Карта мира

День 22 Такая теперь у него жизнь: в заключении тёмной, убогой и тесной хижины в разгар проигранной войны. В течение двух дней, которые Дин тратит на попытки сделать из трёх комнат нечто пригодное для обитания, он не перестаёт врезаться в искажённые отражения самого себя. Они встречают его на каждом шагу. По углам в неаккуратные башни свалены отсыревшие коробки, собственной рукой подписанные уже выцветшими чернилами. В них хранятся обрывки жизни его двойника до Апокалипсиса, ужасающие абсолютной идентичностью с историей самого Дина. Когда он добирается до полурасплавленных, поломанных кассет из Импалы, логотипы которых стёрлись до нечитаемого состояния, то заставляет себя остановиться. Его бросает в такую дрожь, что пластик начинает дребезжать под давлением пальцев. Кассеты отправляются обратно в кучу пожелтевших, драных футболок и осыпающихся в прах от одного касания ведьмовских мешочков, под которыми валяются выцветшие бумаги, старые кредитки, бумажники, чья кожа пошла трещинами, а вместе с ними — с десяток фальшивых удостоверений и запятнанные чернилами банкноты. Руки Дина измазываются смесью пыли и крови, пошедшей из порезов бумагой и уколов скобами. Закат второго дня в этой хижине он встречает в спальне, усевшись на пол спиной к стене. Перед ним лежат остатки жизни, рассечённой пополам на «до» и «после», вот только где начало этого «до» — неизвестно. Здесь нет ничего, что напоминало бы о Сэме. Нет ни его книг, ни исписанных его почерком блокнотов с заметками, ни следа его дара находить самый отвратительный принтер в библиотеках. Никаких поправок красной ручкой, никаких пассивно-агрессивных заметок и отпечатанных на хреновых машинках форзацев. Перед Дином не просто пробел длиною в пять лет. Перед ним: вся подноготная его жизни, в которой все воспоминания о Сэме напрочь вычищены, словно брата никогда не существовало. Мысли обращаются к Импале. К её сиденьям, когда-то в прошлом принявшим форму тела Сэма и пострадавшим от полдюжины пролитых латте на обезжиренном соевом молоке; к её приборной панели, служившей подставкой для его невъебически огромных ног. К машине, впитавшей Сэма каждым квадратным дюймом металла, которую забросили здесь без ухода и забили воспоминаниями, а потом посолили и сожгли, чтобы изгнать призрака, обитавшего только в голове Дина. Незастеленная двухъярусная кровать отодвинута в дальний угол комнаты, чтобы освободить место посередине для кучи одеял, которые он отобрал у перепуганного Чака. Бросав тщетные попытки на ней заснуть, он вставал, чтобы немного погодя бросить тщетные попытки свыкнуться с происходящим. Дин избегает встреч с патрульными, ждущими от него план действий, и всех людей, смотрящих на него с улыбками, которые адресованы другому, столь похожему на него человеку, что никто и не видит разницы. Его начинает мучить закономерный вопрос: неужели между ними и впрямь нет различий? Ход времени ускользает от него. Когда он выходит из ступора, вечер за окном уже растворяется в тусклых оранжево-розовых сумерках, знаменующих конец пятого дня в роли Дина Винчестера. Он до сих пор скрыт от глаз окружающих, только новая маска намного могущественнее символов Каса — теперь люди смотрят прямиком на него, разговаривают с ним и принимают приказы, но продолжают в упор его не видеть. Напрашивается вопрос: уйдёт ли Кас в полный наркосексуальный отрыв, раз уж появилась замена прежнему Дину в его лице? Стоит ему об этом подумать, как раздаётся скрип открывшейся и тут же запертой двери. Дин безучастно ждёт, пока его позовут. Но проходят минуты (или часы, хрен их разберёт), и шаги приближаются к двери в спальню, где замирают под безошибочно узнаваемым весом внимания, которое он до сих пор не может взять в толк и перестать желать. Даже сейчас (а может, в особенности сейчас) Дин в предвкушении замирает: ведь внимание это исходит от одного из двух людей на всей этой проклятой планете, кто при взгляде на него видит, кто он на самом деле. — Только не говори, — устало говорит он, откинувшись затылком к косяку, — что я опоздал с отметкой о заселении. — На два дня, но разве кто считает. — Краем глаза Дин отмечает ссутулившуюся фигуру Каса в дверном проёме, подтянувшего вверх колено. — Ты очень сильно опоздал. Дин не особо настроен на сюрреалистичный разговор, но в то же время ему не удаётся пробудить в себе желание заставить Каса уйти из пустующей хижины, где он стал одним обитающих здесь призраков. Он силится придумать, что сказать (а после двух дней, нет, четырёх, да что там — после трёх недель у него накопился длиннющий список), но на ум ничего не приходит. У Каса, похоже, такая же проблема. Но образовавшуюся тишину он нарушает первым: — В последние дни у меня очень тихо. — Потому что я не ошиваюсь поблизости? — вопрошает Дин с неверящим взглядом. — У тебя закончились поклонницы? — Много ли посетителей заходило к тебе? Патрульные не в счёт. И вопрос не риторический. Неподдельный интерес в голосе Каса на секунду вводит Дина в ступор. Он прокручивает в голове события последних дней, и его осеняет, что в самом деле — к нему никто не приходил. Даже в те немногие разы, когда ему приходилось выползать наружу, чтобы набрать еды, поговорить с Чаком или разобрать связанные с патрулём дела, его приветствовали улыбками, маханием рук и светящимися надеждой лицами, но никто не осмеливался к нему подойти. — Да не особо… погоди. — Он переводит взгляд на Каса, который отнюдь не выглядит удивлённым. — Они избегают меня? — Нас обоих, — поправляет Кас, устраиваясь подбородком на закинутую на колено руку. И будь Дин проклят, если Каса не веселит эта ситуация. — Откуда они... — Лагерь у нас очень маленький. — Дин таращится на внезапно появившуюся на лице Каса улыбку. — Все обо всём знают. Хотя твой позавчерашний побег из моей хижины на глазах у всех тоже помог распространению сплетни. — Не так уж это и было заметно. — На самом деле, ещё как было. — Прости, что заруинил твою половую жизнь. Кас пожимает плечами. — Всё равно я был не в настроении. — А это… — он колеблется, прикидывая, действительно ли ему хочется удовлетворить мелькнувший интерес. — У тебя с Дином… часто случалось? — В последнее время — нет. — Кас отворачивается, чтобы сокрыть нечто большее, чем вспышку горя, промелькнувшую на лице. — Мне приходилось сильно потрудиться, чтобы добиться от Дина реакции, которая зачастую не стоила приложенных усилий. А в те редкие случаи, когда я старался, он реагировал так же, как и ты, а затем просто уходил. Сглотнув, Дин утыкается взглядом в стену. — Кас… — Я хочу, чтобы ты вернулся. Дин давится смехом. — Да ты прикалываешься. — Дин… — Я ведь сказал, что не свалю из лагеря, — перебивает он, будучи не в настроении для спора. — Я сто раз подумаю, прежде чем ответить на чей-то вопрос, если такое случится. Если дело в оберегах хижины, то почему ты не можешь установить их здесь? — Тебе здесь не нравятся. — Дин замирает от нервирующей уверенности в голосе Каса. — Ты не можешь тут спать, ты не ешь... — Откуда ты… — он замолкает на полуслове и закатывает глаза. На раздражение не осталось сил. — Ну конечно, Чак доложил. — Если я извинюсь, — осторожно произносит Кас, — это поможет? — Мне поможет, — едко тянет он, — если ты хоть раз скажешь правду. — Я никогда тебе не врал. Дин невесело фыркает. — Да ты настолько в этом поднаторел, что тебе больше и не приходится. Сколько времени нужно, чтобы добиться такого результата? Ты сам-то можешь понять, врёшь или говоришь правду? Прислонившись спиной к стене, Дин прикрывает глаза. Исходящие от Каса волны молчания доходят до него и заставляют задуматься, как скоро тот сделает ход (ведь не может такого быть, чтобы Кас, достигший такого мастерства в манипуляциях, не попытался вывернуть ситуацию в свою пользу). Дин сдаётся. Всё равно он не смог бы долго ломаться, поскольку Кас попал в точку своими замечаниями об этой хижине. Раз уж перед ним стоит выбор: ехать крышей здесь, в одиночку, или соскакивать с резьбы в другом месте, где постоянно будет ошиваться козлящийся Кас, то лучше уж выбрать второй вариант, с прилагающимся бонусом в виде кровати и компании. — Ладно, — наконец говорит он, решившись поставить в этом вопросе точку. У него уже сложилось ощущение, что стены всё сильнее сжимаются вокруг него с каждой проведённой здесь минутой. — Убеди меня. Или хотя бы заставь меня поверить. — Твой первый визит сюда перестал быть для меня сплошным страданием, как только прошла мигрень, вызванная лицезрением существа вне своего времени. Дин обращает к нему удивлённый взгляд. — Ты к чему это? — Я говорю тебе правду, — Кас пожимает плечами. — Я был сильно под кайфом, от твоего присутствия раскалывалась голова и меня раздражали твои бесконечные ужас и отвращение ко всему, что ты видел, однако необычность сей ситуации полностью компенсировала всё вышеперечисленное. Дин, понятное дело, смотрел на это не с философской точки зрения. Видеть перед собой человека, которым ты уже не являешься, быть вынужденным признать, в кого ты превратился — нелегко далось бы любому, не говоря уже о Дине. Тогда я не понимал, через что он проходил. Скажем, последние три недели открыли мне на это глаза, но прежде я и не догадывался. Хотя, даже если бы я знал, то вряд ли сумел бы остановить его. И внезапно до Дина доходит. — Моё прибытие сюда… толкнуло его отправиться за Люцифером без должной подготовки, да? — Не знаю, — медленно отвечает Кас, что звучит в точности так же, как «да». — Так или иначе, закончилось бы всё одинаково. Когда Дин раздобыл кольт, дата миссии стала лишь вопросом времени. — Но не обязательно же было срываться в тот вечер. — Захария наверняка это предвидел. Он поиздевался над ними обоими. — Я думал, что Захария просто… просто решил показать мне то, чем всё обернётся, если я не соглашусь стать сосудом Михаила. Вроде того случая, когда Габриэль запер Сэма в одном дне. — Захария не создавал отдельный отрезок времени, чтобы в деталях показать тебе возможное будущее. Вместо этого он переместил тебя во времени. И вернулся ты не в тот же мир, откуда тебя вырвали, а в тот, который создало твоё знание собственного будущего. — Он сделал это специально. — Бессмыслица какая-то. — Зачем? — Чтобы отомстить. В твоём мире он не мог причинить вред сосуду Михаила. Поэтому он отделил от времени один поток, чтобы создать из него целый мир, где стало возможным осуществить возмездие и в качестве бонуса заставить тебя лицезреть собственную смерть. На мгновение все мысли разбегаются, а дыхание перехватывает. Перед глазами встаёт та картина двухлетней давности, где он таращится на Люцифера, возвышающегося над бездыханным телом Дина и смотрящего на него глазами Сэма. К горлу подступает колючий, горький ком, грозящий вырваться наружу. — Вот же больной ублюдок, — на выдохе произносит он. — Жаль нельзя его заново грохнуть. — Само собой, его удивила твоя окончательная реакция на увиденное. — Голубые глаза смотрят на Дина с леденящим душу одобрением. — Ты уничтожил Люцифера без вмешательства Воинства, а Захария в итоге умер от твоей руки. Спасибо. Дин, сглотнув, отводит взгляд. — Сними с себя ответственность за решение Дина. Он решил пойти на Люцифера в тот день потому, что он Дин Винчестер, — продолжает Кас. — Потому что Сэм Винчестер был сосудом Люцифера. Потому что Люцифер мечтал об уничтожении всего человечества. И потому, что ещё в начале времён он взбунтовался против Отца и поклялся уничтожить его самое прекрасное творение. Рано или поздно это бы случилось. — Хочешь сказать, что такова судьба? — фыркает Дин. — Сказки о судьбе — брехня. — Слово «судьба» заключает в себе гораздо больший смысл. — Кас с отстранённым взглядом нахмуривается. — Порой то, кем мы становимся, делает невозможным увидеть все возможные пути развития. То, что ты знаешь, ограничивает то, чего ты, как тебе кажется, можешь достигнуть. — Только не говори, что ты в это веришь. Кас молча пожимает плечами, будто ему в тягость даже ответить. Дин пялится в потолок, и его мысли занимает Захария, создавший целый обречённый мир, только потому, что он отказывался становиться сосудом Михаила. Не мудрено, что Кас его на дух не переносит: вся его сущность осыпалась крахом из-за Дина. — Когда ты появился здесь впервые, когда я увидел тебя, то уже тогда понял, что ты создашь новое течение, где наши ошибки не повторятся. — Губы Каса дёргаются в подобии улыбки. — И я был прав. Мне достаточно было и теории, но приятно знать наверняка. — Хотя бы где-то Апокалипсис останавливают, — подхватывает Дин. Сам он не смог бы так философски воспринять тот факт, что в чужом мире беда миновала, а в его — накрыла с головой. Не сказать, чтобы его двойник пришёл в восторг от встречи с ним, да и Чак не спешил закатить вечеринку в честь победы над Люцифером, которая им уже не светит. Но не стоит забывать, что это Кас, чьи шарики заехали за ролики. Возможно, знание о благополучии одного мира означало, что есть и другие, где дела обстоят ещё лучше. Например, где они спасли мир, Сэм зажил со славной девушкой, а Кас, оставшийся ангелом господним, сделался стражем порядка на небесах и никогда не познал человеческие нечистоты, плетясь за Дином, превратившим своё расстройство личности в рабочую схему выживания. — Ладно, убедил. Голова Каса склоняется к плечу. — По тебе и не скажешь. Дин фыркает, упираясь ладонью в пол. В голове не укладывается осознание, что мысль о хреновом матрасе в хижине Каса тут же вызывает ассоциацию с невероятным удобством и спокойным сном. — Я и не говорил, что смогу убедительно притвориться. — Что странно, мне бы хотелось искренности. — Либо так, либо никак, — отрезает Дин. — Я исполняю твою просьбу, так в чём проблема? — А что получишь с этого ты? — Место для сна. Компанию человека, который знает, кто я на самом деле. Ещё вопросы? — Есть и другой вариант, — мягко говорит Кас. — Мы можем уйти из лагеря. Дин снова плюхается на пол. — Уйти. — О твоём существовании знает весь лагерь, значит рано или поздно узнает и Люцифер. Разумнее всего будет уйти. — А что будет с остальными? — Ты можешь назначить кого-то на своё место, — говорит Кас с такой лёгкостью, что звучит это предложение подозрительно похожим на план, который он, вероятно, уже некоторое время обдумывал. — Скажешь им, что мы отправляемся на вылазку с какой-то очень важной целью, которую я помогу тебе выдумать, а на деле мы спрячемся в каком-нибудь месте, где Люцифер точно не станет искать оставшихся в живых последователей Дина. Включающих в себя Каса и Чака, запоздало осознаёт Дин. Ведь даже сейчас Люцифер наверняка считает, что оставлять в живых бывшего ангела и бывшего пророка — не лучшая идея, что бы там ни говорил про это Кас. — То есть ты предлагаешь свалить, а они пусть умирают? — Как только ты окажешься в безопасности, мы попробуем найти способ отправить тебя обратно в твой мир. Благодати у меня нет, но это не отменяет моих знаний, накопленных с начала времён. У нас будет время... — Ну да. А вот я помню, как ты что-то говорил о том, что все, кто мог бы мне помочь, за исключением Люцифера, уже давно исчезли. Я не говорю, что ты врёшь, но... — Ты всего лишь намекаешь, спасибо за старание. — Судя по лицу Каса, он мысленно считает до десяти. — Я не вру. Вполне возможно, что есть варианты, о которых я не подумал. Мне нужно время, Дин. Дин стискивает челюсти, чтобы усилить мыслительный процесс. — А пока ты будешь искать способ, я буду в безопасности сидеть на жопе ровно, а Люцифер продолжит своё царство террора... — Его царство террора, как ты выразился, в любом случае сохранится, уж поверь. — Скажи мне, только честно, какие у меня вообще шансы свалить отсюда без помощи ебучего чуда? Ты ведь сам говорил, что никого с такими способностями не осталось, так что кончай наёбывать меня. Я торчу здесь с первого дня, потому что ты посчитал это самым безопасным вариантом. И раз уж ты до сих пор ничего не надумал, то какова вероятность, что ты найдёшь способ прежде, чем нас выследят? — Она выше, чем твоя вероятность отправиться в свой мир вовсе не попытавшись что-либо сделать. — И бросим остальных на произвол судьбы? Ты правда на такое пойдёшь? Кас замирает и отводит взгляд, но Дину не нужно слышать ответ. Конечно Кас на такое пойдёт, с горечью думает Дин. Он пал ради него, умер ради него, коротал смертные дни дерьмовой жизни ради него, и даже смерть здешнего Дина не смогла освободить его, поскольку другой занял его место. Он уйдёт, если Дин попросит, поставит свою жизнь в смертельную опасность, но всё равно уйдёт с ним. — Ты думаешь… — Дин с трудом сглатывает ком. — Ты думаешь, что я заставил бы тебя так поступить? Лицо Каса вытягивается от удивления. — Дин… — Ты до сих пор думаешь, что выбрал не ту команду? — Твоя хорошая память начинает досаждать, — раздражённо отзывается Кас. — А в данном случае она не точна. «Лучше» — понятие относительное, в то время как «ошибочность» — абсолютное. Я не говорил, что ошибся. Потому что был прав. — Понятия не имею, что это значит. — Хотя на самом деле он, кажется, понимает. — Присутствуй ты в одной комнате с Бобби, когда он смотрел Супербоул, то увидел бы, о чём я говорю, на наглядном примере. Он любил швырять в телевизор близлежащие предметы, но речь не об этом. Важно то, что... — Так, скажи-как мне вот что, — решительно перебивает его Дин. — Шанс того, что мы придумаем, как вернуть меня домой до начала настоящего, буквального конца света, человечества и всего прочего, он больше нуля? При условии, что мы будем в бегах. — Он больше нуля, — отвечает Кас, а затем на его лице отражается мыслительный процесс. — Если конкретнее: он чуть выше вероятности того, что Люцифер внезапно раскается, но ниже вероятности того, что Апокалипсис неожиданно и по необъяснимой причине застопорится. — Что, собственно говоря, мы сейчас и наблюдаем, — замечает Дин. Кас вздыхает. — Однако, чтобы этот шанс увеличился хоть до сколько-нибудь значимого значения, ты должен не умереть. — Я не могу взять и… эти люди верят в меня. Да что уж там, они практически зависят от тебя. Как мне жить с мыслью, что я их вот так опрокинул? — Мне кажется, количество вариантов действия в твоём распоряжении не допускает возникновения угрызений совести. — Так даваем придумаем другие! «Да что за херню я несу», — сразу же думает Дин. — Пока что самый вероятный исход — это смерть в страшных муках, — отвечает Кас с долей скептицизма в голосе. — Как, по-твоему... — Без понятия! — на грани отчаяния восклицает Дин, а в уме прикидывает, покроет ли удовлетворение от точного удара куда-нибудь в лицо Каса вызванную сим действием боль. — Господи, Кас, ты ведь выше этого! Ты изобрёл невидимый режим, будучи укуренным вусмерть, ты так здорово управляешь лагерем, что никто и не догадывается, что план действий ты придумываешь на ходу! Поэтому засунь эту херню куда подальше на пару ебаных секунд и помоги мне придумать, как нам со всем этим управиться! Тирада действует на Каса как пощёчина, а может, и того лучше: Дин не сломал руку об лицо Каса, но оно теряет всякое выражение. — Ты осознаешь, — с расстановкой произносит Кас, — что если останешься, то тебе придётся взять на себя управление лагерем? — Чак уже скинул на меня эту обязанность. Да и с выживанием в апокалипсисе опыт у меня имеется. Прошло пять дней, и никто пока что не умер. — Выражение Каса не вселяет уверенности, но Дин и сам знает, что это не лучшая затея. Только других вариантов у них нет. — Так ты мне поможешь или как? На секунду он оказывается в одной комнате с ангелом, научившимся сомневаться, решившим, что свобода воли важнее исполнения пророчества. Познавшим, что рай на земле, к которому так стремилось Воинство, будет достигнут в результате войны, в которой человечеству, чью судьбу она определит, не предоставят право голоса. Дин и сам не без иронии оценивает свою просьбу помочь, припоминая, как хорошо он выполнял прежние приказы Каса. Затем Кас встаёт. — Убедил. Пойдём. — Что? — Я помогу тебе, — раздражённо отвечает Кас. — Сейчас ты встанешь, вернёшься в хижину, что-нибудь поешь и попытаешься придумать относительно адекватный план действий, пока один из нас не понял, насколько это ужасная идея. Он без возражений позволяет Касу поднять себя на ноги, поскольку ничего другого придумать не в состоянии. — Но ты ведь всё равно поможешь. — Я взбунтовался против Воинства, — с расстановкой говорит Кас для максимального воздействия. — Я сражался с архангелами, угрожал своим командирам, игнорировал приказы, в результате чего меня прогнали с небес и я пал, вместо того, чтобы сбежать с уцелевшими ангелами. Я наркоман, чьё единственное хобби — секс. Я основал немногочисленный, но вполне себе реальный культ, поощряющий просвещение путём потребления психоделических веществ перед половым актом, и философию которого я позаимствовал из буддистских принципов и документалки про Вудсток, просмотренной мною по телевизору три года назад. — Кастиэль замолкает, изучая его взглядом. — Так что я понимаю, почему моё предложение кажется не характерным для меня. У Дина не находится ответа (однако он задумывается, в чью гениальную голову пришла идея предоставить Касу безграничный доступ к чудесам телевидения без надзора). Звучит просто на грани разумного. — Почему? — У нас получится, — твёрдо отвечает Кас, прежде чем отвернуться. — Да и варианта получше у меня нет.

***

Позже Дин не раз проклянёт себя за то, что запамятовал о привычке Каса совершать ужасные жизненно важные решения, в результате одного из которых Дин, по возвращении в хижину Каса, оказался насильно накормлен порцией бобов и мясом неизвестного происхождения (это точно не белка, скандировал он про себя, поскольку они все до единой исчезли). Сам Кас тем временем разглядывал символы на дверном проёме с таким лицом, будто вслушиваясь в их слова. Хотя чёрт его разберёт, может, они и правда с ним разговаривали. — Ну всё, колись. Спору нет, хижина Дина — та ещё дыра, но зачем ты позвал меня к себе? Только не говори, что ради моей приятной компании. — Дину тоже там не нравилось, — рассеянно сообщает Кас. — Честно говоря, я даже не знаю, ночевал ли он в ней. Дин собирается было возмутиться — как это прикажете понимать? — но тут в голове всплывает вид доведенных до печального состояния коек, а также воспоминание о том, что последние пару дней спал он на куче принесённых Чаком одеял. Серийная полумоногамия этого Дина в одночасье приобретает практический смысл. — Подружки? — Да, в качестве предлога он использовал это слово, — огорашивает его Кас. — Кажется, выбирал он их, основываясь на качестве их матрасов. — Скажи, что ты шутишь. — Шучу. Наверняка на его выбор влияли и другие факторы. — В руке Кас не пойми откуда материализуется нож. — Подойди. — Тебе нужна моя кровь для оберегов, — понимает Дин и, поднявшись с дивана, подходит к Касу. Тот, взяв его руку, чиркает острием ножа по подушечке пальца и за запястье направляет его к нужному символу. Дин послушно проводит пальцем по дереву и осматривает его, когда Кас отпускает руку. На подушечке пестрит крошечная капля крови, но стоит ему слизнуть её, как от пореза не остаётся и следа. Он недоверчивым прищуром всматривается в символ. — И это всё? — Я хочу кое-что проверить. Если сработает, то я узнаю об этом через пару часов. Если нет — ничего не случится. Напоследок окинув взглядом символы, Дин направляется обратно к дивану. — Откуда ты вообще откопал эти обереги? Сколько я ни искал, в твоих книгах не нашлось ничего подобного. — Потому что до твоего прибытия их не существовало. — Засунув нож за спину, Кас падает на соседнюю сторону дивана, закидывает босые ноги на подушку и задумчиво глядит на Дина. — На твоём месте кто угодно спросил бы, зачем понадобилась их кровь, прежде чем охотно ею поделиться. Ты не планируешь взять это на заметку? Я подожду. — Чувак, если бы ты вдруг слетел с катушек и для исполнения злодейского плана тебе бы понадобилась моя кровь, то доброе утро: я спал тут каждую ночь. Не так уж сложно было меня найти и забрать её. — Может, мне нужно было твоё согласие, — парирует Кас, складывая руки на груди в показном отказе идти на уступки. — И часто ты раздаёшь всем желающим свои телесные жидкости, обладающие огромной силой, которую могут использовать против тебя? Почему-то в вопросах касаемо секса ты всегда был гораздо щепетильнее, хотя худшее, что могло произойти из-за него: это передача ЗПП или зачатие ребёнка. — Нет, не часто. И мы серьёзно будем обсуждать это сейчас? — неверяще спрашивает Дин. — Расскажи, что делают обереги. — Скорее как они это делают, — отвечает Кас, входя в так называемый «вопросно-ответный» режим. — Тебе знакомо понятие осквернения? — Это вроде как остатки? — сразу же говорит Дин, чем заслуживает удивлённую улыбку Каса. Учитывая, чем они занимаются (хотя даже этому у него не найдётся определения), Дин не воспринимает его реакцию близко к сердцу. — Перед проведением ритуала нужно очистить место, избавиться от всякой дряни, которая могла остаться после всего того, что там происходило. — Верно. Однако скверна так же затрагивает тех, кто оказывается вовлечен в процесс, и как правило, извлечь её из них не предоставляется возможным. Когда ты оказался здесь, я сразу же понял, кто ты, несмотря на отсутствие благодати. Ты не задумывался, откуда я это узнал? Дин качает головой. У него имеется догадка, что это одна из остаточных ангельских способностей. — Я создал твоё тело и запечатал в нём душу, когда вытащил тебя из ада. Каждая клетка твоего тела, за неимением лучшего термина, осквернена. — Ладно. — Дин мысленно относит это в папку «ангельские приколы». — Осквернена чем? — В данном контексте — мной. — Прежде, чем Дин успевает ответить (или хотя бы придумать ответ), Кас продолжает: — Невозможно сделать телесное существо невидимым. Те символы, что ты используешь, всего лишь отвлекают внимание. Когда на тебя смотрит человек, он утверждает, что перед ним стоишь не ты, поскольку, как я уже объяснял, человеческий разум не терпит диссонанса, поэтому заставляет верить, вопреки сенсорным сигналам, в обратное. Их эффективность заключается в простоте механизма, а существенный недостаток — в том, что они внушают ложь. Поэтому, стоило бы кому-то узнать, что ты на самом деле рядом, заклинание перестало бы работать. Мне нужно было истинное утверждение, чтобы такой ситуации не возникло. — Так, ладно, это я понял, — говорит ни черта не понимающий Дин. — Давай-ка немого отмотаем назад: что ты имел в виду под… — К тому же некоторые обереги можно устанавливать только в тех местах, которые человек считает своим местом жительства — домом, по сути говоря. — Погоди, — просит ошарашенный Дин. — Ты живёшь здесь, то есть считаешь своим домом, и это образует связь… стой, это и есть осквернение? То, что ты живёшь тут, оскверняет хижину? Это как призраки, обитающие в своих старых домах? Кас довольно ухмыляется. — Именно так. В той или иной степени влияние скверна проявляется во всём, но, по большей части, заметна она становится только в негативном ключе: полтергейсты, заклинания принуждения, компульсии, призывы сверхъестественных существ для различных целей, ритуальные человеческие жертвоприношения. — Пичкание младенца кровью демона, — тихо добавляет Дин. — Осквернение. Улыбка сходит с лица Каса. — Будучи охотником, ты сталкивался только с негативными или нейтральными формами его проявления, поскольку положительные не привлекают к себе внимания. Осквернение — само по себе явление нейтральное, в отличие от причины его возникновения. — Кас замолкает на мгновение, чтобы вглядеться в лицо Дина. — Люди не замечают следы осквернения и используют это слово для описания данного явления со всеми его негативными коннотациями потому, что его положительное проявление сопровождает человеческую жизнь с рождения до самой смерти. — Поверю на слово, — отмахивается Дин. — А теперь к сути: как оно связано с моими… «клетками тела»? — Все защитные обереги основываются на едином наборе из пяти символов, созданных, если вдруг тебе интересно, ещё до того, как язык развился за рамки устной рудиментарной формы, — сообщает Кас тоном, который навевает воспоминания о том, как Сэм с умным видом что-то ему рассказывал. — Наиболее точно описать это можно на примере определения собственного «я». Если вкратце: в первую очередь каждый человек принадлежал сам себе, независимо от остальных. Первым в истории человечества заявлением о владении стало заявление о владении самим собой — так вы обрели самосознание. Мой Отец создал вас по своему образу и подобию, но в этот момент человечество создало само себя. Дина невольно завораживает рассказанное Касом. Наверняка это лишь малая — малейшая часть — полной картины, но её достаточно для того, чтобы появилось некое представление. Он не может себе представить — буквально, он даже не может охватить своим умом, — каково существовать без осознания, кто ты такой; более того — существовать без осознания, что ты вообще имеешь возможность о чём-то узнать, но ему понятна суть. До того момента не существовало этой мысли, не существовало даже некого представления об этом явлении. Заявление о чём бы то ни было имеет огромную силу. Одно-единственное заявление о себе превратило существ, в прошлом ничем не отличавшихся от животных, в нечто гораздо большее. — По сути, обереги лишь определяют то, что им полагается защищать, и не более того, — продолжает Кас, внимательно его разглядывая. — Как только ты определишь, что оберёг должен защищать, можно добавить некоторые не противоречащие целям оберега детали. — Ловушка для демонов удерживает их внутри, — отрешенно говорит Дин, размышляя о символах на двери. — Кое-какие из этих символов мне встречались раньше: на оберегах и защитных чарах, но они не повторялись, да и чертить их можно было где угодно. А вот енохианские… — повисает короткая пауза. — Они похожи на те, что я носил на руке, но хижина ведь не невидима, так что… погоди, то есть я становлюсь невидимым здесь? Вот что они делают? — Поздравляю, — довольным тоном говорит Кас. — Твоя проницательность смогла бы удивить твоих предков. — То есть, все те разы на собраниях мне не нужно было переживать из-за этих долбаных символов? — возмущается Дин. — Чувак. — Меня отвлекал твой постоянный смех, — отвечает Кас, вскинув бровь. — Прошу прощения. Я остановился на… — Но ты ведь говорил, что их действие может прерваться какой-либо ложью, так что… — Дин на мгновение задумывается. — Погоди-ка. Пока я здесь, что видят люди на месте меня? — Нечто не являющееся ложью. Я воссоздал каждую клетку твоего тела — и это самое что ни на есть осквернение, до молекулярного уровня. В пределах этой хижины все, кто намеренно не исключены от воздействия символов, считают, что ты — часть меня, не являющаяся отдельным существом. И согласно законам осквернения — это истина. Интересно. — Значит, они видят… тебя? Буквально? — Нет, конечно, — ухмыляется Кас, — это совершенно другое заклинание, которое невероятно тяжело поддерживать. Поскольку ты — это не я, люди, чьи ощущения приходят в конфликт друг с другом, никого не видят на твоём месте, чтобы избавиться от этой дихотомии. Эффект тот же, но причина — другая. — То есть здесь я практически невидимка, — Дин оборачивается к двери, а затем снова обращает взгляд к Касу. — И как, они работают? Лицо Каса на долю секунды едва заметно изменяется: мелькают радость, вероятно, намёк на самодовольство, и повергнувшее Дина в шок удивление. Самое что ни на есть настоящее удивление. — Да, они работают. Однажды утром, пока ты спал, я на всякий случай проверил их на Чаке. Он чуть не сел на тебя. — И я проспал такое? — спрашивает Дин, и на лице его расползается ухмылка: он невидимый. — А мы можем это повторить, чтобы я посмотрел? Погоди, но если Чак знает, что я существую… — Да, мы подошли к моей любимой части, — перебивает его Кас, чуть ли подпрыгивая на месте, и Дин снова видит на его месте не вредного придурка, а кого-то другого. — Это не ложь, а очень запутанная правда, поэтому, даже зная, что ты в здесь, никто не сможет тебя увидеть. Избежать воздействия символов можно только одним способом — стать исключенным из круга влияния, на что я должен дать согласие. Правда и впрямь освобождает. Или же сильно спутывает чувства осязания. — Откуда ты их откопал? — спрашивает Дин, размышляя о потенциальной пользе этого фокуса, точнее о том, какое применение нашли бы ему Бобби с Сэмом. — Ну правда, откуда? Кас смеряет его молчаливым взглядом. — Как я уже говорил, тысячи лет назад, когда ваши предки познавали способности ощущать… — Я уверен, что способность становиться невидимым пришлась бы очень кстати ещё давным-давно! — Этот момент в каком-то смысле… экспериментален. — Кас пожимает плечами в плохо скрываемом безразличии. — Не знаю, почему никто не пытался осуществить это раньше. Всё относительно просто, хотя, честно говоря… — Ты их придумал. — Чудеса в решете. — Ну точно, они же из тех символов, что ты заставлял меня носить на себе. Пиздец, и часто такое выкидываешь под кайфом? — Вероятность того, что подобное произойдёт, крайне мала, — продолжает Кас, будто Дин его не перебивал. — Моя кровь служит доказательством того, что осквернение реально, и что я могу объявить тебя мной по праву владения. Кас, весь светящийся от удовлетворения, откидывается на спинку дивана и с ехидной улыбкой предвкушает ответную реакцию Дина. Тот его не разочаровывает: — Владения?