***
В двадцать четвертый день Павел запретил Гепарду появляться в отделении, аргументируя это тем, что разлагающийся труп Ландау он в кабинете найти не собирается. Направил он его прямиком домой, но капитан до того взволновался, что чуть ли не умолял не вести его туда, возможно и под угрозой пистолета только ближе притерся бы виском к дулу, чем ушел к себе домой. Вторым домом можно назвать квартиру сестры, а третьим — ее мастерскую. До последней было ближе, так что довести измученного Гепарда удалось до самого порога, где практически из рук в руки его приняла к себе Сервал Ландау. Сестра брата не узнала, изумилась как видом, так и исходящим от Гепарда запахом. Не дожидаясь объяснений, она повела его в подсобное помещение, в котором находилось все вплоть до душа, потому как старшая Ландау сама не брезговала поспать у себя на работе, остаться на ночь, а, может, и не на одну. Сервал не верила своим глазам; исходя из ее домыслов, младший брат никогда бы себя так не запустил. Она в принципе никогда его таким не видела, таким разбитым и уничтоженным, сокрушенным и доведенным до последней стадии изнеможения. Гепард еле волочил ноги, а добравшись до ванной комнаты едва не рухнул на пол, когда Сервал решила его отпустить. Его одежда пропахла потом и затхлостью, нестиранная неделями водолазка, неизменяемое который день нижнее белье — все в совокупности приводило старшую Ландау в неописуемый шок. Даже в военное время его вид можно было назвать в меру ухоженным, но что произошло сейчас?.. Единственной просьбой Гепарда было лишь короткое, но такое отчаянное слово: — Останься… — его усталые глаза редко моргали, а рот приоткрылся в немом стоне, когда холодные струи воды коснулись воспаленного ожога на руке. Сервал не могла ему отказать. Пока Гепард занимался водными процедурами, она могла поклясться, что на ее голове в этот день появилась пара седых волос, про себя Сервал многократно прокручивала то самое болезное "останься", поминутно убеждалась, что услышит от брата еще многое и удивляться ей пока еще рано. Гепард вспенивал мыло на сальных волосах, отросшими ногтями царапал кожу плеч, как будто бы специально провоцировал импульс боли в голове, то ли пытался взбодриться, то ли себя настолько корил, что иначе самобичевание свое выразить не мог. По истечению определенного времени Сервал всучила ему бритвенный станок, вазелин и махровое полотенце. Но не прошло и минуты, как металлическое лезвие с лязгом выпало из рук ослабевшего Гепарда, разбрызгивая по белому кафелю алую кровь. Рука дрогнула. Правый висок пульсировал слабой, шутливой болью, а вниз к подбородку спускался тоненький ручеек красной жидкости, путаясь в дебрях отрощенной щетины. Младший Ландау схватился за поцарапанное место, не издавая и малейшего звука, он собрал пальцами капли крови, взирая на них с неподдельным интересом. Пока Сервал возилась с бритвой, вытирала с пола кровавый модернизм, Гепард не смог сдержать странного порыва, и, накрыв рукой неглубокую ранку на лице, вонзил внутрь острые ногти, оттягивал кожу в разные стороны, раскрывал, делал все шире, он надавил, и из свежего пореза брызнула новая порция крови. От боли брови скривились, свелись к переносице, на щеках выступили желваки, а нижняя губа нервно вздернулась. — Что ты творишь! — видно заигрался, не заметил, как Сервал освободилась и с нескрываемым ужасом смотрела на калечащего самого себя брата. Она одернула его руку, взирая на сочащийся кровью порез, после чего перевела взгляд на вымазанные в алом пальцы, под ногтями которых забившаяся грязь в смеси со свежей кровью, — что… что с тобой происходит-то?.. Она не могла скрыть наступающую волну паники, но вместе с тем продолжала действовать скоро и оперативно. Через мгновение бритва оказалась выброшена в раковину, в руках Сервал вата и перекись водорода, перед ней в ванной комнате стоял Гепард, обернутый в полотенце, с щеки которого на грудь ручьем стекала кровь. Сестра немедля продезинфицировала рану, вытерла свежие потеки, втиснула в руки несмышленому капитану смоченную перекисью ватку, а сама, опираясь на раковину, отходила от удивления. — Что случилось? — голос Сервал звучал твердо, в нем не промелькнуло и тени сомнения или иного другого ужаса, который ранее ее обуревал. Она желала услышать ответ, и она получит его любой ценой. — Тебе не стоит знать. — тебе не стоит знать о том, какой твой брат бездарь. — Я сама решу, что стоит, а что нет. — она сурово поглядела на него в поисках зрительного контакта, — говори, Гепард. Младший Ландау заглянул в глаза сестры — глаза айсберги, тающие от прикосновений теплых родных рук — и не нашел лучшего решения, кроме как выдать ей всю подноготную. Гепард говорил обо всем, об обеих встречах с Сампо, о сне, о соглашении, про обморожение решил упомянуть вкратце; говоря о ведущемся деле, о замалчивании важных фактов из последней встречи с мошенником, голос предательски дрогнул, выдавая истинные чувства капитана — отчаяние, нескончаемых страх и пожирающий стыд. Сервал слушала его стоически, не сводя глаз, практически не двигаясь и с виду не дыша. Внутри нее все разрывалось от желания помочь брату, а снаружи биение сердца заглушалось симфонией разума, гласившей не показывать Гепарду собственной жалости, которая втопчет капитана паршивой псиной в липкую грязь. Старшая Ландау биению собственного сердца не придавала значения, но сейчас хотела выровнять чужое. Рассказы поразили ее до глубины души, и как бы Марианская впадина ее тщедушного сердца не была глубока, Гепарду всегда найдется место на теплом морском берегу, там, где все самое дорогое. Ее остекленевшие глаза вперились в чужие, в которых шторм сносил все плотины и мосты. Посиневшие губы Гепарда продолжали двигаться, но Сервал уже не слышала, для нее этого хватит. Она больше не выдержит. Она схватилась за его шершавые руки, притягивая к себе, уткнулась носом в оголенное мокрое плечо. Гепарду не нужно объяснять дважды, для удобства немного наклонившись, он опоясал сильными руками женскую спину, позволяя утонуть в своем безмерном горе.***
Грязная одежда в стирке, новая — растянутая серая майка и пятнистые белые штаны — на Гепарде. А сам младший Ландау, приобретший человеческий облик после манипуляций Сервал, задремал на кухонном столе в подсобке, пока дожидался сестру с крепким чаем и охапкой песочного печенья. Но старшая Ландау тревожить его сон не стала, лишь достала из шкафчика плед и им напряженные плечи Гепарда накрыла, оставляя того отдыхать, но при этом иногда навещая. Спал капитан преспокойно, тихо посапывая и во сне шмыгая носом. Сервал не могла не признать своего умиления, при виде спящего Гепарда, она запустила свои худые пальцы в его светлые волосы — такие же светлые, как и у нее самой — ероша влажные после душа пряди, массируя кожу головы. Было бы желания — почесала бы за ушком, словно домашнего кота, но с животным она своего брата не отождествляла. Непродолжительный сон Гепарда закончился, не успев начаться, сонные глаза приоткрылись, порхая светлыми ресницами, капитан приподнялся, взирая на сестру исступленным взглядом. С его плеч упал плед, а майка задралась на груди. В руках Сервал он обнаружил небольшую жестяную коробку-таблетницу, из которой выглядывали блестящие кластеры и баночки, наполненные разными препаратами, как заметил Гепард, большинство из них были от пищевого отравления или витаминами. — Выпей это. — она поставила перед ним стакан с водой и, опустив из рук аптечку, выискала нужное лекарство, — обезбол, лучше у меня нет, уж извини. Зайди по пути от меня в аптеку, как пойдешь домой. У тебя, должно быть, только уголь активированный дома! Она тихонько рассмеялась. Не правда. Помимо угля были еще таблетки от головной боли. Гепард был бы рад ответить ей смешком, но горло болело, а голос совсем охрип. Слова о доме взбудоражили, младший Ландау вздрогнул, уставившись на стакан с водой. Наскоро выпил нужное и, прочистив горло после сна, высказался. — Я не пойду к себе. — стоило бы добавить что-то еще себе в оправдание, — могу я… переночевать у тебя сегодня? Хоть в мастерской! Я не напрашиваюсь, ты прости, просто дома… кхм, нет желания туда идти. Он сжал в руках высокий стакан, залпом опрокинув в себя всю воду, в него налитую. Пальцы ног поджались в ожидании ответа. Трус. Жалкий трусишка. Он себе признался, но признаться Сервал не мог. Он забоялся. Опасался встречи с Кески у себя дома, ведь тот знал его адрес и уже успел там побывать. У себя совершенно не получалось уснуть, он то и дело ворочался, проводя бессонные ночи в бесконечном бдении, ведь он всегда рядом. Сервал взглянула на него с ноткой беспокойства, наклонилась, норовя заглянуть в болезные глаза, но, видя смятение на лице брата, отпрянула. — Стой, подожди… а что не так с домом? — Ничего серьезного, но я пока не хочу там находиться. — ответ, провоцирующий на еще большее количество вопросов. Но капитан не спешил объясняться, ведь настоящая причина почему могла вогнать сестру в еще большее недоумение. Сервал напряглась. Все не могло быть настолько плохо. В мыслях закралось подозрение, которое ныне она смело высказать не могла, но все ей видимое только подтверждало теорию. — Я не против, сегодня ко мне тогда? Ландау-младший задумался, а стоило ли идти к Сервал? Раз уж Сампо знает о местонахождении Гепарда, то не подставит ли он сестру? Ведь если мысли о преследовании и слежке правда имели место быть, то, придя к Сервал, он может обречь ее на неминуемую опасность. Навлечь беду он не мог, ведь лучше сдохнуть самому одинокой сукой под забором, чем засвидетельствовать в квартире Сервал ее труп. — Нет. Ты знаешь… давай лучше я здесь побуду? Да, точно, лучше тут останусь, и до работы недалеко, да и тебя не стесню. Сервал спешила переубедить брата, но тот был непреклонен, он уже все за себя решил. Стоило пойти к себе. Вынуждать сестру лицезреть его состояние не хотелось, но одиночество и муки совести до того истощили его силу воли, что от той остался едва ли сантиметровый осадок на дне литрового сосуда. Гепард обессилел за эти недели бесконечного напряжения, а насекомые в его голове научились говорить. Теперь не было сомнений, от кого он мог их подцепить, ведь говорили, шептали они его голосом, говором того кровожадного животного, демона из сна. Шептали о разном, стрекоча, бубнили сотни нареканий: расследование стоит, а соглашение не терпит, и методы бесполезны, и в сущности ты бесполезен. Как ты хотел его поймать, если он уже поймал тебя? И иже с ним, многое из того, что они жужжали, Гепард позже сам воспроизводил себе. Сейчас же у насекомых появился еще один повод для чтения сентенций — Сервал. Дать им фору, позволить размножаться, плодиться стаями у него в голове Гепард не мог, но был вынужден, ведь эту трехнедельную агонию могла завершить, наверное, только лоботомия. Капитан вплел грубые пальцы во взъерошенные волосы, еще больше те путая, с силой оттянул, как будто вновь давая себе почувствовать, — ты, черт возьми, жив, и на этом еще не все закончено. Сервал потупила взгляд в угол стола, но через пару мгновений вспомнила еще кое-что, из-за чего потревожила сон брата. — Кстати, там твоя одежда высохла, ты наверняка хотел бы переодется. — сказала она, поглядывая на Гепарда. Она прекрасно знала о том, что при сестре капитан не любил примерять "домашний" расслабленный стиль, а старался выглядеть подобающе. Что странно, казалось бы, жили в одном доме с самого рождения, а так отличаются, что даже друг к другу относятся как незнакомые люди. И даже при Сервал Гепард оставался командующим Среброгривых Стражей, строгим и сдержанным, и только потом был титулован братом. В чем была тому причина, Сервал не догадывалась и все списывала на Гепарда и его непрекращающуюся даже дома службу, а младший Ландау, скорее всего, точно также думал о сестре и ее незакрытых гештальтах. Гепард поблагодарил сестру и переоделся, впервые за последнее время ощутив на себе запах стирального порошка. После чего наследники Ландау последовали в главное помещение мастерской, где и расположились, Сервал прибирала полки с инструментами, а Гепард бесцельно глядел в окно, выходящее на улицу. Где все казалось таким простым и обыденным, что и сама жизнь начала представляться лишь беготней в крошечном окне. Их идиллию потревожил дверной колокольчик, известивший о вошедшем госте. То был Павел, весь запыхавшийся и изморенный продолжительным бегом, оперевшись о дверной косяк, он сбивчиво воскликнул, привлекая внимание обоих Ландау. — Гепард… — он прочистил горло, покашлял, — мы поймали… поймали Сампо Кески!***
Ландау не помнил как в беспамятстве накинул на себя куртку и выбежал вместе с Павлом из мастерской, не успев даже попрощаться с сестрой. Он был ошарашен. Его словно ударило молнией, и он стремглав бежал, опережая товарища, настигнул полицейский участок Административного района. Перед глазами плясали картинки, а насекомое в голове на мгновение затихло. Двери распахнулись, и Гепард мог поклясться, что почувствовал запах Сампо в тесном коридоре, и как поискового пса этот аромат вел его до нужного кабинета. Перед входом столпились служащие, казалось, весь отдел сейчас был здесь и желал увидеть допрос одного из самых разыскиваемых преступников если не всего Белобога, то Административного района точно. Это точно был он. В голове Ландау не промелькнуло и тени сомнения, глядя на Сампо, что сидел на обветшалом стуле, закинув ногу на ногу так буднично и привычно, словно он в мыслях пил чай у себя дома. Как заметил Гепард, тот выглядел не свойственно для себя — темные строчные брюки, рубашка и даже кремовый галстук, при нем был черный плащ, который по видимому изъяли, и тот лежал на соседнем столе, там, где валялись документы, фантики от конфет и прочее, что, должно быть, принадлежало задержанному. Кески обводил растерянным взглядом всех служащих, ни на ком не задерживая своего внимания, а Гепарда и вовсе не заметил, потому как тот затерялся в гуще людей. На его запястьях гремели наручники, а двое полицейских за ним придерживали спинку его стула, чтобы Сампо на нем не качался. С виду и не скажешь, был ли вор отчаян, расстроен, взволнован или потерян. Скорее крайне удивлен, и за всем действом наблюдал словно в театре с первых рядов зрительского зала — до того близко, что, кажется, сам принимал участие в этом спектакле. Перед ним на стуле сидел один из коллег Гепарда, а по правую руку возрастная женщина, каштановые волосы которой были скрыты светлым платком, сама она, закутавшись в шерстяную шаль, нервно стискивала руки в замок, может, именно она была свидетельницей поимки Кески или же стала его новой жертвой, кто бы знал. Павел шикнул Гепарду, тыкая того в бок, видно хотел что-то сказать. — Видишь ее? — он указал на ранее упомянутую женщину, — хозяйка книжного магазина. Вообрази! Кески пришел к ней, без всякой маскировки и прочего, прикупить книжек, а та его узнала и на всю улицу заверещала: мол, смотрите, это же тот Сампо, вор и мошенник. Там-то наши ребята его и повязали. — Не может быть... — Гепард едва мог пошевелиться от услышанного. Все так просто? Как такое возможно, зная сколько Кески скрывался от закона, неужели его поимка была такой элементарной случайностью? И приложенное Гепардом количество усилий вдребезги разбилось его внезапным появлением. — Вот, а я о чем! Наверняка у этого хитреца есть туз в рукаве, не зевай. — Павел радостно хмыкнул. Вор из белобожской сказки был пойман, и сейчас восседал перед ними иллюзией, сошедшей с полотна, демоном, сидящим в царской позе. По всюду слышалось шептание, говорили о всяком, но все дороги велись к нему, герою-оборотню, Сампо. Тот в гуще внимания чувствовал себя будто бы в своей тарелке. — Он реален. — на какое-то время Гепард сам начал сомневаться в его существовании на этой планете. — Еще какой! Потом, может, потрогаешь его, когда в обезьянник отводить будут. — у Павла сегодня, очевидно, приподнятое настроение. Капитан же был донельзя насторожен; все что ему виделось было похоже на инсценировку или хорошо выполненный трюк заядлого акробата. Он оглянулся по сторонам: кабинет насчитывал в себе около десяти человек, не считая задержанного и свидетельницу, все действо начало казаться цирком шапито, где вот-вот начнется представление, и в центр сцены выбежит обрадованный клоун. Главный следователь поднял руку, призывая всех смолкнуть, и во всеуслышание огласил: — Коллеги, у нас здесь опрос, а не зоопарк, прошу тишины! — что говорить, если не зоопарк, то театр мыльной оперы. Все разговоры разом прекратились, устремляя взгляд перед собой. Спектакль начался. Повисла гробовая тишина, руки Гепарда нервно задрожали, а глаза широко распахнулись, желая впитать каждую картину. Служащий начал. — Представьтесь пожалуйста. — указал он на задержанного. — Сампо, собственной персоной, Кески. — казалось, сейчас должны раздаться удивленные оханья и аплодисменты со стороны зрителей, но те молчали, взбудораженные представлением. Мужчина же добродушно улыбнулся, звеня наручниками на запястьях. Его голос можно было попробовать на вкус: кремовый и мягкий, податливый, его можно есть ложкой. Следователь объяснял дело и хронику задержания, упомянул хозяйку книжного магазина, время и дату, под каждым его словом Сампо подписывался, все сказанное подтверждая. — Все так. Какая жалость, что мне не удалось прикупить у вас "Под белым плащом"! Надеюсь, после освобождения удастся это сделать. — обратился он к съежившейся женщине, та на него взволнованно покосилась, ничего не ответив. Она лишь кивнула следователю, чтобы тот продолжал. — Это еще не скоро, вы уж поверьте. — смеясь, он загремел всей своей большой фигурой, и радость его подхватили остальные, одному лишь Гепарду было совершенно безрадостно. — Как это так? — изумился Сампо, перекидывая одну ногу на другую. — Вы хотите сказать, что даже не знаете зачем тут находитесь? — следователь глядел на Кески как на идиота, либо как на преступника, прикинувшегося идиотом. — О чем я и говорил все это время, пока вы волокли меня сюда! В чем я обвиняюсь? — задержанный готов услышать свой приговор с таким видом, будто вместо этого ему расскажут рецепт овощного рагу. Следователь пару раз закряхтел охрипшим смешком, после чего вынул из папки, доселе лежавшей перед ним, свеженапечатанный лист, на котором мелким шрифтом были изложены все грехи Сампо за его двадцать восемь лет жизни. Кески заинтересовано принял бумажку, бегло осматривая ее наискосок, через минуту передал обратно, хохотнул. — И это все? — будто следствие не знало и половины им содеянного, хотя, должно быть, он вкладывал в эти слова совсем иной смысл, а сейчас попросту действовал на нервы следствию, — да… сложно найти человека с таким "послужным" списком. Следователь развел руками. — Разочарую, но я к этому не причастен. — что еще следовало ожидать от изворотливой гадюки Административного района. Весь кабинет зашелся смехом, казалось, что даже стулья и шкафы скрипуче над ним посмеивались, стуча ножками, но Сампо держал лицо расслабленным, а спину выпрямленной, несмотря на обрушившийся на него шквал осуждения. Ведь задача клоуна веселить и радовать людей, значит Кески блестяще с ней справляется. Маленькие морщинки от красовавшейся улыбки на его щеках не разглаживались. — Да ну?! Тогда, товарищ Кески, не могли бы вы нам сказать, где это вы работаете, а то в базе-то вы не числитесь. — жалость какая. Следователь не переставал подтрунивать над Сампо. — Я помогаю клинике Подземья, доставляю лекарства, оборудование, впрочем все, что требуется больным. — спокойно проговорил он. Такую информацию проверить не удалось бы, ведь связь с Подземьем годами ранее была разорвана, и ныне возобновлена толком не была. — И кто мог бы это подтвердить? — Наталья Хорова, владелица клиники Камнеграда, можете спросить у нее. — "Подельница." — возник шепот на губах служащих. Следователь мгновенно отдал приказ, и двое уполномоченных, ближних к нему, направились на поиски Хоровой. Сампо же дал примерные очертания ее облика, а сам мирно продолжал отвечать на поставленные вопросы. — Живу я там же в одной из комнат, ключи в кармане плаща. Можете взять. — он указал на свою свернутую одежду. Следователь нашарил связку ключей, один из трех, предположительно, был от его жилья. Ключи были переданы следакам. Кески восседал в чинном спокойствии, он словно от всех вопросов был защищен. — Хорошо, знаете ли вы этого человека? — на ранее радостном лице следователя не осталось и дымки веселости. То ли шатер цирка постепенно обрушивался из-за хлипкого укрепления, то ли зрителям не нравилось получающееся представление. Он протянул Сампо портрет того человека, доставившего в отдел целую кипу обвинений в сторону мошенника. Кески отрицательно покачал головой, не удивительно, ведь улик у следствия толком не было. Служащий вскипел, он накренился над столом, начиная разбирать каждое обвинение и зачитывая его вслух, но на любое слово Сампо отвечал отрицательно. Кража в Надмирье двухлетней давности? Не был на поверхности со времен блокады. А кто подтвердит? Конечно же Хорова. Продажа людей в организации Подземья? О таких не знал и в таковых не числился, подтвердит Хорова. Изготовление оружия? Проверьте комнату, а кто укажет на обратное, вы уже знаете. Он был похож на тигра, прыгающего через горящие кольца — такой номер удается не каждому. У следователя закипал мозг, он то неврастенически колупал поверхность стола, то стучал кончиком ручки по корочке уголовного дела. Вокруг него всколыхнулось людское негодование, из зрительского зала посыпались вопросы: как это не выходил в Надмирье? А как же праздник в честь снятия ограничений? А в тот день краж не замечалось, и даже после, через неделю таковые не возникали. И сколько лет он у этой Хоровы работал? Неужто с самого детства за ее юбкой прятался? Не с детства, а с юношества, уже десять лет на посту помощника главного врача числится. Было еще великое множество домыслов, некоторые из которых противоречили делу, другие законам логики и природы. Гепарду этот искусный номер осточертел до скрежета зубов. Он не верил своим глазам. Неужели все их многолетние труды тотчас же разрушаться, их сахаром растворят в кипятке, фигуркой оригами безжалостно затопчут. Что же делать, как им быть? Что-то внутри голодным зверем рычало и приказывало действовать самому. Неожиданно для всех присутствующих раздался мужской окрик, сквозь толпу к самому столу протиснулся Гепард и, набрав в легкие как можно больше воздуха, воскликнул: — Ты! Я же видел тебя в Подземье. — на него в ответ смотрели с поверхностным непониманием и глубинной самодовольной издевкой, — я ведь… я ведь гнался за тобой! И рация, и чертова бомба! Это же все ты! Это ты сделал меня таким. Настигающая истерия охватила его болезное тело, усиливающийся жар сжигал дотла, он поглощал, вниз по виску, минуя светлую полоску пластыря, стекала капля пота. Сампо молчал. И эта тишина казалась хуже всех доселе сказанных слов, она резала уши, слышалось лишь собственное сбитое дыхание и бешеное сердцебиение. — Как же… как же ты можешь врать! — на Ландау смотрели как на бесноватого, людской гвалт стих, устремляя взгляд на обезумевшего Гепарда и на Сампо, ставшего тряпичной куклой в его руках. Капитан подошел к нему вплотную, держа мертвой хваткой за плечо. Сквозь полминуты молчания Кески неуверенно проговорил: — А вы, простите, кто? Его глаза. Взгляд жертвы. Они смотрят пытливо и обеспокоенно, не узнают или только делают вид. Его выражение лица не дрогнуло, он лживо улыбается, мигает темными ресницами, из уст в уста повторяет: кто ты такой? Капитан затих. Он не верил тому, что твориться прямо перед его лицом. Как это? Он, должно быть, просто пытается замести следы, прикрыть обрушившуюся на него облаву, ну конечно же! Но Гепард не даст тому случиться, он его уличит. — Восемь человек… ты же все им рассказал! — его голос задрожал, а натянутые струнами нервы играли паршивую мелодию. Кески не переставал улыбаться, так нежно и мило вздернутые уголки губ смотрели на Гепарда в ответ. Его зеленые глаза казались полем одуванчиков, а обезображенные улыбкой губы — соленой карамелью. Он приторный. И эта сладость скрипела на зубах сахарным порошком. — Лжец! — вскрикнул Ландау, схвативши Сампо за грудки и притягивая к себе. Гепард встряхнул его, проговаривая десятки и тысячи раз одно и то же. Кески съежился, устало прикрывая глаза и делая домиком брови, хотел было унять пыл капитана и скинуть его руки с себя, но, как позже оказалось, того сделать попросту не мог — Ландау слишком силен. За пару секунд до неизбежного на Гепарда обрушилось нечто — осознание. Что же он делает?.. Зыбкий стыд спровадил повернуть голову в сторону от лица мошенника и увидеть десятки глаз, сочащихся невообразимым, чуждым Ландау отвращением. На него все смотрят. Таким едко и тошнотворно, что тотчас захотелось провалиться под землю, сделаться крошечным, чтобы скорее убежать из этой преисподней. Изолироваться, сжечь себя во славу справедливости и чести, которой он пренебрег. К горлу подступил ужас, а время будто замедлилось, давая Гепарду прочувствовать все до капли, довести все действо до кульминации. Подоспели стражи порядка, доселе стоявшие в оцепенении и наблюдавшие за душещипательной картиной, двое из них выхватили Сампо из рук Гепарда, другие обезвредили, скрутив забившегося в истерике Ландау. Его с позором вывели из участка, отдав приказ без специального разрешения в отделе не появляться. Напоследок он услышал томный и серьезный голос Кески, такой голос, который засвидетельствовать ему еще не удавалось. — Мои извинения, продолжим опрос... — следователь был вне себя от ярости, результаты допроса, поведение Гепарда — умножьте на тысячу, и вы поймете, насколько служащий был происходящим недоволен. Сампо лишь укоризненно на него посмотрел. — Избавьте меня от этого. — в его голосе не осталось той добросердечности и скромности, говорил он четко и прямо, с ноткой раздражения, но куда без этого, — если у вас действительно есть чем меня удивить — пожалуйста. Кто из ваших подопечных следующим меня изобьет? Скрутит? — Кто-то хотел бы еще высказаться? — обратился он к разинувшей рот толпе зевак, — может у вас есть еще шутки на злобу дня? Так поделитесь, почему вы замолкли? Последнюю фразу он сказал практически шепотом, прожигая взглядом главного следователя, сгорбившегося под напором задержанного. Свидетельница нервно теребила концы серой шали, а Сампо продолжал. — Признайте, что притянули меня за уши к этому безобразию, которому элементарно не могли найти объяснения. — он хлопнул рукой по вмиг прогнувшейся папке уголовного дела, — как страшно жить среди бестолковых полицейских фуражек. Поприсутствовать на захоронении отдела Административного района Гепард, увы и ах, не смог, он лишь слышал обрывки речи Сампо, посвященную как будто бы ему, бестолковому капитану Среброгривых Стражей. От этой мысли все внутри скручивалось спиралью, от этой мысли с новой силой заболела голова. Ландау брел куда-то через главную площадь, пока не настиг придворовой скамейки, на которой решил остаться на ближайшие тысячу лет. Руки и ноги сделались свинцовыми, в ушах слышались отзвуки часто бьющегося сердца, голову охватил озноб, а простуда кормила капитана соплями столовой ложкой. Что же он натворил? Как он мог позволить себе такую вольность у себя на работе, когда прямо перед ним, словно на главном блюде субботнего вечера, желанный месяцами, годами преступник. Обуревало чувство вины. Своим поведением Гепард лишь сыграл Кески на руку, а тот словно того и ждал, не просто так пришел и будто мысленно взывал к разрушительному гневу капитана. Впервые за долгое время Ландау ясно ощутил — он в чужих руках. Он фигурка из папье маше, плюшевый зверек на его коленях, все что угодно, но не капитан. Быть в его власти казалось невыносимым, таким блаженным отдавать бразды правления над собой равно самоубийству, и Гепард сам ступил на эшафот, сам поцеловал лезвие гильотины. И теплые, мягкие руки Сампо повязали ему петлю на шее красным бантом. Но, заглушая всяческие мысли, в голове раздавался один единственный вопрос, на который ответ вряд ли удастся найти, — что будет теперь? Сейчас, когда Сампо пойман. Условно. Он отвертится, Гепард верил в его способности больше, чем во что-либо на свете. Не понимал Ландау еще некоторых вещей, например, почему большинство его коллег были так свято уверены, что им удастся заставить мошенника признать вину. Капитан держал пари, многие из них были убеждены, что тот попался им в руки не просто так, а чтобы заявить о явке с повинной. Бестолковые фуражки были обнадежены настолько, что Сампо смог вдавить их горделивые лица в пол. Ведь с самого начала у них не было ничего против Кески. Им дали мнимую надежду на успех и тут же ее отобрали, как конфетку у ребенка, ей богу. Сампо словно захотел вновь проведать Гепарда, явившись в отделение. Заодно смыть с себя всю налипшую за года раздолья грязь, облачившись в овечью шкуру. Спустя недолгое время перед зданием участка, на которое Гепард бездумно доселе смотрел, возникли две фигуры — то были недавно ушедшие по душу Натальи Хоровы стражи. Выглядели они весьма взволнованными и на редкость удивленными, их массивные силуэты скрылись в дверном проеме, исчезли в глубине здания. Теперь Гепарду снова не за кем наблюдать. Ландау исступленно глядел на опускающиеся с неба снежинки, провожал их взглядом до самой земли, а позже наблюдал за тем, как они бесследно растворялись, не достигая брусчатки. Вслед за первыми авантюристами опускались следующие, от предыдущих не отличишь, короткое свое существование заканчивая тем же образом. Что-то близкое сердцу Гепард находил в бесконечной зиме, объятиях холода и пуховом снегу. И, кажется, обратным током заботы снежная королева любила его, быть может, поэтому тогда Ландау остался жив. Его пожалели. И ныне он не понимал, достоин ли этой жалости. Через примерно полчаса из здания участка вышел еще один человек, облаченный во все черное. От фонарного столба его отличал синий отблеск уложенных волос. В мгновение ока Гепард сообразил, кем появившийся являлся. Сампо. Капитан подорвался с нагретой скамьи, хотел уже подбежать и схватить мошенника, но спустя короткий миг до него снизошло осознание. Кески на свободе по велению главного следователя Административного района. Сампо, от них открестившись, их покинул, оставив ни с чем. Похоже, Хорова дала блестящие показания, даровавшие мошеннику свободу. Теперь он, как и Гепард например, безгрешен перед волей закона. Он чист. Ландау наскоро сел, принял позу, в которой ранее сидел, и глубже закутался в куртку, спрятавши замерзший нос в высокий меховой воротник. Он вперился взглядом перед собой, только бы не встретиться с напротив идущим человеком. Капитан даже зажмурился, сморщив покрасневший нос. — Необычное у нас выдалось знакомство. — выдал Кески, устроившись аккурат Гепарда. В привычной манере закинув ногу на ногу, он развернулся лицом к капитану, краешек губ Сампо невольно дрогнул, словно он тоже волновался, словно тоже был донельзя смущен. Ландау не находил в себе сил ответить. Его глаза судорожно бегали перед собой: брусчатка, его вросшие в скамью ноги и пунцовые от холода пальцы. Так нельзя. Гепард не тот человек, который сжавшись должен ждать своей участи, он не тот, кто не может вымолвить и слова в ответственный момент. Хотя часом ранее он вполне уверенно выговаривал Сампо все то, что накопилось за долгие недели молчания. — Но ты не кори себя, я зла на тебя не держу. — не дожидаясь ответной реакции со стороны, продолжил Кески. — "Еще бы ты был на меня зол." — думалось капитану, губы его в омерзении скривились. Гепард распрямился, расправил плечи, в миг принимая расслабленную позу, повернулся в сторону незваного собеседника и смог-таки выжать из себя короткое: — После того что ты сделал, кто и на кого должен быть зол. — Ландау не испытывал чувства вины, лишь всепоглощающий стыд, заправленный соусом злобы, начинил его душу подобно слоеному пирогу. — Что же я сделал-то!? Весь день меня кто-то в чем-то обвиняет… — жалостливо пролепетал Сампо, выставив руки перед собой. Такой хороший актер. По нему плачет театр или цирк уродов. — "Выродок." — умозаключил Гепард, но вслух сказал иное. — Не делай из себя идиота. Здесь нас вряд ли кто-то слушает, ты как всегда можешь быть со мной откровенным. — Ландау обвел взглядом площадь, вдалеке которой виделись две женщины, украшающие главный памятник свежими цветами. Капитан не понимал и в тянущем молчании ждал одного, когда же Кески явит ему свою истинную личность. — Тц, такими словами разбрасываешься. — цокнул, скрестив руки на груди, — хотя мы без пяти минут знакомы. — Не неси чушь! Прекрати издеваться надо мной. — во весь голос выдал разъяренный Ландау, от его терпения осталась лишь горсть пепла, но и ту Сампо развеял по ветру следующим своим явлением. — Подожди-подожди, ты меня явно с кем-то путаешь… — он озирался по сторонам, — и на будущее… давай будем тише, хорошо? Людное место как никак. Гепард сощурился, пытливо вглядываясь в изумленное лицо напротив. Нет, это точно он. Это точно Сампо Кески, в кармане которого припрятан фиолетовый клинок, это точно тот вор и мошенник с невероятными способностями в беге, это тот наемник, который уже как третью неделю вещает всем кому не попадя о тайне Ландау. В таком случае Гепарду стоит быть сдержанным и готовым к новому испытанию — началу второго акта. — Я не мог тебя ни с кем спутать. — грозно, но уже в разы тише выговорил капитан, — ну хорошо, у тебя есть брат близнец? Что-то из разряда фантасмагории, но в голове Гепарда звучало в разы лучше. — Нет, сколько себя помню, точно нет. — Сампо был вопросом, очевидно, озадачен, но лишь отнекивался. Тогда, может, у него память к чертям собачьим отшибло, раз он с такой дюжей уверенностью утверждает, что в первый раз видит Ландау. Точно такой же сюрреалистический сюжет, как и байка о брате близнеце. — Но ты ведь знаешь меня! Не можешь не знать. — от злости на лице Гепарда выступили желваки, а блеск в глазах совершенно себя утратил. Казалось, морское побережье в его глазах штормило, застилая взор бурей. Сампо склонил голову на бок, сводя брови к переносице. Что-то проскользнуло в его взгляде, что-то такое, чего и добивался Гепард все это время. Уже не вор вздохнул, вновь взирая на капитана своими до беспамятства глубокими зелеными глазами. — Ох, да… все-таки я кое-что от тебя утаил. — он сладко-сладко улыбнулся, излом его губ растянулся широкой трещиной рта, Гепард весь напрягся, — естественно я знаю о тебе, Гепард, как мог не знать. Имени своего капитан еще не называл, должно быть, Сампо вновь обличал ему свою животную суть. Но то, о чем уже не мошенник говорил далее разрушило все его домыслы. — Неделей ранее, помниться, в клинику захаживал один пациент, и в который раз он рассказывал мне и другим постояльцам о Гепарде Ландау — пятне именитого семейства. Говорил он, кажется, о купленной репутации командира и его поддельных годах службы. — Кески буравил взглядом тонущее в ужасе лицо капитана, улыбка на лице (не)лицедея себя исчерпала, сменившись гримасой отвращения, — как же он был зол, рассказывая об этом. Услышав твое имя от главного следователя, я тут же об этом вспомнил. Гепард не находил себе места. Руки его сжались в кулаки, посиневшие губы скривились тонкой линией, они невольно зашевелились, не издавая и звука, потому как голоса подать не смели. Вдоль спины, пробегая по канату позвоночника, прошелся табун мурашек в смеси с колючим морозом. Вмиг сделалось холодно, так, что даже кости заледенели, похрустывая при редких движениях ледяной корочкой. Это шутка. Удачная инсценировка, Сампо ведь, прохвост, вновь измывается, располагая нужной информацией. Ландау с трудом сглотнул, слыша о том, как слух о его тайне спешно расползался по Подземью, делалось еще холоднее. — Поэтому да, я уже знаю тебя. — на лице Кески не читалось ни улыбки, ни дрожи, но при этом на нем не виделось спокойствия, будто все чувства он своей волей подавил, нацепляя на себя маску беспристрастности. — Ты… но это ведь ты все всем рассказывал. — не так уверенно как ранее пролепетал Гепард. Можно сказать, сейчас весь его мир пошел трещинами, рассыпался карточным домиком от слабого дуновения ветра. — К твоему счастью, я еще никому ничего не говорил. — утвердительно отрезал Сампо, откинувшись на спинку скамьи, — а вот он, должно быть, расскажет еще не малому количеству людей… У Гепарда задрожало все тело, вспыхнули на сгибах локтей старые ожоги, лик исказился ужасом, фигура сгорбилась под чужим натиском. Он все еще не верил или, быть может, уже уверовал? Уверовал в безгрешность человека перед ним, в его непричастность, святость. Сампо придвинулся ближе, накрыл его содрогающееся плечо правой рукой и вкрадчиво проговорил. — Как же ты мог такое допустить, кэп. — вздохнул, — и расхлебывать тебе… представляю сколько. Его теплая рука охватила чужое холодное предплечье, сжало, принимаясь гладить и массировать. Лицо потеплело улыбкой, такой горячей, что тотчас обожгла Гепарду сердце. Его будто бы жалели. — Так что ты там про восемь человек говорил? Еще когда мы в участке были. — голос сошел до мягкого шепота, изучающий взгляд опустился на руки капитана. Сампо всеми силами укрощал в себе порыв накрыть чужие замерзшие ладони своими. Гепард не отвечал с полминуты, дрожь голоса встала поперек горла, он еле дышал, как будто делил с Кески воздух, но Сампо всегда забирал себе больше, оставляя капитана задыхаться обезвоженной рыбой. Эта жалость действовала на нервы и уязвленную гордость. Собрав остатки сил и самолюбия Ландау скинул с себя услужливо подставленное плечо. Рука Кески исчезла, оставив после себя новый ожог, такой же болезненный и уродливый, как и все остальные. Но по необъяснимым причинам, Гепарду захотелось обжечься еще раз, хотя, парадокс, он сам себя от этого избавил. — Ты… мы заключили с тобой соглашение. — Ландау уже не видел смысла молчать, если перед ним тот Сампо, то он обо всем уже знал, а если другой, то чистосердечное признание обрушит на Гепарда новый чан жалости, это можно стерпеть, — каждые три дня ты рассказывал обо мне одному человеку. Кески не придал значения тому, как его скользкую помощь отвергли, продолжая диалог как ни в чем не бывало. — Не тыкай, прошу тебя, я же говорил, что о твоем горе только из третьих уст слышал. — Кески наотрез не соглашался отождествлять себя с тем Сампо, — я тебя понял. — Знаешь, я не стану никому ничего говорить. — без едких "пока что", без условий и сделок, — вижу, тебе и без меня тут худо. Сампо словно трепал Ландау нашкодившей псиной по голове, его слова источали зловонное сочувствие и растекшееся блевотой понимание. — Давай так, ты не против встретиться еще раз? — говорил он аполлоном чистоты и добросердечия, словно желал начать все с чистого листа или хотя бы просто все начать, — признаюсь, я проникся твоим горем, да и самому интересно, кто же этот твой Сампо Кески…