17XХ года. 1731 год. 1747 год.
Германия.
Семейство Бортников - чистокровные вампиры с древних лет, имеющие немалое влияние на "тёмной" стороне мира сего. Мать, отец да двое сыновей. Взаимоотношения внутри семьи строились, как и во всех знатных семьях, в которых дети были в первую очередь наследниками и лишь потом личностями. Первенец стал долгожданным счастьем в семье. Само его появление стало подарком случая, учитывая, как избирателен организм вампирских женщин. Октябрь 1692-го. Родился первый сын - Илья. Его баловали и обучали всем обычаям вампирского мира. Судьба того была предрешена заранее, поэтому молодой вампир получал образование, как обычный ребёнок, а после был отправлен в медицинское училище, к которому он и сам стал проявлять интерес ещё раньше. Илья уделял огромное внимание строению человеческого тела. Он хотел изучить его полностью. Понять как и что работает. А главное, чем отличается от строения вампирского организма. Второе же чадо принесла с собой осень 1714-го. От второго сына ожидали гораздо меньшего, да и интересовались тем несильно. Он не казался особенным, как первенец, и посему мать не желала нянчиться и тратить своё драгоценное время на простого ребёнка без цели. Это послужило тому, что большую часть своего детства Лёва провёл с нянечками и служанками, которые хлопотали вокруг, не давая и шанса на самостоятельность. О животной жестокости своего брата младший Бортник узнал ещё будучи совсем юношей, даже по человеческим меркам. Однажды, среди ночи, он хотел навестить Илью и радостно направился в покои того. Детское сознание с каждым годом дорисовывало всё более ужасающие подробности к представшей на глаза, на тот момент, одиннадцатилетнего вампира, картине: любимый старший брат, нависши над телом миниатюрной служанки, что ещё днём интересовалась не нуждается ли младший в чём, упивался её кровью, разодрав шею бедняжки. Илья тогда поднял голову и взглянул в глаза Лёвы. Его собственный взгляд рдел алым, а подбородок был перемазан в крови: тягучей, вязкой и медленно каплющей на бездыханное тело. Младший прежде не боялся вида крови, ведь это их пища, без которой жить невозможно, но никогда ему и в голову не приходило, что источником этой пищи могут стать те, кто находятся рядом - слуги казались друзьями, почти родственниками, но никак не добычей. Он не знал, что прежде пил кровь почти каждого прислужника - он принимал как данное бокалы и мясо. Илья улыбнулся ему, отчего что-то скрутило узлом прямо под лёгкими. Лёва убежал, крепко зажав рот руками, чтобы не закричать. Он старался не заплакать, но, оказавшись в закрытой комнате, слёзы сами настигли его. Гадко и больно. Он вспомнил своих друзей среди крепостных ребят и только сейчас осознал, что они не такие, как он - они нормальные - именно по этому им запрещали видеться с ним. — Что же тебя так напугало, Львёнок? — Илья присел рядом на корточки, аккуратно укладывая ладонь на худое плечо. На его лице уже не было ни капли крови. — Неужели это меня ты испугался? Лёва всхлипывал и, крепко поджимая колени к груди, прятал в них своё лицо. Голос брата звучал ласково и доверительно, казалось, что не может быть, что этот самый вампир, всего пару минут назад, рвал плоть невинной девушки. Но глаза ведь не врут, верно? Им можно доверять больше, чем тому, что говорят. — Ну же, не плачь. Я не переношу слёзы. Ты же уже не маленький и должен понимать - этот мир делится лишь на тех, кто ест, и тех, кого едят. Мы с тобой - те кто едят. Мы венец творения этого мира. Нет никого сильнее и могущественнее нас. Ни псы, ни колдуны, ни какие болотные твари не сравнятся с нами. Вампиры - вот высшая раса. Запомни это и не плачь. Такова цена бессмертной жизнь, — слова режут, словно тонким серебряным скальпелем, оставляя следы рядом с сердцем. Лёва боится своего брата. Он слишком много знает, слишком много и умно говорит, а главное его слушают даже родители, которые весьма строги по части свободы слова и права выбора. Илье дозволено буквально всё. Он оправдал все ожидания их родителей и заслужил свободу, которой пользовался постоянно. Все, даже самые грязные выходки, сходили ему с рук. Родители платили куда следовало, чтобы нужные люди молчали, чтобы иные подчинялись. Этот аспект тоже сильно удивлял маленького Лёву. Как же просто решать проблемы в мире людей - заплатил кому надо и всё, можешь считать себя неприкосновенным. Среди вампиров такого не было. Деньги считались людской забавой и в кругу "высшей расы" были просто бумагой и металлом. Поэтому в вампирских кругах выходки Ильи покрывало высокое родовое имя, открывающее все двери и закрывающее многие рты. Бортников никогда нельзя было назвать дружными братьями: Илья иногда оставался следить за младшим, но разница в двадцать с лишним лет давала о себе знать. Старший не любил детей и не умел с ними обращаться. Он просто наблюдал, изучая повадки, как истинный исследователь. Лёва был интересным экземпляром для изучения - он был другим. Он был таким же, как сам Илья. Тот же набор генов, но другая последовательность, чистая теория вероятности. Илья хотел знать сколько же на самом деле у них общих черт, помимо внешних сходств и различий. Сильнейшее различие проявилось через пару лет, когда у Ильи появилась прекрасная жена Светлана Гейман. Они познакомились в азиатских разъездах, быстро нашли общие интересы на фоне вампирской сущности и любви к восточной культуре. Смотрелись вместе они весьма лаконично: она была выше на полголовы и имела непростой характер, соответствующий Илье. Заигрывания были неотъемлемой частью их общения, так что скорое появление ребёнка не стало неожиданной новостью. Лёва был в предвкушении больше своих и даже самих родителей ещё нерождённого ребёнка. Он уже в свои семнадцать понял, что хочет иметь семью и растить своих детей, как это обычно делают люди. Вампиры в семейных делах куда холоднее: редко привязываются к своим детям и растят их лишь до определённого возраста, после чего принуждают жить самостоятельно, хотя зачастую продолжая их содержать на расстоянии, быть может, так происходило только в именитых вампирских слоях. Лёва же чувствовал, что готов отдать абсолютно всё за любовь и счастливую семейную жизнь. Он слишком долго и близко жил с простыми людьми, насквозь пропитавшись их романтизмом и мягкостью. При рождении девочке дали имя Вета, которое посулила мать Бортников. С греческого оно означало «помилованная Богом». Хоть у вампиров не было собственной религии, в человеческую тоже мало кто верил. Но Наталье слишком понравилось гордое звучание имени. Илье было откровенно всё равно на имя и самого ребёнка. Это стало ясно, как только он сообщил о том, что будь это мальчик - он бы так же отдал право выбора имени матери. Илья с радостью отдал бы и самого ребёнка матери, но жена настояла на том, чтобы их чадо было с ними, хотя бы первые годы, ведь даже маленьким вампирам необходима материнская ласка. Грудное кормление и обучение базовым умениям стали наибольшим вкладом Светланы в жизнь малютки, после её рождения. Лёва сразу полюбил маленькую племянницу. Ей он тоже очень понравился, потому что больше остальных родственников проводил с ней время. Вета обожала игрушки, которые Лёва приобретал под заказ специально для неё, песни, которые он пел для неё, время, которое он проводил с ней в парках на природе, рассказывая красивые истории из толстых книжек. Когда же малютке исполнилось три года её и вовсе почти на постоянной основе стали оставлять с Лёвой: Илья и Линда - так Илья называл свою дорогую жену и мать его дочери - часто ездили по разным городам и подолгу путешествовали. Они не были теми, кто после рождения ребёнка пытался остепениться, напротив, они жили в своё удовольствие. Илья имел имя в сфере медицины и науки, среди людей - его знали, уважали и побаивались. Ходило много слухов, которым верили простаки, к примеру, что за ним отправляли только в самых безысходных случаях, когда человек мог умереть с более чем восьмидесятипроцентной вероятностью, а после могло быть лишь два исхода: он их чудом спасал, имея какой-то особый дар к врачеванию, или забирал тела умерших с собой, после чего никто не ведал, что с ними происходит. Это было действительно так, но никто не мог этого подтвердить, поэтому все ссылались на "чудаковатость" доктора, что был нелюдим и всегда улыбался. Илья не улыбался дочери. Они виделись редко, но, даже когда появлялась возможность посидеть с ребёнком, Илья предпочитал передавать его брату. Это маленькое создание - дочь - не вызывала у старшего Бортника абсолютно никаких чувств или эмоций. За пять лет она стала практически частью интерьера поместья, прицепленная по большей части к Лёве или служанкам. Что интересного могло быть в вампирском ребёнке без каких-либо мутаций и отклонений? Вета, вопреки отсутствию интереса со стороны родителей, жила вполне счастливо - дядя возмещал одиночество и холод своей трепетной заботой. Лёва ощущал ответственность за племянницу, оставленную без родительского внимания. Да, полностью заменить семью он один не мог, но младший Бортник делал всё возможное, чтобы малышка не чувствовала себя брошенной. Он баловал её игрушками, долгими прогулками и чтением книг на французском. Чужие дети действительно растут быстрее. К семи годам племянницы Лёва начал учить её фехтованию, как когда-то в своё время его учил отец. У него это были короткие тренировки, которые проводились скорее для галочки, что младший сын тоже хоть что-то умеет. Илья однозначно был лучше в этой изящной борьбе, но в тренировки не вмешивался и не интересовался успехами собственного ребёнка. Вета, бывало, "побеждала" дядю "Свирепого Льва" и бегала хвастаться родителям, которые либо кисло морщились в сторону Лёвы, либо вовсе игнорировали детский восторг из-за такого "пустяка". Линда считала, что Лёва слишком сильно влиял на их дочку и делал из неё такую же тряпку, как он сам. Светлане не понравился младший Бортник ещё при первом знакомстве, но тогда она смолчала, лишь из вежливости и уважения к, на тот момент, будущему мужу. Илья не разделял её мнения из-за любви к брату. Хоть тот сильно отличался, всё равно оставался родным и кровным, а узы крови были для старшего Бортника самым главным. Почему-то любовь и привязанность не распространялись на дочь, хоть та и была так же роднёй, даже ближе по крови. Людские круги общения списывали незаинтересованность отца на пол ребёнка - во все времена мужчины, тем более знатных имён, мечтали о наследнике, который бы продолжил их дело и дал процветать родовому имени. А безразличие матери всякий порицал, так как женщина просто обязана была любить своё чадо, которое на протяжение девяти месяцев находилось прямом под её сердцем. Если же мать не любит ребёнка - значит, и сердца у неё нет вовсе, раз она невзлюбила то, что сама породила. Из-за этого люди среди знати делали лишь вывод о том, что Светлана была эгоистичной женой и плохой матерью, а бедный Илья не получил наследника, но получил право "отказаться" от ребёнка, несоответствующего требованиям общественности. О самом же ребёнке и его судьбе никто не думал. "Высшему свету" было важно лишь разведение грязи, вокруг образцовой пары таких важных "людей", как Бортники. Слухов было много и они распространялись неимоверно быстро. Так появились и те, что говорили об изменах со стороны старшего Бортника, так и не смирившегося с отсутствием наследника. Они были правдой лишь на половину: да, Илья имел женщин "на стороне", но никак не из-за "неудачного" ребёнка, а из банальной жадности. Ему хотелось большего постоянно. В рационе были как знатные барыни вампирских кровей, так и служанки из собственного поместья - простые люди. Он не брезгал и "экспериментам", но их скрывал куда тщательнее, чтобы "неправильные" слухи не ушли в свет. Линда злилась. Она слушала сплетни и не верила. Не мог её, абсолютно целиком и полностью, во всех смыслах её, муж изменять ей и заниматься плотскими утехами со случайными знакомыми. Какого же было её удивление и разочарование, когда в один день ей по случайности удалось застать любимого мужа в постели с мужчиной. Мгновенная реакция не заставила себя ждать: Линда знала, где лежит револьвер и, не раздумывая ни секунды, кинулась к столу, пока любовники-неудачники раскатывались по разные стороны супружеской постели. Илья скор на язык, и попытался было оправдаться, но, как известно, в таких ситуациях это абсолютно бесполезно. Его любовник упал с кровати и попробовал убежать, в глупой надежде скрыться безнаказанным. Но шальная пуля пришлась точно в центр затылка мужчины, навзничь упавшего в дверях спальни. Светлана тяжело дышала, держа перед собой револьвер на вытянутой руке. Её глаза метали искры и обжигали. Всё вокруг неё внезапно словно пропиталось ненавистью. Не было большего унижения для женщины, чем застать собственного мужа даже не с молодой любовницей, а крепким любовником - удар ниже пояса. Илья не предпринимал попыток подняться с постели - бесполезно. Убежать всё равно не получится. Он сидел на краю, касаясь ногами холодного пола, и ждал что же будет дальше: отпустит ли её или она пристрелит и его самого, а потом себя. Линда, словно зачарованная, смотрела на кровь, расползающуюся огромной лужей вокруг головы нынешнего трупа. Бортник всё-таки хотел было подняться, чтобы подойти и физически извиниться, быть может обнять или обезвредить, убить, но в момент путь перегородила дорогая супруга, заставившая обратно сесть на край кровати. — И как это понимать? — она всё же решает поиграть в "человеческую измену", состроить образ дурочки и вытянуть правду, что и так видна даже слепому. Ствол револьвера, впрочем, упёрся в бедро Ильи, предупреждая и отрезая возможные попытки мятежа. — Чего же ты, meine Liebe, так злишься? Ничего серьёзного не произошло. Это так - забавы и не больше. Ты же знаешь, Mein Schatz, я весь твой, — старший Бортник осознаёт всю паршивость ситуации и из последних сил надеется, что сладкие речи сработают, хотя наверняка знает, что на его "даму сердца" такие нелепые уловки не действуют. — Да что ты говоришь? И которая это у тебя по счёту "забава"? — слова действуют против ситуации, острые ногти впиваются в шею. Светлана давит сильнее, принуждая сжаться под натиском. — Слишком долго я терпела тебя и твою семейку, der Teufel! Более я не намерена. Сегодня же ноги моей не будет в этом поганом доме. Ты и твой брат-сопляк сидите уже в печёнке. А терпела лишь потому что верила, что ты взаправду любишь меня, а ты... erbärmlicher Bastard! — она переходит на рычание, до крови вонзая когти в мышцы шеи и вдавливая тело под собою в подушки. — Ну же, милая, не стоит делать поспешных решений. Мы же любим друг друга. У нас прекрасная дочь. А если ты уйдёшь, то снова останешься совсем одна без всего... — Илья пытается давить на жалость и манипулировать, несчастно улыбаясь то ли в извинениях, то ли из страха. Уже не Линда хмурится только сильнее. Слышится выстрел и душераздирающий вопль Ильи. Серебряная пуля проходит бедро насквозь, прожигая мышцы пуще адского пламени, раздробляя бедренную кость пополам, в мелкую крошку и оставляя на выходе рваные ошмётки плоти. Старший Бортник сгибается пополам, прижимаясь грудью к ноге и не умолкая. Светлана сразу покинула помещение, поместье и впредь жизнь семейства Бортников. Никогда прежде Илья не слышал более гадкого звука, чем шипение собственного прожигающегося мяса. Впоследствии, он будет часто слышать звуки обжигания чужой плоти. Но до этого было ещё далеко, а сейчас только боль. На крики боли, больше походящие на рычание, смешанное со всхлипами, вскоре примчался взволнованный Лёва. Он уже привык, что последние пару лет у супругов были разногласия и нередки громкие скандалы, с не менее громкими сценами примирения, но прежде до драк и выстрелов не доходило. Вид согнувшегося пополам брата заставил сначала оцепенеть в дверях, а после кинуться к тому. Лёва присел на корточки рядом с кроватью, обеими руками накрывая чужие плечи. Умереть от кровопотери - это не вампирская судьба. Такое им не светит даже при худших ранах, а это ранение не было смертельным, ведь жизненно важные органы не были задеты - лишь адски больно. Свежая кровь могла выступить в роли анальгетика и посодействовать регенерации, Лёва это знал, но, по непонятной даже для себя причине, остался рядом, имитируя поддержку. Он не задавал вопросов, потому что не хотел знать ответов, которые были на лицо понятны: труп в дверях и полностью обнажённое тело брата говорили лучше слов. Лёва уловил себя на мысли, что не огорчён уходом Линды, не сочувствует ранению брата, ему откровенно плевать на личную жизнь последнего, ему страшно за судьбу маленькой племянницы. На тот момент Вете только исполнилось десять лет. В тот день Илье удалось взять себя в руки слишком поздно, из-за чего нога стала его новым пожизненным проклятием, а хромота - преданной спутницей. Первые несколько недель он только лежал и ни с кем не разговаривал, лишь что-то чиркал на бумагах на прикроватной тумбочке, на ночь пряча свои рукописи под замок. Тогда он приказал не пускать в покои дочь, ни под каким предлогом, если он сам не позовёт. Она была слишком сильным напоминанием о прекрасной женщине, что на деле была таким же монстром, как сам Бортник. Встать с постели более, чем на несколько часов ему удалось лишь через месяц и то с большим трудом. Нога продолжала болеть, заглушить её не могли ни алкоголь, ни таблетки с порошками. Илья мог ходить исключительно с тростью, которая со временем стала неизменным его атрибутом в добавок к странным шляпам с плоскими полями. Он злился, когда люди, служащие при их имении, делали акцент на ноге, как на изъяне, пороке и недостатке. Они, люди, должны были понимать, что даже будучи инвалидом вампир всё равно оставался сильнее. Лёва не стал рассказывать Вете о произошедшем, такого малютке лучше было не знать, по крайне мере, пока что. Исчезновение матери было не сложно объяснить толикой правды без подробностей - она разлюбила папу и решила, что лучше будет снова отправиться в путешествие. Вета была расстроена тем, что больше не увидит маму, но, кажется, даже не удивилась - она уже привыкла к тому, что родители часто ссорились. Сложнее было объяснить что же случилось с папой, почему тот не выходит из своей комнаты и что за громкий звук, похожий на выстрел был в ту ночь, после которой мама ушла. На это Лёва придумал, что его дорогой братец повредил ногу и не хочет никого видеть, потому что думает о том, как впредь избежать таких ситуаций. Он рассказал этот миф прислуге и потребовал, чтобы они поддерживали его, а лучше вовсе не отвечали Вете на расспросы о родителях. Теперь племянница полностью перешла на опекунство Лёвы - Илья перестал даже имитировать заинтересованность, показательно избегая любых встреч с дочерью, что так сильно напоминала мать, о которой думать не хотелось от слова "совсем". С одной стороны младший Бортник злился на брата за безответственность и холод, но с другой - был рад, что теперь никто не попрекает его в "замене" родителей для "и без того самодостаточного ребёнка" - так говорила Линда подшофе, когда сталкивалась с Лёвой в коридоре у двери дочери - он читал ей сказки и приучал к "человеческому" образу жизни, чтобы ей легче было адаптироваться в большом мире вне стен поместья, которые было строго на строго запрещено покидать маленькой вампирше. Светлану злило, что младший Бортник так суетился за людей и их комфорт, совсем забывая о потребностях и желаниях "главенствующего" вида - вампиров. Светлана ушла, а значит больше никто не мог упрекнуть Лёву в "неправильном" воспитание ребёнка. Он объяснял тринадцатилетней племяннице устройство мира, особенности разных видов "чудовищ" и их равенство перед общими правилами, учил манерам высшего света, помогал осваивать и принимать свои силы. Он заменял ей отца и наставника. Она была этим очень довольна. После ухода матери, у Веты появилась странная неприязнь к отцу, которую она списывала на страх перед старшими. Ей так никто и не рассказал, что произошло в ту ночь, но из слухов, услышанных от прислуги, девочка поняла, что её отец, может и косвенно, но был виновен в случившимся. Спрашивать у Лёвы не хотелось, потому что тот всегда менялся в лице, когда племянница заговаривала о своём папе. Он тоже боялся. Вот только не было ясно за себя или за неё. Дни шли. Илья продолжал ходить с тростью, но, уже привыкнув к ней, не чувствовал прежнего дискомфорта из-за того, что может показаться слабым или уязвимым. Его сила и власть были неоспоримы в глазах окружающих. Теперь трость стала частью гардероба и была она далеко не одна. У старшего Бортника появилось новое хобби - коллекционирование разных тростей. Их дарили или делали под заказ по его желаниям. Недуг стал стилем. Невзирая на и без того идеальное вампирское зрение, Илья стал носить монокль, который ещё больше подчёркивал неестественно хищный взгляд голубых глаз. Это так же стало частью стиля, да и к тому же, придавало солидности, которая просто была необходима доктору. Лёва, в отличие от родителей племянницы, позволял и даже поддерживал общение Веты с другими видами. Так у неё появились друзья из оборотней, перевёртышей, пара подружек из кикимор и даже несколько людей, которые, впрочем, не были осведомлены о принадлежности своей подруги к "высшей" расе. Она дружила и общалась со всеми на равных, адаптируясь и помогая. Взаимопомощь - важная часть социализации, так учил дядя "Свирепый Лев". На самом же деле "Свирепый Лев" был самым плюшевым и игрушечным из всех. Лёва всегда прислушивался к маленькой подопечной, играл с ней, утешал, помогал и просто был рядом. Он был для Веты единственным родным "человеком" и близким другом, которому она могла доверять, как себе. Старшие Бортники потеряли интерес к внучке после ухода Линды. Илья им рассказал свою версию и убедил в том, что ребёнок не стоит драгоценного времени, ссылаясь на то, что она пошла больше в мать. Лёва пытался убедить родителей в том, что Вета хорошая наследница и в целом, как вампир неплохо себя проявляет - без толку. Наталья верила только старшему сыну, ссылаясь на то, что младший слишком мягкотелый и склонен врать, как в детстве, ради защиты и лести. Она не хотела видеть, что складывалось всё как раз таки и наоборот. Они часто прогуливались по парку. Лёва рассказывал истории прошлого, которые сам вычитал из книжек, за отсутствием ещё личного опыта пережитков исторических моментов. Вета шла рядом и внимательно слушала. Она обожала узнавать что-либо из уст дяди, а не из книжек, которые считала скучными и пресными. Бумага не могла передать живости и чувств, как это делал Лёва, активно жестикулируя и рассуждая. — А разве верховный вампир не вечен? — удивляется Вета, широко распахивая глаза в сторону дяди. — Нет конечно. Верховный такой же, как и все прочие - обычный вампир чистых кровей. Прежнего убили люди, жил в Румынии, именовался Себастьяном. Теперь же, вот уже несколько столетий, главой признан Эдмунд, — констатирует Лёва, присаживаясь на скамью. — Он хорош, справедлив, а главное честен, хоть и может показаться странноватым на первый взгляд. — Шкляр? Он действительно немного странноват на вид, но раз ты о нём так хорошо отзываешься, то значит, что он правда хороший, — она улыбается, присаживаясь рядом и устремляя взгляд в затягивающееся небо. — Скоро будет дождь. — Значит нам пора возвращаться домой, — Лёва мягко улыбается и протягивает племяннице раскрытую ладонь, принимая миниатюрную ручку. — Завтра обещала встретиться с Данте, можно я пойду с ним одна? — интересуется Вета, заглядывая состроенными глазками в лицо дяди - он никогда не отказывает, когда она делает "щенячьи глазки", которыми научилась от своего друга-оборотня - Данте. — Конечно, если он сперва зайдёт в дом и пообещает больше не таскаться с тобой на карьер. Платье - не подходящая одежда для подобных променадов, — Лёва совсем редко в чём отказывает - нет ничего плохого в юношеской любознательности, желание иметь друзей и найти свою любовь. Он лишь содействует, внимательно следя за тем, чтобы такая светлая девочка не попала под пагубное влияние высшего света и простых снобов. Ей уже пятнадцать лет. С каждым годом, взрослея, дети отдаляются от родственников, начиная скрывать от них какие-либо личные тайны и секреты, которые могли бы разочаровать опекающих родителей. Вета же напротив, делилась со своим дядей всем происходящим в жизни. Возможно, большую роль играл именно его статус "не родителя, а того, кому можно доверять". Прогулки, балы, променады по садам, обеды, вечерние чтения, фехтование и совместные уроки живописи. Лёва поддерживал увлечения Веты, содействуя её всестороннему развитию. Ей легко давалось рисование, а вот всё, что касалось естественных наук - шло боком. Это ни чуть не огорчало Лёву, который только рад был наблюдать, как увлечённо пишет картины племянница - не у всякого рука лежит к краскам. Илью же выводило, что его родная дочь препарированию лягушек предпочитала пачкать красками ткани. Для уважаемого медика это звучало унизительно. С каждым новым увлечением дочери, о которых рассказывал Лёва, Илья всё сильнее стыдился того, что подобная, на его взгляд, бездарность, умеющая лишь абстрактно мыслить, является его плотью и кровью, и когда-нибудь унаследует состояние, нажитое благодаря естественным наукам и непреклонности характера. В дочери же старший Бортник стал всё чаще замечать отражение младшего брата, что одновременно восхищало и дико раздражало. Как это так - его чадо стало копией не отца, не матери, а родного дяди? Ответ был на поверхности, но Илья продолжал винить в этом бывшую жену и карты природы, которые выбрали в характеристики наследия масти младшего, добродушного простака. Илья старался не пересекаться с Ветой в имении, из-за частых разъездов это было легко выполнимо. Он редко бывал дома, редко ходил по поместью без цели, редко, а точнее - никогда, не навещал покои дочери. От одного взгляда на аккуратное личико, напоминающее о Линде, покалеченная нога начинала ныть, как свежая рана, словно в неё вставили серебряный нож и провернули по часовой стрелке несколько раз. Илья ненавидел пересекаться взглядами с дочерью - в них не было ни ненависти, ни любви, ни страха, ни уважения, в них ничего не было - никаких эмоций к отцу. Это злило. Дети должны любить и уважать своих родителей, чтобы те не сделали, ведь они дали жизнь, а за это требуют прощать всё. Таковы традиции. Родители - создатели, боги, которых необходимо любить без причины, по умолчанию. Их нужно уважать, даже, если кажется, что они этого не заслуживают. Ведь если вы думаете плохо о своих родителях - значит вы плохой и попросту "неправильный" ребёнок, иначе быть не может. Лёве уже тридцать три года. Для человека - это целая жизнь, а для вампира, лишь её начало. Он молод, и до сих пор верит в возможность мирного мироустройства между людьми и вампирами, а лучше всей нечисти разом. Это всегда звучит, как идиллия и глупая мечта, но вера в светлое для всякой расы будущее сверкает надеждой и в глазах подросшей племянницы. Совсем скоро ей исполнится шестнадцать. Прошедший год был для неё самым радостным и весёлым: появилось много новых верных друзей, в высшем свете стали узнавать наследницу рода Бортников, вот только все считали её дочерью младшего брата, ведь никто ни разу не видел старшего даже рядом с юной наследницей. Ни раз приходили свататься самые разные джентльмены различных чинов, возрастов и происхождений. Все они получали отказ, о котором Лев Бортник заранее предупреждал всякого гостя, желающего "попытать удачу" в "войне" за руку прекрасной наследницы огромного состояния и великолепного имения. Племянница получила полную свободу воли. Лёва давно перестал контролировать каждый шаг подопечной, которая сама выбирала с кем и когда желает провести время. Лёва уважал любой её выбор, но всё равно всегда радовался, когда Вета находила часок-другой для провождения времени с дядей - рисование, прогулки и фехтование всё ещё оставались любимыми её занятиями. Холодный октябрь не предвещал ничего хорошего. Лёва уехал из поместья на пару недель, чтобы развеяться и немного отдохнуть от нудной компании брата, который только и говорил о том, сколько окровавленных и мёртвых людей видит на дню. Каждые переговоры братьев заходили в тупик. Как бы сильно старший не старался выстроить приятную для обоих сторон беседу - их общие темы для обсуждения заканчивались на родителях и личном родстве. Лёва много рассказывал о Вете, считая, что родной отец должен знать, что происходит в жизнь дочери, пускай и не желанной. Илья же выводил любой диалог в работу - людские трупы и тысяча способов убить человека и не понести наказание, а даже напротив получить поощрение за это. Илья любил рассказывать грязные секреты сливок общества, так, например, в последнюю беседу рассказывал про братьев немцев, которые без стеснения говорят о том, что спят друг с другом. Обоим неприятны темы, предлагаемые собеседником. Илья не хочет знать ничего о дочери, а Лёва не желает вливаться в сливки или тем более обсуждать мёртвых людей. Гуманизм младшего переходил за край и даже некий фанатизм перед "братьями нашими меньшими" - людьми. Илья решил, что желает познавать не только человеческое строение, но и лучше ознакомиться с вампирским, которое много лет игнорировал и считал, что достаточно осведомлён о его составляющих из личного опыта. Но оказалось, что он далеко заблуждался. Разве человек может знать, что находиться внутри него, не заглянув туда? Конечно нет. Люди тоже когда-то давно решили узнать, что происходит внутри них и вскрыли своих собратьев, чтобы посмотреть, чтобы понять, почему же люди живые и разумные, почему они умирают. Чтобы узнать причины смерти, приходилось убивать. Лёва вернулся из своей "командировки" в хорошем расположение духа: новые знания, знакомства, приятная атмосфера и полное отсутствие ненавистного запаха формалина, который всюду был верным спутником его старшего брата. В поместье Лёва первым делом распорядился накрыть на стол и позвать Вету - он привёз для неё подарок и желал поскорее его вручить, не дожидаясь именин. Подарком на сами именины была роскошная механическая кукла, которую несколькими неделями ранее уже спрятали на чердаке, чтобы получательница не увидела её раньше срока. До праздника оставалось больше полутора месяца, но осчастливить дорогую племянницу хотелось как можно скорее. — Варвара, позови fräulein Вету и сообщи ей, что её любимый дядя вернулся, да не с пустыми руками, — Лёва широко улыбался, гордо, в который раз, оглядывая большую тканевую рыбу, набитую, как господскую подушку. Любовь к морю и морской тематике была некой династической особенностью. Его любили все Бортники, включая старших, кроме Лёвы. Он был равнодушен, как к воде, так и к бескрайности синей глади, что так завораживала его родственников. Да, он считал его красивым, но лишь для любования, как всю природу в целом. Илья же с родителями мечтали о плаваниях в неизвестность. Вета унаследовала рвение к воде, но скорее с научным, нежели приключенческим интересом. — Извините, mein Herr Бортник, но мне неизвестно где сейчас fräulein Вета... Её нет уже несколько дней, но никто не видел, как она покидала поместье, — служанка неловко теребит передник, явно беспокоясь за реакцию господина. Младший никогда не был жесток или даже просто груб с прислугой, но Старший вселил в них животный страх, невзирая на то, что они так же являлись "высшей расой" - другим было бы не выжить с такими господами. — Как это нет? Она до сих пор в доме и вы не можете её найти? — Лёва почувствовал неприятный комок нервов, подступивший к горлу. Пропажа не сулила ничего хорошего. Но ведь паниковать рано, верно? Вета знала, когда дядя возвращается и могла спланировать небольшое представление, чтобы по приезде хорошенько напугать его. — Это какая-то шутка? Или ты взаправду потеряла моего ребёнка? Служанка часто заизвинялась и уткнулась взглядом в пол, пряча от хозяина глаза полные страха. Она видела раньше ярость Старшего и не хотела бы узнать каков в гневе Младший, который так тщательно строил образ благодетеля. Потеря ребёнка была лишь половиной беды. Вторая её часть спускалась по широкой винтовой лестнице, побрякивая третьей металлической ногой. — Львёнок, ты уже вернулся! — Илья с моноклем на глазу в фартуке и перчатках, перемазанный тёмной кровью, шёл навстречу брату, широко улыбаясь. — А мы и не ждали тебя так рано. Неужели поспешил вернуться поскорее к моим именинам? Я польщён до глубины души, Mein lieber! Старший Бортник, несмотря на свой внешний вид, подошёл к брату и крепко его обнял, продолжая щебетать любезности. Его появление заставило миниатюрную служанку исчезнуть, словно её здесь никогда и не было - Илья не любил чужих глаз при общение с Младшеньким. — Почему ты в крови? Неужели опять затащил кого-то в свой подвал? На этот раз удалось поймать живого вампира? — Лёва неохотно ответил на объятия и брезгливо поморщился, оглядывая свой запачканный костюм. Но лёгкая усмешка и подавленная неприязнь быстро сменились на недоумение и страх, как только запах крови проник в мозг - он его узнал. То, что кровь вампирская можно было понять по одному лишь взгляду на неё, а то, кому она принадлежит было определить труднее. Но запах этой крови Лёва не мог спутать ни с какой-либо другой. Любимая племянница. Вета. — Что-то случилось с Ветой? С ней всё в порядке? — светлые глаза быстро, испугано забегали, высматривая в лице Ильи ответы, которых не было, лишь дурацкая, кривая ухмылка. — Конечно она в полном порядке, — Илья разводит руками и лишь шире улыбается, указывая брату следовать за собой. Лёва оставляет мягкого кита на обеденном столе и подрывается следом. Нагнать хромого просто, потерять трудно - металлический набалдашник трости звонко стучит по каменным полам. Они направляются в сторону самого пугающего и загадочного места в доме - лаборатория или, как её за глаза называют прислуга и сам Лёва, пыточная Ильи. Сам же он считал это помещение своим медицинским кабинетом, в котором он изучал и исследовал строение людей, в основном. — На неё кто-то напал? Люди? Оборотни? Почему ты молчишь? — Лёва шёл следом, с каждым шагом теряя уверенность во всём: от отъезда из дома до согласия добровольно навестить "пыточную". Он чувствовал, словно что-то не так и пытался докопаться до брата, который лишь ускорял шаг и улыбался, намеренно игнорируя вопросы. — С ней всё хорошо? Ты ей помог? — Я её спас, — спокойно ответил Илья, пропуская Лёву в плохо освещённое помещение - свет лишний, когда можешь видеть в темноте, как днём. Запах формалина здесь был сильнее, чем в любой другой комнате поместья. Перед братьями открылась лаборатория, заставленная стеклянными колбами с разными конечностями и органами. Парочка микроскопов, стеллажи с небольшими склянками, а по центру разделочный стол и регулируемое кресло с ремнями для рук и ног "пациентов". Лёва и прежде видел это помещение, но сейчас сидящий в кресле "пациент" заставил вздрогнуть и замереть. Вета. Точнее её тело. Верхней части черепа не было - мозг был открыт на всеобщее обозрение и, кажется, уже был лишён кусочка; из-под века торчал длинный металлический стержень, достававший до мозга наикратчайшим путём - через глазницу; второй глаз был хирургически удалён и расслабленное веко обвисало, скрывая пустую глазницу; горло было вспорото глубоко и бесстрастно, если подойти ближе, можно было заглянуть в трахею; на лбу ланцетом была аккуратно вырезана буква «А» в кружке, как порядковое число на тушах животных; тело было накрыто тканью, некогда белой, теперь с кровавым пятном в области укрытого живота. Лёва рванул к телу, в ужасе оглядывая его и чувствуя, как к горлу подступает ком, а руки начинают трястись. Будь он человеком, его бы стошнило. От такого зрелища всё тело охватила сильная дрожь. От беспомощного страха в реальность вернула ладонь на плече. Младший Бортник резко развернулся, скидывая с себя чужую руку и оскалился, выпуская когти. — Что ты с неё сделал!? — он схватил брата за лацканы грязной рубашки и зарычал, сверкая красными глазами. Ненависть и давний гнев не могли больше оставаться внутри. — Отвечай! Иначе я прямо здесь тебя и прибью всем этим твоим хламом! Илья ничуть не изменился в лице. Кажется, он был готов к подобным нападкам и ни капли не боялся их. Младший никогда не представлял из себя угрозы для Старшего - никогда и не будет. Трость повисла на сгибе локтя, а руки крепко сжали чужие запястья. — Она пришла ко мне и предложила позаниматься фехтованием, хотя знала же, мерзавка, что с моей ногой это будет неравный бой - я в любом случае одержу победу, — Илья говорил чётко и не отпускал лёгкой улыбки с лица, глядя прямо в глаза напротив. Он не видел в них гнева. Для него в лице брата читался лишь животный страх, который поглощал сознание последнего. — Ей удалось повалить меня - ударом в слабую ногу. Грязный и очень низкий ход. Плохо ты её воспитал, Львёнок. Слова были ударом в больное место. Лёва ослабил хватку и замотал головой, отыскивая в ясных глазах ложь - ничего, чистая правда. Неужели, такая мелочь может быть причиной жестокого убийства? Прежде чем в руки возвращается привычная сила, Илья их отстраняет и прижимает к своей груди, сдвигая брови "домиком". — Ты же понимаешь, что она с самого начала была неправильной? Я надеялся, что её исправит общение с тобой, но, видимо, ты сделал только хуже. Она хоть и моя дочь - никогда мне не нравилась, не сочти меня скрягой. Я решил, что от неё будет больше толку, если использовать её в качестве живого образца, на котором можно будет изучать строение вампиров, — развернув Лёву на месте, Илья прижал его к себе, вынуждая снова взглянуть на мёртвое тело племянницы. — Ты сам знаешь, что с людьми проще - их редко ищут и их тела достаточно долго остаются пригодными как для пищи, так и для испытаний, но вот с нами тяжелее. Вампирская плоть разрушается и видоизменяется слишком стремительно после смерти. Только живой вампир пригоден для изучения. Я знаю много методов, которые могут позволить оставлять вампира живым, даже со вскрытым серебром грудным отделом. Можно наблюдать как бьётся сердце живого мертвеца. Интонация, близкая к восторгу, пугала лишь сильнее, а вид трупа заставлял все внутренние органы сжиматься. Лёва ощущал только отвращение: к этому месту, к брату, к его словам и мыслям. Он пытался выставить виноватым того, кто не был обязан участвовать в воспитание девочки. Найти крайнего в такой ситуации было просто - тот, кто потратил больше времени на общее развитие ребёнка. — Я проверял работу её мозга, сердца, лёгких. И всё это время она смотрела на меня так жалобно... Она смотрела ЕЁ глазами и мне пришлось удалить один, пока второй был занят, — Илья указал на столик, стоявший рядом. На нём была очередная баночка с формалином, в котором плавал глаз с небесно-голубой радужкой. — Если желаешь, могу оставить его для тебя. Вы же всё таки были близки с ней. Рвотный позыв не отступал и путался с злостью, вызванной несправедливостью и безумием происходящего. Прямо перед ним мёртвое тело любимой племянницы, которую убил "во благо науки" её родной отец. Лёва чувствовал подступающие слёзы и отрицательно мотал головой - в сжатом положении вся уверенность отступила, выпуская наружу детскую робость перед старшим братом, которому нельзя было перечить. — Ты ведь её даже не знал... — Никто не знаком лично с каждым подопытным кроликом - к чему же мне это? Я вижу брак и считаю себя обязанным узнать его причину. Узнать что-то достоверно можно, только взглянув изнутри, что я и делаю со своими пациентами-людьми, — Илья не чувствует более сопротивления и отпускает руки брата, снова приобретая возможность видеть лица друг друга. — Признай, из меня вышел бы хороший отец, будь рядом достойная женщина и ребёнок был бы правильным, но, видимо, так суждено. Это был плохой экземпляр, но я не перестану пытаться достичь идеального результата. — У неё был кавалер! Ты хоть об этом знал!? Какой из тебя отец, если ты такое делаешь со своим же ребёнком!? — слова о "семейности" брата выводят и смешат. Лёва не находил себе места - рядом с трупом было больно даже просто находиться. Всего пару недель назад они обсуждали, как устроить бал, в честь именин старшего Бортника, кого пригласить и как сбежать под общий шум. — Тот блохастый... Дантес? Я бы никогда не позволил какому-то безродному оборотню испортить нашу чистую кровь, тем более с моей дочерью, — старший Бортник возмущённо нахмурился и пренебрежительно фыркнул, подходя к телу. Он удивительно осторожно провёл тыльной стороной ладони по щеке дочери и как-то грустно улыбнулся. — К тому же она переняла лучшие черты внешности своего отца, нельзя, чтобы подобное доставалось собакам. — Он Данте... Ну и замечательно, чудесно! Теперь, благодаря тебе, твоя дочь и лучшие черты точно никому не достанутся! — Лёва переходит на крик, снова наступая в сторону брата и ощетиниваясь. Желчь обиды и потери кипела внутри, угрожая перевалить за край. Глухой смешок, за которым следует резкое одёргивание. Илья снова оказался слишком близко и сжал волосы на затылке брата, принуждая скрутить шею и посмотреть в глаза снизу вверх. С его лица пропало прежнее хладнокровие. Прямые обвинения вывели из себя сильнее едких замечаний. — Все умирают - ты это знаешь. Она же пошла на благое дело, а не бесцельно прожила жалкую жизнь слабого существа, наделённого огромной силой и неспособного её использовать, потому что именно такой ты её сделал, — шипел Илья, сжимая пальцы и оттягивая всё сильнее, разворачивая голову Лёвы в сторону предмета спора - Вете. — Это ты сделал из неё жалкую размазню, не способную дать реальный отпор, не способную убить. Она не сопротивлялась, когда у её шеи был серебряный ножик, хотя у неё было преимущество - она знала слабые места противника, но не воспользовалась этим. Она сама предпочла умереть, не доказывая, что готова к "большому миру". — Ты не дал ей возможности выжить - она не знала, что ты на самом деле тварь, способная убить собственную дочь, — понижая голос, цедил Лёва, стараясь не смотреть лишний раз на труп и держась обеими руками за чужой фартук. Сердце сжималось от его вида и снова разгонялось, стоило лишь отвести взгляд. — Ты последняя тварь, Илья. Не иначе, как монстр из тех, про которых рассказывали нам родители - убийцы себе подобных. — Не тебе меня учить, Львёнок, — Илья лишь фыркает и откидывает Лёву в сторону, закладывая руки за спиной. — Я помогаю и изучаю для того, чтобы помогать. В медицине жертвы и смерти неизбежны. Если же они на добровольной основе, то это и вовсе не убийства, а... Акт милосердия. Мои дети принадлежат мне, ведь на шестьдесят процентов состоят из моей плоти и крови, а значит я в полном праве решать их судьбу, — он разъяснял, глядя на неживое тело дочери, и обернулся, лишь когда закончил мысль. Лёва стукнулся о стену, чем заставил близь стоящий стол содрогнуться и тревожно прозвенеть стекляшками. Он не спешил подняться с пола, наблюдая за тем, как из ладони начала идти кровь из-за задетого угла. Это не больно, неприятно, но не больно по сравнению со всем происходящим. Илья с пристукиванием трости снова подходит к брату и было тянет руку, чтобы помочь подняться, но вместо этого хватая за горло и поднимая над головой, а после и вовсе на несколько метров выше. — Мне не нравится, что ты грубишь мне, — старший Бортник сжимает пустую ладонь в воздухе, пережимая горло подвешенного брата, пока вторая рука мирно покоится на трости. — Я избавил тебя от лишней головной боли. Теперь она не будет мешать ни мне, ни тебе. Ну же, Львёнок, неужели ты так сильно расстроен из-за смерти домашнего питомца? Не беспокойся, скоро будет много таких, но поменьше. Ждать больше пятнадцати лет не имеет смысла. Испытывать лучше на самых уязвимых, а, как известно, даже дуракам, далёким от медицины, вроде тебя, самыми уязвимыми всегда будут дети. — Ты опять играешь Бога. Это не так. У тебя нет никакого права убивать живых созданий, — Лёва хрипит, тяжело дыша и чувствуя что-то тёплое, коснувшееся верхней губы - кровь. Его положение нельзя назвать стабильным или хотя бы безопасным, напротив, он в большой опасности в лице родного брата. Тяжёлый вздох. Илья оглядывается через плечо и ухмыляется. Острые инструменты, включая пилу, которой была вскрыта голова Веты, и стержень, что прежде торчал из её же глазницы, поднялись в воздух и поочерёдно стали втыкаться на огромной скорости вокруг Лёвы, очерчивая его силуэт серебром. Стержень, испачканный в крови, пролетел в паре сантиметрах от лица младшего Бортника, тяжело сглатывающего вставший поперёк горла ком ужаса. Серебряный ланцет вошёл в левый бок, вызывая резкий вопль боли. — Ой, прости, Лёвушка, случайно вышло, — восторженное выражение лица говорило об обратном. Илья сверлил брата взглядом, словно прожигая во лбу того следующую букву последовательности. — Надеюсь, братец, что ты впредь не будешь высказывать своё мнение по поводу того, что мне делать, а что нет. Es ist klar? Habe ich es klar erklärt? Мешком Лёва падает на пол, следом осыпается и всё, что висело с ним. Он пытается откашляться от удушья и харкает кровью на пол рядом с собой, одной рукой потирая шею, а другой пытаясь прижать рану. — Или, раз ты играешь в благородство, может сам и заменишь подопытного? Мне нет никакой разницы до того, на ком будет ставиться эксперимент - во имя науки, мне и тебя жалко не будет, geliebter Bruder, — Илья подходит к Лёве, мерзко улыбаясь, и наклоняется, но не чтобы помочь, а забрать ланцет, бесцеремонно вытащив его из бока младшего. Беспомощный стон. Лёва согнулся пополам, всем телом пережимая рану, чтобы не истечь кровью. Больших усилий стоит ему поднять голову, чтобы взглянуть на своего мучителя, ласково улыбающегося сверху. Дышать тяжело, рана тянет и вынуждает мычать от жгучей боли. Лёва внезапно вспоминает почему с самого детства боялся злить брата - у него нет тормозов дозволенного - ему всё сходило с рук. Про убийство "во благо науки" он ни капли не шутит. — Как славно, что ты всё понял. Хорошо, если впредь у нас не будет разногласий на этот счёт. Да, Ягнёнок? — он улыбается криво и очень мерзко. Илья поднимается и снова опирается на трость, глядя на младшего. Нет жалости или какого-то раскаяния в его взгляде, лишь чувство личного превосходства. Он показал кто в доме главный. Он снова доказал, что умеет держать в страхе не только из-за дел прошлых. Лёва боится своего брата.