День 29
Спустя час после заступления ночного патруля на дежурство Кастиэль отрывается от записной книжки и находит глазами Веру, переминающуюся с ноги на ногу у дальнего угла хижины. Одолеваемый любопытством, он кивает в ответ на её вопросительный взгляд, и она подходит к лестнице, нерешительно останавливаясь у её подножия. В голове мелькает тень интереса: почему она с таким настороженным видом не сводит глаз со входа в хижину? Дин, запоздало доходит до него; она высматривает Дина.
— Он отдыхает. — Предположение Кастиэля подтверждают её расслабившиеся плечи и озарившая лицо более естественная улыбка. Она медленно поднимается к нему по ступенькам, прихрамывая на левое колено, и, вздохнув, садится рядом с ним и потуже затягивает конский хвост, тёмные пряди которого спадают ниже лопаток. Он уже давно не видел её волосы распущенными: во время дежурства они всегда безжалостно убраны подальше от лица в молчаливом знаке протеста против неодобрения её стиля прошлыми командирами. Кастиэль откладывает записную книжку и наблюдает за тем, как она разминает ногу. При виде её искривившегося от боли лица он нахмуривается. — Как твоё самочувствие?
Два дня назад она с Джозефом проверяла на устойчивость мост, через который проходил патрульный маршрут, и в результате его обвала они вдвоём угодили в реку. Ей удалось вытащить себя и Джозефа обратно на берег с минимальными травмами — течение реки было медленным, а сама она была не очень глубокой, — но Джозеф заработал небольшое сотрясение мозга, из-за чего был отстранен от работы на три дня, а она так сильно вывихнула колено, что ей назначили больничный как минимум на неделю.
— Нормально, отёк уже спал. И я хотела задать тебе тот же вопрос. — Карие глаза, несмотря на собравшиеся возле них улыбчивые морщины, смотрят на него с предельной серьёзностью. — Всё хорошо?
— Дин всё ещё оправляется от…
— Вопрос касался тебя, — перебивает она с испарившейся улыбкой. — Ты в порядке?
— Да, — с удивлением отвечает он. — А что?
Глаза Веры сужаются, после чего уголок губ дёргается вверх.
— Просто хотела узнать, как у тебя дела. В последние дни во время собраний с патрульными ты тише воды.
— Я вообще по возможности не приходил на эти собрания, — нахмурив лоб, отвечает он. — Но теперь Дин… — Ах, вот в чём дело. — Да, он попросил меня присутствовать. Нас озарило неожиданное прозрение, так что мы решили, что так будет лучше. — Теперь присутствовать на собраниях гораздо интереснее, чем раньше, когда без приличный дозы ему едва ли удавалось просидеть до самого конца, не ляпнув при этом чего-то такого, о чём Дин впоследствии очень жалел.
— И ты присутствуешь, — её взгляд падает на записную книжку у него на коленях. — И ведёшь записи.
Кастиэль опускает голову: книжка до сих пор открыта на той странице, где он заканчивал писать краткое объяснение причины внесённых изменений в маршруты патрулирования (которое могло бы вовсе уместиться в одно слово — тролли), прежде чем ему вспомнился предыдущий вопрос Дина о местонахождении остальных его книг и он умчал на их поиски.
Дневник стал почти постоянным его спутником. Загнутые в уголках страницы, запятнанные пролитым Дином кофе из-за предрассветной рассеянности, исписаны заметками для себя и для Дина, напоминалками, историей лагеря, расписаниями патрулей и предложениями. Теперь ему понятно, зачем Джон Винчестер и Дин вели дневник. Непонятным остаётся лишь одно — как им удалось вместить все записи всего лишь в один том. Прошла всего неделя, а в записной книжке уже почти не осталось чистых страниц.
— Организация мыслей путём выражения их в письменном виде на удивление эффективна, — отвечает он, лениво перелистывая страницы и отмечая прогресс в сравнении с началом, где текст идёт почти сплошным полотном, и нынешними записями, которые иной раз обведены в рамки, чтобы привлечь внимание Дина, организованы в нумерованные списки и подчёркнуты. Три дня назад на полях стали появляться вопросы Дина, а теперь их иногда дополняют удивительно проницательные комментарии к прочитанному, а также просьбы разъяснить определённые моменты, на которые Кастиэль с готовностью откликается.
— Мне всегда казалось, что целью ведения заметок является укрепление памяти, но вид письменно изложенной информации… — неуверенность в том, как бы ему донести свою мысль, вынуждает оборваться на полуслове. Наконец, он говорит: — Помогает мне думать. Не знаю, почему.
Долгим взглядом изучив его лицо, Вера удивлённо выпрямляется.
— Сколько дней ты уже чист?
— Ни сколько. — Она вскидывает бровь. — Ты про приём чисто рекреационных веществ? Девять дней, девятнадцать часов и двадцать четыре минуты, но не то чтобы я считал. Я рассудил, что лучше будет воздержаться от приёма, пока Дин идёт на поправку. Откуда ты…
— Мне не нужно быть под кайфом, чтобы не терять нить повествования в этом разговоре, — говорит она, расплываясь в улыбке, и Кастиэль, к своему удивлению, улыбается ей в ответ. — Ты и сам понимаешь, что много воды утекло, но тебе явно на пользу почти-воздержание от наркоты и трезвость.
— Дин до сих пор… в процессе выздоровления, — уклончиво объясняет он, прекрасно понимая, что за вопрос кроется в её замечании. — В остальном же…
— Настолько плохо? — интересуется она с толикой сочувствия. — Он уже рассказал? О том, что произошло в Канзас-Сити?
— Немного. Ему просто нужно время. По крайней мере, люди так говорят.
— К слову, — ловко сменяет тему Вера, — Аманда попросила меня передать тебе, цитирую, «блядь, да», и если ты прикалываешься над ней, то ты труп. Последняя часть от меня. Сегодня вечером в десять?
Дин к этому времени обычно уже лежит в постели за чтением ведомого Кастиэлем дневника.
— Сойдёт.
— Отлично. — Она снова смотрит на записную книжку и явно узнаёт в ней ту, что Кас держал при себе на всех встречах с патрульными. — Так над чем ты работаешь?
— Сопоставляю полученные из исследования всего штата данные с нашими текущими и прежними маршрутами. До тех пор, пока мы не перебрались сюда, я и не осознавал, насколько всё изменилось. В частности — как значительно уменьшилось количество проводимых общественных работ. — Написанные зеленой ручкой комментарии Дина к последним новостям по радио всколыхнули в Кастиэле интерес. Новости эти он находил информативными, когда с уверенностью мог сказать, что был не под кайфом, вызвавшим такую слуховую галлюцинацию. — Я всегда понимал, что на радио полагаться не стоит, но реклама по нему в последнее время начинает походить на не шибко креативную беллетристику.
— Мне интересно, что такого новенького собираются презентовать Форд, — говорит она, носком ковыряя дыру в ступени. — Обещают нечто такое, чего прежде мы никогда не видели. Разве Детройт до сих пор не горит?
— К этому времени пожар наверняка уже местами затух, — неуверенно отвечает он. — Как бы то ни было, компания Форд расположена в Дирборне, а это пригород Детройта. Думаю, его не задело.
— Ангельские знания включают в себя расположение автомобильных фабрик?
— Не исключено, однако в моём случае причина более прозаичная. Дину однажды понадобилось приобрести запчасти для Импалы, а владелец магазина оказался весьма образованным в вопросе автопроизводителей и весьма словоохотливым. Я прислушался. Было интересно.
— Не сомневаюсь, — фыркает она и после секундного молчания, судя по всему, приходит к какому-то решению. — Кас, чем мы вообще занимаемся?
Проблема не в том, что ему нечего ей ответить, а в том, что возможных ответов слишком много. Теперь, спустя годы жизни, посвящённой целиком и полностью помощи Дину Винчестеру в достижении его единственной цели, смысл существования в этом мире больше не кажется заключённым в рамки борьбы с Люцифером.
— Поскольку радио — не самый надёжный источник информации, — Вера согласно фыркает, — Дин захотел восстановить наши контакты с пограничниками и попробовать вытрясти из них более актуальные данные.
— Не стоило вообще эти контакты терять, — горячится она. — Раз военные не объявляются, у нас начнётся полная жопа с припасами, если мы и дальше будем рассчитывать на одни лишь набеги на гипермаркеты и охоту на животных, которых что-то давно не видно. — После мрачной паузы, в течение которой она перебирает в голове возможные к обсуждению темы, Вера вздыхает. — Кстати говоря, спасибо, что обновил карты и сделал всем по копии. Сид может в трёх соснах заблудиться, и споры с ним становятся значительно короче, когда я могу ткнуть его носом в точку, где он свернул не туда. — Она скашивает в его сторону заинтересованный взгляд. — Не знала, что ты умеешь рисовать.
— Я сам не знал. — Прежде он и не задумывался, что мог перенять от тела Джимми некоторые его навыки (хотя Кастиэля уже не первый год терзали сомнения в том, что это тело до сих пор принадлежало Джимми, поскольку после своего воскрешения он перестал ощущать его присутствие), и в то же время ему с трудом верилось в то, что Джимми когда-либо обладал способностью с поразительной точностью перерисовывать и чертить карты.
Выраженная Дином смесь удивления с облегчением при открытии, что у него появился удобный способ изучения новейшей географии штата, отозвалась в нём заставшим врасплох удовлетворением. После того, как посланный Кастиэлем отряд вернулся из города с кучей способной помочь в его начинаниях канцелярии, всё его время, за исключением тех часов, что он тратит на попытки ёмко изложить события последних лет, стало уходить на рисование по памяти карт всех крупных городов Канзаса, маршрутов патрулей, а также нынешней географии штата, при воспроизведении которой он опирается на бесценные отчеты патрульных. Взгляд соскальзывает на рассеянно разминаемые пальцы, с которых уже больше недели не сходят пятна от грифеля и чернил, а также свежие мозоли, свидетельствующие о том, что он день и ночь не расстаётся с ручкой.
Его до сих пор не отпускает удивление собственным пылом, который не угасает даже от постоянной боли в непривыкших к подобной активности руках. Посвящение всего времени и сил рисованию вознаграждается неимоверным, обескураживающим спокойствием. Однако Дин, с которым он поделился этим открытием, лишь удивлённо на него посмотрел и отказался объяснять причину.
— Теперь понятно, почему ты чист, — подначивает она, проследив за его взглядом. — Из-за этих мемуаров у тебя не остаётся времени на всё остальное. И всё-таки: на кой чёрт нам знать местоположение каждого дерева в Канзас-Сити на его карте?
— Те, что растут в центре того, что прежде было главными магистралями, служат важными ориентирами, — возражает он. — Особенно учитывая тот факт, что кое-кто умудрился принять городской парк за автомагистраль.
Вера прыскает со смеху.
— Когда ты уже про это забудешь? Дэв ведь даже близко не был картографом. Он старался как мог.
Кастиэль обращает к ней недовольный взгляд.
— И поэтому он принял парковые скамейки за машины?
Её смех вдруг навевает осознание, что они ведут свой самый долгий разговор из когда-либо состоявшихся при его не обдолбанном состоянии. Несмотря на то, что со дня их первой встречи минуло уже более трёх четвертей его смертной жизни, он до сих пор помнит, как она, будучи одним из новых рекрутов Дина, посмотрела на него с тренировочного поля лагеря. Она, как и все люди, чувствовала, что он не то, чем кажется, пускай и не знала причины этих подсказок разума. Тогда ей просто было всё равно. А он в то время уже не находил в себе сил оценить её равнодушие.
Звон бусин притягивает их взгляды ко входу. Дин выходит на крыльцо, рассеянно потирая затылок, однако зелёные глаза вовсе не затянуты мутной пеленой сна, который, по его словам, так был ему нужен, и уголок рта кривится в едва заметном недовольстве.
Обращённая к нему улыбка тут же подскочившей на ноги Веры становится вымученной. В окружении Дина с Верой его внезапно сковывает ощущение загнанности в угол. Прежде взаимодействие Веры и Дина строго ограничивалось встречами на собраниях патрульных, поскольку придерживаясь профессионализма и отчуждённости, можно обсудить гораздо больше тем, чем в откровенной беседе.
— Привет, Дин, — говорит она с нескрываемо напускным энтузиазмом. — Как дела?
Дин улыбается в ответ, заостряя на ней взгляд.
— Не хочу вас прерывать, мне нужно просто кое-что у него спросить.
— Меня Аманда ждёт, — она с надеждой смотрит вниз на Кастиэля. — Потом поговорим?
Тот, чувствуя на себе пристальное внимание Дина, кивает как можно более непринуждённее.
— Разумеется.
Задумчиво проводив взглядом её фигуру, он занимает место Веры на ступеньке.
— Как её колено?
— Сказала, что отёк спал, но по твоему приказу она всё равно освобождена от обязанностей на неделю. А Джозефу придётся отдохнуть ещё пару дней. Алисия говорит, что он поправится, но его постоянно мучают мигрени, а недавнее падение спровоцировало сильный и длительный приступ.
— Я всё равно не хочу отпускать отряд без Веры, — отвечает Дин, поморщившись. — Взять хотя бы происшествие на мосту: не будь там её, Джо бы умер, потому что остальные двое членов его отряда не помогли бы ему. Лидерским качествам Сида нужна серьёзная доработка, раз он растерялся при ранении товарищей.
— Он хороший боец, — нейтральным тоном говорит Кастиэль, — но прежде он не был командиром отряда. И ему недостаёт инициативности.
— Чтобы вытащить людей из реки нужна не инициативность, а адекватность, — возражает Дин. — Бросить утопающему верёвку — несомненно, правильный шаг, но лидер должен суметь разрешить проблему и без неё, а у Сида нет ни верёвки, ни этого умения. — Он протяжно выдыхает. — Видно им и правда в новинку новые обязанности. Шесть человек из всех четырёх отрядов и раньше выходили в патруль, но даже мы с тобой знаем об этой работе больше, чем они.
И эта истина удручает.
— Они не так уж и безнадёжны.
— Да, — медленно соглашается Дин, всматриваясь куда-то вдаль. — Просто у них лучше получается исполнять приказы, чем самим их отдавать. — Он скашивает в сторону Кастиэля взгляд. — Поэтому ты их перетасовал? Вот об этом мне правда стоило спросить ещё тогда.
— Правильнее будет сказать, что я понятия не имел, кого определить на эту роль, поэтому, чтобы не ошибиться с выбором, я их перетасовал. К тому же я был не в настроении для разбора проблем, которые влечёт за собой установление иерархии.
— Зависть, — угрюмо подхватывает Дин. — Они борются со злом в разгар Апокалипсиса, и всё равно трясутся за звание повыше. Почему люди такие мелочные?
— В Воинстве разделение по кастам было ещё сильнее. — Он улыбается в ответ на неверящий взгляд Дина. — Ты ведь повстречал много ангелов, откуда такое удивление?
— Захария и впрямь был недоволен своим понижением среднего звена, — соглашается Дин, склоняя голову. — Но ты… даже когда Кастиэль следил за порядком на Небесах, его не волновала дарованная власть. По крайней мере, поначалу. — Дин темнеет лицом от всплывших воспоминаний. — Власть развращает, скажи?
— Так говорят. Я всё думал: быть может, власть лишь дарует развращённым ей в полной мере проявить свою натуру по отношению к другим.
— И все поддаются разврату, — завершает Дин с мрачным довольством.
— У всех есть свои слабости, — возражает он. — И те, кто осведомлены о своих пороках и желают их преодолеть, разительно отличаются от тех, кто осознаёт их, но не прилагает никаких усилий для их подавления.
— «Ибо все ангелы — не что иное, как акулы, взявшие себя в руки». — Кастиэль, развернувшись на ступеньке, удивлённо уставляется на Дина, и невозмутимое выражение последнего почти моментально трещит по швам. — Ещё я могу процитировать весь монолог Марка Антония над телом Юлия Цезаря.
— Как её звали?
— Виктория, выпускной класс, четвёртая школа за тот год. — Уголки губ Дина поднимаются ещё выше. — В футбольную команду я вступить не мог из-за частых переездов, поэтому пришлось выбирать меньшее из зол.
— И им стали Герман Мелвилл с Шекспиром, — без выражения говорит Кастиэль, немного устыдившись своего удивления. — А как твои дела с Данте?
— С Данте у меня всё заебись, как и с Мильтоном, и с Блейком, — отвечает светящийся самодовольством Дин. — И в отличие от всех прочих моих одноклассников, мне занятия в литературном клубе пригодились в жизни. Хотя тогда я и подумать об этом не мог.
— Пригодились тем, что на них клевали девушки.
— Как по волшебству, — довольно тянет Дин и скашивает взгляд в ту сторону, куда ушла Вера. — К слову о девушках: мне стоит спросить, по какой причине Вера меня ненавидит, или мы дружно сделаем вид, что ничего не случилось?
— Она тебя не ненавидит.
— Ты это серьёзно? Я вообще-то прекрасно помню её поведение в те дни, когда ты руководил собраниями патрульных. Тут даже не уровень пассивной агрессии, скорее… короче, нечто гораздо хуже, и это я ещё не беру в расчёт то, как она злилась на тебя в то время.
Он старательно не даёт лицу искривиться.
— Ты заметил?
— Ещё как, — со злорадной ухмылкой подтверждает Дин. — Пока собраниями руководил ты, было гораздо веселее. Так что колись давай.
— Она тебя не ненавидит, — с нажимом повторяет он. — Просто её отношение к тебе… неоднозначно.
— И почему же?
Он подумывает, как лучше сформировать ответ, но быстро понимает, что сгладить остроту этой темы никак не удастся.
— Её девушка, Дебра, заразилась Кроатоном вскоре после их прибытия в лагерь.
— И эта история заканчивается тем, что я пристрелил её на глазах у Веры?
Кастиэль еле удерживается от вздоха.
— Кас. Господи, — выдыхает Дин, прикрывая глаза, после чего смотрит на Кастиэля. — Вы с ней друзья? — «Ты с ней спал?» — остаётся висеть в воздухе. Дин неуверенно кивает. — Близкие?
— Несмотря на то, что я был согласен с решением Дина, мне посчастливилось не совершить тот выстрел. Дебра умерла всего спустя пару недель после их прихода в лагерь, поэтому знакомых у Веры в то время было очень мало. Я был одним из них, и она, как я полагаю, выбрала самый оптимальный вариант из крайне ограниченного числа.
Губы хмыкнувшего Дина дёргаются в нечитаемой ухмылке.
— Секс, — объясняет Кастиэль, не до конца понимая, почему Дин так на него смотрит, — не предполагает никакой близости, помимо физической.
— Из уст других это прозвучало бы цинично, — замечает Дин. — Но тут я не знаю, что сказать.
— Ты не согласен?
— Этого я не говорил. Я к тому, что она меня на дух не переносит, но продолжает приходить сюда, потому что хочет тебя проведать. Чувак, я видел её лицо и готов поклясться, что делает она это не только ради оргазмов.
— Это случилось всего пару раз и очень давно.
— Ради
пары оргазмов, — поправляется Дин, закатывая глаза.
— Исходя из моего толкования дружеских отношений, — осторожно подбирая слова, отвечает он, — я не предпринимал попыток завязать их с ней. И со всеми остальными тоже, раз уж на то пошло.
Дин пожимает плечами.
— Готов поставить на то, что она видела во всём этом больше, чем ты. Учитывая, что ты почти всё время был под кайфом.
— После провала моих экспериментов с некоторыми веществами, на повторение которых вряд ли хоть кто-то в здравом уме согласился бы, она с Джереми на добровольной основе провела со мной время. Я предполагал, что их одолела обыкновенная скука. В лагере особо заняться нечем.
— Кас, есть один золотой стандарт отношений. Только Сэму я держал его патлы, пока он вёл задушевные разговоры с глубинами унитаза. — Поднявшись на ноги, он кивает в сторону выхода и спрашивает: — Будешь пиво?
— Да, — тут же откликается он и, проводив взглядом Дина, возвращается к задумчивому пролистыванию страниц дневника.
Ничто так не помогает избавиться от боли, как работа — обязательная, неотлагательная работа, поэтому теперь дни Дина, стараниями Кастиэля, предельно насыщены. И хотя занятость эта не уменьшает количество бессонных часов по ночам, она обеспечивает прекрасное отвлечение в течение дня, а явное переутомление от бесконечных дел ограничивает количество времени, которое Дин мог бы потратить на размышления перед сном.
И к счастью, Дин проявлял на удивление пылкую любовь к созданной рутине, чья новизна ещё не успела сойти на нет. Спартанское разграничение времени, в которое им полагалось принимать душ, а также строгое расписание приёма пищи и сна стали настоящим благословением. Каждый день недели он разбил на блоки времени, посвящённые той или иной задаче, многие из которых, несмотря на свою неприятность, отличались чрезвычайной предсказуемостью — а уж эту особенность Кастиэль, два года проживший среди напрочь утратившего её человечества, научился ценить.
Именно поэтому его тревожит предложение пива: пускай оно тоже входит в устоявшийся распорядок, прежде его распитие начиналось исключительно после ужина, к тому же Кастиэля терзает подозрение в том, что оно тесно связано с подслушанным Дином замечанием Веры о его трезвости. Кастиэль быстро уяснил, насколько нецелесообразными являются потуги осуществить что-то, будучи не совсем в здравом уме (этот травмирующий урок он получил при чтении первого отчёта Фила во время отходняка), но вряд ли в намерения Дина входит доведение до таких крайностей.
По возвращении Дин протягивает ему бутылку и садится рядом с уже знакомым Кастиэлю вздохом.
— Благодарю.
— Всегда пожалуйста. — Отмахнувшись, Дин устраивает локти на коленях, и Кастиэль внезапно обнаруживает свой взгляд прикованным к его дёрнувшемуся от глотка кадыку. Дин опускает бутылку и, вглядевшись куда-то вдаль, резко заявляет: — Мне, вообще-то, не нужна нянька.
— Тогда я вычеркну этот пункт из списка необходимых припасов, — отвечает он, подражая тону Дина. — Хочешь, я запишу, чтобы не забыть?
— Смешно. — Сделав очередной (слишком быстрый) глоток, Дин пожимает плечами. — Я просто хотел сказать, что наш статус соседей не обязывает тебя каждую ночь торчать тут со мной.
Кастиэль, проследив за взглядом Дина, улавливает его намёк.
— Я не занимаюсь с Верой сексом. Это было очень давно, как я уже объяснил.
Дин, глядя на него, нахмуривает лоб.
— Да я не это имел в виду…
— Могу составить для тебя список тех, с кем я трахаюсь, если хочешь, — без выражения предлагает он. — Или можешь просто спросить…
— Я хотел сказать, — продолжает Дин, встревоженно хмурясь, — что вместо того, чтобы всё время сидеть тут со мной и делать вид, что ты читаешь или ещё что, ты мог бы… — Он красноречиво взмахивает рукой. — Потусоваться со своими приятелями.
— То есть, заняться сексом?
— Да господи, Кас. — Дин прикрывает глаза. — Не всё вращается вокруг секса.
— В данном случае — вращается, если только у тебя не сложилось впечатление, что я каждую ночь проводил здесь крайне оживлённые игры в парчизи.
— Каждый день, — бормочет Дин, потирая ладонями лицо, после чего вздыхает. — Ладно, проехали.
— Я ценю твою обеспокоенность моей половой жизнью, но она неуместна. — Как Кастиэль успел выяснить, водопроводная система хижины находится в отличном состоянии, которым он вовсю пользуется в отведённое для этого время. То, что Дин не хочет, чтобы он устраивал здесь групповые сбросы сексуального напряжения с участием химических веществ, очевидно без слов, да и у самого Кастиэля не сказать чтобы имелось время или желание развлечься. — И я не делал вид, что читал, а читал в самом деле. Мне нравится читать.
И чтение в самом деле приносит ему удовольствие, хотя он уже и не в силах вспомнить то время, когда в последний раз делал это сугубо ради его получения. Однако, стоит ему скосить на книгу взгляд, как его посещает мысль, что признание в своём новом увлечении
сейчас прозвучит крайне странно.
— И что такое ты там читаешь? — тут же спрашивает Дин, вытягивая шею в попытке разглядеть заголовок. Вздохнув про себя, Кастиэль протягивает Дину книгу, открыв которую тот вглядывается в текст с недоумённым прищуром, а затем вертикально её разворачивает. — Ну всё, сдаюсь, что это?
—Как я понял, это большой отрывок скверно написанной эпической поэмы раздосадованного студента из Афин, которому отказали в обучении в Александрийской библиотеке, — говорит Кастиэль. — Если говорить конкретнее: это весьма сомнительная с точки зрения качества грамматики, но чрезвычайно подробная повесть о герое, который призвал себе на помощь множество богов, чтобы те посодействовали ему в сражении монстра, пожирающего души беззащитных молодых людей, а монстр этот является символическим изображением главного библиотекаря Александрии того времени — Эратосфена.
Дин снова глядит на страницу и в замешательстве склоняет голову.
— Но написано не на греческом.
— К несчастью, он попытался написать её на демотическом в связи с, как я полагаю, своим путешествием по Нилу, и качество его письма исчерпывающе объясняет причину полученного им отказа в обучении. Судя по контексту, поездку эту организовала его семья, чтобы утешить его после неудачной попытки заделаться человеком науки.
Голова Дина вновь наклоняется к плечу.
— Его не приняли в колледж, поэтому он рванул в поездку по Египту и написал об этом доМайспейсную поэму? Две тысячи с хреном лет назад?
— Да, две тысячи двести пятьдесят девять лет назад, — подтверждает он, забирая из его рук книгу, пока её корешок в силу возраста не успел рассыпаться в труху и пока у Дина не созрели новые вопросы на эту тему. Закрыв книгу, он осторожно проводит ладонью по её обложке и ловит на себе улыбающийся взгляд Дина, чьи розовые губы блестят от недавнего глотка пива. — Что?
— Откуда ты её достал?
— Из книжной коллекции Бобби. — При виде бровей Дина, вскинутых в молчаливой просьбе развернуть ответ, он со вздохом поддаётся ей: — Я сразу изучил её содержание и определил как художественное произведение, а не как замысловатый ритуал призыва Таурт, судя по частому упоминанию бегемотов на протяжении всего повествования.
— Эта богиня с башкой бегемота вроде как помогала в деторождении, если не ошибаюсь? Зачем кому-то вообще призывать Таурт? — переметнув взгляд с книги на Кастиэля, он снова заинтересованно склоняет голову. — На кой чёрт ты вообще это читаешь?
— Я нашёл её, когда искал остальные книги по твоей просьбе, — отвечает он и с надеждой смотрит в сторону входа в хижину. — К слову о них: они лежат в гостиной, так что если ты хочешь…
— Почему у меня такое ощущение, будто ты уклоняешься от ответа?
— Я не уклоняюсь. Когда она попала мне в руки, я вспомнил… — в последующей паузе он старается подобрать верные слова. — В ту пору я был ангелом, и интерпретация контекста литературных произведений зачастую давалась мне нелегко. В частности — верная интерпретация их подтекста. Как ты наверняка знаешь, наблюдения — это не то же самое, что личный опыт, а неограниченные знания на удивление ограничены.
Дин подпирает голову рукой и заворожённо смотрит на него.
— И долго ещё ты будешь это читать?
— Не особо, — сознаётся он, полным негодования взглядом вперившись в обложку. — Я очень надеюсь, что Таурт рано или поздно появится в истории, ибо, в противном случае, я вряд ли смогу найти оправдание столь частым описаниям обитающего в воде млекопитающего в граничащей с эротикой поэме. Пускай часть произведения утеряна, но меня, прочитавшего почти оставшуюся от оригинала четверть, эти неуместные описания уже начинают раздражать.
Дин, на мгновение уставившись на него во все глаза, разражается громким смехом, от силы которого его спина врезается в ступеньку позади неё. Кастиэль со вздохом откладывает книгу в сторону и в качестве компенсации изымает у Дина бутылку на один глоток.
— Ты хотел что-то обсудить? — чопорно спрашивает он у отсмеявшегося Дина, когда тот, с довольной ухмылкой и весь раскрасневшийся, наконец принимает прежнее положение и переводит на него взгляд, поджав губы из-за рвущегося наружу смеха. Кастиэлю думается, что Дину очень идёт такой вид. Да и нет такого вида, который был бы ему не к лицу. — Помимо выбранного мной материала для чтения?
— Чувак, да читай что хочешь. Хоть бегемочью порнуху, — снова фыркает он и, сделав долгий глоток пива, продолжает без резко угасшего веселья: — Я тут читал дневник Дина…
Так вот чем он занимался вместо того, чтобы отдыхать. Впрочем, это было ожидаемо.
— Меня всё чаще посещает желание сжечь его.
У Дина отвисает челюсть.
— Чего? Почему это?
— Ты читаешь его ночи напролёт, из-за чего у меня закрались подозрения, что ты используешь его в неприличных целях.
— Чувак, ты сам читаешь бегемочью порнуху! — Дин поворачивается к нему корпусом, чтобы взглядом обрушить на Кастиэля всё своё возмущение. — Не я тут передёргиваю на описания стычек с демонами и гномами.
— Я не… — С лица Дина никак не сходит довольная ухмылка. — Было бы несколько странно осознавать, что ты используешь его дневник для мастурбации — и в этом случае чтение бегемочьей порнухи, как ты её окрестил, стало бы значительным шагом вперёд, — поэтому я буду надеяться, что это лишь мои домыслы. — В повисшем молчании он подбирает подходящие слова. — Зачем ты вообще его читаешь?
— Меня заводит статистика по заражению Кроатоном.
— Обозрение нашествия брауни стимулирует гораздо лучше, — отвечает он, не проведя бровью при виде нахмурившегося лба Дина. — Можешь даже пользоваться информацией из дневника Дина и неким подобием исторически точной справки.
— Что за чертовщина произошла из-за этих брауни, что про них не слышно ни единого слова по радио?
— Однако же, он не представляет собой инструкцию того, как тебе стать тем, кем ты не являешься. — Заметив изменившееся выражение лица Дина, он прикрывает глаза. — Я не совсем удачно выразился.
— Смысл я уловил. — Сделав очередной глоток, Дин задумчиво вглядывается куда-то вдаль. — Каким ещё образом мне узнавать, как он и что делал?
— Зачем тебе это? Раз ты хочешь делать в точности то, что и он, зачем тебе что-то запоминать, заучивать? Я могу делать всё за тебя.
— Чувак, ты что, хочешь устроить переворот? — Дин отклоняется назад. В его глазах плещется веселье. — Не подумай, я не осуждаю, просто неожиданно как-то. Получается, я смогу просыпаться не сразу на рассвете, так что идея весьма заманчивая.
В таком случае он уже во второй раз непреднамеренно совершит переворот. А ему-то казалось, что это не так уж и легко осуществить.
— Не могу с полной уверенностью сказать, что бы я выбрал, будь у меня такая возможность: снова выполнять всё то, чем теперь занимаешься ты, или опять встретиться с Люцифером. К тому же ты ни разу не проснулся на рассвете. Мы об этом уже говорили.
— Это не «нет», — самодовольно отмечает Дин. — Давай, просвети меня.
— Ты сказал, что я должен создавать собственные альтернативы. И хотя это крайне упрощённый философский тезис, а банальности, как известно, наоборот звучат довольно-таки незаурядно…
— Да свергни ты меня уже, — бормочет Дин.
— … в данном случае тезис не лишён смысла. Дневник Дина может поведать тебе, что и как мы с ним делали, но не должен служить инструкцией к тому, как нам стоит управляться со всем сейчас. Потому что если ты будешь использовать его не как справочное пособие, то всё закончится повторением наших с ним ошибок. Нужно придумать что-то новое.
— Выходит, переворота я не дождусь, — с притворным разочарованием заключает Дин и, расслабившись всем телом, хмурится. — Что-то новое, говоришь? От этого я, пожалуй, не откажусь. — Встрепенувшись, он выпрямляется и переводит пристальный взгляд на записную книжку Кастиэля. — Чем поделишься?
Перевернув её на нужную страницу, он протягивает книжку Дину.
— Я внёс последние изменения в маршрут патруля, они вступят в силу со следующей недели. Если мои подсчёты верны, через десять дней мы сможем установить первый контакт с замеченными поселениями, не вызвав при этом серьёзных перебоев в работе лагеря.
— Нынче мы живём почти в человеческих условиях: на этой неделе генераторы сбоили всего лишь два раза, — говорит ему Дин, переворачивая страницу. — Новый рекорд. Надо продолжать в том же духе. Как они вообще в рабочем состоянии держались до моего прибытия?
— Не знаю, — честно отвечает он, а Дин между тем с сосредоточенным видом перелистывает страницу. — Дин, тебя что-то…
— Он не особо контактировал с соседями, — резко перебивает Дин. — Даже те, кто знал о лагере, не имели представления о его местоположении. Они только знали, куда в случае беды отправлять сигнал о помощи, которая возможно прибыла бы через пару дней. Мне гималайская соль с Амазона быстрее пришла. — Он взмахивает рукой в ответ на заинтригованный взгляд Кастиэля. — Короче, эта штука не должна была быть тронута человеком, и нам пришлось измельчать её самостоятельно. Кажись, в необработанном виде она всё равно бы сгодилась, но мы решили перебдеть, так что по окончанию мы и всё вокруг оказались в розовой пыли.
— Почему не использовали чёрную? — говорит Кастиэль, подавляя просящуюся на лицо улыбку от вида недовольного лица Дина.
— На складе индийского Амазона её не нашлось. Знаешь, нынешняя нехватка всего в самом деле идёт людям на пользу: всё-таки за пару месяцев обстановка успела серьёзно так накалиться.
Прозрачное обвинение не остаётся незамеченным.
— Я бы сказал, что дело в малом количестве людей, готовых прийти на помощь, но настоящая причина наверняка и без того очевидна.
— Всё потому, что он вышел на Люцифера и поставил на несработавший выстрел из долбанного Кольта свою жизнь, — колко соглашается Дин. — План, как я погляжу, удался.
— Апокалипсису пришёл бы конец в случае успеха этого плана.
— Если бы этот план сработал, то Люцифер просто бы не победил, — поправляет его Дин. — И случился бы Апокалипсис по другому сценарию. Мы и без помощи Люцифера в состоянии уничтожить самих себя.
Несмотря на их беседы и всё то, что им удалось подчерпнуть из новостей по радио и отчётов патрульных, текущая обстановка в мире остаётся для них почти что загадкой, но даже так безграничные знания Кастиэля человеческой истории исчерпывающе подкрепляются умозаключениями Дина.
— В городах до сих пор не наблюдается активности, — говорит Кастиэль, решив вернуться к менее чреватой последствиями теме. — Поэтому еженедельный график патрулирования остаётся без изменений, хотя в некоторых отчётах говорится о возвращении некоторых животных…
— Или коровы вовсе не сбегали. Белок с оленями до сих пор не видать. И к слову об этом: помнишь, как ты сказал, что одомашненные животные…
— Тот факт я выдумал. — Дин многозначительно приподнимает брови. — Я не знаю, с чего бы вдруг иметься причине этих различий.
— У животных тоже не было причины сбегать, но наши заметили корову, и нам следовало отстранить Сидни от патруля, когда он вернулся без неё в качестве доказательства.
— Наверное, он не увидел её связи с нынешним положением с припасами. Хотя как можно было это упустить…
Дин пожимает плечами и делает очередной глоток, но взгляд зелёных глаз тяжелеет от засевшей в них суровости. С каждой встречей с Сидни неприязнь Дина к нему становится настолько очевидной, что в скором времени её заметит и сам Сидни, хотя избегание Дином всяческих взаимодействий с ним уже должно было вызвать у него подозрения. И несмотря на неподдельную ярость Дина, вызванную недавним происшествием с Джозефом и Верой на мосту, Кастиэля всё не покидает ощущение, будто Дин обрадовался подвернувшемуся предлогу для отстранения Сидни от патрулирования.
Учитывая, как хорошо Дин ладит с остальными членами лагеря, как старается узнать их получше и как они положительно реагируют на его внимание (чему Кастиэль, в силу богатейших знаний о том, на что он способно влияние Дина, для оказания которого ему даже не требовалось прилагать особых усилий, уже перестал удивляться), — Сидни однозначно выбивается из этой идиллической картины.
— К слову о припасах, — говорит он, решив наконец сменить тему. — По твоей просьбе я пересчитал наши запасы продовольствия и сверился со списком необходимого Чака. — После этих слов нерешительность берёт над ним верх, вынуждая на секунду замолкнуть. Чак располагал огромным количеством информации без должного уровня контекста, однако соображения Дина касаемо нужд лагеря явно оказались верны. — Ты был прав: без регулярной поставки от военных в скором времени нам придётся искать другие способы добычи припасов.
— Как вообще люди нынче получают еду? Я так понял, правительство отсылает им всё необходимое или вроде того?
— Да, каждый квартал, но на этом мои познания заканчиваются. — И снова необъяснимый пробел в его познаниях о существовании людей в течение последних двух лет. — Поставки эти организовали, чтобы запертые в заражённых зонах протянули до тех пор, пока Кроатон не истребят и не откроют границы.
— Ага, чек я уже отправил почтой, с официанткой я этой не спал и понятия не имею, почему горит раскопанная могила, — под нос бормочет Дин. — Если бы они оставили целую кучу людей помирать от голода, то выставили бы себя законченными социопатами. Тогда народ завидовал бы тем, кому посчастливилось заразиться Кроатоном — последние вроде как в еде не заинтересованы. — Дин морщится. — Если не считать за еду всё то, на что они положат глаз. Или, при отсутствии альтернатив, других заражённых.
— На самом деле, им не нужно есть, — сообщает Кастиэль. — Им нравится убивать, но едят они только людей и заражённых Кроатоном. Для поддержания жизнедеятельности им это не требуется, поэтому я осмеливаюсь предположить, что делают они это сугубо ради удовольствия.
Дин вытаращивается на него, совсем позабыв про бутылку в ослабшей руке.
— Выходит, эта дрянь с каннибализмом была добавлена забавы ради?
— И ради вселения ужаса, как я полагаю. Кроатон воплотил в себе все человеческие страхи, и создавался таковым для нарушения всех человеческих табу и уничтожения всех людей. Не сказал бы, что вирусу удалось охватить все человеческие страхи, но выборка оных у него и впрямь впечатляющая. — Он дожидается, пока с лица Дина немного схлынет ужас. — Мне продолжать?
— Да, да. — Дин делает видимое усилие над собой, чтобы вернуться к теме разговора. — В общем, пока что продолжаем полагаться на вылазки за припасами, по ходу дела высматриваем, что вообще осталось в городах и уже после этого решаем, как быть дальше. Погоди, а кто-то кроме нас обчищает магазины?
— Ты про здешних людей? — удивляется Кастиэль. — Нет, потому что…
— Всех расстреляли из-за подозрений в том, что они подцепили вирус? — спрашивает Дин и, прикончив бутылку, смотрит на неё так, словно раздумывает, не сходить ли ещё за одной. — Не отвечай.
— Города являли собой очаги инфекции, из-за чего гражданские не спешили туда попасть. Не говоря уже о том, что там хозяйничали шестёрки Люцифера, и отчасти поэтому привлекали наше внимание. В отличие от нас, у него была способность к телепортации, и он на регулярной основе снабжал Канзас новой партией Кроатов всякий раз, когда нам начинало казаться, что они вымерли. Только путём удержания их внутри городов можно было снизить риск заражения вирусом по всему штату.
Вместо ответа Дин некоторое время хмуро смотрит в никуда.
— Мы можем оказать им услугу.
— В смысле?
— Города пустуют. Сейчас, по крайней мере, а военные ушли в отпуск или вроде того, — задумчиво отвечает Дин. — Мы вроде как все в одной лодке, так почему бы не начать вести себя соответственно?
— Что у тебя на уме?
— Обмен. — Дин с интересом вглядывается в него. — Твои мысли?
— Местоположение Читакуа не спроста держалось в секрете, и наши контакты с посторонними были ограничены. Не только мы с тобой — и, вероятно, с Чаком — во всём лагере объявлены в розыск. А остальным грозит арест за наше укрывательство.
Губы Дина, к его удивлению, сжимаются в тонкую линию.
— Потому что кто-то посторонний может известить правительство о том, где скрываются самые разыскиваемые преступники?
Он медленно кивает, про себя гадая о причине такого взгляда Дин.
— Да. Касаемо этого вопроса Дин был непреклонен.
— Кас, — начинает он, но тут же передумывает. — Мы будем осторожны, не будем спешить, но ты и сам понимаешь: вариантов у нас немного. Либо так, либо будем сидеть на одних пайках в ближайшем будущем. Кого с навыками общения мы можем отправить?
— Навыками общения? — эхом отзывается он. — Ну, точно не меня.
Дин закусывает губу.
— Ага, я и забыл, что ты всю жизнь провёл здесь.
— Всего лишь два года и…
— Всю твою
смертную жизнь. Вопрос на засыпку: сколько видов оружия ты берёшь с собой, чтобы просто посидеть на крыльце? — Но не успевает он даже обдумать вопрос, как Дин продолжает: — Ответ: основываясь на моих наблюдениях, как минимум два, и то потому, что я совсем недавно начал обращать на это внимание. Не пойми неправильно, ты не один такой. Поход в столовую за утренней порцией кофе может быть пиздец каким стрессовым. И когда в небольшом пространстве собирается слишком уж много людей, у которых с собой достаточно оружия для начала приличных масштабов войны из-за хреновой на вкус овсянки, то остатки сна как рукой снимает.
Кастиэль нахмуривается.
— Ты ешь в столовой? Тогда зачем готовишь по утрам?
— Теперь уже не ем, — содрогается Дин. — По крайней мере, до тех пор, пока не закончится смена Зака на кухне. В последнюю мою попытку поесть в столовой я еле сдержал в себе порыв наброситься на него. Не суть… хотя, возможно, лучше определить его на не связанную с пищей работу, пока народ не успел созреть для мятежа. Но это так, мысли вслух…
— Так в чём же, — с нажимом спрашивает Кас, — суть?
— Суть в том, что у меня мурашки от половины лагеря, а поскольку это мой лагерь, я имею право расстрелять кого мне взбредёт в голову, — терпеливо отвечает Дин. — А теперь представь, что ты не… ну, точнее все люди здесь… Кас, ты, конечно, тогда был ангелом, но наверняка помнишь, что было такое время, когда люди, отправляясь на боковую, не брали в постель такое количество оружия, будто готовились среди ночи отбиваться от напавших на них чужаков?
Немного поколебавшись, он говорит:
— Я всё думал…
— Такое время было, но сейчас я даже не удивлюсь, если гражданские тоже спят с арсеналом под подушкой, — заверяет его Дин. — Недосурвивалисты из лагеря ополчения заявляются в гости, притащив с собой больше оружия, чем носят военные. С таким же успехом можно нацепить на них табличку «бегите от нас, если вам дорога жизнь». — Он запрокидывает голову. — Джо ведь был одним из тех, кто вёл дела с пограничниками? Можем отправить его на пару с Верой — она, если не ошибаюсь, выполняла поручения Дина за пределами штата, когда вы искали Кольт.
— Да, она и ещё несколько… о. — Кас кивает. — Навыки общения.
— Навык не пугать людей, — подтверждает Дин. — Которым, как я полагаю исходя из качества их работы, они обладают. — Вздохнув, он продолжает: — И учитывая, что большинство попадавшихся нам на глаза людей были не в восторге от встречи с нами…
— Мы никогда не были для них угрозой.
Дин фыркает.
— Чувак, нам даже пальцем шевелить не нужно, чтобы быть в их глазах угрозой. Когда им понадобится помощь в защите от чего-то такого, с чем они в одиночку не справятся, появимся мы. Или хотя бы скажи мне, что мы так поступали.
— Поступали.
— Слава богу, — бормочет Дин. — Но нам от них ничего не нужно. Понимаешь, к чему я веду?
— Они захотят иметь власть над нами?
Дин морщится, упираясь локтями в колени.
— Будь я отбитым на голову циником — я так бы и сказал, но тут дело скорее во… — Он в уме подбирает подходящее слово. — Взаимности. Мы заявимся к ним, поможем и уйдём с таким важным видом, будто они не стоят нашего времени.
— Мы их спасём, — медленно произносит Кастиэль. — Но они останутся гадать, в честь чего мы им помогли, если мы не проявили интереса в установлении контакта с ними.
Дин ободряюще кивает.
— Продолжай.
— Они отнесутся к нам с подозрением, — говорит он, дополняя складывающуюся в голове мозаику. — Мы для них чужие, и хотя мы выручили их, они нам не доверяют, потому что ничего про нас не знают, не знают наших мотивов и боятся, что в один прекрасный момент мы… потребуем плату за нашу помощь и бросим их на произвол судьбы, если они откажутся. Даже если, согласно нашей репутации, прежде мы так не поступали.
— Но не исключено, что мы не сможем их так опрокинуть, и в обратном их не убедить. И я готов поставить на то, что они не позовут нас до тех пор, пока дело не дойдёт до полного пиздеца.
Прежде Кастиэль и не задумывался, что могли возникать ситуации, требующие их неотложной помощи. Раньше он был уверен, что соседи справлялись и своими силами, но теперь в голове проносятся все те переставшие поступать призывы о помощи, которые посылались из ныне безлюдных мест.
— Думаешь, бартер поможет наладить отношения?
— Он точно этому не повредит. Отправим Веру, Джо, Мэл и её отряд с максимально дружелюбным настроем навести мосты. Если получится — придумать способ связи с нами, чтобы в случае беды они могли позвать нас. Пиздец, как охотники раньше работали без телефонов?
— Если мы хотим отправить Джозефа в качестве переговорщика, то, наверное, стоит назначить его командиром собственного отряда, который будет регулярно наведываться ко всем нашим дружелюбно настроенным соседям? В дальнейшем можно будет назначить для этой работы ещё два отряда.
— Да, я тоже об этом думал. Но пока что у меня на уме для этой роли только Джо, надо будет подумать. — «Чтобы снова не запихнуть к славным ребятам очередного Сидни», — читается на его лице. — Когда Джо полегчает, начнём объезд от границы. К тому времени Вера тоже должна будет поправиться.
Кастиэль кивает и делает в записной книжке заметку, но не для напоминания Дину, который и так не успеет об этом забыть. А для того, чтобы она помогла в тушении следующей, очередной вспышки его гнева, вызванной убеждением, что по сравнению с Кастиэлем он ни черта не делает. Вдобавок он вычёркивает из списка дел выполненные пункты.
— Я могу продолжать?
— Это было не всё? — страдальческим тоном спрашивает Дин. — Серьёзно?
— Переверни страницу. Продовольствие и прочие припасы.
— Ты сделал заголовки, — замечает Дин, удивлённо пролистывая книжку от конца к началу, после чего возвращается к нужной странице. — Да ещё и маркированные списки.
— Они упрощают чтение и привлекают внимание к основным моментам. Чак посоветовал. Пока что наших запасов бензина более чем хватает, но, судя по моим расчётам, через шесть месяцев нам либо придётся их пополнить, либо ограничить использование электроэнергии генераторов. — Он, удивившись собственным словам, замолкает. Шесть месяцев. Будто через полгода они до сих пор будут живы, причём в условиях, где столь дальновидное планирование будет иметь смысл, а не звучать как абсурдное мечтание.
— Ты спал? — спрашивает Дин.
— Да, но…
— Разумеется. Где бы ты нашёл время на сон, даже если бы захотел? — Хмурый взгляд Дина снова падает на записную книжку, после чего поднимается со сверкнувшим в глазах недовольством. Беглый осмотр страницы убеждает Кастиэля, что там нет ничего, что могло бы вызвать подобную реакцию: лишь галочки, показывающие прогресс в достижении поставленных целей, одна из которых сформулирована как «добиться менее расплывчатого результата, чем «хоть какого-то». Круг потенциальных причин его недовольства в одночасье сужается. — Кас…
— Я в самом деле сожгу его дневник, посолю оставшийся от него пепел и закопаю его в ближайшей к лагерю освящённой земле, — обещает ему Кастиэль, чем привлекает заострившееся внимание Дина.
— Зачем?
— После его прочтения ты всегда приходишь в мрачное расположение духа…
— Мрачное, — без выражения повторяет Дин.
— … раздражаешься по мелочам, и мне по горло хватает того, что я становлюсь свидетелем этого по утрам, — говорит он, проигнорировав изменившее выражение лица Дина. — По утрам причины такого поведения хотя бы логичны — все, кроме Алисии, ненавидят утро, и после кофе твоё настроение меняется в лучшую сторону. Однако, судя по последним двум дням, подобная модель твоего поведения начинает захватывать и дневное время… если ты хочешь добиться улучшения моих человеческих навыков, то придётся найти им на замену что-то получше.
Бутылка в руках Дина чуть не падает на пол.
— Что?
— Я не отрицаю, что мои прошлые пристрастия несли самодеструктивный характер, — с лёгким нажимом продолжает он, — но они приносили удовольствие. В отличие от твоей привычки: говорю на основе личного опыта. От неё не становится лучше, а только хуже, и…
— Ты что, даёшь мне человеческий совет? — неверяще спрашивает Дин.
— … нет. — И это не совсем ложь. — Я пытаюсь понять, почему длительное пребывание в тягостных размышлениях считается лучшим времяпровождением, чем повышение уровня жизни до терпимого при помощи химических веществ.
Рот Дина захлопывается со звонким стуком зубов.
— Так я… вынуждаю тебя пить. Давай-как проясним. Я вынуждаю тебя пить?
— Разумеется, нет… ты велел мне быть честным, — он пробует зайти с другой стороны, — и настаивал на том, что все разногласия следует обсуждать как разумные люди — лично я без понятия, что это значит, поэтому доверяюсь твоему слову. И поэтому я высказал своё недовольство твоим сомнительным отношением к его дневнику до того, как раздобыл керосин и взял дело в свои руки, результат которого, уж поверь, тебе бы очень не понравился.
— Вау. — Взгляд Дина с горечью падает на опустевшую бутылку. Ему знакомо это чувство. — Ты пытаешься предотвратить ссору?
— Похоже на то, — осторожно отвечает он.
— Так значит, я тебя раздражаю, — говорит Дин. То, как пальцы сдавливают бутылку, наталкивает Кастиэля на мысль, что в скором времени ему, возможно, придётся сделать весьма быстрый рывок в сторону. — Кас, тебя раздражает всё подряд…
— Не раздражает, пока ты не зачитываешься его дневником, подпитывая своё чувство неполноценности! — срывается он, и лицо Дина затягивает непроницаемая пелена.
— Понятно. Отныне веду себя как пай-мальчик в компании наркоши в завязке, не то ты снова запьёшь от моей невыносимости, — говорит Дин с резкостью, в которой читается призыв закрыть эту тему, пока не начался скандал. — Что-то еще?
Кастиэль погружается в размышления на добрую минуту. Допивая пиво, он пытается решить, не испортит ли его очередная попытка наладить отношения и без того испортившийся вечер. Который, ко всему прочему, ещё и проходит в трезвости.
— Поскольку, судя по утренним отчётам, в городах до сих пор не наблюдается наличие сверхъестественной активности, — начинает он, — я решил, что условия располагают к твоему ознакомлению с маршрутами патруля.
Выражение лица Дина смягчается до осторожного любопытства.
— Другими словами…
— Ты сам изъявлял желание увидеть маршруты патруля воочию, а не на карте. Я снимаю свой запрет покидать тебе лагерь при условии, что ты будешь в сопровождении.
— Серьёзно? — прежняя злость окончательно покидает черты озарившегося надеждой лица Дина. — Стой, что значит «в сопровождении»? Только не говори, что ты приставишь наблюдать за мной всех лагерных.
— Вообще-то, я тут думал…
— Да Господи боже, я понимаю, безопасность и все дела. Просто они получат представление о том, с чем имеют дело, увидят своими глазами. К тому же начнут что-то подозревать, ибо на кой чёрт мне сдалось сопровождение? Кас…
— Во-первых, никто не покидает пределы лагеря по своей воле, — перебивает он. — Однако я принял к сведению твой довод, так что, поскольку Джозеф с Верой пока что на больничном, ты можешь взять с собой Сидни и Роберта.
Замешательство Дина так быстро пробегает по его лицу, что едва не ускользает от Кастиэля.
— Мы ведь не будем проезжать по мостам?
— Не будете.
— Это хорошо, — обращается Дин к стене хижины. — Ибо если Сида не держать за ручку, то чёрта с два он в случае обвала спасёт меня и всех остальных.
— На пути не будет мостов, Дин.
— Роб неплохой вариант, — будто пропустив мимо ушей его слова, продолжает Дин. — Славный парень, тихоня. Наверное, какой-то стержень в нём есть, но это только теория…
— Или я могу поехать с тобой, — будничным тоном добавляет он. — Если хочешь.
— Ты… — маска его возмущения даёт трещину из-за весёлой ухмылки. — Неужели трудно было сразу так сказать вместо того, чтобы предлагать мне компанию ебучего Сида? Да я всё равно дождался бы выздоровления Веры: если бы она решила меня прикончить, то не стала бы подстраивать моё убийство под несчастный случай.
— Я не это… — На самом деле, такой исход нельзя было бы исключать. — Я решил, что ты скорее предпочтёшь компанию того, кому ты смог бы приказать оставить тебя в покое.
— Я и тебе могу это приказать, — парирует Дин.
— Да, но, в отличие от меня, они бы подчинились.
— Справедливо. — Ухмылка Дина сменяется задумчивостью. — Честно говоря, я немного удивлён. Я-то думал, что ты захочешь взять для подстраховки один из отрядов.
— Ты думаешь, что я не в силах предоставить тебе достаточный уровень защиты? — спрашивает он и задумывается, дóлжно ли ему почувствовать себя оскорблённым. — Мои навыки ведения боя в этой плоскости значительно улучшились. Без них я вряд ли бы протянул до сегодняшнего дня.
Дин тихо фыркает.
— Да я уже догадался, что ты нынче боец хоть куда. Просто не думал, что ты захочешь поехать.
— Я хочу.
Мгновение спустя Дин кивает.
— Сегодня в столовой в меню рулет из мяса неизвестного происхождения, и знаешь что? Я терпеть не могу неизвестность. Так что придётся на ужин сообразить что-то своими силами. — На его лице проскальзывает задумчивость. — Боже, как я скучаю по закусочным.
— Я могу что-нибудь приготовить. — Для него остаётся загадкой причина сих изменений: прежде Дин не проявлял ни малейшего интереса к готовке, однако его недовольный отзыв об овсянке в исполнении Зака даёт некоторую подсказку. — Без практики мне не усовершенствовать свои навыки, и я до сих пор не понимаю, почему ты так противишься моим кулинарным потугам.
— Да я тоже не врубаюсь, — отвечает Дин с искрящим в глазах весельем. — Тут ведь вся еда в консервных банках. Как вообще можно запороть готовку из консерв?
— Понятия не имею, о чём ты.
— Поэтому ты даже не притронешься к плите. Пошевеливайся, и тогда я позволю тебе выбрать фасоль нам на вечер. — Прежде, чем зайти внутрь, Дин добродушно ему ухмыляется. — А поскольку она здесь только одного вида, проблем возникнуть не должно.
***
День 30
Патрульные в очередной раз подтвердили отсутствие сверхъестественной активности в городе, а их последний отчёт почти слово в слово повторял первый отчёт со дня исчезновения Люцифера, в чём Кастиэль неоднократно убедился лично. Инстинктивное желание держать Дина как можно дальше от городских районов это открытие не умаляет, однако нивелирует все его прежние оправдания сего запрета.
— Напомни-ка ещё раз, почему мне нельзя сесть за руль? — спрашивает Дин. Снова.
— Потому что так ты лучше сосредоточишься на запоминании маршрутов города, — терпеливо объясняет Кастиэль. Снова.
— Я ездил за припасами, — напоминает Дин, закидывая на приборную панель ногу, что Кастиэль стойко игнорирует. — Попытка номер два?
— Потому что так я могу побесить тебя, — он скашивает в его сторону взгляд. — Мне это удаётся?
Губы Дина растягиваются в мимолётной ухмылке.
— Ещё как, но ведь есть и другая причина. — Откидываясь на спинку сидения, он возвращает всё внимание дороге, однако задержавшаяся на лице улыбка наталкивает на мысль, что эту тему они обсудят сегодня ещё не раз.
Кастиэль силится определить природу возрастающего напряжения. За годы, проведённые в Канзасе, этот маршрут успел въесться на подкорку его сознания, и теперь он почти машинально сворачивает с окружной дороги на остатки шоссе. Он вдруг ловит себя на том, что смотрит в зеркало заднего вида в поисках неизвестно чего. Когда в поле зрения вырастают постепенно разлагающиеся пригородные кварталы, он бросает взгляд на Дина и сглатывает подступивший ком. Время невыносимо растягивается. Через тридцать минут Дин прикажет им остановиться; через сорок пять он велит разделиться; через час Дин умрёт, а Кастиэль останется в живых.
Через два часа он покинет город с этим человеком в полной уверенности, что больше никогда туда не вернётся.
— Кас?
Будь он ангелом, время не имело бы для него значения. Две недели или два дня, два часа или две секунды — вместо них был бы единый момент времени, сейчас, которое всегда можно было бы изменить. Если бы он остался ангелом, две недели или два года всегда были бы для него одним, нынешним моментом, и все совершенные им ошибки можно было бы исправить. Будь он ангелом, возможно, он и не совершил бы никаких ошибок.
Будь он ангелом, отстранённо думает Кастиэль, его Дин был бы жив, а этого человека не забросило бы в обречённый на гибель мир.
— Кас.
Кастиэль резко ударяет по тормозам и уставляется через лобовое стекло на угрюмое небо жемчужно-серого утра. Крепко вцепившиеся в руль руки пробивает дрожь. Он умер, — и с этой мыслью свежая рана будто открывается. Дин умер, а он — нет. Всё должно было быть не так.
Протянувшаяся к ручному тормозу рука замораживает джип на месте и проворачивает ключ в замке зажигания, сменяя гул двигателя на неприятную тишину.
— Тебе не нужно ничего доказывать, — мягко говорит Дин. — Это не так уж и важно. Ты не должен заставлять себя.
— Это… — Голос неожиданно предаёт его. Сглотнув, он пытается снова: — Не знаю, почему я…
— Ты впервые вернулся сюда с того дня, когда мы ездили за его прахом. — Он чувствует на себя взгляд Дина и даже знать не хочет о том, что тот сейчас про него думает. — Понятное дело, что ты не знаешь. К подобному привыкают только после того, как испытают эту херню на своей шкуре. У всех это происходит по-разному.
Огромнейшим усилием над собой Кастиэль выравнивает своё дыхание, но ничто не в силах предотвратить накрывший его оползень воспоминаний: воспоминаний столь отчётливых, словно всё проносящееся перед глазами произошло считанные мгновения назад, словно они лишь наваждение, словно видение, события которого можно предотвратить.
— Мы можем вернуться, — предлагает Дин. — Это не проверка.
Всё в этом мире проверка, и он завалил все до единой.
— Я в порядке.
Краем глаза он видит, как Дин со вздохом складывает руки на груди.
— Ну да, оно и видно.
— Мне не нужны твои…
— Услуги няньки? Моё присутствие рядом на тот случай, чтобы ты не чувствовал себя одиноко, если тебе придётся переживать это заново?
Злость испаряется, оставляя внутри него сухую пустоту.
— Мне ведь не понять, что ты испытываешь, — ровным тоном завершает Дин.
Такова участь всех смертных: их жизни — лишь капля в бескрайнем океане времени, а их мимолётное существование пролетает с осознанием неизбежной утраты. Скорбь Дина по скончавшемуся брату привела его к демону перекрёстка, как и многих людей ещё с незапамятных времён, чтобы выменять на свои вечные страдания скоротечное облегчение боли.
Будто он, познав глубину лужи, искренне верил в то, что способен понять глубины океана. Жизнь тянется гораздо дольше, когда приходится её проживать; а когда ты, выпотрошенный заживо, продолжаешь хватать ртом воздух, она растягивается в бесконечность.
— Кас. — На плечо уверенно ложится ладонь, в молчаливом ободрении сжимая его. — Раз ты хочешь, то мы это сделаем, но ты не обязан. Это не проверка, но даже если и была бы ею, для её прохождения от тебя требуется только выжить.
— Время, — с горечью говорит он, поражаясь необъятности лжи, которую однажды принял за правду. Вместо времени здесь вечность. — Так говорят.
— Херня это, что время всё лечит, — без капли веселья усмехается Дин. — Ничего не изменится до тех пор, пока ты этого не захочешь. Проехали. Так ты хочешь это сделать?
Всё в этом мире проверка, которую он всегда проваливает. Раз за разом.
— Да.
Дин, напоследок снова сжав его плечо, отстраняется.
— Тогда за дело.
Он проворачивает ключ в замке зажигания и хватается за переключатель передач, чувствуя на себе тяжесть внимания Дина несмотря на то, что тот невозмутимо глядит на дорогу за лобовым стеклом.
— Для патруля Канзас-Сити есть три маршрута, — ни с того ни с сего говорит Дин. — И как только у вас язык поворачивается называть это дорогами?
Разум Кастиэля со скрипом прекращает работу.
— Забей. Лучше расскажи мне об этом маршруте пока мы едем.
Кастиэль смотрит куда-то из окна джипа.
— Рассказывать особо нечего.
— Тогда придумай, — пожимает плечами Дин.
***
Они едут по кратчайшему маршруту до Канзас-Сити, на определённых точках которого Дин по необъяснимой причине просит затормозить. В первые три остановки он не предпринимает попыток выбраться из машины, лишь хмуро осматривает дороги с тянущимися вдоль них руинами зданий.
— Я должен узнать, — искренне отвечает Дин Кастиэлю, чьё любопытство вырвалось наружу спустя десять минут после третьей остановки.
— И я правда хочу это узнать, Кас. Неимоверно.
—Тебе, как я погляжу, очень весело, — замечает он, осторожно заворачивая за обросший хламом и обломками угол. Об этом не докладывали, внутренне негодует он и делает мысленную пометку напомнить Дину о том, что патрульные обязаны сообщать обо всех изменениях на маршруте и по возможности устранять все препятствия на пути.
— Ты смотрел Безумного Макса? — спрашивает Дин. Кастиэль отрицательно качает головой, хотя название кажется смутно знакомым. — Я и не знал, что это документалка.
Дин рассеянно поправляет набедренную кобуру, которую Чак откопал в куче бесхозного снаряжения. Из-за неразношенности её плотная кожа гнётся с большим трудом, а не успевшие размягчиться лямки не принимают изгиб его тела. Оружие ему раздобыл Кастиэль, при выборе которого он руководствовался предположением, что Дин не захочет использовать то, к чему прикасалась его местная версия. Кастиэль, вспомнив о длительном отсутствии у Дина практики в стрельбе, делает мысленную заметку спросить у него, не желает ли он отправиться на поиски подходящего места за пределами лагеря и поближе познакомиться там с новым оружием. Что-то ему подсказывает, что занятия на лагерном стрельбище не приведут его в должный восторг.
— Эй, — внезапным окликом Дин выдёргивает его из размышлений и наклоняется к лобовому стеклу. — Притормози-ка. — Как только Кастиэль выполняет просьбу, Дин, с прищуром высмотревший что-то снаружи, хватается за ручку двери и, будто только сейчас вспомнив про меры безопасности, спрашивает: — Я ведь могу выйти осмотреться?
— Можешь, — с неохотой отвечает он уже вылезшему из машины Дину. Захватив с заднего сиденья винтовку, он ставит джип на ручник и выбирается наружу вслед за ним, теряясь в догадках о том, что сумело привлечь внимание Дина. — На всякий случай напомню: если увидишь что-то шевелящееся — стреляй без раздумий. С дружелюбными намерениями здесь никто к тебе не подойдёт.
Не дождавшись от него ответа, Кастиэль быстро осматривает улицу и, убедившись в отсутствии какой-либо активности, обходит джип спереди натыкается на замерший на одной точке взгляд Дина. Когда он видит, что его приковали к себе развалины бывшего отеля, всё встаёт на свои места.
— Отсюда ты прибыл в лагерь, — тихо говорит он, — когда тебя впервые закинуло в этот мир.
Дин, смотря куда-то вдаль, кивает.
— Здесь я очнулся.
Кастиэль пытается представить себя на месте Дина в тот день, когда его из обитаемого города перенесло в вымерший Канзас-Сити. Он почти видит, как Дин еле волочится по одной пустынной улице за другой, с недоумением глядя на руины зданий, и как угрюмые тучи над ним затапливают город унылой серостью.
Он помнит, как Дин заявился на пороге его хижины, будто настигнувший призрак прошлого, которое никак не выходит забыть. Помнит, как Дин, пуская своим существованием в этом мире рябь по времени и пространству, потребовал помочь ему, и как его лицо исказилось от разочарования. Наверное, Кастиэль тогда оскорбился бы, не привлеки его внимание частично скрытые под рукавами запястья, расчерченные окольцовывавшими их красными следами, чья свежесть чуть ли не кричала о том, откуда Дин только что вышел.
— Ты узнал его расположение по карте. — Дин изучал их чуть ли не всю минувшую ночь. — И нашёл, где маршруты военных пересекались с нашими.
— Дорога, по которой я тогда пошёл, была расчищенной. И в конечном счёте мою задницу спас танк, — рассеянно отвечает Дин, захлопнув дверь. — Значит, либо вы, либо военные расчищали дороги, по которым проходили маршруты патрулирования, а эта улица дважды пересекается с маршрутом вояк. В паре кварталов отсюда я угнал машину в рабочем состоянии, всего через десять минут выехал из города и погнал на запад. Эта улица показалась мне самым вероятным вариантом.
— Ты всё это помнишь.
Дин пожимает плечами, и его взгляд снова притягивается к отелю.
— Такое трудно забыть.
— Вот куда ты ездил первые три ночи. — Теперь ему почти стыдно, что он сам не догадался об этом. — Ты надеялся найти здесь что-то, что смогло бы помочь тебе отправиться обратно.
— Зазря шарился по этой ебучей свалке, — без выражения соглашается Дин. — В качестве ориентира не помешал бы танк. — Он засовывает руки в карманы куртки и пожимает плечами. — Дурацкая была затея.
Напоследок взглянув на обветшалое здание, Кастиэль закидывает на плечо винтовку.
— Всё равно не помешает осмотреться.
***
Дин дотошно осматривает тесную комнатушку, но даже безупречная наблюдательность охотника не помогает найти в пустоте четырёх стен ничего интересного. Проржавевший металл изголовья кровати скрипит в унисон с протестующим визгом пружин стаскиваемого с неё матраса, просевшего от пропитавшей его воды. Проскользив взглядом по деревянным половицам, он подходит к дверному проёму и начинает водить пальцами по шершавому от заноз косяку в надежде нащупать нечто такое, что недоступно глазу. Затем, проделав то же самое с половицей у порога, он направляется к окну, из которого он впервые увидел этот мир и откуда открывается всё тот же безучастный вид на запустелый город.
За ту минуту, пока он стоит там столбом, Кастиэль успевает заметить, как остекленевают зелёные глаза от проносящегося перед ними воспоминания о том кошмарном, будто дурной сон, дне. Потом помрачневший Дин поворачивается к окну спиной и, присев на корточки возле кровати, вновь замирает.
— Дин? — Он направляется было к нему, но в неуверенности замирает после первого же шага: напряжённые плечи Дина не вселяют уверенности. В следующую секунду Дин выпрямляется, откидывая винтовку за спину, с каким-то предметом в руке.
— Зажигалка, — говорит он, непринуждённо вертя её в руках, однако перед тем, как убрать в карман, длинные пальцы сжимаются на ней до белых костяшек. — Она была при мне, когда я впервые попал сюда. Я и забыл, что потерял её.
Кастиэль продолжает молчать, пока Дин отходит от кровати в сторону выхода.
— Ты готов? — у порога спрашивает он. — Пойдём уже отсюда.
К тому времени, как они выходят на улицу, от растерянности Дина почти не остаётся и следа. Пока они идут к джипу, его взгляд цепляется за рукава куртки Дина, прикрывающие запястья, и тогда на него находит осознание, что из головы Дина могло вылететь не только то…
— Что ещё произошло?
Резко остановившийся Дин поворачивается к нему.
— Что?
— Как только ты прибыл в лагерь, тебя нашёл Дин, — быстрым потоком речи говорит он. — Что он с тобой сделал после того, как притащил в свою хижину?
— Ничего, — растерянно отвечает Дин по пути к джипу, после чего, привалившись к его капоту, поворачивается. — Просто велел доказать мне, что я — это он.
— До или после того, как приковал тебя к кровати?
Глаза Дина округляются.
— Откуда ты…
— Как ты доказал ему?
— Откуда… эм, у нас есть общее воспоминание… — Дин переминается с ноги на ногу, и его напряжение перетекает в невольное веселье. — Чувак, некоторые вещи люди уносят с собой в могилу, и эта — одна из них. Просто поверь, что об этом мы с ним никому не рассказывали. — Зелёные глаза надолго задерживаются на Кастиэле. — Потом он приковал меня к постели и забыл, что я умею вскрывать наручники. К чему этот вопрос?
Он, неизвестно когда успевший затаить дыхание, испускает долгий выдох.
— Я так и не спросил у тебя, как прошёл твой первый визит в лагерь.
— Тогда тебе было немного не до этого, — говорит Дин, кивая и склоняя голову набок. — А откуда ты вообще узнал про наручники?
Глаза невольно находят руки Дина.
— У тебя на запястьях были очень свежие красные следы и ссадины.
Дин, собравшись было оттолкнуться от капота, замирает на месте.
— Погоди, а откуда ты узнал, что он притащил меня в свою хижину и приковал к кровати? Это часто случалось или как? — Не успевает Кастиэль и придумать ответ, как Дин выпрямляется и продолжает: — Он ненавидел свою хижину, и ты тоже. Он ни разу не спал там. Кас, это туда он затаскивал всех пойманных демонов?
Кас облизывает губы.
— Да.
— Наручники, — на выдохе говорит Дин, бледнея лицом. — Даже если пленники освобождались от них, то сбежать им всё равно не удавалось из-за ловушки для демонов на потолке, я прав? Господи, как я мог не заметить её? Я целых два дня проторчал там!
— Свет проникает только с северо-западного окна, — без раздумий отвечает Кас. — Она вырезана на потолке. Ты не видел её, как и не увидел бы никто другой, если бы не знал, куда смотреть.
Их немигающие взгляды встречаются на несколько долгих секунд. Затем Дин говорит на удивление ровным голосом:
— Я всё думал, откуда ты узнал, насколько мелкой резьбой допустимо вырезать те символы, чтобы они работали. — Отвернувшись, он добавляет: — Я хочу осмотреться.
***
Когда полуденное солнце начинает угасать, переползая к грани раннего вечера, Дин предлагает сделать последнюю остановку у приближающегося конца торгового района, который дальше растворяется в начало пригорода. Окинув Кастиэля мимолетным взглядом, он выбирается из машины, на автомате закидывает винтовку через плечо и захлопывает дверцу.
Закрыв за собой дверь со стороны водительского сидения, Кастиэль прослеживает за тем, как Дин переходит на другую сторону улицы, скользя зелёными глазами по её дорогам, обветшалым домам и воронкам, на месте которых прежде стояли магазины и торговые центры. Он возвращается к джипу с небывалой резвостью, обходит его спереди и, прислонившись к капоту со стороны сидения Кастиэля с плотно сложенными на груди руками, некоторое время глядит в никуда.
— Знаешь, я только сейчас понял, что ты… — Его челюсти ощутимо напрягаются. — Ты ему помогал.
Кастиэль осторожно кивает.
— Кроме меня никто не обладал должными знаниями и опытом для помощи с этим.
— Или силой духа для наблюдения со стороны, — сухо добавляет Дин. — Готов поспорить, что там протеже Аластора повторял свои лучшие хиты. Да я сам могу прямо сейчас перечислить, сколько из них можно повторить на Земле без особых усилий. — Дин набирает в грудь побольше воздуха. — Он обучил тебя?
— Некоторые методы мне уже были знакомы со времен пребывания в Воинстве и Аду. Он научил меня большему.
— Всему? — лишённым всяких эмоций голосом уточняет Дин.
— Я не спрашивал.
— Тебе нравилось это так же, как и ему?
— В экстаз не приводило, — ровно отвечает он. — Я делал это не ради удовольствия, и хотя методы были для меня в новинку, само действие — нет. Ты правда думаешь, что за всё время моего существования мне ни разу не приходилось допрашивать демона?
— Точно, я и забыл, что Воинство не чуралось пыток.
— Во имя исполнения воли нашего Отца на земле нам почти не воспрещалось прибегать к самым разным методам.
— Да какая, нахуй, божья воля?! — взрывается Дин, поворачиваясь к нему. — Ты выполнял приказы Дина, мать его, Винчестера! И если тебе отшибло память, то я напомню — ты уже никакой не ангел!
Он поддаётся провокации прежде, чем успевает себя одёрнуть:
— Тебя возмущает то, что я занимался подобным, или то, что я не спешу извиняться за это перед тобой?
Дин задерживает на нём взгляд.
— Тебя это вообще никак не трогает? — Не дожидаясь ответа, он качает головой и поворачивается к пассажирскому месту. — Проехали, нам пора возвращаться. Ты готов?
Он кивает, с усилием разжимая стиснутые челюсти.
— Да.
