***
Наблюдая за танцующим пламенем, Дин никак не реагирует на скрип деревянной лавки, который раздаётся, когда кто-то присаживается на неё настолько близко к нему, что он чувствует своим плечом тепло чужого тела. Сделав глубокий вдох, Дин упирается локтями в колени. Проскальзывает мысль: «почему Кас решил сесть рядом?», но потом он вспоминает, что не научился понимать даже Кастиэля из своего мира, поэтому решает оставить попытки понять и этого. — Знаешь, до знакомства с тобой мне было незнакомо понятие фрустрации, — говорит Кас, просунув незнакомую на вид бутылку ему в руки. В глаза бросается отсутствие этикетки, а в нос ударяет чуть ли не ядовитый запах. Кажется, жизнь стала слегка менее дерьмовой. — Благодаря тебе я понял значение множества слов: раздражение, досада, желание врезать, а ещё... — Да захлопнись. — Он запрокидывает голову, чтобы сделать большой глоток, о чём почти сразу же жалеет. Дюйм за мучительным дюймом жидкость неизвестного происхождения прожигает путь от рта в самый низ. Дин складывается пополам в приступе кашля и старается набрать в грудь воздуха. С языка исчезает привкус жжёного дерева и пепла: значит страдания оправдывали себя. — Спасибо, — хрипит он. — Ты угадал с бутылкой. Если б не она, я бы ушёл. — Не сомневаюсь, что ты бы проковылял с впечатляющей скоростью, при условии, что твоя лодыжка выдержала бы больше, чем пару шагов, — бросает Кас и делает глоток, после которого даже имеет наглость не закашляться, будто проглотил обыкновенную воду. — Мелочный, — тише добавляет он, не смотря на него. — Этому слову меня тоже научил ты. Пять тысяч лет назад с людьми было гораздо проще общаться. Говорю на основе опыта. Люди были проще, почти не отличимыми друг от друга. — Пошёл ты. — Выхватив из рук Каса бутылку, Дин делает глоток. Во второй раз пойло кажется ещё паршивее. Он, хрипя, снова скрючивается, и в голове проскальзывает мысль, что похлопывания Каса по его спине по ощущениям немного сильнее, чем того требовал бы даже сильнейший приступ кашля. — Хватит, — через одышку велит Дин и выпрямляется, чтобы Кас прекратил стучать. Но стоит отдать должное, ощущения он получил первоклассные. — Что за херню ты мне дал? — Определённую комбинацию веществ, что способна пробудить Древнего Бога, — задумчиво говорит Кас, разглядывая бутылку, — но мне кажется, оно не настолько старое, чтобы можно было рискнуть. — Он делает очередной глоток. Его взгляд прикован к неизвестной точке вдалеке, а выражение лица — слишком трезвое для сегодняшней ночи. — Ты разве не должен заниматься чем-то, ну не знаю, требующим раздевания? — интересуется он и получает удар под дых от взгляда невероятно голубых глаз, узнаваемых даже в обрамлении тёмных кругов, походящих на свежие синяки. — С половиной лагеря? Под тобою? — Недоверчивый взгляд цепляется за шевеление рта Каса. — В прямом смысле. — Ты же видел размер моей хижины, — отвечает Кас, задумчиво склонив голову набок. — Я бы сумел разместить в ней максимум четверть. Дин удивляется своему неудержимому приступу смеха, который становится ещё громче, когда Кас улыбается ему с чем-то похожим на удовлетворение во взгляде. Запрокинув голову, Кас отхлебывает ядрёное пойло, при виде чего во рту Дина по необъяснимой причине всё пересыхает. Под кожей, словно от прикосновения к оголённому поводу, пробегает зуд. — Кас… — он замолкает, пытаясь придумать, что сказать дальше. Он настолько всем перегружен, что даже не в состоянии сообразить, когда следует захлопнуться. — Что ты делаешь? — Жду, пока ты поймёшь, что самобичевать себя можно не только на улице, но и в хижине. С этим не поспоришь. — Я слишком трезв для этого разговора. — Возможно, — соглашается Кас и, непонятно откуда достав крышку для бутылки, слезает со стола. — Но у нас есть целая ночь, чтобы это исправить. Дин с прищуром окидывает его фигуру мимолетным взглядом — тощую и бледную, с бёдер которой едва не сползают джинсы, а на плечах мешком висит выцветшая футболка — и пытается передать в устную форму то, что не давало ему покоя уже некоторое время. — Я ведь знаю, что ты ниже меня, — говорит он, вытянув шею. Глаза Каса сужаются в любопытстве. — Но иногда выглядишь выше. В чём секрет? — Видимо, оно крепче, чем я предполагал. Дин вздрагивает всем телом, когда вокруг него оборачивается рука. Кас несильно тянет его вниз, и Дин послушно встаёт со стола. В этот раз лодыжку даже не пронзает болью под весом его тела. Кас роняет бутылку, чтобы поймать Дина, и всё это происходит настолько быстро, что Дин успевает только уставиться под ноги с мыслью о том, что в компании людей с пускай и крайне выдохшимися сверхспособностями есть огромные преимущества. — Спасибо. — Вижу, ты пренебрегал предписанным для ноги покоем, — замечает Кас, закидывая руку Дина себе на плечи и без всяких усилий принимая его вес. — В прочем, я не удивлён. Учитывая, что ты не принимал обезболивающие, которые я оставил. — И без них обошёлся. — Вот так ты оправдываешь свою продиктованную обидой забастовку? Дина крайне возмущает ложное, не имеющее ничего общего с реальностью обвинение. — Как ты вообще кого-то к себе в постель затаскиваешь? Кас медленно моргает. — Хочешь сказать, это трудно? Дину хочется его треснуть, что он не преминул бы сделать, если бы не слабое подёргивание уголков губ Каса вверх, которому невозможно не ответить улыбкой. — Иди в жопу. — Человеческое тело не настолько гибкое, — почти задумчиво тянет Кас, поворачивая в сторону хижины. — Уж поверь, я пытался. Дин не спотыкается только благодаря тому, что Кас едва ли не тащит его на себе. — Этого мне знать не нужно, — бормочет он и недоумевает, почему звучит таким запыхавшимся. И вдобавок внимание резко переключается на уверенно покоящуюся на его бедре ладонь, тепло которой он ощущает даже через плотную ткань джинсов. По ощущениям, всего несколько секунд спустя они уже взбираются по ступенькам крыльца, и Дину удаётся не поймать лицом бусины занавески у входа. Когда Кас укладывает его на диван, Дина неожиданно охватывает чувство тепла и приятного оцепенения. Возможно, при помощи чудодейственной бодяги Каса ему удастся пережить всё что угодно. Даже то, что он лицезрел сегодняшним вечером. У присевшего рядом Каса в руках обнаруживается новая, полная бутылка, и Дин уже почти не помнит, чем именно Кас вывел его из себя. Сделав глоток, Дин откидывается на диван. На этот раз внутри уже почти не вспыхивает огонь, что заставляет задаться вопросом: хороший это знак или очень плохой. — Ты прикидываешься таким козлом или это твоё естественное амплуа? — слышит он свой голос словно со стороны. — Ты злишься на меня, — замечает Кас. — Как я могу это исправить? — Сколько у тебя бутылок? — Я соорудил самогонный аппарат. Вот, значит, как нынче извиняется Кас. Дин бы рассмеялся, но рот занят бутылкой, и, судя по тому, как слегка плывут очертания комнаты, у него в руках оказалось нечто, сумевшее удивить его печень. — Меня так просто не заполучить, — врёт он. — Я постараюсь. Приняв самое удобное положение, Дин запрокидывает голову на спинку дивана и наблюдает, как струйки пара пересекают потолок, а затем спускаются, окружая Каса, который протягивает руку за бутылкой. Когда их пальцы сталкиваются, на коже расцветает вспышка тепла. Комбинация веществ, которая либо воскресит Древнего Бога, либо вышибет мозги: только Кас мог до такого додуматься, да ещё и осуществить. Тот разглядывает его с тем самым выражением, которое Дину никогда не удавалось истолковать до конца, поскольку даже тело Каса говорило на другом языке. Дину думалось, что оно тоже не совсем понимало, что пыталось сказать. — Теперь с туалетной бумагой полный порядок, — говорит Дин в напряженную тишину. Кас вскидывает голову и устремляет на него чересчур сосредоточенный (учитывая объём выпитой дряни) взгляд голубых глаз. — Затарились по полной. И обычной бумагой тоже. — Чак взял тебя на вылазку за припасами. — Взгляд Каса мечется в сторону окна, и Дину хочется верить, что не в направлении хижины Чака. Слишком уж много в этом взгляде готовности вершить возмездие, к тому же Дин не осмелится утверждать, что Кас не сможет нанести достаточно сильный удар, если того захочет. — Когда? Днём? — То есть, пока ты где-то куксился? — Дин пожимает плечами, не до конца понимая, почему удивление Каса его встревожило. — Всё прошло замечательно. Мы достали всё, что нужно. И это, на удивление, чистая правда. Возможность заняться делом, а не шататься по лагерю невидимкой или строить из себя другого Дина, в самом деле пошла на пользу его самочувствию. Поэтому он не станет испытывать вину, даже несмотря на то, что выражение Каса внезапно напомнило ему тот разговор об оказанном ему доверии. — Сложившаяся ситуация успешно обнулила наш договор, — сухо говорит Кас, что вызывает у Дина смутный страх того, что у Каса осталась способность читать мысли. Надо будет уточнить у него этот момент. — Я должен был обсудить это с тобой. — Да, было бы неплохо, находись ты здесь для обсуждения. — Дин выхватывает бутылку, недоумевая, что он вообще несёт. — Я так понимаю, вскоре ты опять отчалишь? У тебя ведь есть дела поважнее и всё такое. Ему не нужно смотреть на Каса, чтобы знать, что он захватил его внимание. Но до Дина запоздало доходит, что сейчас не лучшее время для обсуждения подобного, поскольку он не может угадать, что может сболтнуть под действием крепкого алкоголя. — Возможно, — наконец отвечает Кас, поднимаясь на ноги без малейшего покачивания. На мгновение у Дина так сильно сжимает в груди, что невозможно сделать вдох. — Или я могу принести ещё одну бутылку. Моргнув, Дин опускает взгляд на ту, что зажата в его руке, и осознаёт, что она уже пуста. — О. Хорошая идея. — Я не сомневался, — бросает Кас по пути на кухню. — Скоро вернусь.***
Один глоток из новой бутылки спустя Дин замечает, что место Каса на диване пустует, а возле ног что-то шевелится. Проморгавшись, он с усилием сосредотачивает взгляд, и перед взором предстаёт сидящий на корточках Кас, внимательно разглядывающий шнурки его ботинок. А потом в его руке появляется нож. — Э-э, — Дин понятия не имеет, как на это реагировать. — Что ты делаешь? — Не шевелись, — велит Кас, разрезая шнурки и стягивая с правой ноги Дина ботинок. Затем, проделав то же самое с левой, он снимает с него носки и бросает их вместе с ботинками в сторону спальни. — Надо перебинтовать твою лодыжку. С этим не поспоришь. Сделав небольшой глоток, Дин наблюдает за тем, как Кас, неизвестно откуда притащивший аптечку, принимается за дело. Боли он не чувствует, что по идее должно тревожить, но наблюдение за тем, как Кас, сосредоточенно нахмурившись, проделывает нечто настолько обыденное с небывалой заботой, на удивление расслабляет. Когда Кас заканчивает, собрав аптечку и убрав её куда подальше, Дин чуть не вздыхает от разочарования. Усевшись на пятки, Кас без какой-либо на то причины хмуро осматривает его, и внезапно в голове Дина вспыхивает осознание, что Кас стоит на коленях между его ног. В комнате, где неоднократно проводились оргии. Он делает очередной глоток. — Зачем ты здесь? — Дин сам не до конца понимает, что хочет узнать. Кас поднимает голову и смотрит на него с нечитаемым выражением. — Ты как-то раз спросил меня, станет ли от твоего присутствия здесь хуже. Я тогда ответил, что хуже быть уже не может. Ты помнишь? Что удивительно — он помнит. — Да? — Я солгал. — Поднявшись с пола, Кас забирает у него из рук бутылку и садится на диван. Он оказывается настолько близко, что для прикосновения к нему от Дина требуется лишь немного наклониться. Но когда на него обрушивается осознание смысла сказанного, он отшатывается. — От твоего отсутствия. От этого стало бы хуже. У Дина не находится ответа. — И знаешь, тебе тоже не помешает, — Кас с неуверенным видом облизывает губы. — Не быть одному. Дин снова силится придумать ответ, но на задворках сознания словно раздаётся тиканье стрелки часов, отсчитывающей ускользающее время. Он облизывает губы и старательно делает вид, будто не понимает, что за чушь несёт Кас. Но когда протягивает руку за бутылкой, она начинает так предательски дрожать, что ему не удаётся даже обхватить пальцами горлышко. — Дин. Горло сдавливает, и он, вновь попытавшись ухватиться за бутылку, чуть ли не падает на колени Каса. Дину остаётся только наблюдать, как он оставляет бутылку на пол как можно дальше от дивана. Вернувшись в сидячее положение, Дин забрасывает руку на спинку дивана, но прежде, чем успевает даже подумать о дальнейших действиях, Кас берёт его подбородок в плен своих пальцев и поворачивает к себе. Дина поглощают невозможно голубые глаза. Он видит в них дом: без Апокалипсиса, без места, где официально сжигают тела. Без Люцифера на свободе, но с машинами, с Макдоналдсом, с охотой, необходимой для защиты не обречённого мира. И с Сэмом. Господи Боже, Сэм. — Ты сказал, что сколько бы ни пил, забыть не получается, — тихо говорит Кас, усиливая хватку, когда Дин пытается отвернуться. — Ты помнишь этот разговор? Дин молча кивает. — У меня тоже не получается, — Кас не отводит взгляда. — Но я научился притворяться.***
День 20 Дин просыпается в аду. Ну, по ощущениям так точно в нём. — Боже, — наверное шепчет он, но всё тело содрогается будто от звука ебучего гонга. — Что. За. Нахуй. Дин силится хоть немного оценить положение дел, чему возражает собственное тело, представляющее собой сгусток противоречивых импульсов, большинство которых варьируется от неприятных до отвратительных. Вдобавок к этому опухшие глаза чешутся от сухости, до боли стягивающей веки. — Господи, — повторяет он, уже не заботясь об оглушительных звуках гонга. — Какого... — Замолчи. — Голос Каса он узнал бы где угодно, но сейчас он звучит грубее, чем когда-либо. До Дина доходит, что голос этот раздался очень уж близко к его уху, и что поверхность, на которой он лежит, приходит в движение. Кажется, диванам не положено шевелиться, однако Дин решает пока что не развивать эту мысль до очевидного умозаключения. — Из-за твоих комментариев становится труднее делать вид, что всё происходящее — неправда. Дин проходится по губам сухим, точно наждачка, языком, и наконец даёт своему мозгу осознать, что под щекой у него джинсовая ткань, а не ебаный диван. — Кас? — в голове всплывают крайне смутные воспоминания о предыдущем, не таком травмирующем разе, когда он напился с Касом. Том самом, который как ничто другое доказал им обоим, что они задрали высокую планку в соревновании «кто кого перепьёт». — Ты как? На дрожащей поверхности бескрайнего унижения продолжает царить молчание. — Кажется, стоило тщательнее исследовать последствия подобной технологии дистилляции. Как видно, четыре бутылки — это перебор. — Четыре? — Дин открывает глаза и тут же оказывается ослеплён ужасно ярким светом. Господи боже, как всё бесит. Зажмурившись, он утыкается лицом в тёплую фланель не-дивана, смягчающую острые углы рёбер скрытых под ней. И хотя голова отказывается соображать из-за боли, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что творится что-то неладное. — Последнюю я выпил в одиночку, поскольку ты отрубился. Господи Иисусе. Дин, с намерением протереть глаза, подносит руку в векам и тут же морщится от неприятного прикосновения к гиперчувствительной коже. Осознание причины подобной реакции накрывает с головой. — Я что… — Плакал, но спрашивать этого не станет. Да, ещё как плакал, прямо перед Касом. — У тебя есть что-нибудь, что поможет? Например, мышьяк — очень привлекательный вариант. Ну или что-то в этом роде, поскольку сейчас он вряд ли сможет не то, что в голову пистолетом прицелиться, — он едва в руках его удержит. К тому же, пистолет ещё нужно найти. — От похмелья? Тоже вариант. — Ага. — Я им давно не пользовался, но, кажется… — Кас так и не завершает мысль и, что самое печальное, не делает никаких движений, чтобы подняться. — Так принеси его. И снова не обнадеживающее молчание. — Встать сможешь? От одной мысли об этом начинает тошнить. Видимо, придётся придумать другой план. — Нет. — Я всё равно не уверен, что смогу дойти, — отвечает Кас, будто в попытке утешить его. В это же мгновение Дин ощущает на своей голове поглаживание чем-то очень напоминающим руку, но он скорее подставится под пулю, чем признает, как невероятно приятны эти движения. — К тому же я вряд ли пойму, где по отношению к моему нынешнему положению пол. Тон Каса звучит таким поражённым, будто он никак не может взять в толк, почему ему так хреново от действующих законов физики вперемешку с диким похмельем. — Ничего, я понимаю, — невнятно бормочет Дин, стараясь не двигаться, чтобы оттянуть встречу с суровой реальностью, а вовсе не потому, что теперь пальцы Каса начали ритмично перебирать его волосы. — Такая же фигня. Смутные обрывки воспоминаний продолжают попытки собраться в единую картину, пока приступ мигрени не разрывает их в пух и прах. И до чего же странно осознавать, что он в самом деле не помнит событий вчерашней ночи и что есть вполне реальная вероятность отбросить коньки в неравном бою с похмельем. Даже Аластар счёл бы такой отходняк слишком жестокой пыткой. Когда пальцы Каса проскальзывают вниз по его шее и массажными движениями начинают растирать затёкшие мышцы, унимая боль точно ниспосланным с небес морфином, туман в голове у Дина рассеивается ровно настолько, чтобы он сумел чётко посмотреть в глаза двум фактам. Первый: он в хижине Каса, который лежит на диване и на котором лежит сам Дин. Второй: он не помнит, какая последовательность действий привела его сюда, и что ему (возможно) понадобится хорошенько собраться с духом, чтобы узнать наверняка. В его послужном списке имеются, откровенно говоря, хреновые перепихоны, каждый из которых произошёл в результате перебора с алкоголем и обмена душевными терзаниями, так что нынешний случай вполне вписывается в этот сценарий. И то, что прежде в этом списке не числилось парней, вообще не имеет значения, поскольку в те разы всё происходило без участия спиртного, способного убить им же призванных Древних Богов. Его посещает идея проверить, есть ли на нём штаны. Это либо опровергнет, либо подтвердит теорию, но Дину так тяжело открыть глаза, пока в них через опущенные веки пробивается отвратительный свет. И, если уж на то пошло, от этого знания ему будет ни жарко ни холодно. Устраивай Кас свои нарко-оргии в постели, как нормальный человек, ситуация была бы намного проще. В конце концов, что мешало ему раздобыть большую кровать? — Кас? Повисает достаточно долгая пауза, чтобы Дин успел всерьёз задуматься о кровати: каких размеров она должна быть, чтобы с неё не свалиться? А какой ужас будет представлять собой стирка постельного белья… Но тут Кас наконец отвечает: — Чего? — неподдельно раздраженным голосом произносит он, будто Дин достаёт его чисто из вредности. — Мы ведь не переспали? Все дерьмовые перепихоны Дина (которых было намного меньше, чем хороших, но лучше от этого факта не становится) завершились по одному из сценариев. Вопрос «действительно ли между нами что-то произошло?» делит в этом списке первое место с просьбой напомнить имя и, вероятно, даже обходит в неловкости побег через окно, совершённый сразу после отлучки партнёрши в ванную. Дин не горит желанием побить все эти разы новой посткоитальной выходкой и до сих пор надеется, что между ними ничего не случилось. Пускай он переспал с парнем, пускай даже с Касом (по крайней мере, он не какой-то незнакомец), но Дин в жизни не сможет смотреть на себя в зеркало, если он в самом деле забыл. Движения пальцев моментально прекращаются. Он уже в шаге от того, чтобы пообещать повторить сегодняшнюю ночь в трезвом виде, лишь бы Кас возобновил почёсывание (он до сих пор в дрова, напоминает себе Дин), как вдруг слышится вздох, который, будь он достаточно трезвым, чтобы доверять собственным ушам, можно было бы назвать сожалеющим. — Нет. Сделав глубокий вдох, принесший за собой тошнотворный спазм желудка, он дожидается отступления позыва исторгнуть принятую за всю жизнь пищу. Пальцы Каса проскальзывают к его волосам, почёсывая кожу головы, и всё тело Дина обмякает от бескрайнего облегчения. Он утыкается лицом в блаженную мягкость фланели и осторожно кивает. — Хорошо.***
— У вас тут всё... — Чак. Дину, которого из уютных страданий выдёргивают прекратившие движение пальцы Каса, прежде не доводилось слышать слово, способное в одном лишь своём слоге передать приговор к смерти и последующему расчленению и запихиванию сухих листьев в места, о которых не принято говорить. В данный момент Дин обеими руками «за» эту затею. Будь у него сейчас возможность встать, то Чак даже вздохнуть (ну, или пропыхтеть, судя по его одышке) не успел бы, как оказался бы— До него вдруг доходит: Чак стоит на своих двух, а значит, он может и передвигаться на них. Например, до кухни. — Кас? — Я попозже зайду, — вымалвливает Чак таким голосом, будто решил, что если сбежит отсюда как можно скорее, то проживёт ещё пару часов. Очаровательная наивность. — Кас, — зовёт его Дин и прилагает титаническое усилие, чтобы схватить в кулак перед рубашки. — Он может дойти. — Если ему дорога жизнь, то он сейчас не сдвинется с места, — сладко тянет Кас и, к довольству Дина, возвращает руку на его шею, начиная выводить пальцами умиротворяющие круги по коже. Чак издаёт беспомощный, полный ужаса звук (и правильно, про себя думает Дин). Пускай Кас закошмарит его ради их общего блага. — Чак, учитывая, сколько раз архангелы восстанавливали твою каждодневно уничтожающуюся печень, ты наверняка знаешь средство от похмелья. Приготовь его. — Их. Две штуки, — добавляет Дин на случай, если из-за касовых запугиваний Чак воспринял последнюю фразу буквально. Он с опаской открывает глаза и, щурясь от мерзкого света, находит очертания фигуры Чака, сжавшегося возле входа. Кажется, не помешает подсластить пилюлю. — Если быстро управишься, я попрошу его убить тебя быстро и без мучений, — заверяет он и обмякает. Дальше Кас и сам справится. Дин уже сделал всё возможное. Глаза сами по себе распахиваются, когда его вздёргивают в сидячее положение и зажимают нос. Но не успевает он подумать, насколько же глупо избавить его от страданий удушением (неужели в ход не пойдёт подушка?), как что-то начинает литься ему в рот. Господи боже, откуда ж ему было знать? Вяло поотбивавшись от неестественно сильного ушлёпка (от Каса, кого же ещё), он таки проглатывает мерзотную жижу. Вселенная превращается в отвратительную, тошнотворную агонию. … на десять секунд. Проморгавшись, Дин глядит на Каса помутнённым взглядом — да, из-за слёз, но на его месте любой бы разрыдался — и вдруг осознает, что головная боль отступила, превратившись в удручающее жжение. Возможно, однажды Дин снова захочет жить. — Что за... — Тебе нужно в ванную, — перебивает его Кас и, дёрнув на ноги, подталкивает в сторону спальни. — Иди. Дин хочет было возразить — на самом-то деле самочувствие у него замечательное, но не успевает даже подобрать слова, как в животе шевелится что-то до боли похожее на рвотный позыв. Глаза машинально находят выражающее непоколебимую уверенность лицо Каса, развалившегося на полу рядом с диваном, и Дин решается сделать шаг в сторону двери, поскольку очередной спазм подсказывает, что сейчас — самое подходящее время для посещения уборной. — Что ж, раз я вам больше не нужен, — говорит Чак, когда Дин почти до конца закрывает за собой дверь в ванную, — то я по— — Присядь, Чак, — произносит Кас, но весь дальнейший разговор Дин упускает из-за не требующего отлагательств дела. К тому же, унитазы весьма скверно проводят звук.***
Когда Дин возвращается в гостиную (трижды почистив зубы, приняв долгий душ, сменив одежду и выпив приличное количество воды), он почти чувствует себя человеком. Оставляя за собой следы из капающей с мокрых волос воды, он выходит из неосвещенной спальни с твёрдым намерением высказать Касу всё то, что он думает о его методах борьбы с похмельем (они, безусловно, действенные, но не в этом суть), и замирает как вкопанный у двери. Задуманная речь высыхает на языке и напрочь стирается из памяти. Положение Каса почти такое же, как и было до ухода Дина. Он сидит, подтянув колено к груди и опустив босые бледные ноги в ворс ковра, с усталым и раздражённым выражением смотрит на Чака, примостившегося на ветхом стуле рядом с ним. В его взгляде на тысячу миль, до совершенства отточенном в Воинстве, Дин улавливает какое-то изменение. Всё в комнате кажется иным, вот только ему не удаётся понять, что именно. Перед глазами рябит, словно тысячи крошечных деталей постепенно складываются в единую картину. Должно быть, он издал какой-то звук — взгляд Каса тут же устремляется к нему, а Чак поворачивается только после того, как Кас на мгновение отводит глаза. — Полегчало? — спрашивает он с наклоном головы, в котором читается безликий интерес. Дин, без всякой на то причины, вдруг ощущает зачатки настороженности. — Ага, — прислонившись к дверному косяку, он безуспешно старается игнорировать Чака, излучающего в его сторону волны ненависти к себе. Дину хватило одного взгляда на лицо Каса, чтобы догадаться, что за разговор он, к своему огромному счастью, пропустил. — Чак, спасибо тебе за… за то, чем бы оно ни было. — Обращайся, — с несчастным видом отвечает он и, набрав в грудь воздуха, вдруг выпаливает: — Прости меня за то, что я поставил под угрозу твою жизнь ради пустой роскоши, к которой мои предки отнеслись бы с презрением. — Полные надежды глаза обращаются к Касу и быстро возвращаются к Дину. — Обещаю, этого больше не повторится. А, так вот в чём дело. Внимание возвращается Касу, который всем своим видом излучает самодовольство, будто это его естественное состояние. Для чувака, ужравшегося минувшей ночью полумистическим самогоном и неоднократно занимавшегося групповым сексом, это охуеть как впечатляюще. — Ты что с ним сделал? — Сказал, что очень разочарован его поступком, — ровным тоном отвечает Кас, чьё лицо прямо-таки являет собой картину маслом: « справедливость восторжествует в опохмельном блаженстве». — Он осознал свои ошибки и готов загладить вину. — И этого больше не повторится, — с несчастным видом повторяет Чак точно по сценарию. Дин, сколько бы Чак ни щурился и отворачивал голову при словах Каса в его адрес, никак не может представить, чтобы тот схватился за пистолет и выстрелил из него. Лицо Чака искажается от ярости, что заставляет Дина запоздало понять, что он явно выводит его из себя. — Изв— — Ты ни в чём не виноват, — перебивает его Дин и смотрит на Каса. — Это ведь я приказал ему организовать вылазку. — Ему стоило дважды подумать, прежде чем выполнить его, — отрезает Кас. — А мне — дважды подумать прежде чем поверить, что ты сдержишь своё обещание. Я не повторю эту ошибку. Дин втягивает воздух, словно ему со всей силы зарядили ногой в живот. Краем глаза он замечает, как беззвучно раскрывается рот Чака, после чего тот снова падает на стул и приклеивается взглядом к полу. — Кажется, у тебя сложилось впечатление, что в результате чрезмерного употребления алкоголя между нами образовалась некоторая связь, пока ты делился своими переживаниями в утомительных подробностях, а я строил участливый вид, — с нажимом произносит Кас. — Не образовалась. — Через не пойми откуда взявшийся шум в ушах до него доносится: — В этот раз обойдёмся без переговоров. Ты больше не ступишь за пределы лагеря. — И как же ты меня удержишь? — но прежде, чем Кас успевает ответить, Дин замечает побледневшее лицо Чака, и в голове раздаётся его полный горечи голос: «Ушёл бы вместе с тобой, если бы пришлось? Убил бы нас ради этого?» Твоё существование здесь — это заряженный ствол у виска всех наших людей. — Я больше не покину лагерь, — обещает Дин и боковым зрением отмечает моментально расслабившуюся фигуру Чака. Кажется, в этот раз он и сам верит своему слову. Повернувшись к двери, он бросает Касу через плечо: — Тема закрыта.***
Когда он на мгновение останавливается посреди лестницы, ведущей к хижине Дина, на него обрушивается осознание: теперь ему предстоит жить здесь. Он чуть не спотыкается об ступеньку, пока взбегает наверх, чтобы через силу зайти внутрь.