***
Остаток утра Дин проводит в наблюдении за тремя часовыми, которые изо всех сил стараются выглядеть не умирающими от скуки из-за полного отсутствия какой-либо деятельности у ворот лагеря. Должно быть, это самая дерьмовая работа из всех возможных, и назначают на неё провинившихся в чём-либо. Никогда в жизни он не видел более заскучавших людей, и именно поэтому они — лучший источник информации. Устроившись достаточно близко, чтобы слышать кучу жалоб вперемешку со сплетнями, он задается вопросом, как так вышло, что Апокалипсис снизил уровень сверхъестественной активности, а не наоборот. В итоге Дин всё же приходит к выводу, что прежде им скучать не приходилось. С другой стороны, привычный распорядок в лагере претерпел некоторые изменения. Например, через три дня после прибытия сюда Дина (очевидно, начинать день с допроса и запугивания было для Каса эквивалентом утреннего кофе) Кас внезапно созвал весь лагерь на собрание, где обозначил новый порядок, действующий до предполагаемого возвращения Дина Винчестера. Патруль был реорганизован и, похоже, слегка расширил границы патрулируемой местности, которая включала в себя периметр города, где погиб Дин. Это имеет смысл, поскольку подразумевается, что они ищут Дина, или, во всяком случае, искали бы, не запрещай им Кас въезжать в город. Да и в целом, они, кажется, не задаются вопросом о причине запрета. По мере того, как лагерь всё заметнее оживает с приближением полудня, Дин продолжает наблюдения. Все выполняют свои обязанности монотонно, будто следуя въевшимся привычкам. Время от времени из импровизированных гаражей доносится смех механиков, которых больше интересуют дерьмовые шутки об Апокалипсисе, чем техобслуживание. Некоторые люди задерживаются возле одной хижины и выходят оттуда с едой в руках. Дин делает вывод, что это общая столовая. Теперь он понимает, откуда каждый вечер Кас, который никогда не готовит и чья хижина забита исключительно алкоголем и таким количеством наркотиков и оборудования для их потребления, что можно обеспечить пару крупных притонов (Кас, похоже, не понимает, что некоторые вещи следует держать подальше от посторонних глаз) берёт для Дина еду. Дин, слишком очарованный обыденностью жизни в ожидании конца света, даже не расстраивается, когда понимает, что больше никогда не сможет отпустить в сторону Каса шутку про сталкерство. Устроившись на ступеньках крыльца одной из пустых хижин, он наблюдает, как Чак в компании незнакомого ему человека выходит из соседней хижины и смотрит туда, куда с обеспокоенным видом указывает его спутник. Дин следует взглядом в этом же направлении и видит небольшую горку свежевырытой земли недалеко от жилой части лагеря. Он очень надеется, что это не ямные туалеты. Хижины Каса и Дина снабжены водопроводом, но после поломки генераторов Дин убедился, что электричество и водопровод в здешних условиях — вовсе не данность. Они направляются в столовую, и Дин, вспомнив слова Чака про туалетную бумагу, подходит к его предполагаемой хижине. Вдоль задней стены выстроены бочки с дождевой водой, ненадежно закрепленные верёвками. Дин про себя отмечает, что не будь они почти пустыми, могли бы возникнуть проблемы. Сделав круг, он по очереди всматривается в два не заколоченных изнутри окна и делает вывод, что это всё-таки хижина Чака. Бросив взгляд в сторону столовой, он убеждается, что Чак ещё не идёт обратно, и проскальзывает внутрь. Дин делает один шаг и останавливается, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку, после чего открывает первую дверь, за которой оказывается ванная комната. Из чистого любопытства он спускает воду в унитазе. Что ж, раз санузел работает, значит снаружи, возможно, ямы вырыли не для туалетов. Дин снова выискивает через окно Чака, а затем открывает вторую дверь. Войдя внутрь, он осторожно закрывает её за собой, включает свет и обводит взглядом комнату, в которой хранятся лагерные припасы. Он одобрительно хмыкает при виде наспех сколоченных полок, прибитых к трем стенам, и обходит небольшие столик со стулом, занимающие центр комнаты. Поверхность стола завалена бумажными листами, исписанными вдоль и поперёк каракулями Чака. На трёх верхних полках вдоль дальней стены расставлены консервные банки, снизу лежат мешки с сахаром, пшеничной и кукурузой мукой, а кофе занимает целых две полки. На полках возле двери располагаются непродовольственные товары, включая туалетную бумагу и бумажные полотенца. Дина начинает тревожить тот факт, что пустых полок немного больше, чем заполненных. По бокам от двери стоят два древних огромных холодильника, и внутри них он обнаруживает сыры и всяческие завёрнутые в фольгу свёртки с неразборчивыми названиями на упаковке, однако их оказывается гораздо меньше, чем он предполагал увидеть. В морозильниках такая же ситуация. Дин закрывает дверцу и быстро подсчитывает в уме, сколько еды необходимо, чтобы прокормить всех в лагере. Расчёты выходят неутешительными. Один из главных вопросов — откуда они берут припасы. Очевидный ответ — из заброшенных городов, но в лагере, несмотря на небольшое количество скоропортящихся продуктов, определённо было мясо, и его точно привезли не из супермаркетов. Возможно, они обмениваются с кем-то из ближайших жилых поселений, а может они охотятся на дичь. Однако это Канзас, и у него проскальзывают нехорошие мысли о том, на кого же они могут здесь охотиться. Дин, не прекращая хмуриться, поворачивается вокруг себя и снова пробегает взглядом по полкам. Его внимание привлекает нижняя полка справа и, присев на корточки, он перебирает стопку бежевых упаковок. Вытащив одну штуку, он задумчиво вертит её в руках, кладёт обратно, и затем поднимается на ноги. Дин выходит на улицу и осматривается по сторонам, пытаясь решить, где дальше побродить привидением. Хижина Чака находится на окраине жилых хижин, и, любуясь открывающимся видом, он задается вопросом: осознают ли люди, что в лагере, который успел для них стать новым домом, они продолжают жить как беженцы. После того, как Дин увидел, в каком состоянии находятся генераторы, он провозился с ними две ночи. Его удивило только одно — тот факт, что они, собранные в наспех построенных сараях, до сих пор работали. Очевидно, вспомнили о них только тогда, когда они вырубились и потребовали заправку бензином. Выдёргивая растущие вокруг генераторов сорняки, Дин не переставал гадать, как они вообще так долго отслужили. Изношенные детали он заменил новыми, а их, в свою очередь, он извлёк из пары хранящихся за гаражом сломанных генераторов, которые, будь у него доступ хотя бы к хозяйственному магазину, он, вероятно, мог бы вернуть к жизни. Судя по всему, никто даже не заметил, что генераторы работают как новые, и уж тем более никто не задумывался, кого можно благодарить за ремонт. Хотя народ вполне мог решить, что им помог добрый домовой. На самом деле, другого объяснения столь длительной службе генераторов у него не находится, поскольку кроме поверхностного техосмотра над ними не проводилось никаких серьёзных работ. Сами хижины тоже далеко не в лучшем состоянии. Жилые и нежилые имеют лишь одно различие: в одних живут люди, а в других — нет. Почти все окна заколочены, а двери едва не свисают с петель. У хижин с крыльцом ступеньки угрожающе прогибаются к земле, у тех, что без крыльца — шаткие на вид лестницы доживают свои последние дни, а у всех остальных, кому повезло меньше всего, между дверью и землей вообще нет никаких конструкций. Протянутый между хижинами к генераторам кабель явно отслужил свой срок и его давно пора было заменить, однако угроза пожара на весь лагерь, похоже, никого не беспокоит, даже когда кабель начинает искрить. А искрит он довольно часто. Он принимается расхаживать по траве, буйно разросшейся по обе стороны от дорожки. Колёса ржавеющих газовых грилей, пару из которых, кажется, всё ещё используют, захвачены вьющимися сорняками, сплетающимися в подножку для невнимательных прохожих. Дин негодует: неужели ни у кого не находится времени поработать газонокосилкой? Пусть он и не привык к осёдлому образу жизни, но такое наплевательское отношение кажется ему до безобразия нелепым. Погруженный в размышления, он не замечает, как далеко забрел, пока не перестаёт слышать шум лагеря и пока не обнаруживает вокруг себя одни лишь сорняки. Дин оглядывается и удивляется при виде крыши хижины, возвышающейся над морем сорняков и нескольких крючковатых деревьев. Гонимый любопытством, он направляется к одинокой хижине, по пути гадая, почему она расположена так далеко от лагеря и почему, черт возьми, к ней протоптана тропинка. Внезапно он оказывается на краю широкой полосы земли, взрытой до самой грязи. Полоса простирается от его ног до хижины широким неровным кругом, центр которого выжжен дочерна. Дин медленно приседает и проводит пальцами по земле, хотя уже и так знает, что обнаружит: каменную соль, поблескивающую среди холодного пепла, прилипающего к его пальцам, вперемешку с почерневшими щепками и слабым, но слишком знакомым запахом керосина. Подняв глаза, он замечает кучу веток и нарубленных дров с одной стороны хижины. Взгляд следует за кабелем, протянутым от крыши к четырем толстым деревянным столбам, на которых висят фонари, отмечая границы неровного квадрата вдоволь просоленной в целях предотвращения пожара земли. Дин тут же встаёт и вытирает руку о джинсы. Снова окинув взглядом хижину, он направляется обратно в лагерь. Ему не нужно заходить в хижину, чтобы догадаться, что хранится внутри. Словно в тумане, он добирается до крыльца Каса, и все его мысли по пути занимают оставшиеся в городе тела и подготовленные для костра бревна. Он понимает, почему Кас запретил патрулировать город, но и тот должен понимать, почему им нужно забрать тела членов команды Дина. Если Кас не согласится, Дин сделает это сам. Уж он найдёт на это время. Дин протягивает руку к занавеске, поднимает глаза и замирает. До заката, как и до их условленной встречи, ещё несколько часов, но вспоминает он об этом слишком поздно. Есть множество вещей, которые не хочется лицезреть ни при каких условиях, и занятие члена семьи сексом занимает довольно высокое место в этом списке. В каком бы мире Дин ни оказался, он всегда будет считать Каса семьей, и сейчас он сильно жалеет, что не обратил внимание на время. Дин замирает на месте, как вкопанный. Спроси у него в этот момент кто-нибудь, как его зовут — он бы не вспомнил собственного имени. Не то чтобы Дин не понимал разницы между теоретическими знаниями и их подтверждением вследствие наблюдения в прямом смысле этого слова. И не то чтобы поклонницы Каса как-то пытались скрыть свои визиты, или у Каса развилось чувство стыда. Он просто не задумывался об этом, разве что крайне абстрактно представлял, когда Кас мимоходом упоминал оргии, когда исчезал по ночам в разных хижинах, и когда Дин замечал людей, заходящих к Касу от рассвета до заката. Обо всём этом Дин с огромным удовольствием не задумывался больше необходимого. Он понятия не имеет, сколько там простоял, пока реальность обрушивалась на него в полном цвете и звуке. Позже он будет с долей неловкости задаваться вопросом, хотел ли вообще это увидеть. Того Каса, с которым он волею судьбы познакомился, с хрупкими гранями и неискренними широкими улыбками, который сформировал все свои фразы исключительно из горечи и разочарования и который воспринимал свое человеческое тело как унижение достоинства, в этой хижине не было. Взгляд Дина мгновенно находит его среди тел, необычайно яркого и живого. Такого, каким Дин его раньше не видел. При виде того, как изящные руки скользят вверх по спине женщины, а затем обхватывают небритое мужское лицо, чтобы утянуть в бесконечный по ощущениям поцелуй, отстраненное безразличие исчезает, и его место занимает желание, раскованное и развязное. Кас откидывает голову на потертый ковер, когда женщина седлает его грудь. Он ослепительно улыбается ей, откровенно наслаждаясь ею так же сильно, как и её прикосновениями, и растворяется в том самом удовольствии, которое появляется, только если его разделяют с кем-то. Сидя на крыльце Дина, он всё никак не может выкинуть из головы улыбку Каса.***
Что ж, возможно он ошибался насчёт поклонниц. До вчерашнего дня Дин ни разу не задумывался о том, сколько раз видел людей, заходящих в хижину Каса и выходящих оттуда. Он только отметил про себя, что гедонизм Каса, казалось, не особо считается с этическими ценностями, что неудивительно. Ведь это Кас, и будь он восставшим против Воинства ангелом, лидером гражданской войны на небесах, почти что богом или утопающим в наркотиках и сексе человеком, слово «умеренность» никогда не входило и не будет входить в его словарь. Дин незаметно наблюдает с крыльца этого Дина, как участники исследовательского проекта Каса по групповому оргазму покидают хижину всего за несколько минут до заката, и замечает ещё одну небольшую группу на подходе. Он начинает было задаваться вопросом, какой выносливость обладает бывший ангел (или какими опасными фетишами), но отмечает, что они слишком хорошо вооружены для участников оргии. Дин следует за ними только после того, как они заходят внутрь. Мысленно приготовившись увидеть подтверждение ошибочности своего вывода, он направляется к хижине, и по пути задумывается, когда же он привык к своей невидимости настолько, что утратил даже воспоминание о страхе быть обнаруженным кем-то в полном слепых глаз лагере. Он слышит голоса ещё до того, как успевает подняться по лестнице до входа, где останавливается и прислушивается. — …нет, — говорит Кас. — То есть, да, продолжай. Это чрезвычайно интересно. Вглядываясь сквозь бусы, возле дивана он замечает совсем измотанного Каса, разговаривающего с полностью одетыми членами лагеря, и Дину приходится прикусить губу, чтобы не ухмыльнуться. Он замечает особое выражение лица Каса, которое Дин отлично знает. Оно появляется, когда Кас приходит к выводу, что всё катится к чертям, и строит дальнейший план действий, руководствуясь девизом «почему бы и нет». Как правило, заканчивается это тем, что Кас вступает в бой с архангелами, вырезает енохианские символы на костях людей, запускает коктейли Молотова в своих братьев и, ради элемента неожиданности, вырезает изгоняющие ангелов символы у себя на груди. Дин не знает, каким было выражения лица Каса, когда тот решил, что открытие Чистилища — неплохая идея, но подозревает, что оно было очень похоже на нынешнее. — Прекрасно, прекрасно, — резко обрывает Кас парня, с энтузиазмом рассказывающего что-то про камни и смотрящего на Каса с выражением, от которого Дину становится не по себе. — У кого-нибудь есть полезная информация? — Всё как и вчера, — протягивает женщина, задумчиво смотря на Кастиэля. Дин признаёт в ней Веру. — Было бы неплохо узнать, что именно мы должны высматривать. — Я не думал, что мне нужно объяснять тебе твои обязанности, — отрезает Кас и закрывает глаза со страдальческим выражением лица, и Дин почти уверен, что ему не привиделся проблеск удовлетворения на лице Веры. — Всё, что может объяснить текущие события, было бы полезно. Вера кивает, демонстрируя самое искусное проявление уважения и внимания, которое Дин когда-либо видел, и уже из-за этого ему хочется познакомиться с ней поближе. — Да, сэр. Что касается таланта Каса принимать импульсивные решения — Дин должен признать, что поддержание работы военизированного лагеря в условиях Апокалипсиса определенно не входит в число его худших решений, не в последнюю очередь потому, что, кажется, он довольно неплохо справляется. Он обладает невозмутимой уверенностью, к ней прибавляется абсолютная трезвость в купе с ангельской сущностью, и, как результат, Кас излучает ту самую уверенность, способную убедить кого угодно в чём угодно, стоит лишь немного постараться. Кас подбирает стопку бумаг с журнального столика, обводит взглядом комнату и, резко остановившись на Дине, замолкает. Тот в ответ улыбается, расслабленно прислонившись к дверному проему. — Никаких отклонений от маршрута, — прерывает Кас двух перешептывающихся мужчин. — Продолжайте наблюдения и немедленно докладывайте, если увидите что-то необычное. Жду ваши отчёты через двадцать четыре часа. Свободны. Дин отскакивает в сторону, когда они разворачиваются и направляются к выходу. Проводив взглядом последнего удаляющегося от крыльца человека, он заходит внутрь и обнаруживает Каса сидящим на краю дивана. Выглядит он… по правде говоря, Дин не может сказать с полной уверенностью, как именно. — Привет, — осторожно здоровается он и направляется к противоположной стороне журнального столика, попутно пытаясь вспомнить, был ли он тут прежде. — Как день? Кас не отрывает взгляда от какого-то чтива. — Ты рано. — Заскучал, — Дин бросает взгляд к выходу. — Это были патрульные? — Да, ночная смена, — коротко отвечает Кас и, перевернув страницу, нахмуривается сильнее. Он бегло встречается с Дином глазами, колеблется, хотя уже понимает, что прикрытие раскрыто. — Развлекайся, пока я дочитываю. — Что читаешь? — Отчёты за прошлую ночь, — перевернув страницу, Кас поднимает голову. — Когда я сказал им записывать каждое их действие, я не ожидал, что они воспримут мои слова настолько буквально. Дин опасливо косится в сторону стопки листов. Довольно большой стопки. — Они все написали отчёты? — Это обязан делать только командир отряда, но поскольку они дежурят по очереди, можно сделать вывод, что они неправильно меня поняли. — Кас одаривает его ехидным взглядом и протягивает отчёт. — Держи, убедись сам. Помимо монотонных описаний разнообразия камней и травы на их текущем маршруте, тут приводятся удивительные подробности о неприемлемой продолжительности обедов и невообразимое число перерывов на туалет. — Да ты прикалываешься, — Дин выхватывает отчёты из его руки и просматривает первые три страницы. Он провел многие годы за изучением литературы, выпущенной до изобретения печатного станка, поэтому если Дин знает язык, то сможет его прочитать, но здесь он сдаётся. Тусклый свет и каллиграфические особенности он ещё может перенести, но писать настолько мелким почерком должно быть запрещено на законодательном уровне. — Не прикалываешься. Он серьёзно пишет только о том, что ничего не происходит, и о том, что приходится контролировать мочевой пузырь? И так все шесть страниц? Зачем? — Ты забыл упомянуть увлекательное описание текущего состояния дорог и количества выбоин на каждую милю, — устало откликается Кас. — У Фила необъяснимая тяга к пространному изложению, зачастую неуместному, и, к несчастью, данная проблема наблюдается не только у него. Дин слышит напряжение в голосе Каса и смотрит на него. — Не хочешь объяснить им, что именно они ищут? — Нет, — отвечает Кас, не отрываясь от чтения. Склонившись к столу, Дин перебирает отчёты в стопке, чтобы выиграть немного времени на размышления. Он пробегается глазами по обрывкам предложений, но, похоже, ни один из патрульных не дотягивает до уровня Фила, чьё описание горизонта почти на целую страницу гипнотизирует количеством повторяющихся деталей. — Как думаешь, сколько ещё ты сможешь… — Не знаю, — перебивает его Кас, — Я вообще удивлён, что меня ещё не заваливают вопросами. Так, ладно. Снова сосредотачиваясь на стопке отчётов, Дин хмурится. — Что именно ты сказал им делать? — Записывать все наблюдения. Никто из них прежде не возглавлял патруль, а некоторые вообще никогда не участвовали в патрулировании, поэтому любая попытка подкорректировать задание может привести к тому, что они упустят что-то важное. — Никто? — Дин присвистывает. — Что ж, всё приходит с опытом. — Бросив отчеты обратно на стол, он задумывается, зачем Касу вообще нужны отчеты — если он выслеживает Люцифера, тот, кто его заметит, не станет ждать, чтобы написать об этом отчёт, — и тут его осеняет. — Так, а что случилось с командирами? — Кас приподнимает бровь. — Ты издеваешься. Он взял их в Канзас-Сити? — Весь командный состав, — подтверждает Кас, падая на диван. — То, что патрульные не понимают, что они вообще делают, вероятно единственная причина, по которой они не замечают, что я не понимаю тоже. — И ты… взял на себя только управление патрулем? — Всем лагерем, — с горечью отвечает Кас, и остатки веселья Дина исчезают. — У тебя есть хоть какое-нибудь представление о том, как управлять ополчением? Вопрос не риторический. — Дин молча качает головой. — Оказывается, есть дела поважнее, чем бороться с нечистью и напиваться до отвала во время простоя. Чак заходил, сказал, что, помимо всего прочего, нужно срочно решить проблему с туалетной бумагой, и ответственность за это на мне. Я уже сказал, что мне все равно, но я сомневаюсь, что он перестанет обращаться ко мне по всем вопросам. У Дина зарождается нехорошее предчувствие. — Тут хоть кто-то… остался хоть кто-то, умеющий сражаться? — Те, кто не умеют, сюда не приходят. Кас резко встает и начинает беспокойно расхаживать по комнате. Наблюдать за ним оказывается неожиданно увлекательно. Даже сейчас он не похож на человека. Он ходит так, будто ожидает, что вселенная расчистит ему путь, поэтому врезается в низкий стол, но продолжает идти как ни в чем не бывало, и лишь при столкновении со стеной на его лице появляется такое удивлённое и возмущённое выражение, словно стена его лично оскорбила, после чего он с чувством ударяет кулаком по столу. Теперь, когда Дин достаточно ознакомился с привычками Каса, он может сделать вывод, что тот, вероятно, помимо оргазмов не предавался никаким развлечениям. Томная расслабленность всё ещё прослеживается под внешним напряжением, и внезапно перед глазами Дина всплывает та картина, которую он недавно застал, и которую он тут же прогоняет прочь из головы. — Проблема в том, — тихо говорит Кас, — что на их вопросы о том, как нам быть дальше, мне нечего ответить. Из своих наблюдений Дин с уверенностью может сказать, что подчинённые Каса не особо задумывались о мотивах тех или иных приказов, и тем более не подвергали их сомнению. Поэтому вероятность того, что кто-то из них начнёт задавать вопросы, по мнению Дина, стремилась к нулю. Даже люди из отряда, которых Дин использовал как наживку, чтобы неудачно выступить против Люцифера, были такими же. И сейчас в лагере остались часовые, праздно разгуливающие у ворот, да патрульные, бездумно выполняющие приказы Каса. Один даже удивился, когда Вера задала Касу вопрос. Их примерное послушание — не следствие исключительных обстоятельств. Это местная политика. — Расскажи про КПП, — резко сменяет тему Дин, чем привлекает внимание Каса. Их упоминание по радио скорее сбивало с толку, чем помогало разобраться. — В Канзасе их три… — Шесть, — поправляет Кас, — Однако, четыре из них предназначены строго для пользования военных. Для военных: интересно. — Как давно они действуют? — Двадцать один месяц, судя по тому, что нам удалось выяснить. Канзас был третьим по счёту изолированным штатом для замедления распространения эпидемии. Все районы, где зафиксировано начало эпидемии Кроатона, находятся на карантине, а на границах дежурят военные, чтобы предотвратить распространение инфекции. — Заражённые зоны. — Дин вспоминает подслушанный диалог Каса и Веры. Чтобы проехать через незаражённые штаты придётся ехать окольными путями, либо достать документы и проехать через границу легально. — Но ты ведь можешь выбраться через КПП? — Никто не может покинуть заражённый штат, — говорит Кас, и этим подтверждает растущие подозрения Дина. — Два КПП, через которые можно покинуть Канзас, предназначены для коммерческой перевозки продовольствия между незараженными зонами. Для их обхода придётся… — Он раздраженно хмурится. — Проезжать через канадскую границу, к чему Канада, как я понимаю, относится неодобрительно, поскольку встречают там вооружёнными до зубов. В миролюбивой Канаде взялись за оружие: расскажи кому — не поверят. — Сколько штатов заражены? — Ты же слушал радио, — удивлённо отмечает Кас. — Точно, ты мог сильно запутаться, ведь они стараются не оглашать подробности. Хотя это самый настоящий повод задуматься, как, черт возьми, они могут делать вид, что половины страны не существует. — Половина страны…. — Хотя возможно, её и правда уже не существует. — И в новостях говорят не о всех зонах? То есть никто не знает, насколько всё плохо. — Да, никто не знает истинных масштабов, — соглашается Кас. — У нас были информаторы с КПП, но, к сожалению, их сменяют каждые шесть месяцев — я полагаю, из-за стресса, связанного с удержанием людей в заражённых штатах, или, что более вероятно, для снижения шансов на подкуп, — поэтому наши данные несколько устарели. — Значит, мы можем пересечь границу? — Под «мы» ты подразумеваешь кого-то из членов лагеря или себя? — Кас ухмыляется при виде его выражения лица. — Я догадывался, что разговор шёл именно к этому. Не советую пытаться. Дин всматривается в глаза Каса выжидающим взглядом, немного колеблется и, наконец, просит: — Объясни. — Может, ты и не в первой десятке самых разыскиваемых ФБР преступников, — Кас признается через мгновение, и без всякой на то причины у Дина складывается впечатление, что Кас с нетерпением ждал возможности рассказать ему об этом. — А может и в первой. Так, ладно, этого он не ожидал. — Но я ведь считаюсь мёртвым… — Да, инсценировка смерти тоже присутствует среди прочих обвинений, — легко соглашается Кас, присаживаясь на подлокотник дивана. — Я и забыл. — За что ещё меня разыскивают? — Список весьма длинный. Тебе как, в алфавитном порядке или от небольших нарушений до особо тяжких? — Да, Кас определённо наслаждается происходящим. — Если тебя это утешит — я тоже вне закона. По этой причине я прибыл сюда, и с тех пор не выезжал за пределы штата. С тех пор, как утратил способность телепортироваться — понимает Дин. Он с трудом удерживается от вопроса, за что именно Кас попал в розыск. История наверняка потянет на бестселлер. — То есть, меня узнают. — Любой ныне живущий человек на Земле узнает тебя. Буквально. — Вот дерьмо. — Дин понятия не имеет, как ему быть с этим фактом. — Почему ты не рассказал раньше? — Я не думал, что мы протянем достаточно долго, чтобы это стало проблемой, — отвечает Кас с сардонической улыбкой. — А мы всё ещё живы, так что почему бы и нет. Даже если мы сможем подмазать охранников — что маловероятно — у нас крайне ограниченный список мест, где тебя узнает не каждый прохожий. В текущей награде за твою поимку больше нулей, чем, как я полагал, имеется в государственной казне, а для запертых в зараженных зонах захват тебя — это верный билет оттуда. — Только за поимку? — по какой-то причине, Дину это совсем не нравится. — Ты нужен им живым. По крайней мере, сейчас. Они хотят выставить твою поимку перед всей страной как пример свершившегося правосудия. — Да что по их мнению я… — он обрывается на полуслова, задумавшись, действительно ли он готов узнать правду. — Говори уже. — Государственная измена правительству Соединенных Штатов, а также акты как внутреннего, так и международного терроризма, — цитирует Кас. — Среди огромного множества обвинений: планирование и осуществление нападений на военнослужащих с целью нарушения карантина, и как следствие — умышленное провоцирование неконтролируемого распространения вируса Кроатон. Дин смотрит на него во все глаза. — Все прямые улики, которые на деле были косвенными, сфабриковали, — продолжает Кас с подчеркнутым безразличием. — Дин не виноват в распространении инфекции. — Но он нарушал карантинный режим, — говорит Дин, смотря на Каса, старательно удерживающего бесстрастное выражение лица. — И нападал на военных? — Да, в целях вызволения запертых в зараженных зонах людей. Никто из них не был заражён и в дальнейшем не вызвал распространения вируса. — Ладно. — Дин выдыхает. Судя по виду Каса, он явно что-то недоговаривает. — Что ещё? Кас, глядя куда-то вдаль, колеблется. — Мои знания о политическом устройстве в этом мире в лучшем случае можно назвать поверхностными. Когда я состоял в Воинстве, это не имело значения, а с момента падения я всё время был… здесь. — Ты сказал, что меня может узнать кто угодно, — у Дина пересыхает во рту, из-за чего голос почти начинает дрожать. — Как это понимать? — Когда правительство объявило Дина виновником распространения Кроатона, его деятельность на границах Канады и Мексики сочли доказательством того, что он распространил его и за пределы Соединенных Штатов. — То есть, весь мир считает меня виноватым в распространении Кроатона? — По понятным причинам, на международные новости не стоит полагаться, — уклончиво отвечает Кас, что в переводе означает «да, считает». — Возможно, тебя утешит тот факт, что хоть все члены лагеря считаются равно виноватыми, лишь некоторые их имена известны. Дин, устало прикрыв глаза, кивает. Он так и знал, что со дна ещё постучат. — Ясно. И ты в этот список не входишь. — Джимми Новак под псевдонимом Кастиэль. — Господи Иисусе, Кас — точно чокнутый, раз в его голосе слышно веселье. Дин поднимает на него глаза и удивлённо распахивает их при виде слабой усмешки. — Тебе это не кажется смешным. — Честно говоря, не особо. Ухмылка становится шире, и Дин всё сильнее убеждается, что Кас на самом деле в каком-то смысле чокнутый. — Я так развиваю чувство драматической иронии. — Неужели? — Вероятно, если бы ты присутствовал при разрушении Содома, то тоже смог бы оценить её. Дин моргает и задаётся вопросом, не пытается ли Кас его приободрить. Мотнув головой, он выпрямляется и силится выбросить из головы неприятное открытие о том, что он самый разыскиваемый человек в мире. — Значит, я здесь заперт, несмотря на то, что у Люцифера затянувшееся празднование победы, — обобщает он, и в голосе его проскальзывает тщетно удерживаемая горечь. — Хочешь сказать, за пределы лагеря мне дорога заказана. Кас отводит взгляд прежде, чем Дин успевает рассмотреть его выражение лица. — Да, поскольку тебя везде могут узнать. — Ладно. — Внезапно Люцифер оказывается менее удручающей темой для обсуждения. — К слову о Люцифере: есть какие-то признаки конца света? В мире всё снова встаёт на свои места, как только Кас вспоминает, что он не в восторге от Дина. — Ещё в первый день я сказал тебе, что не представляю развитие событий после победы Люцифера. — сухо отвечает Кас. — Зачем ты… — Я пришёл в себя ещё неделю назад, — с вызовом отвечает он, скрещивая руки на груди. — И знаешь что? В жопу все эти таймлайны. Сейчас нужно обсудить то, чего НЕ происходит. Не знаю, заметил ли ты, но конец света как-то застопорился. К его удивлению, Кас кивает. — Да, я заметил. — Такое трудно не заметить. А ещё что-нибудь? Например, почему мы ещё живы? — Обереги очень мощные, и попытайся он прорваться через них, — они стали бы нашим последним оплотом. — Или заявись сюда его армия. Её я тоже не вижу, Кас. — Меня крайне впечатляет твоя способность замечать очевидное. — Дин ещё никогда и никому не хотел вмазать так сильно, как сейчас Касу. — К сожалению, мы вынуждены жить в неведении, поскольку единственный, кто может объяснить причину отсутствия Люцифера, в настоящее время недоступен для допроса. Дин силится вспомнить, насколько быстр Кас. Возможно, забавы ради, стоит попытаться стереть это самодовольное выражение с его лица. — Да уж, не думаю, что допрос Люцифера входит в повестку дня. — Не входит. Потому что его здесь нет. — Точно. Ты… под «здесь» ты ведь имеешь в виду не лагерь, да? — Эту плоскость. — будто это невероятно — точнее «крайне» очевидно. — Его присутствие так же легко заметить, как и отсутствие. Дин выдавливает улыбку через сжатые зубы. — И давно он исчез? — Как только мы покинули город. Что-то новое. — И ты не подумал, что об этом стоило упомянуть раньше? — О том, что он исчез? Нет. И мне плевать на причину, — бросает Кас, очевидно потому, что он вытерпел целых пять минут без напоминаний Дину о том, как ненавидит всех и вся, и как особенно ненавидит тот прискорбный факт, что он выжил и вынужден разгребать всё это. — Однако, — с выраженной неохотой добавляет он, — даже на созыв всей армии у него бы ушло гораздо меньше времени. — Прошло три года с небольшим, — соглашается Дин. Разницу в течении времени на земле и в Аду он может посчитать хоть в уме. — Сколько времени ему нужно в теории, чтобы собрать армию? — В разы меньше, чем тебе на формулировку самого этого вопроса. — Кас устремляет задумчивый взгляд в никуда. — У меня есть много предположений о причинах его задержки. — И? — Дин с любопытством наклоняет голову. — Не хочешь поделиться? — Вообще-то я даже не продумал их. Для этого мне нужно знать то, чего нет возможности узнать. — Он убил единственного человека, способного остановить Апокалипсис, а затем просто сжёг его тело, избил тебя и пошёл домой? Чего он вообще ждёт? В смысле… — Дин бросает взгляд на Каса и обрывается на середине фразы. Он и забыл, каково это — быть единственным объектом внимания Каса. Внимания такого же осязаемого, как физическое прикосновение, и от которого возникает ощущение, будто стоишь в луче прожектора размером со всю планету. Даже тем утром в хижине, когда Кас сказал, что он не человек, Дин не до конца осознал, что это значит. А сейчас он удивляется, как мог не заметить. Кас проживает смертную жизнь не как «почти человек», а как бестелесное создание, чьё существование прежде определялось бесконечностью времени и пространства, а теперь оказалось заперто в пределах одного места и заключено в чётко обозначенные границы человеческого тела, единственное спасение от которых — смерть. Дин в немом ужасе смотрит на него. Даже демоны в аду были не настолько жестоки. — Я, пожалуй, пойду, — резко произносит Кас, поднимаясь на ноги, и Дин, не заметивший, когда успел задержать дыхание, выдыхает. Замерев у выхода, Кас оглядывается и награждает Дина язвительной улыбкой. — Уже поздно, и у меня на примете есть гораздо более приятные способы провести время. Спокойной ночи.