Карта мира

— Я спросил у Джозефа, сколько бутылок его пива он готов обменять на бутылку, как ты говоришь, Древнего Ужаса, — сообщает Кас, вернувшись из кухни с целым кулером (теперь понятно, откуда у него берётся холодное пиво при отсутствии работающего холодильника) и поставив бутылку перед Дином. — Я решил, что нам обоим оно не помешает. Согласно расчётам Дина, эта ночь тянет как минимум на две бутылки, но после начала третьей он решает, что готов к большему. Кас тем временем пьёт уже четвёртую, вновь заставляя Дина задуматься: возможно, этой ночью нужно заправляться исключительно текилой. — Теперь понятно, почему ты не переживал, когда я спал здесь, не обновляя на себе символы, — говорит он, вертя бутылку в руке и с максимально нейтральным выражением разглядывая Каса. — Если бы кто и зашёл, то меня бы не увидели. — Никто бы не зашёл сюда без моего разрешения, — заявляет Кас и, приложившись к бутылке, за один заход выпивает половину содержимого. — Я решил, что будет разумным приучить тебя постоянно ходить с символами, чтобы в силу выработанной привычки ты случайно не вышел на улицу без них. Дин собирается было возмутиться, но, немного подумав, откладывает эту затею. Если Кас хочет разругаться — то пусть приложит побольше усилий, к тому же Дину интересно узнать, зачем Кас вообще старается вывести его из себя. — То есть, пока я здесь, никто меня не видит и не слышит… и действие не прекратится, даже если я заговорю с рядом стоящим человеком? — Да, — подтверждает Кас, открывая пятую бутылку и передавая Дину четвёртую. — Обереги влияют на все органы человеческого осязания и внушают, что чувства их не обманывают. Дин обдумывает сказанное, откручивая крышку. — Хочешь сказать, что если ангел в человеческой оболочке будет стоять прямо передо мной, то даже он не поймёт, что я здесь? — В обличие сосуда ангелы уязвимы так же, как и все телесные существа. — Кас сменяет выражение смутного недовольства (вызванного, как догадывается Дин, отсутствием привычной враждебности с его стороны) на заинтересованность. — Если бы ты вдруг решил вступить в бой с ангелом один на один, то он, быть может, и догадался бы, что здесь что-то неладно, но даже знание о твоём присутствии не помогло бы ему увидеть тебя. В данном случае знания — не сила. Обереги внушают им правду. Это можно с натяжкой сравнить с красно-зелёным дальтонизмом: если человеку с таким нарушением зрения скажут, что коричневый — на самом деле красный, он всё равно не увидит в нём красного. — Ха. — Невольно вспоминается ремарка о «владении». Стоит признать, звучит это довольно круто. — Как ты вообще до этого додумался? Отпив из полупустой бутылки, Кас закатывает глаза. — В определённом смысле, это всего лишь извлечение выгоды из законов природы. Не труднее ловушки для демонов или ритуальной магии. Это всё равно, что выдвинуть теорию о том, что яблоко подвержено гравитации, после того, как оно упадёт на землю. Чтобы знать о таком исходе, не нужно его лицезреть. Дин опускает пиво, пытаясь понять, шутит Кас или нет. — То есть, это как закон тяготения — любой мог бы до него додуматься. — Если подумать, — с серьёзным видом отвечает Кас, — то и правда кажется странным, что никто не придумал эти обереги прежде. Ведь в нашем случае всего лишь требуется, чтобы ангел через осаду Ада добрался до проклятой души, вернул её в тело на земле, занял собственный сосуд, который до конца смертной жизни будет служить напоминанием о ней и в течение которой у него появится веская причина обеспечить кое-кому невидимость в хижине в апокалиптическом мире. — Он смотрит на Дина с неподдельным любопытством. — Быть не может, чтобы прежде такого не случалось. Дай-ка я попытаюсь вспомнить подобные случаи. Ах, да… — Таких нет, — завершает за него Дин и не пойми отчего загорается желанием рассмеяться. — Обереги работают против людей и ангелов в человеческих сосудах. А что насчёт, скажем, вервольфов? Большую часть времени они в людском обличии, но что будет, когда они обратятся? Бутылка замирает в дюйме от губ Каса — Господи боже, он всерьёз над этим размышляет. — Ничего не изменится, — отвечает он, опуская бутылку. — Они влияют на восприятие мира органами чувств и воздействуют на всех существ, обладающих в этой плоскости материальным телом. Вероятно, восприятие богов будет отличаться, но поскольку для полноценного взаимодействия с окружением им нужно использовать человеческий сосуд, на них будет оказано такое же воздействие, как и на ангелов. В остальном же… — он замолкает и расплывается в довольной, ехидной ухмылке. — Я бы побывал во всех возможных второсортных телешоу, лишь бы увидеть реакцию Габриэля на твой удар. Испытывать терпение Кали я бы не стал: она бы подожгла хижину и была бы такова, а вот Серапис — другое дело, после гибели Помпей он стал совсем медлительным… Диана была довольно приятной, так что её я трогать бы не стал… — Кас, — перебивает его Дин, — ты что, использовал бы хижину-невидимку для того, чтобы подшучивать над собравшимися в ней богами? — Разумеется. — В голубых глазах плещется ехидное веселье. Дин, глядя в них, вполне отчётливо представляет, как Кас исполняет описанные проказы. — Почему бы нет? Габриэлю очень понравилось вытворять подобное с нами, так что он наверняка бы оценил юмор. В конечном счёте. Рот Дина открывается, чтобы ответить — причин не издеваться над богами полно, и все они разумные, — но вместо слов из него вырывается громкий смех, от которого он складывается пополам. Врезать Габриэлю по его самодовольной физиономии, зная, что он даже не смог бы найти его, даже если бы он стоял в считанных дюймах — звучит как очешуенная идея. И Габриэль — не первый и не последней в списке тех, над кем ему хотелось бы это провернуть. Список растёт с каждой секундой: Кроули, Мэг, все до единого демоны, чёртово Воинство, Всадники, Люцифер, сирены, боги, ведьмы и вся прочая нечисть, что имела удовольствие досадить ему. И вот всего лишь однажды им придётся побыть в таком же невыгодном положении, в каком он оказывался каждый раз при стычке с им подобными. Разве он много просит? Бог свидетель, у любой нечисти против него находится с десяток преимуществ, так почему он не может воспользоваться всего одним козырем? Но прежде, чем Кас успевает вновь пуститься в разглагольствования о прочих забавных фокусах, которые можно провернуть в хижине-невидимке (хижине-могиле для всевозможной нечисти) над всяческими сверхъестественными созданиями, Дин мысленно обрывает собственные размышления, делает большой глоток и переходит к практическим вопросам: — Так что там за правила, которые поддерживают работу оберегов? — Их немного, но они очень строги, — отвечает Кас, подгибая под себя ногу и неохотно переключая внимание на практический вопрос. — Обереги хижины определяют то пространство, в котором человек должен находиться, чтобы работала невидимость, а для этого требуется неоспоримое право владения на это пространство. Не только для того, чтобы помешать кому-либо ещё контролировать обереги, но и из-за их природы: они работают в полную силу только в том случае, если их создатель владеет пространством, которое они защищают. В данном случае, поскольку никто не оспаривает моё право владения этой хижиной, право владения определяется лишь тем, что это — моё место жительства, а правило проживания удовлетворяется тем, что я сплю в этой хижине. — Немного помолчав, он неохотно добавляет: — В данном случае под словом «я» подразумеваемся мы оба. — Потому что ты мной владеешь, — говорит Дин и за очередным глотком прячет своё выражение лица, изменившееся при виде того, как помрачнел Кас. — Да, в сущности, — бесцветно соглашается он и, осушив бутылку одним долгим глотком, берёт в руки новую. — Хотя правило проживания также можно удовлетворить, если не спать в других местах или проводить здесь какое-то время каждый день. Пока что я ещё не проверил, сколько именно. — Он пожимает плечами, но у Дина складывается тревожное ощущение, что на данный момент проверка этой теории у него в приоритете. — Пока что я выяснил, что упадок силы оберегов начался через двадцать четыре часа после того, как мы оба не поспали в хижине, а через тридцать шесть часов, с точностью до секунды, они перестали работать совсем. Потому что он два дня прожил в другой хижине, что наверняка было не лучшим способом проверить границы дозволенного. — А кровь? — Учитывая, что мы соблюдаем правила проживания, она несёт символический характер: еженедельного подношения на главный символ должно быть более чем достаточно для поддержания работы оберега. И кровь не твоя, а моя, — добавляет он, допивая одиннадцатую бутылку. Дин похоже, явно упустил моменты, когда он успел прикончить ещё парочку, поскольку количество склянок на полу заметно увеличилось. — Твою я добавил, чтобы проверить, станут ли обереги сильнее, но пока что я не заметил никаких изменений. Что-то ещё? — И это всё? — Строго, но просто, — подтверждает он, после чего одним махом приканчивает двенадцатую бутылку. Дин мысленно радуется, что этой ночью в меню обошлось без текилы. — У них есть и другое преимущество, — говорит он и, взяв очередную бутылку (сколько же Джо ему отдал?), открывает её. — Должно быть, это исторический след прошлого ваших предков-собирателей и охотников, у которых не было постоянного жилища, однако, в теории, правило проживания можно удовлетворить, если мы оба будем спать здесь, и при этом никто посторонний не будет претендовать на хижину как на своё место. По крайней мере, так должно быть, в противном случае твои предки не протянули бы до открытия огня. — И сейчас последует какое-то «но». — Я не до конца понимаю, как это переносится на современные реалии и по истечении какого времени место может считаться жилищем, поэтому придётся узнать это опытным путём. А до тех пор предположим, что один период сна в этой хижине будет минимальным периодом для того, чтобы она начала считаться местом жительства, после чего в силу должен вступить двадцатичетырехчасовой лимит. Так, по крайней мере, всё должно пройти, судя по моим недолгим наблюдениям. — Всё-таки они появились совсем недавно, — говорит Дин и внутренне умирает от любопытства: сколько ещё бутылок пива придётся уничтожить Касу, чтобы надраться. Сам Дин может похвастаться высокой устойчивостью к влиянию спиртного на свой рассудок, однако Кас явно обходит его в этом соревновании на многие пункты, раз уж ему удалось проглотить бутылку Древнего Ужаса как воду. Молча кивнув, Кас делает глоток. — Ты придумал их, сколько, три недели назад? Так что я, так уж и быть, сделаю тебе небольшую скидку. Кас одаривает его раздражённым взглядом и опускает бутылку. — Спасибо. — Всегда пожалуйста, — довольно отвечает Дин и, сделав короткий глоток, добавляет: — Хижина-невидимка. — Бобби был сторонником использования всех известных знаний, — отвечает начинающий вновь расслабляться Кас. — Он часто говорил, что исследования — это здорово, когда на них есть время, но в большинстве случаев это время приходится выигрывать, так что нужно следовать правилу пяти минут. — Правилу пяти минут? — Его формулировка звучала иначе, но если вкратце: у тебя есть только пять минут на то, чтобы справиться с нечистью, так что если ты не можешь убить врага или сбежать от него, ты заранее должен знать, как выиграть время для того, чтобы сделать либо то, либо другое. Дин почти слышит, как Бобби говорит эти слова с добавлением «балбес» в конце и фырканьем при виде их озадаченных лиц. — Всё-таки Бобби был потрясающим. — Да. — Ненадолго вновь повисает тишина, в течение которой Кас смотрит в никуда, после чего, наконец, говорит совсем другим голосом: — Дин, если бы существовало что-то сравнимое по эффективности с этим, я бы выбрал другой вариант. — Что? — Мощь. — Кас так пристально вглядывается в ебучую бутылку, что Дин еле сдерживает в себе порыв вырвать её у него из рук, но тут Кас наконец удостаивает его взглядом. — Как правило, оберегам для активной защиты нужна мощь, которую, кроме как путём подношения крови, я не знаю, как обеспечить. Этим оберегам мощь не требуется: они пассивны, и для их работы требуется лишь их существование. То что, они вообще работают… я бы не сказал, что это чудо или ирония судьбы, но что-то очень на то похожее. Но в этой плоскости не важна причина их работы. Она носит лишь символический характер. Теперь у него, возможно, имеется догадка, к чему всё идёт: прощай, бутылка номер пятнадцать, ушедшая так же быстро, как и пришла. И ещё у Дина появляется предположение, почему Кас целых три недели откладывал откровенный разговор про обереги. — Кас, — пошла шестнадцатая бутылка, так что можно перейти к сути, — тебя что-то беспокоит? — С чего ты так решил? — весело тянет Кас, откручивая крышку с таким видом, словно на её месте представляет чью-то голову (скорее всего - Дина). — Список весьма длинный, и я, кажется, уже перечислял основные пункты своего недовольства, но если хочешь, чтобы я тебе напомнил… Дин молниеносным движением выхватывает бутылку из его рук. Он бы возгордился своей ловкостью, способной потягаться с кошачьей и заткнуть за пояс скорость рефлексов Каса, которые тот продемонстрировал несколько недель назад во время допроса в хижине Дина, если бы не удручающее осознание, что эта бутылка досталась ему только благодаря элементу неожиданности. — Кас… — Ты хочешь услышать правду, — цедит он. — Но советую тебе уточнить, когда правда для тебя приемлема, а когда мне лучше соврать, чтобы не расстраивать тебя. Поверь мне, постоянно слышать только правду не так уж и здорово, как тебе кажется. Про себя Дин признаёт: страдать не только за грехи своего предшественника, но и за свои собственные — тот ещё отстой. — Ты ведь понимаешь, что мне не в радость осознание, что ты мной владеешь? — Я тоже без особого восторга отношусь к праву владения на тебя, — бесцветно отвечает Кас. — Ты мне не настолько нравишься. Дин откидывается в своём углу дивана и сжимает в руках обе бутылки до тех пор, пора не подавляет желание встать, врезать по тупой физиономии Каса и свалить отсюда, или, что ещё лучше: швырнуть в него бутылками, после этого врезать и свалить. Но этому не бывать, если только они не сумеют выдержать присутствие друг друга в пределах одной комнаты (хижины) и Кас при этом не свалит, чтобы трахнуть кого-то чисто из вредности. Стоп. — Кас, обереги сейчас активны? — Также не исключено, что мне не нравится обладать человеком словно бездушным объектом потому, что это для него унизительно, — вдруг выдаёт Кас, глазами упираясь в точку над плечом Дина. — Вероятно, проблема не в тебе. — Они работают, но правила проживания ещё не удовлетворены, — продолжает за него Дин и откладывает этот момент в недолгий ящик. — Я спал в другой хижине. Вернее не спал, но не суть. — Я не спал здесь два дня, — признает Кас, поникнув плечами. — Прежде я приходил сюда каждый день, чтобы поддерживать статус хижины как моего жилища, но никогда не проводил здесь большую часть времени. Как я сказал ранее, правила просты, но очень строги. — Где ты спал? — спрашивает Дин прежде, чем успевает подумать. — Я не спал, — рассеянно отвечает Кас и сосредоточенно нахмуривается. — Обереги работают, но мне кажется, что их работа прекратится, если один из нас покинет хижину, не поспав в ней, чтобы начать новый период в двадцать четыре часа. Что само по себе интересно, поскольку на протяжении почти всей истории люди кочевали… — Кас? — Хотя, по правде говоря, Дину даже хочется, чтобы Кас продолжил. Недовольство погребается под натиском интереса. Так значит, подобные вещи работают не только на Сэме; надо бы запомнить. — … поэтому, вероятно, намерение заселиться в том или ином жилище тоже может засчитаться. Мне бы хотелось проверить эту теорию. — На лице Каса расползается едва заметная довольная улыбка, и вот теперь до Дина доходит. Касу удалось заставить обереги работать без мощи. Ебать-копать, вот в чём дело: Кас весь светился от гордости за изобретение хижины-невидимки, а Дин взял и испортил весь его настрой своим недовольством тем, что им, оказывается, теперь владеют. «Я не чувствую себя виноватым из-за того, что мне не нравится быть во владении Каса», — думает Дин. И задаётся вопросом, когда же наконец убедит себя в этом. — Кас? Исчезнувшую улыбку Каса не заменяет враждебный оскал, и причиной тому, вероятно, только что застигнувшее его осознание, что в ближайшее время он (и Дин тоже) не сможет по первой прихоти встать и уйти отсюда. Ситуация обещает стать весьма неловкой (для Дина так точно, хотя и Кас явно не в восторге от их нынешнего положения), если Дин не придумает, как быть с этой их вынужденной близостью. Другой Дин на его месте ушёл бы — так сказал Кас. А Чак подтвердил, что так оно и было: вот откуда Кас научился этому маленькому фокусу. — Ты ощущаешь обереги? — будничным тоном интересуется он. — У тебя осталась эта способность? Очевидно, этого вопроса Кас не ожидал. — Не знаю, мог ли я их ощущать будучи ангелом, — медленно признаётся он. — У меня была благодать, что… меняет дело. Почти во всех ритуалах я использовал её, потому и мог ощутить. Однако люди, практикующие ритуальную магию, зачастую способны почувствовать работу оберегов. Особенно тех, на которые они нанесли свою кровь. — Ты когда-нибудь задумывался, — говорит Дин, возвращая Касу изъятую бутылку — и его выражение лица определённо того стоит — и отпивая из своей, — что поверхностно рассказать о чём-то — это не то же самое, что врать в глаза? Кас так прожигает взглядом бутылку, будто внутренне умоляет, чтобы он сам стал невидимым сию же секунду. Бинго. — Мы с тобой застряли тут до тех пор, пока ты не почувствуешь, что правила удовлетворены, а хижина эта не таких уж больших размеров. Через сколько часов мы сможем уйти? Я так понял, сразу после пробуждения? — Одного периода сна должно быть достаточно, — говорит Кас и осушает бутылку наполовину. — Хотя, поскольку мы отсутствовали здесь достаточно долго, может понадобится целый день для их удовлетворения, так что… — Двадцать четыре часа, — довольно переводит Дин. — И через сколько времени ты наконец признаешь, что пытался разозлить меня этой ремаркой про владение только ради того, чтобы проверить, заслуживает ли уровень моей преданности тебе открытия правды? Почти три недели ты не рассказывал мне об этом, потому что посчитал, что мне это не понравится и потому что не хотел иметь дело с последствиями в виде моей реакции. Знаешь, я и так уже давно понял, что тебе не в кайф торчать со мной. — Дин… — Но теперь тебе придётся иметь со мной дело, раз уж ты решил помочь мне управляться со всем, и вот так ты начинаешь наше сотрудничество? Опытным путём проверяя, чего можешь добиться своим мудацким поведением, которое оправдываешь отговоркой, что я сам так захотел? Направленный на него взгляд Каса ужесточается. — Прежде я не замечал, что способ сообщения информации играет роль, если приходится говорить людям то, что они не хотят слышать. — Ты хотел сказать, что Дин не замечал. — Тот последний разговор перед поездкой в Канзас-Сити в погоне за Люцифером теперь предстаёт перед ним совершенно в ином свете. — Кас, послушай: ты придумал хижину-невидимку — это просто охренеть как круто — и вдобавок перевернул все мои фантазии о том, как я постебался бы над Габриэлем и всеми встречавшимися мне тварями, и при этом рассказал ты про это так, словно я твой выигрыш в покере. — Из меня ужасный игрок в покер, — бормочет Кас, но что-то подсказывает Дину, что Кас в нём немного преуспел. — Осада Ада — далеко не то же самое, что игра в покер, а ты — не горсть налички. — Так объясни мне, что это значит. Немного поколебавшись, Кас ставит ополовиненную бутылку на пол. — В этой плоскости — ничего, а во всех остальных возможности его применения весьма ограничены: свобода воли обеспечивает некоторого рода защиту. Я не в силах заставить тебя что-либо сделать, даже захоти я этого или знай как это осуществить, но в данном случае, поскольку я воссоздал твоё тело и спас твою душу из Ада, появилось неожиданное преимущество. Я до сих пор могу… — он вдруг обрывает себя. — Когда я был ангелом, у тебя было право рассчитывать на защиту с моей стороны. Никакой. Вины. — Кас, то, что я здесь… я никогда не рассчитывал на то… — По-нормальному это никак не сформулировать. — Я знаю, — тихо перебивает его Кас, и Дин слышит неозвученное «бесполезный». — Без благодати мои возможности были весьма ограничены, но это… сработало, так что я решил этим воспользоваться. — Он ненадолго замолкает с нерешительным видом. — С благодатью или с любым другим источником силы у меня были бы менее… неприятные варианты. Однако придумать, как получить силу приличным способом мне не удалось, поэтому… — Поэтому ты придумал хижину-невидимку, — завершает за него Дин. — Знаешь, ты мог бы сразу рассказать всё это, сэкономил бы кучу пива и времени. Ты вообще пробовал его? Вкус у него хороший, и напиться ты им сможешь только если ты где-то припрятал не меньше четырёх ящиков. — Он замолкает, скашивая на кулер подозрительный прищур. — Не припрятал же? — У Джозефа столько не было, — с неохотой признаёт он и, сползя вниз по дивану, с прищуром смотрит на Дина. — К слову, ты мог бы напрямую спросить «что означает право владения» вместо того, чтобы без долгих размышлений решить, что я считаю тебя результатом удачной игры в покер. Особенно учитывая крайне очевидный факт, что речь шла не о рабстве. Тоже весомый довод. — Пока что мы замечательно справляемся, — угрюмо говорит Дин над горлышком бутылки. В переводе: они друг друга загрызут. — А ты что думаешь? — Думаю, что сейчас ты был бы в значительно лучшем настроении, если бы всё-таки швырнул в меня те две бутылки. Благодарю тебя за столь достойный восхищения самоконтроль. — Дин, застигнутый врасплох, ослабляет хватку на бутылке. — По правде говоря, я сам не в восторге от этой детали, поэтому, вероятно, я был чрезмерно груб в своих выражениях. Они определённо делают успехи. — Я мог бы и спросить, — признаёт Дин. — Так что, мир? Чувак, в твоей хижине особо не развернешься. Нам надо с тобой поладить. — Мне не обязательно находиться здесь… — Кас, так и не договорив, замолкает, и Дин с интересом наблюдает, как изменяется его лицо при всплывании на поверхность очевидной проблемы. — Разве что для помощи тебе. — На пару часов в день, так? — Дин старается не принимать встревоженность Каса на свой счёт, но как же он устал чувствовать себя так, будто тот чуть ли не терпит сам факт его существования. — Мне ведь всего-то нужно узнать несколько лет вашей истории, как тут всё заведено, имена всех живых и мёртвых… начать, пожалуй, стоит именно с этого. Ты не напомнишь, кто такой Эван? — Ты прямо-таки в восторге. — Ты в праве передумать, — быстро предлагает Дин как можно более нейтральным тоном, хотя теперь, задумавшись, — действительно задумавшись — он понятия не имеет, как с этим справиться в одиночку. В лучшем случае он сумеет сопоставить имена с лицами только двух десятков членов лагеря. — Свобода воли, все дела. — Не смеши меня, — говорит Кас, хмурясь. — Я пытаюсь вспомнить, остались ли у Чака письменные принадлежности и бумага. — Остались, — озадаченно отвечает Дин и прослеживает, как Кас почти принимает сидячее положение, после чего, покачав головой, падает обратно на диван. — А тебе они зачем? — Минусы смертного тела и продолжительности жизни, — загадочно говорит Кас. — Безупречная память сохранилась, но не всегда хватает времени на поиски в ней нужной информации. Не помешают заметки. Теперь требование Каса к патрульным писать миллионы отчётов приобретает ужасающий смысл. — Мне? — Нам обоим. Изобретение письменности стало превосходным шагом вперед в человеческом развитии. Утром я поговорю с Чаком. — В последующей паузе он критически оглядывает Дина. — Иди спать. Перед заступлением на смену дневные патрульные собираются через час после рассвета в столовой. — А почему не здесь? — удивляется Дин. — Я ведь уходил каждое утро на рассвете. — Ты почти никогда не просыпался к рассвету: ты ещё не настолько привык к здешней погоде, чтобы определять время без часов, — отвечает Кас с ноткой веселья. — В моей хижине их нет, как и в хижине Дина. А твои часы сломаны. Я заметил это, когда мы разговаривали в его хижине спустя пару дней после твоего прибытия. — Разговаривали, значит? — Итак, первым делом сегодня — точнее, уже завтра, нужно будет раздобыть рабочие часы. — Мог бы просто разбудить меня. — Но не разбудил, — Кас пожимает плечами. — Я разбужу тебя на рассвете, чтобы ты мог подготовиться, а затем скажу им, что отныне и до неопределённого времени собрания будут проходить здесь. Ты побывал на достаточном количестве встреч с патрульными, чтобы понимать, что ничего сложного в них нет. Та сокращённая версия, которую ты демонстрировал, пока отсиживался в хижине Дина, была приемлемой, однако, как ты сам сказал, тебе предстоит выучить все имена. Черты их характеров тоже не помешает запомнить, так ты сможешь узнать о них больше. — Я буду принимать их без тебя? — не подумав, выпаливает Дин. — Нет, конечно, — удивлённо отвечает Кас. — Поэтому мне нужно поговорить с Чаком. Я буду делать заметки, чтобы упростить работу нам обоим. Так, пока что всё довольно неплохо: его больше не оставят на произвол судьбы пялиться в недоумении на незнакомых людей, которые ожидают от него понимания всего того, о чём он говорит. Вообще-то, сейчас ему правда не помешало бы поспать. Допив остатки пива, Дин задумчиво уставляется на небольшую армию из бутылок возле противоположного конца дивана, но решает её не комментировать. — Кас… — Хм-м? — он поднимает взгляд. — Не переживай, как правило, после двух дней воздержания от сна я ещё успешно функционирую, поэтому к утру обереги должны заработать в полную силу. В дальнейшем… — Послушай, я… — Ладно, была не была. — Куда ты будешь уходить после того, как закончишь помогать мне? К поклоннице? — Судя по нерешительному виду Каса, Дин попал в яблочко. — Или в одну из незанятых хижин, чтобы никто не заметил, что ты не живёшь в своей, и не начал задавать вопросы. — Дин, мне придётся сделать что-то по истине странное, чтобы хоть кто-то удивился моим поступкам… — Оборвавшийся на полуслове Кас меняется в лице, и это наталкивает Дина на мысль, что он наконец-то заметил проблему. — Кто-нибудь заметит? — Теперь, задумавшись об этом, он вдруг понимает, что этот вопрос с самого начала занимал его мысли. — Кас, а как ты вообще узнал, что я уезжал в город? — Замаливал собственные грехи, — коротко отвечает Кас и бросает на него тяжёлый взгляд. И всё же, вышло до усрачки смешно. А то, как изменились их лица, когда Кас сказал это… — Вера забеспокоилась. Она заходила ко мне каждое утро и сказала, что один из джипов был тёплым. — Тебе не кажется, что людям станет интересно, почему тебя не бывает в собственной хижине? Кас вздыхает. — Твой довод не лишён смысла. — Или, — небрежно добавляет он, — они решат, что я как последний мудак вышвырнул тебя из твоей собственной хижины без всякой на то причины… — Кас скидывает бровь, будто говоря, что его такая версия вполне устроит. — Нет. Кас пожимает плечами и делает небольшой глоток, который вселяет в Дина уверенность для продолжения разговора: — Все живут по двое или трое в одной хижине, потому что в свободных нет крыш. Я не настолько мудак. — Ему хочется верить, что этот Дин не был таким козлом. Кас выглядит озадаченным. — Я из интереса осмотрелся, пока был невидимым. Так просвети меня: почему мы снова по очереди находимся здесь? Тебе ведь всё равно нужно спать тут, чтобы работали обереги, к тому же, если ты собираешься мне помогать, то тебе придётся хотя бы иногда здесь объявляться. Так в чём дело? Лицо Каса плавится под неподдельным удивлением. — Я решил, что ты так захочешь. Понятно, это открытие он как-нибудь переживёт. — Только поэтому? Ну, то есть… — Что ж, тут придётся спрашивать напрямую, не из-за него ли возникла такая мысль. — Ладно, во-первых: это твоя хижина, и не знаю, как тебе, но… мне не нравится думать, что я вышвырнул тебя отсюда. К тому же в хижину без крыши. — У большинства есть хотя бы подобие… — Кас морщится, решая не упираться. — А во-вторых? — Дело во мне? — Разум отчаянно пытается придумать, как развернуть этот вопрос, однако то, каким пустым становится выражение лица Каса, избавляет Дина от этой необходимости и, возможно, уже являет собой ответ. — Да, — медленно отвечает Кас, и голубые глаза внезапно находят что-то очень интересное на стене возле двери в спальню. — В том смысле, что я предположил, что тебе захочется уединения. Уединение и изоляция: такие схожие, и в то же время разительно отличающиеся понятия. — Я не против твоего присутствия. — Я всегда могу… — он обрывается на полуслове и замирает с ошарашенным видом. И Дину этот вид уже хорошо знаком. — «Отсидеться в хижине Дина», ты хотел сказать. Поверь, я бы ночевал в палатке, если бы нашёл её. — Лучше уж на дереве, — поддерживает Кас, и в обращённых к Дину голубых глазах отражается мыслительный процесс. — Своими недавними вылазками из хижины ты показал, что больше не нуждаешься в уходе и готов принимать постоянных посетителей. Ладно, со светскими визитами он как-нибудь да справится. — Рад слышать, но речь идёт о… — Маска искренности на лице Каса чуть не даёт трещину. — Какого рода посетители? — Без понятия, — отвечает Кас с подозрительным безразличием. — Я не следил за общественной жизнью Дина. Бутылка чуть не падает на пол. Риса, Джейн, Джоди… и только первая не явится по его душу, чтобы отомстить за интрижки с другими обитательницами лагеря. А сколько вообще здесь женщин? — Подружка Дина. — Возможно, не в единственном числе, — после небольшого перерыва на раздумья поправляет его Кас. — Не могу сказать наверняка, ты и сам понимаешь, как нелегко в лагере наших размеров за этим уследить. Однако выяснить это будет довольно легко. Я узнал, что если у человека имеется намерение заняться сексом, то он начинает избавляться от значительного количества одеж… — Заткнись, — выдыхает Дин, внутренне содрогаясь при мысли о новом аспекте того, что и прежде казалось отчасти сомнительным и ужасным. — Так, ладно, это… нет. А ты не можешь это как-то узнать? — Кас разражается хохотом и чуть не роняет бутылку. Да, просьба не без странности, но если не так, то… — Ты не помогаешь! — Напротив, — сдавленным голосом говорит Кас, смотря на Дина несфокусированным взглядом. — Ты ещё не оправился от встречи с Люцифером и времени, проведённом в прятках по всем углам Канзас-Сити, поэтому тебе нужно время, чтобы примириться с пережитым, прежде чем найти утешение. Дин, оцепеневший от количества слов в предложении, растерянно моргает. — Понятия не имею, что всё это значит. — Ты в крайне скверном настроении, — объясняет Кас и убирает выпитую бутылку на пол с довольным выражением. — Тебе хочется уединения, а я не позволяю тебе продолжать изолироваться ото всех. Это, на самом деле, вполне в нашем духе. — Улыбка Каса исчезает так же быстро, как и промельк скорби. — Мы не всегда были в хороших отношениях, но в то же время и не всегда… в нехороших отношениях. Дин старается не слишком вникать в смысл услышанного. — То есть… — Ему нравился мой диван больше, чем мне, — с намёком на веселье в голосе говорит Кас. — И меня это более чем устраивало. Дин едва не задаёт не дающий ему покоя вопрос: да что же не так с этой спальней, но вовремя себя одёргивает. То, что Кас смутно недолюбливал её из-за того, что однажды пробыл там взаперти, ещё не означает, что этому Дину, который запирал его с одной из сторон двери, она нравилась хоть немногим больше. — А всё остальное станет заслугой моего, как ты выразился, обаяния. Само собой, если ты вдруг передумаешь насчёт обществ… — Нет, — со свирепым взглядом обрывает его Дин, поднимаясь с дивана, и без удовольствия замечает, как снова расслабился Кас. — Я сообщу тебе, если передумаю. — Было бы замечательно. — Кас из чувства приличия прячет улыбку, прежде чем продолжить: — Это также избавит тебя от источника постоянного стресса касаемо твоей безопасности. — Стресса от чего? — озадаченно спрашивает он. — В данный момент кроме возможного пришествия Люцифера мне ничего не грозит. Я ведь ничего толком не делаю. — Дин… — на короткий миг Кас молча вглядывается в него. — Когда речь идёт о тебе, в любой момент почти со стопроцентной вероятностью может пройти нечто опасное, и причиной тому, как правило, становятся твои же поступки. Дин склоняет голову набок. — Хочешь сказать, я сам на это напрашиваюсь? — Более того, ты, как и проповедует моя философия в отношении секса, никогда не отвергаешь предложение. – Огонёк ухмылки Каса затухает от, как кажется Дину, волнения. — Однако, я прошу тебя не забывать, что я ни с кем не делил жилище с момента Падения, а до него я не совсем понимал то, что видел. — Скучать нам не придётся, — понимает Дин. Учитывая, что у него самого опыт совместного проживания в зрелые годы ограничивается Сэмом и Лизой (отец не считается, а Бобби, в силу редких ночёвок в его доме, можно включить в этот список с большо й натяжкой), едва ли его можно назвать более подкованным в этом плане. Либо они на удивление хорошо уживутся, либо поубивают друг друга. А может всё сразу в таком порядке: опять-таки, скучать им точно не придётся. — Так ты… точно не хочешь занять кровать? — Точно, — фыркает Кас. Да уж, об этом он догадался. — Отлично.