Сборник драблов по МШ

— И где его носит, позволь спросить? — Пугод недовольно фыркает и показательно шляпу на глаза надвигает. — Обещал, что к закрытию подойдет, — Моддичат растерянно пожимает плечами. Большие яркие залы роскошного игрального дома давно опустели, и юноша свободно, по-хозяйски скользит меж столов, изящно очерчивая их контуры пальцами. Модди невольно провожает его завороженным взглядом, глазами раздевает и совсем не стесняется. Знает, что это маленькое шоу специально для него. Ночь давно опустилась на город. Так давно, что рассвет грозится пробиться сквозь плотно сомкнутые шторы с минуты на минуту. — Да-а, пунктуальности ему не занимать, — он смотрит на часы с позолоченной плывущей стрелкой и нетерпеливо выстукивает легкий ритм тяжелым каблуком. Смотрится как чересчур серьезный ребенок, и мужчина хихикает в ладонь. — Я что-то смешное сказал? — Пугод недовольно сопит и смотрит из-под шляпы укоризненно, глазами Модди к месту пришивает. — Помяни черта, — он неожиданно выдыхает. Нарастающее в воздухе напряжение рассеивает торопливое и неуклюжее щелканье замка. В неприметную дверь черного хода вваливается фигура. — Ребят, привет! — Жираф улыбчивый, явно поддатый, безвинно улыбается. Хвост, расслабленный, из-под плаща торчит, виляет. В руках у него большой серебряный диск с легким узорчатым рельефом, походит на обычной поднос. — Ну, я же просил! — Пугод недовольно шипит, закрывая за ним дверь. — Не опаздывать! — Да ладно тебе, куда торопиться? — он задумчиво чешет затылок, неспешно шагает к своему месту, поднос осторожно ставит на стол. — Все равно последнее время заняться нечем. Скука смертная. — То, что тебе заняться нечем, не значит, что у меня дел нет! — он почти взрывается, когда Модди его прихватывает за пояс. — Я правитель Пепеленда, если ты не забыл! И время для этого собрания я выкраивал месяц! — Ну, прости, — Жираф, и без того виноватый, идет на попятную. — Джей заболтал. Ты же знаешь, как у нас это бывает. — Меня не волнует, что и как там у вас бывает, — Модди он легковесно бьет по пальцам, заставляя отдернуть руки. Взглядом велит сесть на свое место. — Мы договорились. Будь добр, приходить вовремя! — он тычет его в лоб, как котенка, и, выпустив пар, хлопает в ладоши трижды. Золотистый теплый свет, струящийся отовсюду, как по волшебству стихает, исчезает и окончательно гаснет, а вместе с ним уходит и гул красно-каменных ламп. Во всем казино мгновенно воцаряется такая тишина, что слышно, как сердце бьется и уши закладывает. Пугод опускается на свой маленький трон, приподнимая плащ с королевской грацией. За круглым столом их только трое, и больше в округе ни единой души. Из-под шляпы у него струится бирюзовый свет, и, будто снедаемый жуткой головной болью, он натягивает ее на лицо, пряча его целиком. Циан ползет по стенам причудливыми завихрениями. Все вокруг оплетает своим неясным мутным узором, и Модди качает головой. Каждый раз эта картина овладевает его вниманием полностью. У Пугода на шляпе вспыхивает голубое око. Оно открывается, моргает словно живое, и вращается из стороны в сторону в каком-то бешеном порыве. Он склоняется над серебряной чашей, будто старается всмотреться в собственное отражение, но это обманка. Пугод скулит от боли, по полам его одежд струится голубой перелив, и узоры обретают форму. Сотни глаз на стенах моргают, пялятся в разные стороны. У Моддичата амулет вибрирует в такт биения сердца, и от него волны расходятся. У Жирафа пятна на коже меняют цвет, тоже цианом наливаются. Комнату охватывает таинственная дымка. Наконец, отмучившись, Пугод выдыхает. У него из-под шляпы бежит, стекая по шее, черная, как смоль, субстанция, и юноша торопливо сдергивает с лица головной убор. Модди в очередной раз жалеет, что не смог удержаться и подглянул, лицо морщит в легком отвращении. Он всем богам благодарен, что юноша слишком стеснителен, и процесса происходящего под шляпой мужчина ни разу не видел. Его бы просто вывернуло наизнанку, при всем уважении. У Пугода от привычного миловидного личика ни единой черты. Оно бесформенной массой стекает вниз, черное, всепоглощающее. Юноша дрожит всем телом, хрипит с пузырями, неразборчиво, и на стол опирается, в звенящий поднос роняет вязкие черные капли. Он по коже проводит, собирая сгустки, пачкая деловой костюм, надеется ничего не обронить. — Жираф, — Моддичат, перебарывая то, к чему уже должен был давно привыкнуть, подает скулящему от боли юноше руку, с досадой смотрит, как неизвестная субстанция перчатки пачкает, но сейчас это — небольшая цена за такого рода помощь. Жираф на оклик кивает. Его роль проще прочих, но оттого она не становится менее важной. Юноша, сглатывая вязкий ком, вставший в горле, складывает усеянные веснушками ладони в лодочку. Голубое пламя в мгновение ока заполняет комнату своим ледяным сиянием, и по стенам рассыпается космос. Глаза в этом свете судорожно дергаются, будто стремясь из орбит вылезти, а на серебряном подносе, в черном зеркале, мерцают осколки драгоценных звезд, россыпи тысяч солнц и лун. — Что ты видишь? — Моддичат завороженно шепчет. Отвращение вмиг исчезает, будто такого чувства не существует вовсе, и он, как зачарованный, тоже заглядывает в чашу, улыбаясь как-то полуосознанно, кривовато. — Ты чего творишь?! — Жираф одергивает опьяненного Модди за локоть, очень резко, не столько строго, сколько напугано. Пламя в ладони заклинателя извивается, словно змея. — Не смотри! Пугод сильнее сдавливает его кисть, что-то хрипит, и оттого роняет еще несколько вязких комьев на поднос. — Он просит фонарь. Пламя слишком сильно дрожит, — будто ни в чем не бывало, мужчина прикрывает глаза, чувствуя, как юноша в него ногтями впивается. Жираф недовольно цокает языком, но беспрекословно снимает с пояса заранее подготовленный инструмент. Осторожно приоткрывая стеклянную крышку, чтобы не испачкать, перекладывает холодное пламя в колыбель из серебряных прутьев. На столе огонь почти не дрожит, и, унимая боль, юноша склоняется над чашей, отпуская Модди. Вместо лица в его голове зияет, кажется, черная дыра, и Чат не знает, куда взгляд деть. В его спину впиваются сотни глаз, и от этого все под одеждой колется, а по коже холодный пот ручьем бежит. Жираф рядом чуть спокойней, они, не сговариваясь, держат друг друга за охладевшие руки. У Пугода дыхание болезненно тяжелое. И Модди даже думать не хочет о том, как он это делает. Плоская грудная клетка долговязого юноши просто вздымается и опускается с мелкой дрожью, которую невозможно не заметить. Но говорить об этом сейчас не время. Все собравшиеся здесь знают, что даже на сочувственный вздох у них нет права. В гробовой тишине слышно только хрипы и омерзительное бульканье, а еще этот странный звук. Модди всегда старается не вслушиваться, потому что, если на нем сконцентрироваться, из головы он не выйдет ближайшие пару лет. Глаза, облепившие стены, моргают, нечасто, неестественно медленно, но моргают, и это слышно. Во рту от волнения невыносимо сухо. Жираф боится даже причмокнуть, чтобы слюну собрать. Предел мечтаний — еще один заказ в баре Джея, да побольше, но из омута мыслей его вырывает Модди. — В чем дело?! — он сжимает чужую ладонь крепче, чем стоило бы, пусть и неосознанно. Пугод хрипит и корчится, подрываясь с места. Тяжелый массивный стул скрипит ножками по полу. С дрожащего стола срывается фонарь и с оглушительным звоном бьется о пол. Космос гаснет. Юнец тянет руку куда-то вперед, указывая пальцем, застывая в ломаной, неестественной позе. Глаза на стенах следуют за ним, и, невольно, взгляды всех присутствующих устремляются ко входу. В проеме стоит, застывший от ужаса, бледный, как полотно, мужчина. Его алые глаза с острыми зрачками беспорядочно бегают по комнате, но спустя секунду застывают на абсолютно монструозном, безликом создании, напоминающем знакомого. Не будь вампир заведомо седовласым, поседел бы на месте. Еще чуть больше секунды он стоит, расшатываясь, решаясь на хоть какой-нибудь шаг. Но только Модди срывается с места, выбор становится очевиден. — Я никому не скажу, клянусь! — погоня коротка, как выстрел. Вампир айкает, машинально съеживаясь, перепончатыми крыльями закрывает тело, когда, настигая, Чат валит его на пол. — Обещаю! — Модди, пожалуйста!!! — он брыкается в истеричном припадке, глядя на массивную фигуру над собой. И вдруг все отшибает напрочь. В темных глазах напротив застыло холодное спокойствие и блеск, от которого внутри все обрывается. — Не надо!!! Эхо гуляет под просторными сводами высоких залов, и Жираф жмурится, слушая объемный звучный хруст крошащихся грудных костей. Диамкей надрывно верещит. Дико, истошно. От чавканья окровавленного лезвия топора, вторгшегося в тело, пробирает дрожь. Юноша слышит хрипы и хлюпанье легких, заполненных кровью. Слышит и дергается всем телом. Неосознанно он считает удары, как в детстве учил папа. Считать, чтобы успокоиться. Наконец, из-за угла доносится последний оборвавшийся всхлип, и все стихает до звона в ушах. Пугод падает на сидение, обитое бархатом, и откидывается на спинку стула. Руки свисают, почти касаясь пола, хваленая осанка не держится. Выглядит он как сломанная безжизненная кукла без лица, и от этого вдвойне жутко. — Да уж, фи-ас-ко, — когда Моддичат входит в комнату, Жираф не может найти в себе ничего, кроме посредственных, бессмысленных фраз, белого шума, своего рода. Модди ему за это безмерно благодарен, потому что слушать собственное сердце, ритмично отстукивающее в груди, он не может. Это во всех смыслах сумасшествие. У него кровь на лице и руках, струится с подола плаща, капает с закинутого на плечо тяжелого орудия. Он убил минуту назад. И ничего. В сознании полная тишина. Сколько он живет, с этим так и не смирился. — Мы погадать-то еще сегодня сможем? — вопрос звучит робко. По правде говоря, желание у него одно, и далеко не черной магией заниматься. — Эй, ты как, вообще? — безжизненно застывшего на стуле Пугода он осторожно трясет за плечи, глядя куда-то поверх головы. В черной дыре виднеется что-то вроде звёздной пыли, и Модди выдыхает. Она будто тончайшей мембраной покрывается, начиная понемногу затягиваться. Без слов юноша просит свою шляпу, протягивая руку, и Модди беспрекословно подает. — Сеанс на сегодня окончен, — немного язвительно и нервно бормочет мужчина. Руки у коллеги дрожат до невозможности, и он, даже с какой-то жалостью, помогает насадить головной убор так, чтобы скрыть это безобразие на лице. — Сбегай-ка к Джею. Его срочно нужно приводить в чувства, а ты тут самый чистый, — кивнув на Пугода, выдыхает Чат. — Хочешь это запить — так и скажи, — Жираф фыркает, но не возникает. Он, признаться честно, после всего случившегося только и мечтает убраться отсюда. А потому юноша исчезает в проеме черного хода почти моментально, так же внезапно, как и появился. — Не тебе меня судить, — мужчина ворчит ему вслед, но Жираф едва улавливает это, дрожащими от ужаса, онемевшими пальцами закрывая за собой дверь.