Карта мира

День 19 Следующие полтора дня Дин то спит, то делает вид, что не замечает стуков в дверь, не слышит полные надежды голоса, зовущие его с крыльца, и игнорирует робкие постукивания в закрытое окно спальни, плотно занавешенное шторами. Хоть что-то идёт своим чередом. Никто не ломится к нему в хижину, и за это он, наверное, должен быть благодарен. Еда по-прежнему появляется в определённое время несколько раз в день, однако теперь она обнаруживается на крошечном кухонном столе. Ему тошно даже смотреть на неё. У него возникает ощущение, будто он — домашний питомец, которого кормит и поит ответственный хозяин, что убивает всякое желание её есть. Кас также оставлял обезболивающие, но поскольку у Дина стоял выбор между сытостью и забастовкой, он про себя решил, что скорее отрежет свою ногу, чем примет их. Учитывая, что самого Каса Дин ни разу ещё не видел, вероятно, это был самый глупый способ выразить протест, к тому же от этой забастовки страдал только Дин. Но пока что ему было наплевать на это с высокой колокольни. На второе утро боль в лодыжке почти сходит на нет, что подтверждает слова Каса: повреждена она не сильно. Хотя регулярные обходы комнаты с хромотой явно не приближают её выздоровление. К несчастью, насладится способностью почти нормально ходить Дин успевает недолго — спустя полчаса он снова подворачивает больную ногу во время вынужденной вылазки на кухню, когда ему мерещится тень на пороге крыльца. Он чуть не валится на пол по пути в укрытие, но ему удаётся доковылять до спальни, где есть дверь и, что самое главное, замок. В общем, его мир на данный момент представляет собой мизерное пространство в четырёх стенах хижины. И если он не хочет столкнуться с кучей людей, принимающих его за совершенно другого человека, ему остаётся только не казать носа, либо разрисовать себя символами невидимости и съебаться как можно дальше из лагеря. Он уже не раз обдумывал последний вариант. В пизду то обещание не покидать лагерь, его уговор с Касом наверняка давно истёк. Но главная проблема заключается не в больной лодыжке, а в том, что идти ему некуда. Даже если где-то вне лагеря есть человек, который его знает, то Дин всё равно не сумеет с ним связаться или встретиться. Будь у него хоть какая-то наводка, он бы ушёл, несмотря на риск быть пойманным Люцифером или Правительством США. Но наводки нет, а он ещё не настолько выжил из ума, чтобы уйти только ради того, чтобы насолить Касу. Сейчас он самый разыскиваемый человек на планете, и только полсотни человек в мире знает, что он находится здесь. Тот, кто забросил его сюда, либо ненавидел до мозга костей, либо Дин стал жертвой самого ужасного недоразумения в истории. Он не замечает, в какой момент его смаривает — последние два дня он спал урывками по пару часов, а просыпался то от боли, то от кошмаров, которые тут же забывал, и каждый раз лежал в холодном поту с колотящимся сердцем, понятия не имея, отчего так испугался. На этот раз его будит скрип открывающейся двери. Он рывком садится, из-за чего от ударившего в голову притока крови она начинает кружиться, а перед глазами появляются чёрные точки. Когда поле зрения очищается, перед ним предстаёт сидящий на стуле возле стены Чак — по сути, всего в паре шагов, но Дин бы не дотянулся до него одним махом даже будучи на пике физической формы. Сейчас он точно не на пике, однако, что удивительно, ему на это наплевать. После задушевного разговора с Касом Дин почти уверился в том, что ни одно последующее событие в этой дыре не сможет вызвать в нём какой-либо отклик. — Втащить бы тебе хорошенько, — говорит Дин, прислонясь спиной к стене и прикрывая глаза. Он уже понял, что прогнать Чака не выйдет. — Наверно, я заслужил, — отвечает Чак подрагивающим голосом. Дин с неохотой разлепляет глаза и видит скрючившегося на стуле Чака. — Я хотел… хотел извиниться. Я не хотел... — Ты, блядь, прикалываешься? Чак отрывается от разглядывания пола и встречается глазами с глазами Дина, и в них плещется настолько искренняя печаль, что сделать вид, будто он её не заметил — невозможно. — Дин… — Пошёл нахуй отсюда, — устало обрывает он. Искра гнева затухает так же быстро, как и вспыхнула. — Мне теперь всё равно. — Я не… Я не хотел, чтобы всё так вышло. И понимал, что это плохая идея, но другой у меня не было. — Чак скрючивается ещё сильнее, его плечи начинают подрагивать. Дин, за неимением возможности убежать подальше от этих откровений, продолжает неподвижно сидеть. — Может, ты мне и не поверишь, но я правда не… я не думал, чем для тебя это обернётся. — Это я как раз понимаю, — блекло отвечает Дин, встречаясь с ним взглядом. И чуть не вздрагивает. Чак уже настолько извёл себя, что Дину при всём желании не удастся придумать ему достойное наказание. — Ты использовал меня, чтобы удержать Каса. Но сейчас тебе не обо мне нужно переживать. Поговори с ним. — С удовольствием, если бы я мог его найти. — Чувак, просто найди самую шумную хижину — и дело в шляпе, — фыркает Дин. Чак поднимает приклеенный к полу взгляд. — Нет, ты не понял… никто не знает, где он. Вчера утром он приказал Вере и Джо продолжать патрулирование по текущим маршрутам, но не составлять отчёты, поскольку теперь… — он замолкает, и причиной тому наверняка выражение лица Дина. — … отдавать им приказы буду я, — завершает за него Дин. Надо будет припомнить эту подставу Касу. — Он за пределами лагеря? — Нет, — уверенно отвечает Чак, а затем, поймав скептический взгляд Дина, добавляет: — Порой он просто берёт и уходит. Ничего личного. На секунду у него проскальзывает мысль, что Чак гораздо более поехавший, чем он думал. — Ты ведь понимаешь, что я для него тошнотворная обуза, от которой он не может избавиться, потому что Падение не освободило его от ответственности за мою жизнь? — Он подумывает встать, но решает, что оно того не стоит. — Я — не он, я — не его Дин, ради которого он сделал всё то, что сделал. Ты приковал его к едва знакомому чуваку. Ему наплевать на меня, но избавиться от меня он не может. Ты, блядь, обеспечил ему персональный ад. Чак моргает и, немного распрямившись, испытующе смотрит на Дина. — Он так и сказал? Что у него не было выбора? — он нахмуривается и устремляет взгляд в никуда. — Интересно. — Ты о чём? — Напомни-ка, сколько дней ты здесь провел? — Чак строит гримасу. — На сей раз он как-то схалтурил, но ты купился, так что… — Он что, надо мной прикалывается? — Чак удивлённо на него смотрит. И правда, глупый вопрос. — Боже, он со всеми так себя ведёт? Постоянно? — Когда он не укурен, не обдолбан или не пьяный — вполне себе. — Чак пожимает плечами. — Пока ты здесь, он никуда не уйдёт. А вот если ты уйдёшь, то возникнут проблемы. — Так значит, ты меня выдал, чтобы Кас точно никуда не свалил? Чак морщится. — Понимаю, ты в дерьмовом положении, но... — Ты своего добился? И снова Чак морщится, но на этот раз удосуживается кивнуть. — Ты должен понять. Поскольку Дина больше нет... — Кто-то должен был занять его место, а Кас не только повесил это на себя, но и неплохо справлялся. — Он хмурится при виде выражения лица Чака. — Как всё вообще до этого дошло? — Я знаю не больше твоего, — признаётся Чак. Брови нахмуриваются, выдавая его неуверенность, но он быстро собирается, качает головой, и направленный на Дина взгляд карих глаз ужесточается. — Никто не ожидал, что Кас выживет, даже беря в расчёт положительный исход миссии. Все думали, что раз он вернулся, значит Дин жив. Другого объяснения не было. Вот только Дин умер, а Кас до сих пор жив только благодаря тебе. Он до сих пор здесь только потому, что это самое безопасное место на планете для тебя. И вот возникает вопрос: что случится, если в лагере перестанет быть безопасно? На это ему нечего ответить. — Он прятал тебя, потому что не мог рисковать твоей жизнью. Наши не стали бы слушать его объяснений, а сразу бы набросились на тебя. — Кас что-то такое говорил. — Почему-то из уст Чака эта теория звучит убедительнее. — Такое правда могло произойти? — Это он ещё сильно приуменьшил. Они бы не стали слушать объяснения о том, кто ты такой. Тебя бы прикончили, едва поняв, что ты — не наш Дин Винчестер. — И ты выдал меня, даже не предупредив… — А ты будто бы согласился. Просто подумай, Дин. Сколько бы ещё это проработало? — он показывает на его руку. — Да, символы справлялись со своей задачей, но… это же обыкновенные чернила. Стереть их — раз плюнуть. В этом Чак убедился опытным путём. — Он упоминал татуировку. — Ну да, и через сколько дней ты бы перестал переживать о том, работает ли заклинание? А через сколько дней ты бы начал просто-напросто забывать его активировать? — парирует Чак. — Ты здесь сколько? Со дня смерти Дина? Даже трёх недель не прошло, но ты хочешь сказать, что смог бы так жить до самой смерти? Дин во время размышлений старательно избегал этого вопроса. — Ну, миру вроде как уже конец, так что… — Ещё не конец. — Чак темнеет лицом. — В любом случае, всё бы произошло по одному из двух сценариев: либо ты признался бы Касу, что ты так больше не можешь, либо ты забыл бы про заклинание и тебя бы кто-то увидел. Финалов тоже два. Первый: Кас вместе с тобой уходит куда подальше. Второй: всё то же самое, что и в первом, только он не убивает половину лагеря, чтобы вызволить тебя отсюда. — Он бы не… — Дин не может представить себе такое развитие событий, как бы ни старался. — Чак, он ведь даже не знает меня. А ты думаешь, что он бы… — Ушёл вместе с тобой, если бы пришлось? Убил бы нас ради этого? Да, ещё как. Не без сожалений, но он бы так и сделал. Твоё существование здесь — это заряженный ствол у виска всех наших людей. Раскрытие тебя... — … снизило шанс того, что он спустит курок. — И что ему делать с этим откровением? — Что теперь? Кас съебался… — Он вернётся, — перебивает его Чак и пожимает плечами. — Просто поверь мне. Он так делает иногда. — Чувак, сказать «иногда» — ничего не сказать. Он даёт по съёбам каждый раз, когда мы оказываемся наедине дольше, чем на пять минут. — Чак моргает, и выглядит при этом так, будто хочет объяснить ему такое поведение — и Дин не может определиться, что из этого более странное: что у Чака правда есть объяснение или что Чак пытается оправдать Каса. — Проехали. Буду просто дожидаться его возвращения. Как бы то ни было, придётся выползти из хижины, чтобы выследить Каса и вытрясти из него план действий. Хотя страшно представить, что за план он мог придумать. Чак кивает, поднимается со стула и собирается было выйти, как вдруг Дин вспоминает кое-что: — Тела. Где они? — Тела? — не понимает Чак, а затем глаза его в ужасе распахиваются и он падает обратно на стул. — Э-э, в хижине… — он указывает рукой на стену, но в неправильную сторону. — На окраине есть хижина, где мы… — Да-да, её я видел. Их уже сожгли? — Нет, — пауза. — Кажется, Кас забрал прах Дина. По крайней мере, в хижине его больше нет. Дин с долей неохоты признает, что этим можно объяснить отсутствие Каса. И у него появляется идея. — Тела надо сжечь, и сделаем мы это сегодня ночью. — Он отбрасывает одеяло в сторону и присаживается на край кровати. Теперь, когда у него появилось какое-то занятие, на душе полегчало. Возможно, это связано с принятием лидерской роли. — На кухне стоит пузырёк с обезболом. Принеси его, а я пока оденусь. Дин на своём опыте понял, что космически высокий болевой порог не означает, что он с таким же успехом способен выносить взаимодействие с людьми. А если приходится превозмогать и то, и другое, терпение истощается со скоростью света. Во время охоты он неплохо держится, но сохранять хладнокровие становится гораздо труднее, когда обстоятельства вынуждают при общении с людьми каждую секунду напоминать себе о том, что убивать их нельзя, как бы сильно они ни раздражали. Прихромав к куче вроде бы чистой на вид одежды у изножья кровати — Дин старательно избегал размышлений о том факте, что он её сюда не приносил — он вытаскивает из неё джинсы и футболку. Когда возвращается Чак, Дин уже почти одет и пытается вспомнить, куда дел ботинки. Он высыпает на ладонь две таблетки из молча протянутого пузырька, запивает их водой и, закатив рукав рубашки, начинает дожидаться эффекта. — Ты помнишь символы или мне сначала нарисовать на листке? — Помню, — говорит Чак с маркером в подрагивающей руке и садится на край кровати. Он начинает рисовать символы, которые даже в перевернутом виде выглядят в точности так, как нужно. Но убедиться в этом можно только одним способом. Отстранившись, Чак склоняет голову набок и задумчиво сужает глаза. Дин уже было собирается спросить, в чём дело, но Чак откладывает маркер в сторону и произносит: — Я видел твои ботинки возле двери. Мне их... — Да. Ему почти неловко из-за того, что Чаку приходится помогать ему с этим. Когда Дин наконец встаёт и осторожно переносит вес на больную лодыжку, то приходит к выводу, что сможет идти сам. Активировав заклинание, он одним взглядом говорит Чаку, что пора идти, но тот всё никак не отводит глаз от его руки. — Ну, что? — Не знаю, — медленно отвечает он. — Тебе помочь? Целых три секунды Дин торгуется с собой и в итоге решает, что пора повзрослеть и принять помощь. — Да. — Если совсем прижмёт, он и сам справится, но сейчас не тот случай. Чак с кряхтением подныривает под его руку, они направляются к выходу, и Дин начинает успокаиваться. — Так у тебя нет предположений, где сейчас Кас? — Никаких, — усмехается Чак. Они подходят к занавеске из бусин, и Дин еле сдерживается, чтобы не повыдёргивать их к чёртовой матери. Выйдя на крыльцо, он взволнованно оглядывается по сторонам. Никого не видно, поэтому узнать, работает ли заклинание, не выйдет. Когда они спускаются вниз, Дин отпускает Чака. — Я поспрашивал людей, но никто его не видел, так что нет смысла искать. Куда мы идём? — В хижину Дина, — немного погодя, просмаковав (ограниченную) свободу действий, отзывается Дин. Откровенно говоря, другие варианты ему на ум не пришли. — Куда он запропастился? Как вы его до сих пор не заметили? Лагерь не такой большой. — Если Кас не хочет, чтобы его нашли, то лагерь становится намного больше, — объясняет Чак, подстраиваясь под неспешный шаг Дина. — Но, хочу сказать... — И часто он такое выкидывает? — возмущается Дин. Чак смеряет его раздраженным взглядом. — Хочу сказать, — повторяет он, — что даже Дину нечасто удавалось настолько его выбесить. — Выражение его на долю секунды изменяется из-за воспоминания о смерти Дина, а затем он отгоняет эту мысль и смотрит на него с горящим в глазах интересом. — Что же ты такого сделал... — Ничего. С самого моего прибытия сюда он вёл себя как мудак. Закрыли тему. — Чак кивает и переводит взгляд вперёд в неудачной попытке изобразить непринуждённый вид. Дин, заметив это, вздыхает. — Что с ним вообще такое? Чак спотыкается на ровном месте. — Э-эм… ты ведь это несерьёзно, да? — Нет, ну, то есть… он не ангел, — отвечает Дин, глядя на него. — Я считал, что после Падения они становятся людьми, а он… — Дин пытается подобрать подходящее слово, но быстро понимает, что в английском языке такового не существует. — Не человек. — А, — Чак нервно пожёвывает губу. — Ты про это. — Про это. — Жевательные движения становятся интенсивнее, из-за чего Дин начинает беспокоится о состоянии нижней губы Чака. — В чём дело? — Дин не обсуждал это, — отвечает он, что абсолютно ничего не объясняет Дину, и в то же время подсказывает, что дело серьёзнее некуда. — Кас… Если честно, я думаю, что он мало чего помнит. — Помнит… — После Падения. Когда он оказался здесь, — объясняет Чак с растерянным видом. — Им занимались Дин и Бобби. По большей части, они гоняли меня за книгами и велели не вмешиваться, — он сглатывает. — Его было слышно на весь лагерь. В этой фразе ужасно всё. — Это произошло здесь? — Дин выбрал не самое лучшее место для разговора. Даже если его не видно, то Чак, болтающий сам с собой, наверняка привлечёт внимание. Дин снова оглядывается на хижину и спрашивает: — Бобби был тут? — Да. — Чак останавливается, чтобы Дин за пару шагов его догнал. — Ты ведь понимаешь, что для Дина это был двойной кошмар? Сэм тогда всего пару недель как стал сосудом Люцифера, и Дин всё ещё… Да, он представляет. — Угу, я понял. Так что произошло? — Так вот, он… был не в лучшем состоянии, — медленно произносит Чак величайшее преуменьшение в истории. — Кас уже несколько недель как лишился благодати, и мы пришли к выводу, что вот и всё, он пал. А потом… произошло что-то очень странное. Я, Бобби и Дин работали над хижиной Дина — тогда в ней едва ли можно было жить. И вот, Дин чинил крышу, а потом вдруг застыл на месте. Бобби крикнул ему, что уже садится солнце, так что пускай кончает валять дурака, а Дин просто взял, скатился до края крыши, спрыгнул с неё и приземлился аж у хижины Каса. Дин с изумлением просчитывает проделанное им расстояние. — Серьёзно? — Сильно повредил лодыжку, но не сказать, чтобы заметил, — подтверждает Чак, следуя за взглядом Дина. — Бобби продолжал кричать, и мы почти дошли до хижины, как вдруг я почувствовал… что-то. — Он качает головой. — Не знаю, как объяснить. Будто… будто время остановилось. Дин кивает. Они доходят до лестницы, и он наконец присаживается на ступеньку и вытягивает больную ногу. Чак прислоняется спиной к перилам и хмуро смотрит в никуда. — И? — напирает Дин. — Извини. — Чак собирается с мыслями. — Мы зашли внутрь — в то время у хижин, над которыми мы работали, были пандусы для коляски Бобби, поэтому к тому моменту, как я пришёл к ним, Бобби уже был там вместе с Касом. Дин запретил мне заходить. На следующий день он установил замок на дверь в спальню и сказал, что если какой-то смельчак решит пробраться туда — то он без разговоров пристрелит его на месте. Дин отставляет руку за спину и, отклонившись назад, опирается на неё. Взгляд скользит в направлении ворот. Ему не хочется признавать, что такое поведение и правда в его духе. — Чем они там занимались? — Без понятия. Я не совался, — с удивлением отвечает он. — Я занимался провиантом, делал всё возможное, чтобы люди — тогда их было с десяток человек, сейчас они уже не с нами, — не впадали в панику, и наведывался к Бобби за книгами. Книги. — Они ещё здесь? — как бы невзначай спрашивает Дин, но сердце начинает бешено стучать о грудную клетку. — Ты помнишь, какие именно? — Может, они у Каса? Я не знаю, спроси у него, — Чак пожимает плечами. — Прости, я не особо помню их названия. Много лет прошло. А что? — Просто интересно. — Дин запрокидывает голову и устремляет взгляд на край крыши, стараясь собрать мысли в кучу и кое-как упорядочить их. — И что, нам остаётся только ждать, пока Кас соизволит прийти во сколько ему заблагорассудится? Так у вас обычно происходит? — В целом, да. Но с Дином всё было по-другому. — И как Дин к этому относился? — Я без понятия, — Чак вздыхает. — Если Дину что-то было от него нужно, то Кас объявлялся. С опозданием, — добавляет он со слабой, почти нежной улыбкой, и это в очередной раз наталкивает Дина на мысль, что Чак нынче такой же двинутый, как и Кас. — Но я уверен, что он делал это нарочно. Значит, чтобы привлечь его внимание придётся выкинуть фортель. — Как там дела с туалетной бумагой? Чак вздрагивает всем телом. Видать дела плохи. — Не думаю, что народ оценит идею с листьями, — с затравленным видом отвечает он. Дин думает, что раз Чак завхоз, то ему наверняка в скором времени придётся ночевать в каком-нибудь хорошо защищённом месте в обнимку с оружием. — Что, её вообще не осталось? — Кивок Чака чуть ли не со слезами на глазах внезапно перераспределяет приоритеты Дина. Одно дело — проживать остаток дней в обречённом на гибель мире, и совершенно другое — проживать его без туалетной бумаги. — Мы можем съездить в один из двух городов, а то и больше, до заката. Хочешь сказать, что вы их уже обчистили? — Целая куча сомнительных шуток из разряда туалетного юмора теперь кажется неуместной к озвучиванию. Вероятно, он даже смеяться больше над ними не сможет. Хреново. — Нет. Ты забыл про демонов? Кроатов? Вылазки за припасами организуются только при крайней необходимости. В городах слишком опасно. — Чувак, позавчера ночью нам в городе никто не пытался помешать. Так чего мы ждём? Чак моргает, и во взгляде его читается зарождающееся обожание. — Они могут вернуться, — произносит он, но Дин почти видит, как Чак мысленно потирает руки и готов бежать составлять список всего необходимого. — Но если ты прикажешь… — Так вот что такое власть, — задумчиво тянет Дин. С одной стороны, спланировать опасную вылазку в кишащий демонами и Кроатами город, об устройстве которого он знает ровным счётом ничего — ни разу не лучше, чем днями напролёт плевать в поток в хижине Дина. А с другой, если подумать, — ещё как лучше. — Здорово. Расскажи, как оно у вас происходит. — Дин заранее распределял роли: кто-то сторожит у машин, а кто-то идёт за припасами. Ну а мы подчинялись. — Значит, придумаю на ходу. Принято. — С этим он справится. — Итак, две новости. Первая: сегодня вечером мы сожжём тела — назначь кого-то, чтобы всё подготовили. Вторая: через час мы едем за припасами, приглашаются все желающие. У меня осталась пара вопросов, поэтому возвращайся как можно быстрее. Понял? — Понял, — Чак колеблется, испытующе вглядываясь в Дина. — Ты ведь понимаешь, что Кас… если он узнает, что ты покидал лагерь… — Ага, но его здесь нет, значит, и разрешения спрашивать не у кого, — Дин одаривает его широкой ухмылкой. — Как думаешь, это привлечёт его внимание?

***

Может, Дин раньше и не руководил вылазкой за припасами на незнакомую и враждебную территорию, но у него имеется представление о том, как это делается. Отец был военным и, несмотря на его нелюбовь к работе в команде, он вложил в Дина с Сэмом лидерские качества и умение действовать сообща. В основном они их применяли, когда приходилось отгонять гражданских куда подальше от опасных мест, чтобы в них никто не вселился, не сожрал, не распылил или просто-напросто не убил. Хотя, если мысленно заменить «гражданских» на «военных», то в принципе ничего не поменяется, а это значит — задумка Дина должна сработать. Вдвоём с Сэмом они уже представляли собой небольшую армию, но Дин вполне может включить в неё ещё десяток-другой человек. «Делай вид, что всё схвачено, пока всё на самом деле не будет схвачено», — звучит как надёжный план. Да и не сказать, чтобы у него был какой-то другой вариант. По пути до хижины Каса он пролистывает дневник своего двойника (некоторым привычкам, размышляет он, не изменяешь ни при каких обстоятельствах; к одной из таких относится ведение дневника), пытаясь отыскать в нём установленный порядок проведения рейдов за припасами, и гонит прочь зарождающееся восхищение профессионализмом этого Дина. Иначе быть не могло, напоминает он себе, но здравый смысл не спешит поддаться такой ерунде, как логика. Зайдя в хижину Каса, он бросает дневник на диван и оборачивается к выходу, чтобы взглянуть на дарующие почти-невидимость символы и запомнить их расположение. Затем Дин проходит к спальне, в проёме которой изучает его внутреннюю сторону. Он сделан из того же дерева, что и арка входа, однако выглядит поновее тех, что обрамляют вход в ванную и кладовку. У них цвет дерева значительно ярче, а в самом проёме невооружённым глазом с расстояния в несколько шагов видны головки гвоздей. Он возвращается в гостиную, по пути проверяя каждую дверь и окно и пытаясь понять, как он мог такое не заметить. На двух входных дверях и окнах обнаруживаются такие же дверные коробки, что и у двери в спальню. Они намного темнее, чем те, что в чулане-по совместительству-библиотеке, ванной и кладовой. В хижине Дина он обнаружил такую же картину. Безусловно, перед ним паттерн, но это также может оказаться результатом ремонта. В спальне его с насмешкой встречают безликие голые стены, отказывающиеся дать хоть какую-то подсказку. Дин вдруг вспоминает о пропавших животных: ищи то, что должно быть, но чего не наблюдает глаз. На девственно чистых стенах не видно ни следов отслоившейся краски, ни разного рода отметин, ни намёков на присущее краске выцветание. Казалось, что они не подвластны течению времени или воздействию людей — Его было слышно на весь лагерь — или воздействию павшего ангела, запертого в четырёх стенах. Дин ставит к двери в спальню притащенный с кухни стул и забирается на него. Его ничуть не удивляют пятна краски на тёмном косяке, скрытые под двухгодичным слоем пыли. Сглотнув, он спускается на пол. Так вот почему в спальне такой качественный замок. Поддавшись порыву, он обходит кровать и присаживается на корточки возле её дальней стороны у окна. Он изучает безупречно гладкий пол под пыльным и грязным налётом, а затем проводит пальцами по его поверхности, в результате чего на них оказывается месиво неизвестного происхождения кремового цвета. Потерев пальцы друг о друга, он ощущает знакомую текстуру деревянных опилок. Новые дверные коробки, отшлифованный пол, крашеные стены в комнате, которую Кас ненавидит с незапамятных времён. В хижине, куда было запрещено заходить Чаку, несмотря на всю оказанную им помощь. И на всё это есть куча разумных причин. Ему просто хочется знать, какая именно послужила главным основанием. Его было слышно на весь лагерь. Выпрямившись, он отряхивает пыльную руку о джинсы и напоминает себе, что сейчас есть дело поважнее. Он забирает дневник с дивана и коробку с ключами из шкафа для посуды — он догадывается, почему Кас изъял все ключи, однако место их хранения вызывает закономерный вопрос: понимает ли Кас, для чего людям нужна кухня. На улице он раскрывает дневник и пытается скрыть нахлынувшее облегчение.

***

Услышав несколько приближающихся голосов, Дин отрывается от разглядывания потрёпанной карты Канзас-Сити, которую откопал в сваленной в углу комнаты куче бумаг и ржавых ножей. И правильно, ведь поддержание порядка на рабочем месте — это для неудачников, у которых нет Сэма, без конца брюзжащего, что с такой организованностью Дин не сможет ничего найти. Рано или поздно, ему придётся взять себя в руки и провести ревизию всей хижины, хоть он и сомневается, что найдёт здесь что-то полезное. И, по правде говоря, он искренне удивился, когда нашёл карты города. Они были аккуратно сложены между вырванных из старых книг страниц, где настолько выцвели чернила, что непонятно было, на каком языке там всё написано. Про обрывки диаграмм к каким-то ритуалам можно и не заикаться, но Дин всё равно с осторожностью откладывает их в сторону, на потом. — Чак, — обращается он к мужчине, сидящему по другую сторону стола с нарастающим напряжением на лице. — Иди. Я скоро подойду. Когда Чак, окинув его напоследок тревожным взглядом, уходит, Дин в очередной раз пробегается глазами по карте, отмечая точки входа и выхода, нанесённые не в одно время. Собственно, на этом сделанные выводы заканчиваются. Толстые линии маркера, неизвестно что обозначающие, порой идут вдоль предполагаемых дорог, а на участке города целые зоны перечёркнуты или обведены непонятными заметками, которые могут означать что угодно. Хочется верить, что это ссылки на другие, более детальные и понятные карты, однако их ему пока не посчастливилось найти. Поднявшись с места, Дин осторожно складывает карту и засовывает её между тех страниц дневника, где описаны первые вылазки за припасами в город, которые сослужат ему инструкцией. Он делает мысленную заметку спросить Чака, что за гений нарисовал все эти карты, и надеется, что этот человек жив и сможет начертить ещё парочку. Пусть у них и не качество как с печатного станка, они всё равно хороши. На полпути к выходу он вдруг осознает, что нынче выйти на улицу без пистолета и ружья — всё равно что выйти голым. Приходится развернуться и достать оружие из мини-арсенала. Снаружи его встречают мрачные, полные решимости лица людей, готовых ввязаться в небольшую войну под его предводительством. Дин, несмотря на то, что при нём больше оружия, чем когда-либо, всё равно чувствует себя голым. Он с крыльца быстро подсчитывает собравшихся. Выходит, перед ним почти половина лагеря. Дин старается игнорировать внезапно повисшую тишину, и думает (надеется), что сможет привыкнуть к пребыванию в центре внимания. Не сказать, чтобы у него был выбор. — Итак, Чак рассказал вам, куда и зачем мы едем. Сара, Кайл, Мэл и… — Последнее имя он выдавливает через силу, поскольку Кас, к сожалению, не врал о количестве людей с опытом в патрулировании: — Сид. Поздравляю, вы повышены до командиров. Сделаем вам нашивки попозже, ладно? Раздаются неуверенные, вежливые смешки, будто они не до конца понимают, шутка это или нет. Взглянув на Чака, стоящего чуть поодаль с коробкой ключей в руках, Дин краем глаза ловит его выражение лица. И тут же напрягается. — Чак выдаст вам список и ключи от джипов. Распределите всех по отрядам и решите, кто из ваших людей останется в машине, кто будет на стрёме, а кто пойдёт за припасами. Те, кто будут ждать в машинах — не глушите двигатель. Проще раздобыть бензин, чем новых надёжных людей. Если чей-то отряд вернётся не в полном составе — пеняйте на себя. В наступившей тишине (не ободряющей, но и не напряжённой) Дин быстро пробегает глазами по лицам людей и выбирает тех двоих, кого запомнил по имени и внешности: Джо, ростом в шесть с небольшим футов, сложенного как полузащитник; и Кэт, стоящую перед ним. — Джо, ты и Кэт будете со мной и Чаком, — Он замолкает, чтобы выслушать не возникшие вопросы. Теперь он понимает, зачем Кас учредил устные отчёты. — Все запомнили план действий? У всех отрядов четыре места и пятнадцать минут на очистку каждого. Не уложитесь — импровизируйте. Встречаемся за городом спустя два часа. Опоздаете — пойду вас искать, но когда найду — мало вам не покажется. Все всё поняли? — Дин не дожидается ответа, поскольку вряд ли его услышит. — По машинам. Чак, ты на пассажирском. — Потому что Дин безумно хочет сесть за руль. — Э-э, знаешь, я обычно в таком не участвую, — торопливо бормочет Чак, когда сборище рассеивается. — Я скорее домосед. — Мне тоже пришлось адаптироваться, — отвечает Дин и, хлопнув его по плечу, с усилием разворачивает Чака в сторону гаража. — Идём.

***

Господи, как же он соскучился по вождению. — Ты правда ни разу не участвовал в этом? — спрашивает Дин, когда дерьмовые окружные магистрали наконец остаются позади. Он резко даёт влево, и на смену им приходит то, что до сих зовётся шоссе — так гласят дорожные знаки, и кто он такой, чтобы с ними спорить. Дин бросает взгляд в сторону пассажирского сидения. — Живее, Чак, я не молодею. Повторяю, я не... — О Боже, заткнись уже, — огрызается Чак и, развернувшись, взволнованно смотрит на Дина. — Я выезжал всего пару раз, когда у нас не хватало людей. — И как оно было? — Они всё ближе к городу, и, если Дину не изменяет память, ему стоит избегать военных. От греха подальше. — Не так, — признаёт Чак, всем видом стараясь слиться с сиденьем. — Дин, как правило, был не настолько… воодушевленным. — Всё бывает в первый раз, — бодро говорит он. — Что-то ещё? — А, секунду. — Чак лихорадочно роется в карманах, откуда мгновение спустя с блаженным видом вытаскивает потрёпанную карту и осторожно разворачивает её. Дин отмечает, что это не библиотечный экземпляр: она нарисована от руки, и на ней отмечены знаки, которые установили после объявления Канзаса заражённой зоной. Похожие карты он видел в хижине Дина. — Тут всё отмечено… — То есть, у тебя всё это время была карта, а ты мне об этом не сказал? — Пусть он и помирился с Чаком, выдавшим его за их бесстрашного лидера, но отказать себе в удовольствии подтрунить над ним он не в силах. — Я завхоз, — шипит Чак. — Я не участвую в планировании таких операций. Я просто храню копию плана на всякий случай. — Значит, своей головой ты подумать не в состоянии? — А у тебя сложилось впечатление, что в состоянии? Жаль тебя разочаровывать, но нет. Я следую приказам, потому что не хочу помереть или заразиться Кроатоном, или заиметь демона в месте, о котором в приличном обществе не упоминают. Мне, знаешь ли, хочется жить. — Чак, глубоко обиженный предположением Дина, что он лидер, а не ведомый, осторожно разворачивает на коленях карту. — Итак, похоже, что мы обнесли всё в радиусе десяти миль от этих точек, — Чак указывает пальцами на три красные точки из десяти. — Это точки отступления. Все они плюс-минус на одинаковом расстоянии от лагеря, на случай, если по шоссе нельзя будет проехать. В прошлые разы у нас было на всё про всё не больше десяти минут. — Чак поднимает на него неуверенный взгляд. — Если задержаться на минуту дольше — велик шанс, что нас отрежут от путей отступления и возьмут в осаду. — Чак, отвернувшись, сглатывает. — Это сообщил демон, у которого Дин вызнавал, сколько их шайке нужно времени, чтобы поймать нас. У него была целая… система для этого. Что ж, Апокалипсис не был бы Апокалипсисом, если бы местный Дин не баловал себя праведными пытками ради благой цели. — Блеск. Покажи ближайшую точку, которую мы ещё не обчистили. Данные ещё не устарели? — Само собой, нам регулярно приходят доклады. И… э-э. — Чак не смотрит на него — и делает это намеренно. — У нас много разных источников. Данные точные. В переводе: мы через пытки получаем точное представление о положении дел во внешнем мире. Как раз то, что он хотел услышать. — Понятно, — бесцветно отвечает он. — И далеко до ближайшей точки от границы города? — Э-э, — Чак с прищуром вглядывается в карту. — Кажется, около десяти миль. — Выглядит он встревоженным. — Слушай, я понимаю, ты слепо полагаешься на записи Дина, но он составлял их на основе опыта. Мы не знаем, почему в городе в ту ночь никого и ничего не было. Возможно, над нами просто издеваются. — В нём никого не было все три ночи, которые я там провёл, — бросает Дин и ловит на себе шокированный взгляд Чака. — Всё обошлось. Что-то ещё? Чак беззвучно шевелит губами, пока наконец не выдавливает из себя: — Я лишь говорю, что это опасная затея. Ну, наличие туалетной бумаги — это, конечно, здорово, но… — Ты наверняка заметил, что вашего Дина здесь нет, — говорит Дин, не сводя глаз с дороги. — Я лишь выдаю себя за него. — Поэтому я и говорю: ты не понимаешь, что творишь. Это не то же самое, что охотиться в одиночку. Куча людей полагается на тебя, они верят, что ты их не угробишь. И вот на этом веселье заканчивается. — Верят, что я их не угроблю, значит? Ведь они думают, что я — это он. Вот только он мёртв. И это возвращает нас к теме о… — Так ты настолько разозлился, что готов рискнуть всеми нашими жизнями? — Голос Чака достигает октавы, звучание которой у Дина прежде ассоциировалось с глотанием гелия из шарика и вынужденным просмотром оперы по телевизору в одно Рождество. Он и предположить не мог, что в мире есть звук, по ужасу сопоставимый с пыхтением Сэмми после погони (у него было не меньше четырёх нечеловечески развитых лёгких), но сейчас он убедился в обратном. — Извини меня! Просто… убей меня, только не наказывай остальных… — Да Господи боже, — бормочет Дин. — Ты правда думаешь, что я всех угроблю забавы ради? Серьёзно? Быстрый взгляд на лицо Чака подтверждает: да, ещё как думает. — Ладно. — Дин вздыхает. — Есть десять безопасных точек, а та, к которой мы направляемся, ни разу не в десяти милях отсюда. Господи, да кто тебя учил карты читать. Она в четырнадцати милях и сорока шести футах. Максимально допустимое время в пути до всех безопасных точек — пятнадцать минут. За два года — ни единого отклонения от правил. Но знаешь, бесконечный запас продовольствия в конечном пространстве может существовать только в наших мечтах. — Когда они минуют последнюю безопасную точку, Дин, взяв с заднего сидения сумку, бросает её на колени Чаку. — Пока ты приводил всех в боевую готовность, я почитал его записи. Чак невидящим взглядом смотрит вниз на колени. — Тут есть его карта. Он прикинул и, как я думаю, пришёл к выводу, что уже через год все безопасные точки зачистят демоны. И год — это ещё с большой натяжкой. Как же быть? Подсказка: прошло столько лет, но ни один из демонов не додумался сравнять с землёй всё в радиусе пятнадцати миль. Чак рывком расстегивает молнию сумки и достаёт оттуда дневник. Открывать его он отчего-то не спешит, просто держит в руке, будто не понимает, что с ним делать. — О. — Он отметил ещё пять точек. Сам он туда не совался, просто приметил их издалека. Поэтому он решил, что раз уж никто так и не смог поймать его, хотя демоны прекрасно знали, где он мог нанести удар и сколько ему требовалось для этого времени, то можно смело переиграть карты, и они не сразу сообразят, что к чему. Чак медленно кивает, не отрывая взгляда от приборной панели, будто в ожидании, что вот-вот снизойдёт божественное откровение, и оно будет высечено прямо тут золотыми буквами. — Мне его план показался неплохим. Хотя я прежде никогда таким не занимался, да и сейчас не особо понимаю, что делаю. Так что кто я такой, чтобы как-то его оценивать? — Дин ослабляет давление на педаль газа и поворачивает. — Я отметил нужную страницу. Читай, пока я буду мужественно пытаться смириться с твоим безмерно огорчающим отсутствием уверенности. Чак продолжает неподвижно сидеть, вцепившись пальцами в коричневую потрёпанную обложку. — Ты бы заглянул, — бросает Дин в повисшую тишину. Просто потому что он козёл. У Чака (и Каса) нет причин доверять ему или симпатизировать. Это не он построил целый лагерь на основе патологического упрямства и сделал из него долгосрочную стратегию выживания. А Дин прекрасно понимал, что неумение сдаться — ни в коем случае не добродетель. Господи боже, они ведь даже не знают его, о чём он постоянно забывает. — Ещё раз повторять не буду, — добавляет он, устало гадая, когда сможет перестать издеваться над ним. Чак с тяжёлым вздохом устремляет взгляд на дорогу через лобовое стекло. — Ладно, — мгновение спустя произносит он подрагивающим голосом. — Я всё равно хотел раздобыть побольше бумаги. Дин пропускает мимо ушей намёк на протянутую оливковую ветвь. Но, будь он другим, более добрым человеком, то оценил бы жест.

***

Кажется, никто, кроме Чака, не нашёл его приказы странными. Если между ним с Дином и существуют какие-то отличия, то либо их никто не замечает, либо им просто на них плевать. Не зная, куда деваться от безумной неловкости, Дин расхаживает от одного джипа к другому, хотя и понимает, что смыла в этом никакого — в радиусе десяти кварталов, за исключением их группы добровольцев, нет ни души. Поскольку Джо и Кэт разошлись на посты дозорных в противоположные концы улицы, ответственность дожидаться команду в машине выпала на долю Дина, который без доли стыда игнорирует собственный приказ сидеть в джипе и не давать ему заглохнуть. Он решил, что между машинами не такое уж большое расстояние, да и двигатель запущен, так что никаких претензий не принимается. Торчать здесь днём ничем не лучше, чем бродить ночью. Перед глазами оживают воспоминания о том, как он впервые оказался в этом мире: как удирал от Кроатов, как перепугался при виде танков, с грохотом ползущих по раскуроченным дорогам. Будто представление о жизни в условиях Апокалипсиса списали с второсортных голливудских блокбастеров. Он делает мысленную пометку спросить у Каса, где военные прячут танки. И неважно, что его закинуло в загибающийся мир — это не повод отказаться от исполнения мечты детства покататься на этих монстрах. Дин изучает взглядом недвижимое здание, в котором прежде располагались бакалейная лавка, фотомагазин, бюджетная оптика и Макдоналдс, стараясь не уходить в глобальные размышления. Сколько бы раз он себе ни напоминал, что ему понятно определение Апокалипсиса, эти дурацкие мысли не перестают обрушиваться на него с небывалыми частотой и интенсивностью. Ведь перед ним следы целой цивилизации, и пусть Дин не успел прочитать о всех событиях последних лет, он узнал достаточно, чтобы понимать: этот город такой же, как и миллионы других. Подобный исход настигает, настиг и настигнет все уголки мира без исключения. Угнетают вовсе не виды пустующих Макдоналдсов, или Старбаксов, где больше не продают мерзкий кофе, не стоящий своих денег. Больше всего тревожит осознание, что их машины до сих пор на ходу только потому, что бензин ещё несколько лет не будет в дефиците, поскольку спрос на него нынче небольшой. Его, подобно фастфуду, производят из сырых ресурсов. Что делать, если производить фастфуд больше не представляется возможным? Можно стать сыроедами. Вот только чем заменить закончившиеся запасы нефти и газа? Ему с трудом верится, что Люцифер уничтожил все возможные магазины, но пощадил нефтепромышленность. Нефть. Возможно, электричество — тоже под вопросом, хотя у них есть генераторы. Ему вспоминается, как в школьные годы он писал ту проклятую работу о промышленной революции: электросети — это, конечно, здорово, но не всем поселениям посчастливилось расположиться возле рек. То было целую жизнь назад, оценку он за работу так и не получил, поскольку они уехали на следующий день. Для самолётов нужна нефть, для поездов — уголь, которого до сих пор в избытке. Это знают все. Дин с ужасом вспоминает про атомные электростанции: а как обстоят дела с ними? Безусловно, хитроумный план Люцифера по уничтожению человечества делает предыдущие размышления бессмысленными: они не протянут до тех пор, когда придётся переживать о вынужденном возвращении к езде на лошадях. А вот ядерная катастрофа, если задуматься, уже не за горами… Так, пора завязывать. Чак, раскрасневшийся лицом, запыхавшийся и еле стоящий на ногах под грузом трёх коробок, набитых бумагой и блокнотами, останавливается, чтобы в немом вопросе взглянуть на него. От болезненной встречи с асфальтом Чака спасает только Дин, выхвативший у него из рук две верхних коробки. Дин смотрит на них. — Так ты не шутил насчёт бумаги? — На листьях особо не попишешь. Поверь, я пытался. — Поставив на землю оставшуюся коробку к остальным. Он наклоняется вперёд, оперившись руками о колени, и пару секунд пытается отдышаться. Дин закидывает винтовку на спину и открывает дверцу заднего сидения. Если загрузить все коробки самостоятельно, то меньше времени придётся делать вид, что они с Чаком вовсе не в неловком положении, и тот побыстрее уйдёт. — Всё нормально? — спрашивает Чак, не спеша выпрямляться, хотя дыхание его уже выровнялось. — Всё замечательно, — бодро отвечает Дин. — Я тут подумывал захватить бургер по пути. Ты не знаешь, до скольки нынче работает Макдоналдс? Чак сужает глаза. — Когда я уже смогу перестать стыдливо кивать на все твои слова, лишь бы не чувствовать себя отродьем, в свободное время убивающим котят? — Я бы не загадывал так далеко. — Загрузив последнюю — четырнадцатую коробку с бумагой (о чём вообще можно писать, когда жизнь и без того воплощение антиутопической мелодрамы?), Дин качает головой. — Ты знал, что сейчас живо — ну, то есть было живо пять лет назад — больше людей, чем умерло за всю историю человечества? Чак старательно изображает внимательное и заинтересованное лицо. По оценкам Дина — неубедительно, но он верит, что однажды Чак научится искусству обмана. — Хуйня полная, так что не верь в это. Но давай пораскинем мозгами: было семь миллиардов людей с небольшим. За последние пять лет отнимаем — сколько? — с десяток миллионов… — В зависимости от того, доверяешь ли ты новостям по радио. Дин некоторое время молчит, пытаясь овладеть собой. — И на сколько я ошибся? Если Кроатон начал распространяться только два года назад… — Смерть от Кроатона — не главная наша проблема, — фыркает Чак. — Оказывается, пандемии вызывают панику среди людей. — Как и бомбёжки мегаполисов? — Чак удивлённо смотрит на него. — Слышал по радио. — Как и массовая паника, социальный распад, революция? — Чак делает неопределённый жест рукой. — Это не Кроатон сотрёт нас с лица Земли. Это мы, люди, до этого доведём. Ждать придётся долго… — он обрывается на полуслове, застигнутый в очередной раз осознанием, что смерть Дина обозначила конец Апокалипсиса. — Как бы то ни было… — Откуда информация? Чак пытается непринуждённо пожать плечами. Снова неудачно. — Обращаю внимание. Понимание, что речь идёт о больших цифрах, не помогает успокоиться и удержать маску лидера. Ему кажется, что описываемые Чаком масштабы — не более, чем выдумка, поэтому он решает развить тему. — Ладно, — он силится вспомнить, к чему вообще вёл этот разговор. — Как бы то ни было, в Аду больше демонов, чем на земле людей. На порядок больше. — В этом сомнений нет. — У Люцифера куча способов, как привести их оттуда к нам, да и не сказать, чтобы тут был дефицит подходящих для вселения тел. Так чего они медлят? Я уверен, что не все трупы солят и сжигают, и что не у всех в мире есть тату от одержимости. Я прав? — На несколько порядков больше, — отвечает Чак. Дин замечает на его лице почти такое же выражение, какое он сам подавлял последний час с небольшим. — Речь идёт о больших цифрах — «Я сломал Чака», — понимает Дин. — Большие — в смысле «миллионы», да? — Чак едва не врезается в джип, в попытке скрыть подступившие слёзы. — Миллионы демонов. — Нет, — говорит Дин. И то, что вырывается из его рта после, звучит как попытка успокоить. Только слова принадлежат будто не ему, а совершенно другому человеку, который не является порождением Джона Винчестера, на мгновение перенявшим максимально ангельское поведение Каса. Не будь он так до смерти перепуган собственным голосом, то без вопросов в это бы поверил. Чак вскидывает голову с надеждой в глазах. Наверное, Дину помогла непоколебимая вера в свою чёрствость, не пошатнувшаяся даже перед лицом всех фактов, указывавших на обратное. — Вообще не близко, я просто над тобой прикалывался. Знаешь, если тебе нужна ещё бумага, то лучше поспеши. Кто знает, когда мы снова за ней поедем? Место в машине есть, и у нас осталось… — Дин закидывает руку на плечи Чака, из-за чего циферблат часов оказывается скрыт. — … пять минут. Что ещё нужно… печатная краска? Тонер? Ручки? По пути мы никуда уже на заскочим, так что лучше набрать всего да побольше, а? Чак нерешительно кивает, но заряжается энтузиазмом. — Да, я, пожалуй… да. Э-э, я, наверное, пойду… — Следуй за музой, чувак, — слышит Дин собственный голос. Ему не померещилось? Какого черта? — Иди с Богом. Чак направляется к зданию с целью, как Дину кажется, избежать его общества, а не ради последней тысячи ручек на планете. Дин не обижается — он и сам бы с удовольствием сбежал от самого себя. «Иди с Богом»? И кто вообще будет следовать за музой? Разве что самый отчаянный, кому жить надоело. С другой стороны, Чак мог так перепугаться из-за более очевидной угрозы, нежели из-за выдуманных чисел, которые на самом-то деле вполне реальные. — Не миллионы, — говорит Дин, потому что осознание обрушивается с сокрушительной силой. Он этого не вынесет. Но он может как всегда мастерски притвориться. — Даже не близко. Пускай они едва помнят о том, каково это: разгуливать под солнцем в теле, которое принадлежало только им одним, Ад — где секунды растягиваются в целую вечность, кусками сдирая с них всё то, что прежде делало их людьми — всегда позволяет сохранить память об этом обрывке времени. Они знают, что однажды были людьми, пускай даже и забыли, каково это. Знают, что Земля — их старый дом, пускай даже и забыли, что значит это слово. И понимают, что ко всему этому им больше не вернуться. Больше всего людей ненавидят те, кто был изгнан из их числа. На большую ненависть — на то единственное чувство, из которого Ад формирует демонов — не способен даже сам Люцифер. — Миллиарды, и этому не будет конца. Дин без дела стоит на месте посреди пустынной улицы, пока люди, искренне верящие, что он — их последняя надежда на выживание, расходятся по машинам. На них не нападают демоны, их не окружают Кроаты, а из-за угла не спешат выехать танки. Уже на обратном пути в лагерь Дин напоминает себе: притворись, что фантомные царапания нечеловеческих когтей под кожей — это не воспоминание о том времени, когда ты был кипящим, ничтожным сгустком ненависти, готовым испепелить всю Землю, камня на камне на ней не оставить, выпади такая возможность. То было целую вечность назад (и воспоминания об этом жили и всегда будут жить в нём). Теперь он понимает, что значит быть человеком.