — напряженно ответил Хёнджин; в его голосе было слышно явное раздражение этим вопросом. Феликсу, в его состоянии сейчас, движения рук Хёнджина казались гипнотизирующими: они двигались туда-сюда, и взгляд Феликса немного расфокусировался, пока он пусто рассматривал длинные хёнджиновы пальцы. Он мог думать только о Чане, о его теплых и крепких руках, в которых он держал Феликса. О Чане, использовавшем эти же руки так беспечно и уверенно. Феликс даже не слышал, как он подошел, и у охранника не было шансов. И это, честно говоря, немного шокировало. Он предполагал, что Чан в какой-то степени умеет драться: его тело было отточено до чего-то компактного и сильного, но он не ожидал, что это окажется- так легко. Ни крови, ни махания кулаками. Только прямое и легкое подчинение себе. В этой естественной силе было что-то привлекательное. Что-то ужасно привлекательное. Касание на руке Феликса — и он испуганно отдернулся назад. — Хэй, хэй, — мягко проговорил Чан, легко поднимая руки. Его взгляд был очень внимателен и скользил по всему лицу Феликса, но выражение его лица было спокойно. — Эй, это я. Ты в порядке? — А, да, — бездумно ответил Феликс, позорно тяжело дыша. Руки Чана нависли над его плечами, не касаясь, словно он думал, что Феликс может отстраниться. В голове Феликса сейчас было от силы две активные клетки мозга, и ему понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать — Чан беспокоился, что Феликс был потрясен этим небольшим проявлением насилия. “Потрясенный” не было тем словом, которое использовал бы Феликс. Феликс сглотнул, попытался вернуть силы в голос, и ответил: — Да, я в порядке. Между бровями Чана пролегла морщинка, но он убрал руки. Феликс не мог отвести взгляда от его темных глаз, все еще обеспокоенно разглядывающих его лицо. — Скоро мы будем дома, — так мягко, так искренне пообещал ему Чан. — У тебя все так хорошо получается. Тело Феликса наполнилось теплом, с его губ срывались небольшие выдохи. Это правда происходило — его подавляло изнутри, все его мысли затихали и отдалялись. Он словно тонул, медленно погружаясь в густую вязкость. Все, что осталось — это жар на коже и кровь, грохочущая в ушах. Желание. Не острое, словно лезвие, но похожее на тягучую, липкую ловушку. Нет, приглушенно подумал Феликс, пытаясь выбраться на поверхность. Не сейчас. Он так хорошо справлялся. Он так хорошо справлялся. Раздался звук трения пластика о пластик, закручивающейся крышки. — Хорошо, — произнес Хёнджин, и голос его слышался словно издалека. Феликс с трудом мог его услышать. Чан кивнул. — Туда, — сказал он, поворачиваясь, и добавил: — Феликс, за мной. Феликс не мог кивнуть, но ему удалось начать двигаться, и он был рад, что Чан оказался- более сфокусирован, чем он сам. Он был рад, что хотя бы кому-то из них удалось оставить голову на плечах на задании. Феликс едва мог слышать сквозь грохот крови в ушах, и он точно не помнил сложный план здания и не мог слушать, не приближается ли охранник. Кончики пальцев Хёнджина легли на его лопатку, может быть, для успокоения — а может быть потому, что он смотрел через плечо, чтобы проверить, не следуют ли за ними, и не хотел случайно врезаться в него. Касание могло бы успокаивать, но Феликс едва ли его чувствовал. Он не смел трогать Чана. — Другой охранник идет к вам, — вдруг раздался голос Сынмина в их наушниках, громкий и шипящий. Даже в этом странном, плавучем состоянии Феликс подпрыгнул, сначала напуганный внезапностью этого голоса — он забыл, что за ними следили — а потом самими словами. Перед ними из-за угла мелькнул свет фонарика, осветив стену, бледно-бежевые обои. Охранник, достаточно близко, чтобы Феликс снова почувствовал колючую панику, но Чан даже не остановился. Он двигался так, будто запомнил наизусть расположение этих комнат и коридоров — и так, скорее всего, и было. Он схватил Феликса за предплечье и резко дернул влево; от этого движения капюшон съехал с головы Феликса. Чан потянул Феликса по другому коридору, откуда свернул в небольшую нишу, в которой находилась запертая дверь. Он прижал Феликса грудью к стене ниши, отчего его руки бесполезно прижались к груди, а потом- потом Чан прижался к нему, грудью к его спине. Феликс так сильно прикусил губу, что удивлен был, что у него не пошла кровь. Он не видел, куда пропал Хёнджин, но он, скорее всего, прижимался к Чану с другой стороны. Вот и все, что это было, повторял он себе, отчаянно пытаясь разогнать туман в голове. Трое мужчин, стиснутых в тесном пространстве. Чан упихал их туда лучшим образом, какой знал. Это ничего не значило. Это ничего не значило- Чан дышал ему в затылок; небольшие выдохи воздуха щекотали чувствительное место за ухом Феликса. Его руки держали его по обе стороны от плеч Феликса, и он не двигался, а едва заметное движение его груди было удивительно ровным. Совершенно не так, как у Феликса — дрожащего и тяжело дышащего. Ему и без того было так тепло, а теперь- от Чана исходил жар, он, такой живой, прижимался к нему. Придавленный к прохладной стене, Феликс оперся о нее лбом в поисках облегчения, но это было то же, что бросить в жару кубик льда. Было что-то в том, чтобы быть зажатым вот так, ощущать тело Чана на своем- как мог Феликс пережить это, как он должен был не сойти с ума. Чан, не зная реакции Феликса на его близость, прислушивался к шагам охранника и, скорее всего, смотрел в коридор, отслеживая его движения. Феликс пытался не притереться задницей к его бедрам, потому что сейчас было совершенно неподходящее время. Нельзя было выбрать худшее время. Как позорно — быть настолько возбужденным, когда Чан казался совершенно не тронутым этим. К ним приближались шаги. Феликс пытался заглушить звук своего дыхание, пытался остановить маленькие сбитые выдохи, прислушаться к шагам охранника, которые- прошли мимо них, куда-то вне поля зрения Феликса, куда он даже не знал. Он не знал даже того, как близко подошел охранник, но когда шаги снова затихли, охранник ушел, он почти ахнул от облегчения. Но никакого облегчения не было — Чан все еще прижимался так близко. — Он в первой галерее, но пока просто ходит по коридору, — проинформировал Сынмин. — Подождите пару секунд. Феликс думал, что его глаза могут закатиться до самого затылка. Он не был уверен, что у него есть пара секунд. Он готов был притереться к Чану и простонать, ему нужно было, чтобы Чан ушел. А потом нос Чана коснулся его уха. — Ликс, — проговорил он, хрипло, и плечи Феликса резко поднялись, а шея покрылась мурашками. — Ты дрожишь. Феликс, не в силах сдержаться, тихо проскулил. — Все хорошо, — успокаивающе, так нежно сказал Чан, явно по ошибке воспринимая дрожь Феликса как признак совершенно другого волнения. — Я рядом, ты в безопасности. В голове Феликса маленький, тихий голосок становился громче, и все, что он говорил, это О, что ж, ты пытался. Он поддался этому желанию внутри него и прижался назад, почувствовал крепость тела Чана, как тень того, чего он хотел — весь его вес, по-настоящему прижимающий его к стене. Это было- словно электричество, это чувство, вспыхнувшее в нем. Наконец поддаться, наконец позволить себе почувствовать, по-настоящему почувствовать то, что он так старался отрицать. Отсюда пути назад уже не было, но в этот момент Феликс зашел слишком далеко, чтобы беспокоиться об этом. Чан будет его. Чан, черт возьми будет его. Чан, к сожалению, судя по всему, решил что тот факт, что Феликс подался назад, означает, что ему хочется, чтобы он отстранился. Феликс сдержал недовольное шипение: придет еще время, позже он его найдет. Рука Чана слегка коснулась между его лопатками, когда он выходил из ниши, и от этого по всему телу Феликса пробежали мурашки. Чан посмотрел в коридор; взгляд его был острым. — Думаю, он ушел, — прошептал он. — Сынмин? — Он нашел своего дружка без сознания, — ответил Сынмин. — Теперь ваш момент. Чан повернулся к Феликсу и Хёнджину и кивнул головой. Хёнджин быстро выбежал в основной коридор, и когда Феликс на мгновение задержался, Чан схватил его за запястье и потянул за собой. Его рука была- такой теплой, такой крепкой. Феликс сжал руки в кулаки и позволил вести себя по темным коридорам в холодную, хрусткую ночь. Его взгляд ни на мгновение не оторвался от изгиба челюсти Чана, от его мягкой округлой щеки. От раковины его уха. От прядей его волос, которые начинали кудрявиться от влажности и напряжения. Феликсу понадобилась вся сила воли, чтобы не обхватить Чана всеми руками и вместо этого залезть в открытую дверь ожидающей их машины. Чан закрыл дверь за ним, и они оказались там с Хёнджином, счастливо и победно улыбавшимся. — Веди, — сказал Чан, сев на пассажирское сидение, и Джисон выехал в ночь. —— Чан откинул голову на спинку сидения, и на его лице медленно растянулась улыбка. — Хён, — раздался в его ухе голос Сынмина. — Я включу им связь. Они позвонят в полицию, но если вы свернете налево на Пятой, и поедете долгой дорогой, то пропустите машины. — Ага, — сказал Чан, проводя рукой сквозь волосы. Корни его волос были немного влажными от пота, что значило, что скоро они начнут виться, если не начали уже. Он так давно не выходил на задание сам и был удивлен тому, как он по этому скучал, как он хорошо провел время сегодня. Он знал, что не мог участвовать в этом так постоянно, как несколько лет назад, но он мог пользоваться этими возможностями; он думал, что неплохо будет держать свои навыки в тонусе. — Спасибо, Сынмин. Джисон, поверни здесь налево. — Окей, босс, — сказал Джисон, широко улыбаясь, когда Чан прищуренно смерил его взглядом. Но у него было слишком хорошее настроение, чтобы обращать внимание на дерзость Джисона, да и в любом случае, он едва ли когда-то обращал на нее внимание. — Все прошло хорошо? — Джисон бросил взгляд на зеркало заднего вида. Чан посмотрел назад через плечо и увидел, как Хёнджин надменно стряхнул волосы с лица. — Да, — сказал он. — За кого ты меня принимаешь? В отличие от прошлых их разговоров, сейчас в голосе Хёнджина не было грубости; он явно был на эмоциях; пластиковый тубус со свернутой картиной стоял между его коленями. Джисон легко рассмеялся. — Конечно, — сказал он. — У нашего великого Хёнджина не будет никаких проблем с таким заданием. Простите этого недостойного за его вопросы. Хёнджин высокомерно поднял нос и Чану пришлось самому сдерживать смех. — А, — сказал он, протягивая руку назад и поглаживая Хёнджина по костлявому колену, — наш великий Хёнджин и правда хорошо поработал. — Я сейчас открою окно и выброшу эту картину в ночь, — ответил Хёнджин, шлепая его по руке. Чан убрал руку, хотя и знал, что Хёнджин никогда не проявит к картине такого неуважения. Это было против его этических принципов, того, как он ценил искусство. А еще Хёнджину нравилось, когда ему платили, так же сильно, как и всем остальным. Но Хёнджин сузил глаза и посмотрел на Чана с небольшой ухмылкой, от которой Чан начал готовиться к тому, что ждало его впереди. — Тебе стоит сказать маленькому ангелу, что он тоже хорошо поработал, — Чан почувствовал, как немного порозовел, когда Хёнджин повернулся к Феликсу, и выражение его лица стало неестественным. — Ликс? Чан склонился вперед; Феликс сидел прямо за ним, так что чтобы увидеть его лицо, Чану пришлось сильно перегнуться через спинку сидения под немного неудобным углом. Феликс сидел напряженно и совершенно неподвижно, а глаза его были остекленевшими и расфокусированным. На его лице были пятна, которые в темноте было сложно объяснить, но Чан хотел думать, что это румянец. Кожа на его висках была влажной от пота. — Феликс? — позвал Хёнджин чуть громче, мягко касаясь его запястья. Феликс задрожал, отнимая руку. Он похлопал глазами, глядя на Хёнджина. — А? — Что не так? — спросил Хёнджин, по-настоящему взволнованно, не притворно и не насмешливо. Он нежно положил тыльную сторону руки на щеку Феликса. Чан, чувствуя то же беспокойство, хотел бы сделать то же самое. — Ты такой теплый. Феликс пусто смотрел на Хёнджина, и теперь, когда Чан знал, на что смотреть он видел, как Феликс все еще дрожит. — Думаю, он немного испугался охранников, — тихо сказал Чан; беспокойство и чувство вины вертелись внутри него. — Ах, детка, — произнес Хёнджин, и теперь это прозвучало немного снисходительно. Он утешающе погладил Феликса по голове, и взгляд Феликса, тяжелый и темный, оказался на Чане. Было так странно видеть лицо Феликса таким безэмоциональным, таким- пустым. Чан повернулся обратно и стал наблюдать за дорогой, позволяя звукам тихого воркования Хёнджина накрыть себя с головой. Может быть, им все же не стоило брать Феликса с собой на это задание. Один из них — может быть даже сам Чан — мог бы научиться тому, как пользоваться зарядами. Или они вообще могли забросить эту идею и вернуться к оригинальному плану, хотя он и был немного сложнее. Феликс не был бойцом, никогда не оказывался в поле- он не был готов, думал теперь Чан, мысленно пиная себя. Он всегда был простым технарем. Конечно, для него это оказалось слишком, даже если Чан не оставил бы его в качестве наживки. Это было лучшим планом действий: незаметно обойти охранника, позволить ему отвлечься на Феликса и Хёнджина, чтобы Чан мог подкрасться к нему. И у него не было времени объяснять это Феликсу. Но, может быть, это было жестоко — позволять Феликсу столкнуться лицом к лицом с тем охранником, не зная того, что Чан остановит еще еще до того, как он успеет дотронуться до Феликса. Может быть, этого всего оказалось слишком много и слишком скоро. Феликс был таким маленьким, таким физически беззащитным. И Чан мог причинить ему столько вреда, если бы захотел этого. Чан заметил, что кусает щеку изнутри — старая, тревожная привычка. Но он не мог остановиться. Он пообещал, что Феликс будет с ним в безопасности, но- если он сделал что-то, чтобы нарушить это доверие, что тогда? Как мог Феликс доверить ему задание Мэгпай, если не был уверен в том, что мог сделать Чан? Да, он не позволил причинить Феликсу физический вред, но он явно очень испугался. Они подъехали к задней стороне их дома, и Чану пришлось немного встряхнуть себя; он был удивлен, что они так быстро доехали. Он потерялся в мыслях. Чанбин вышел из задней двери и открыл ее для них, широко улыбаясь. — Успех! — воскликнул он, и Чан улыбнулся ему. — Ты во мне сомневался? — возмутился Хёнджин, выбравшись из машины и держа над головой тубус, немного им помахивая. — Хёнджин, — устало сказал Чан, — пожалуйста, будь с этим осторожен. Но Хёнджин уже вошел внутрь, а Джисон следовал за ним. Феликс был немного медленнее. Он двигался ломано, неуверенно, словно лишь наполовину осознавал свое тело. Словно мысли его были где-то не здесь. Чанбин проследил за ним взглядом и вопросительно посмотрел на Чана. Чан пожал одним плечом, и улыбка его слегка померкла. Внутри все собрались в мастерской Сынмина, и тот выглядел настолько довольным этим, насколько можно было от него ожидать. Хёнджин театрально поставил тубус с картиной в центр стола. — Я сделал это, пожалуйста, хвалите меня, — сказал он, и Сынмин показал ему средний палец. Джисон драматично ахнул, вставая перед Сынмином и за Хёнджина моля о его прощении. Когда все они начали кричать, Минхо произнес таким голосом, который прорезал шум: — Выглядит так, будто все прошло хорошо? — он притворно-естественно опирался о стену. — Ага, — сказал Чан, но его внимание притянуло, настойчиво, обратно к Феликсу, который вошел в комнату, а потом просто замер. Он стоял, опустошенный, словно андроид, у которого кончился заряд. В ярком освещении мастерской его румянец был очевиден: ярко-розовый и алый на его щеках. — Все прошло нормально, — заставил себя сказать Чан. Минхо, не говоря ни слова, сардонически поднял бровь и бросил взгляд на Феликса. От этого Чан немного покраснел, но Минхо решил ничего не говорить о его очевидной невнимательности. Чонин поднялся со своего места на старом диване и потянулся. — Я рад, что все хорошо, — проговорил он сквозь зевки. — Теперь вы вернулись, и я иду спать. Конечно — для Чонина сейчас было очень поздно. Чан знал, что он остался, чтобы убедиться, что они безопасно вернулись с миссии. Он всегда так делал. — Спокойной ночи, ребенок, — сказал он, взъерошивая волосы Чонина, проходя мимо него, отчего Чонин вскрикнул и еще быстрее убежал. Даже сквозь тревогу, пронизывавшую Чана, смогла прорезаться теплая нежность. Острый взгляд Минхо проследил движения Чонина, а потом он выпрямился — он не потянулся, как Чонин, но едва заметно подвигал плечами и выгнул спину. Под его глазами были размытые лавандовые круги. Для него тоже было поздно. — Тебе стоит поспать, — тихо сказал Чан. Минхо прищурился, словно раздраженный кот. — Да, я и собирался, — он бросил на Феликса еще один недовольный взгляд и последовал за Чонином прочь из комнаты. Дверь за Минхо захлопнулась, и Феликс вдруг поежился — эхо от того движения, которое было в машине. Его расфокусированный взгляд нашел Чана. — Можно поговорить? — очень тихо спросил он. Тревога внутри Чана неприятно возросла. — Да, конечно, — торопливо проговорил он. — В чем дело? Феликс огляделся; Джисон все еще доставал Сынмина, Хёнджин сидел на краю рабочего стола, наблюдая за этим, а Чанбин смеялся над всеми ними. — Э-эм, — произнес он. — Мы можем поговорить наедине? — Да, — моментально ответил Чан, потому что Феликс звучал так взволновано. — Мы поднимемся в мой офис, хорошо? Пойдем тогда. Он повел его из мастерской — на них обратил внимание только Хёнджин — а потом ничего не сказал, когда тот поднял бровь, глядя на Феликса. На лестнице было тихо и пусто, и немного холоднее, чем обычно было наверху. На третьем этаже тоже было пусто — и эта пустая неподвижность опускалась на все три нижних этажа, когда их там не было. Чан не стал включать свет в игровой комнате, просто прошел до самой задней двери. Феликс, совершенно безмолвно, следовал за ним. В его офисе все было так же, как и несколько часов назад: ничего не сдвинулось с места и не изменилось. Здесь он включил свет; лампочка на потолке почти ослепляла после темноты снаружи. Он положил ключи, а потом повернулся к Феликсу, кладя руки на стол и опираясь на него сзади. Феликс стоял ближе к двери, глядя на Чана с таким выражением лица, словно отчасти был не в комнате. Он все еще был покрыт румянцем, несмотря на прохладу на лестницах, и он молчал достаточно долго, чтобы волнение и тревога Чана превратились в настоящее беспокойство. — Ты в порядке? — спросил он. Феликс резко встретился с ним взглядом, и эта отстраненность в его глазах сменилась на что-то другое. Что-то еще более неузнаваемое; что-то теплое. — Да, — сказал Феликс. — Да, я, м-м. Я просто. Он прошел вперед, удивительно быстро, но без всякого намека на насилие. Чан выпрямился, не понимая, что черт возьми, происходит, а потом- все, все беспокойство, вся вина, все его бурлящие мысли резко и с визгом остановились, когда Феликс просто опустился на колени перед ним, принимаясь расстегивать его ремень. — А! — вскрикнул Чан, позорно высоко, хватая Феликса за одно из запястий. Феликс поднял на него взгляд. Вот так, было легко увидеть, как расширены были его зрачки. В этом освещении его веснушки выделялись еще ярче, и Чан понятия не имел, что сейчас происходит. — О, — произнес Феликс. Он все еще держался свободной рукой за ремень Чана, но теперь мягче, лишь касаясь его пальцами. Чан почувствовал это легкое давление внизу живота так, ярко, словно словно у него появились тысячи новых нервных окончаний. — Я думал- нельзя? Я думал, что ты не будешь против, — в его голосе появилось что-то новое, что-то медленное и растянутое, отчего казалось, будто он только что проснулся после глубокого сна. Чан чувствовал себя- истерично, так, как он не помнил за всю свою жизнь. Он не ожидал ничего подобного, когда Феликс попросил поговорить с ним. Он не до конца понимал, чего вообще ожидать — слез, возможно, общей разбитости — но точно не этого: Феликса, с его темными, сосредоточенными глазами, слегка приоткрытыми пухлыми губами, сидящего перед ним на коленях, его пульса, бьющегося под кончиками пальцев Чана там, где он держал его за запястье. Феликс в машине не был шокирован и напуган, он был возбужден. Он был возбужден и сейчас, его чудесные глаза были полуприкрыты. И Чану пришлось так быстро переключать шестеренки в своей голове, что он почувствовал их болезненный скрежет. Феликс не собирался плакать на его плече. Феликс хотел отсосать ему. — Я думал- — запинаясь, проговорил Чан, желая передать, что он думал, что Феликсу нужно утешение, а не это. Он был готов утешить его. Но это- блять, он не должен этого делать. Правда не должен. Его член уже начинал твердеть в джинсах. — Хён? — спросил Феликс, и сейчас его сбитое дыхание начало иметь гораздо больше смысла. Он потянул за пряжку чанова ремня немного сильнее. Позволить этому продолжаться было комически плохой идеей. Чан не представлял, что это произойдет вот так — он вообще почти не представлял этого, и точка, кроме крошечных настойчивых мыслей, которые поместили в его голову настойчивые заверения Хёнджина в том, что Феликс хочет его в ответ. Но даже тогда Чан думал, что если Феликс и коснется этой темы, он будет неловким и осторожным, и в его мыслях он мог ему отказать. Сказать ему, что это плохая идея. Он не ожидал, что Феликс вообще перешагнет разговор, не даст Чану ни шанса произнести его наполовину подготовленную на случай необходимости речь. Что он просто встанет на колени и откроет рот для его члена. У Чана было много самоконтроля, но недостаточно для этого. — Э-э, да, — сказал он, глупее, чем когда-либо в жизни. Он отпустил запястье Феликса. — Блять, да, да. То есть- подожди. Феликс, опустивший голову, чтобы снова сконцентрировать все внимание на том, чтобы расстегнуть его ремень, снова поднял взгляд. Было несправедливо то, насколько возбуждающе он выглядел. К паху приливала кровь, настолько быстро, что это было позорно, учитывая то, что Феликс еще даже не расстегнул его ремень. — Что? — спросил Феликс. Его голос охрип, и Чану хотелось прикрыть глаза и немного помолиться. До Феликса он никогда не думал, что ему понравится что-то подобное. — Ты не обязан, — сказал Чан. Его собственный голос был неровным. Он звучал вымученно. Он думал, что если Феликс остановится сейчас, он распадется на части, но ему нужно было это сказать. — Просто- просто знай, ты не обязан делать это, если- если ты не хочешь. Улыбка медленно растянулась на лице Феликса — такая, от которой у Чана чаще всего пропадали все слова. Сейчас так и было. — М-м, — протянул Феликс. — Я знаю, я хочу. У Чана не было больше возражений. Он положил руку на стол, чтобы опереться на него, чувствуя, что ему уже это нужно. Феликс расстегнул его ремень и бесцеремонно вытянул его из петель на поясе джинс. Он отбросил его в сторону, словно ребенок — игрушку, от которой он устал. После он принялся за пуговицы. Другая рука Чана мягко лежала на его узком плече, достаточно легко, чтобы Феликс мог стрясти ее с себя, если не хотел бы, чтобы его касались. Иногда люди не хотели, когда все было так, он знал. Но Феликс этого не сделал, и пару секунд спустя его плечи задрожали от смеха. — А-а, — произнес он. — Я не собирался этого делать, я так старался не делать этого. Чан издал маленький вопросительный звук — все, что пришло ему в голову, когда Феликс стал стягивать штаны с его бедер. — Я не хотел все усложнять, — теперь он звучал так, словно запыхался, и когда Чан опустил на него взгляд, он краснел еще сильнее прежнего — его щеки были чудесного алого оттенка. Он был таким очаровательным, и Чан не имел ни малейшего представления о том, как все это реально. — Я не хотел все усложнять, но сегодня ты был таким, что я больше не мог терпеть. Блять, теперь мне наплевать. Он склонился вперед и прижался открытыми губами к наполовину затвердевшему члену Чана сквозь ткань его боксеров. Чан сжал его плечо, сам того не желая. По правде говоря, то, что это было реальностью, казалось диким, но то, что Феликс с трудом пытался не сделать этого, было еще более странно. Чан сделал так, что его влечение к Феликсу было так позорно очевидно, но Феликс рядом с ним всегда казался- осторожным, почти напуганным. Он точно стеснялся и смущался. Единственный раз, когда это смущение, казалось, пропало, был тогда, когда его почти украли, но Чан объяснял это по большей части тем, что тогда Феликс был в ужасе и нуждался в утешении, и это нисколько не отражало то, что он чувствовал по отношению к Чану. — Я не знал, — произнес Чан, когда Феликс захватил пояс его боксеров пальцами. — Я не знал, что тебе- — он замолк, не зная, какое слово подобрать, чтобы не звучать немного жалко. Феликс поднял бровь. — Нравятся члены? — сухо спросил он. — Нравлюсь я, — мягко сказал Чан. — О-о, — произнес Феликс. Он начал стягивать его боксеры, медленнее, чем сделал это с его джинсами, но не создавая из этого представление. Он остановился, когда увидел его член, еще не твердый, но быстро твердеющий под взглядом Феликса. В такие моменты, когда он был с кем-то вот так, всегда был момент неуверенности. Чан чувствовал тепло дыхания Феликса; его дыхание было почти что сбито. — Ты мне нравишься, — сказал Феликс. — Очень. Он склонился вперед и взял его член в рот. Как и во всей этой ситуации, он вовсе не стеснялся сейчас. Чану пришлось силой заставлять себя не двигаться. Дело было не в том, что ему хотелось толкнуться вперед — это шок чуть не заставил его дернуться. Феликс медленно, но уверенно опускался ниже, пока член Чана не оказался у него во рту наполовину. Теперь Чан полностью затвердел, сразу же, как только почувствовал влажность феликсова рта. Он сжимал его плечо настолько сильно, что боялся оставить синяки, но не мог прекратить. Если бы он не поддерживал себя рукой о стол, он бы точно потерял равновесие. Он ожидал что Феликс отстранится, сделает несколько судорожных вдохов, как пришлось сделать Чану в первый раз, когда он пробовал это с любовником в прошлом. Вместо этого он обхватил бедро Чана ладонью так, что его пальцы оказались на его ягодице, и притянул Чана ближе, позволяя члену проникнуть в его горло. Чан ахнул, запрокидывая голову и с трудом дыша. Вдруг стало очень ясно, что у Феликса был опыт. Если бы вы спросили Чана, думал ли он так, когда вошел в офис с Феликсом десять минут назад, он сказал бы нет. От него исходила слишком- невинная энергия. Но и то, что Феликс был опытным, Чана не то чтобы удивляло — потому что в таком мире они жили. Кто-то, кто провел годы, работая на Ли Джерима, не был, ни в каком смысле этого слова, невинным. Но это все равно до глубины души шокировало его. Он никогда этого не ожидал. — Ты, — еле дыша, проговорил он, сжимая руку на плече Феликса. Никто еще не мог принять его так, никто никогда не пытался. Его бедра толкнулись вперед, немного, в инстинктивном неконтролируемом движении, за которое он почувствовал вину, как только Феликс впервые подавился им. Но Феликс все еще не отстранился, и вместо этого жарко простонал и опустился ниже, быстрее, пока Чан не почувствовал, как его нос касается кожи у основания его члена. Какого хера, подумал Чан, какого хера какогохера, его разум превратился в одну вспышку белого света. Феликс все еще стонал, и когда Чан опустил взгляд, его глаза были закрыты, и ресницы касались скул. Обе его руки теперь держали Чана, другая лежала внизу живота Чана, касаясь кончиками пальцев края его футболки. Его кожа была такой теплой, его хватка — такой крепкой. Он, казалось, вовсе не боялся оставить следов. Медленно Феликс отстранился, слегка посасывая его член. Прошло столько времени, и рот Феликса ощущался так чертовски хорошо, и ему было немного страшно, что он не продержится долго — хотя что значило долго в этой ситуации, он не был уверен. — Я не могу в тебя поверить, — ахнул он. — Какого хера, Феликс. Феликс промычал, обхватывая головку его члена губами, и открыл глаза, чтобы взглянуть на него. Его глаза были подернуты слезами, зрачки занимали почти всю радужку. Ладонь Чана, теперь влажная от пота, опасно съехала по столу. Феликс по-кошачьи коротко лизнул головку, и на его лице было почти что чистое блаженство. Не то чтобы самому Чану не нравилось делать минет, но это никогда не было одним из его любимых занятий, и он никогда не думал о том, что кому-то это может нравиться так сильно, как явно нравилось Феликсу. Это выглядело просто грязно. Феликс стал скользить губами вверх и вниз по его члену, принимая его не так глубоко, как в начале но достаточно, чтобы его горло сжималось вокруг Чана всякий раз, как он пытался сглотнуть. Его, казалось, совершенно не беспокоило то, что делая это он слегка давился, не в силах остановить это. На самом деле, как и в первый раз это как будто только распаляло, и он двигал головой быстрее, стонал немного громче. Та отчаянная энергия, которая была в нем, когда он только начал расстегивать ремень Чана, вернулась. Чан осознал, что тоже стонет, коротко протягивает имя Феликса. — Блять, — произнес он; его голос был таким хриплым, каким он никогда его не слышал, — блять, Феликс, так хорошо, ты такой хороший, я не могу- а-а-ах, боже- Его бедра снова толкнулись вперед, теперь по-настоящему, и он увидел, как все тело Феликса проняла дрожь. Секунду спустя Феликс вслепую схватил его за руку, лежащую на его плече, и твердо, уверенно положил ее на свои волосы. Чан мгновение поколебался, а после положил пальцы на его затылок, пока просто касаясь, не двигая его. Но когда Феликс снова опустился вниз, теперь явно пытаясь принять его целиком, Чан нежно надавил на его затылок и подтолкнул его ниже, нежно, но твердо, может быть — немного быстрее, чем Феликс смог бы сам. Феликс снова задрожал. Хотя он и подтолкнул его вниз, Чан не стал его удерживать. Он держал руку расслабленно и пытался дышать, ощущая, как жаркое и тугое горло Феликса сжимает его член. Феликс поерзал на коленях, удерживая себя в таком положении, не открывая глаз. Его стоны звучали теперь почти отчаянно, и каждые несколько секунд он пытался сказать что-то, но выходило совершенно невнятно. Вибрации от этого были слишком. Чан чувствовал, как сходит с ума. — Феликс, — проговорил он, полный благоговений от всех чувств внутри него. — Феликс. Когда Феликс отстранился на этот раз, он дошел только до половины, прежде чем снова опуститься до самого основания, растягивая горло его членом. Он продолжал пытаться сглотнуть, с такими задушенными булькающими звуками, которые должны бы были беспокоить Чана, но он не мог беспокоиться, только не сейчас. Феликс теперь двигался быстрее, как двигался до того, как положил ладонь Чана на свои волосы, словно быть здесь, на коленях перед ним, было для него естественно. Рука Чана снова соскользнула по столу, и он почти оперся на локоть, прежде чем успел поймать себя. Секундой позже Феликс потянул на себя его бедра одновременно с тем, как опустился до самого основания его члена, и на этот раз его кожи коснулся не кончик его носа, а шокирующая влажность его губ. В мгновение слабости Чан потянул его за волосы, один короткий раз, прежде чем поймать себя на этом и остановиться, но Феликс снова попытался сказать что-то, неразборчиво, и Чан обнаружил, что резко оказался у черты. — Блять, — произнес он, отпуская волосы Феликса и мягко отталкивая его за плечо. — Феликс, я сейчас кончу, тебе нужно- Но Феликс отказался двигаться; вместо этого он сильнее сжал задницу Чана, опускаясь до невозможного низко, и Чан, выругавшись, кончил в жар его горла. Колени почти перестали держать его. Феликс снова простонал и лишь пару секунд спустя отпустил его и отстранился, чтобы Чан закончил в его рот. Несмотря на все, он ожидал, что Феликс повернет голову в сторону и сплюнет. Но Феликс оставил головку его обмякающего члена между губ на долгое мгновение, прежде чем отпустить и, сев на пятки, проглотить, прикрыв глаза в явном удовольствии. Чан словно пробежал гребаный марафон; его ноги ослабли и дрожали, словно у новорожденного олененка. Он смотрел вниз на Феликса в шоке: на его поалевшее лицо, опухшие и блестящие от слюны губы. В уголке его рта осталась капелька спермы, и Чан смотрел, как язык Феликса выглядывает наружу и слизывает ее. Лишь тогда он открыл глаза и посмотрел на Чана снизу вверх. Чан чувствовал себя так- будто кто-то вывернул его наизнанку и встряхнул. Он знал, что позволить Феликсу это было плохой идеей, но теперь это казалось чудовищной глупостью, потому что он не знал, как должен был вернуться назад после этого. Он чувствовал отдаленную опасность того, что он будет смотреть на Феликса и вспоминать, каково это — ощущать себя внутри его рта, и никогда больше не сможет выполнить хоть какую-то работу. Он медленно натянул боксеры, морщась от ощущения ткани белья на своем чувствительном члене. Потом он опустился на пол, садясь раскинув ноги. Феликс наблюдал за ним, и его глаза все еще светились. Он тоже был заметно возбужден и немного ерзал, двигаясь короткими, рваными движениями. — Феликс, — проговорил Чан, все еще пытаясь перевести дыхание. — Какого хуя. Феликс улыбнулся — до странного смущенно после всего, что сейчас делал его рот. Он подполз ближе на коленях, а потом, когда Чан развел руки, забрался ему на колени. Чан обхватил его талию рукой, чувствуя, как он дрожит, а вторую руку положил на его шею, утягивая его в поцелуй. Губы Феликса были такими же мягкими и пухлыми, какими всегда ему казались, но он был по-странному напряжен, словно вдруг перестал быть уверен в том, что делает. Это казалось невероятным — то, что кто-то мог уметь вот так сосать член, но не уметь целоваться. Чан отстранился, ища в лице Феликса признаки дискомфорта, признаки того, что он вовсе не хотел, чтобы его целовали после всего этого, но Феликс лишь смотрел на него, и зрачки его были так же возбужденно расширены, как тогда, когда он только вошел в комнату. — Тебе понравилось? — спросил он. Его голос был не просто хриплым — он звучал так, словно давился камнями. Чан не нашел бы слов, чтобы описать, что звук его голоса делал с ним. — Понравилось, — повторил Чан. — Понравилось ли мне. Феликс, это был лучший минет в моей жизни, — глаза Феликса широко раскрылись, и он улыбнулся по-настоящему. Чан так пиздецки пропал. Он притянул его ближе рукой, которой держал его за талию, пока весь вес тела Феликса не оказался теплом и тяжестью на его коленях. Тогда он начал расстегивать пуговицы на его джинсах. — О-о, — протянул Феликс. Он звучал почти что так словно не ожидал этого. Чан стянул джинсы вниз по его узким бедрам, потом — боксеры; бедра Феликса вздрагивали от каждого касания кончиков чановых пальцев на его коже. Его член был заметно меньше, и он был мокрым от смазки, липкой на пальцах Чана, когда он обхватил его ладонью. — М-м, ты даже здесь милый, — пробормотал он, оставляя мягкий поцелуй на его скуле. — И такой влажный. Феликс засмеялся; в его голосе слышалось удивление. — Не будь- ох! Не будь злым, — сказал он, толкаясь в сжатую руку Чана неловкими движениями бедер, словно слишком пропал в возбуждении, чтобы поддерживать ритм. — Я не злой, — ответил Чан, двигая рукой медленно, но ровно, наслаждаясь тем, чтобы вот так держать его. — Это мило, ты такой пиздецки милый. Ты такой прекрасный, Феликс, я даже не знаю, что мне делать с собой, когда ты рядом. Феликс задрожал, а потом проговорил, по-новому отчаянно: — Поцелуй меня, хён, пожалуйста, поцелуй меня? Чан поцеловал его в тот же миг, обнимая его щеку рукой и прижимая его губы к своим в более крепком, требовательном поцелуе, чем раньше. Феликс открылся ему, поддаваясь так, словно все еще не был до конца уверен в себе, но абсолютно рад позволять Чану вести. Феликс толкался в его кулак, короткими, резкими движениями, приоткрывая губы и позволяя Чану провести языком по его зубам. Чан чувствовал вкус собственной спермы, горький, но не неприятный, только не когда он служил напоминанием того, как он только что заставил Чана разрушиться на части так, словно был рожден для этого. Когда Феликс кончил, он приглушенно вскрикнул а-ах, хён в губы Чана. Чан почувствовал, как его сперма растеклась между его пальцев, капая на его штаны, на пол. Феликс разорвал поцелуй, чтобы обмякнуть и уложить голову на его плечо, повернув лицо так, чтобы горячо и влажно выдыхать в шею Чана. Чан вытер руку о свою футболку, ни капли не беспокоясь о том, чтобы испортить ее. Он прижался поцелуем к изгибу между плечом и шеей Феликса. На долгое время растянулась тишина, пока дыхание Феликса не выровнялось, и теперь он просто лежал, почти сонно, прижимаясь к груди Чана. Чан запустил руку под ворот его футболки, поглаживая кожу его спины. Он ожидал, что она будет гладкой, но почувствовал бугристость и неровность, словно у старых шрамов. Феликс немного напрягся, когда Чан коснулся их пальцами, поэтому он не стал спрашивать, откуда они взялись. Бог свидетель, у Чана было более чем достаточно своих шрамов, накопленных за годы. В конце концов Феликс выпрямился, и они посмотрели друг на друга. Феликс выглядел совершенно развратно, его губы были такими опухшими, будто его ударили. Он начал натягивать джинсы обратно, и Чан помог ему; его руки дрожали немного меньше. Феликс снова начинал смущаться, так что Чан поцеловал его еще раз, мягко и искренне. Он почувствовал, как Феликс улыбается ему в губы. — М-м-м, — произнес он, проводя рукой по плечу Чана таким движением, какое не предполагало ничего, кроме того, что он хотел его облапать. — Блять. Спасибо тебе за это. — Почему ты меня благодаришь, — спросил Чан, совершенно не радостный слышать эти слова. — Это я должен благодарить тебя. Феликс издал небольшой смешок и провел языком по нижней губе. — Нет, — мечтательным шепотом проговорил он. — Я точно должен тебя поблагодарить. Чан понятия не имел, что с ним делать. Он понятия не имел, что делать с чувствами внутри себя. Он не был уверен, что когда-либо в жизни чувствовал что-то подобное к другому человеку, и это было страшно, страшнее, чем он ожидал. Он выбрался из-под Феликса и поднялся на ноги, а потом протянул ему руку, чтобы помочь. Феликс, снова выглядевший неуверенным после того, как его немного отстранили, улыбнулся, взял его за руку и позволил помочь себе встать. Он поморщился, когда выпрямился, и на мгновение приподнял ногу позади себя. — Черт, мои колени, — сказал он. — Синяки несколько дней не сойдут, — Чан почувствовал на это прилив возбуждения — сбивающий с толку, потому что его никогда не возбуждало подобное. — И Хёнджин будет так сердиться, когда я поднимусь, уверен, он уже спит. — Останься со мной, — сказал Чан. Мысль о том, что Феликс поднялся наверх с ним, а теперь оставит его одного, была невыносима. — Не нужно беспокоить Хёнджина, ты можешь просто остаться у меня. Феликс явно колебался, на его лице промелькнула настороженность. — Хён, — проговорил он, — я не- я никогда- — Просто спать, — сказал Чан. Он убрал прядку волос Феликса ему за ухо. Кожа на его виске была влажной от пота. — Я слышал, тебе нравится обниматься. Приходи пообниматься со мной. Позволь держать тебя в своих руках, может быть, я такой вот слащавый. Феликс посмотрел на него, по-странному напряженно. Потом он улыбнулся, искренней улыбкой, и то, каким прекрасным она делала его лицо, было почти сердцедробительно. Чану никогда, никогда бы не надоело смотреть на него. — Хорошо, хён, — сказал Феликс. — Я бы хотел этого. Чан держал его за руку, когда они поднимались в квартиру, их пальцы были сплетены вместе. Он не хотел отпускать, терять то, как идеально рука Феликса помещалась в его, и, казалось, Феликс чувствовал то же самое, потому что он не отстранялся. На самом деле, он держался особенно близко к Чану, и всякий раз, когда Чан оглядывался, чтобы взглянуть на него, идущего немного позади, Феликс уже смотрел на него, улыбаясь. Он немного краснел всякий раз, когда оказывался пойман на этом, но не прекращал. Чан все еще чувствовал небольшой шок, и вид этой улыбке, смущенной, но яркой, лишь усугублял это чувство. Он не был до конца уверен, что знает, как справиться с реальностью, в которой он сделал то единственное, о чем неделями твердил себе и другим людям, что не будет этого делать, — но он был в этой реальности. Он не жалел об этом так сильно, как ожидал, хотя сожаление, вероятно, должно было накрыть его в какой-то момент. Но сейчас этому чувству не было места рядом с ощущением ладони Феликса в его. Он немного волновался, что когда он войдет в квартиру, то найдет там других людей. Им не нужно было даже ждать его: кто угодно, кто посмотрел бы на них сейчас, понял бы, что только что произошло этажом ниже. Когда Чан вел Феликса по коридору, он увидел свет, пробивающийся из-под двери Хёнджина. На мгновение Чан задумался, не хочет ли Феликс отстраниться и все-таки пойти в комнату Хёнджина, но он не сделал этого, и Чан открыл дверь в свою спальню и впустил Феликса внутрь. Феликс смущался так же, как и в первый раз, когда был здесь; он вошел так, словно думал, что Чан шутит. Но он не отпустил руки Чана и коротко взглянул на него, будто бы чтобы проверить. Чан сжал его пальцы и увидел, как он немного расслабляется. Ощущение присутствия Феликса здесь, в его пространстве, нисколько не слабело от знания, каково было ощущать его губы на своем члене. Чан пообещал ему, что ничего больше не произойдет, и так и будет, особенно тогда, когда Феликс снова выглядел таким неуверенным в себе. Он стоял в его комнате в своих темных джинсах и худи, и его волосы были такими яркими, когда не были закрыты капюшоном, и он, казалось, не знал, что ему делать теперь. Если он никогда не спал ни с кем раньше, то было было вероятно, что он не знал, как вести себя дальше. Чану хотелось снова поцеловать его, и он подумал, может быть теперь мне можно. Но вместо этого, боясь перегрузить Феликса, он отпустил его руку и произнес: — Я найду тебе что-нибудь, чтобы переодеться. Он не был удивлен, когда Феликс, такой привыкший к тому, чтобы отказываться от всего, что ему предлагают, сказал: — О, все хорошо, хён, я могу просто- — потом он немного покраснел, переминаясь с ноги на ногу, словно осознав то же, что уже осознал Чан — нельзя было спать в том белье, которое было сейчас на нем. Чан чувствовал, каким мокрым был Феликс, видел влажное пятно на его боксерах. Это не могло быть удобно, даже для Феликса, стоявшего сейчас здесь. Чан улыбнулся ему. Он был таким милым, стоя здесь и избегая взгляда Чана, с поалевшими щеками. Чан подошел к ящикам и нашел пару боксеров — единственную вещь, которая сейчас пришла ему в голову и могла бы подойти узким бедрам и талии Феликса. Он протянул их ему и тихо сказал: — Ты можешь переодеться в уборной, если хочешь. Феликс взглянул на шорты в своих руках, простые черные, как и остальное белье Чана, и кивнул. Он ушел в уборную, и как только дверь за ним закрылась с тихим щелчком, Чан достал из ящика еще одни боксеры и переоделся сам; его белье, может быть, было и чистым, но это не значило, что он хотел спать в том, что носил целый день. Феликсу понадобилось некоторое время, чтобы вернуться. Чан подумал о том, чтобы постучать, проверить его, но почти что сразу же после того, как ему пришла эта мысль, дверь открылась и Феликс снова оказался в спальне; на нем были боксеры и футболка, которая была на нем под толстовкой. Это не было первым разом, когда Чан видел Феликса в шортах, не первым разом, когда он видел его колени и худые бедра, но глупейшая часть разума Чана настойчиво напоминала ему, что причиной того, что он видел их сейчас, было то, что на Феликсе была его одежда. Ты должен был предложить ему и футболку, говорила ему эта часть его, и Чану пришлось побороть в себе желание сделать это. Вместо этого он подошел к Феликсу, державшему свои джинсы и толстовку комком в руках, все еще неуверенный, и забрал у него белье. Феликс издал протестующий звук, но Чан уже бросил его в корзину для стирки, чтобы постирать с остальными вещами. Потом он взял у него джинсы и худи, свернул их и положил на свой комод. — Хорошо? — спросил он у Феликса; тот кивнул. Теперь он выглядел уставшим; из-за того, что сейчас была поздняя ночь, в сочетании с оргазмом, без всяких сомнений. Было очевидно, что он все еще был не в лучшем состоянии, несмотря на прожитый у них месяц. Он все еще иногда уходил в комнату Хёнджина, чтобы подремать днем, Чан знал, потому что тогда Хёнджин выходил и драматично шипел на тех, кто шумел в кухне за то, что они прерывали сон его малыша. Чан не был уверен, знал ли Феликс о том, что Хёнджин делал это; он подозревал, что Феликс не знал. Он поднял одеяло и позволил Феликсу тоже забраться в постель. Если он выглядел не совсем уверенным, заходя в комнату, то предложение лечь, казалось, совершенно сбило его с толку. Он выглядел так, словно ожидал, что Чан буквально схватит его и выбросит обратно. Но Чан не сделал этого, никогда не сделал бы. Чан просто выключил свет и устроился рядом с ним, может быть, немного быстрее, чем он хотел бы, потому видеть Феликса, сидящего на его постели в его боксерах, было для него невыносимо. В темноте лечь рядом и потянуться к Феликсу, притянуть его ближе, оказалось проще, чем он ожидал. Феликс тоже лег, но на спину, оставляя между ними странную дистанцию, но Чан подумал- может быть, теперь он немного лучше понимал то, что пытался сказать ему Хёнджин раньше. Когда он коснулся Феликса, тот мгновенно зашевелился, придвинулся к Чану и повернулся на бок, чтобы свернуться в комочек рядом с ним, теплой тяжестью на его груди. Чан накрыл их обоих одеялом, а потом одной рукой обнял его вокруг плеч, а другую — положил ему на талию, прижимая так близко к себе, как только мог, не заставляя никого из них чувствовать себя неуютно. Он услышал, как Феликс вздохнул, всего раз, и этот звук показался Чану- довольным. Ему пришлось закрыть глаза — он не мог вынести того, каким милым был Феликс, каким чудесным он был в его объятиях. Это казалось идеальным — знать, что Феликс в безопасности. Знать, без всяких сомнений, что ничего не могло причинить ему вреда, потому что Чан оберегал его. — Ликс, — произнес он. Честно говоря, он не был уверен, что скажет после, он сказал это просто потому что хотел еще раз почувствовать имя Феликса на языке. Но это было неважно, потому что Феликс не ответил ему. Он уже уснул, наверное, доверившись защите Чана так, как Чан того хотел. Чан прижался губами к его волосам в мягком поцелуе и закрыл глаза, чтобы уснуть.