Сборник драблов по МШ

— Да иди ты! — он его легонько пихает в плечо и звонко хохочет. Улыбка у Хайди зубастая, до ушей, и ямочки красивые, глубокие, выразительные. — Куда? — Секби, как пружина, разжимается, на толчок мгновенно отвечает обратным импульсом. Акула валится на спину, от смеха удержать равновесие не может, простыни мнет. А как дух переводит — медленно глубоко выдыхает, смотрит двуцветными глазами из-под длинных ресниц, обворожительно, нежно. — Сюда, — он манит его пальцем, хихикает, когда Ящер его передразнивает, щурится и корчится до складок на переносице, усыпанной изумрудными чешуйками. — Ле-е-е, нефор! — Секби скалит зубы, пусть по-доброму, но усмехается, хвостом его легонько бьет в живот, не так, чтобы дыхание перебить, но ощутимо. — Куда разогнался? — Это я-то нефор? — Хайди возмущенно подрывается с места, но тут же снова оказывается лежащим на лопатках. Ящер нависает сверху, давит на плечи, и не подняться. Акула смеется и брыкается в тщетных попытках сменить положение. Его черные, и без того взлохмаченные волосы стоят колом. В комнате царит летний зной, и его голубой худи валяется рядом с позабытой приставкой, в которую они играли вместе совсем недавно. На столике рядом с кроватью шипит и пенится газировка со льдом. А они, словно два ребенка, гогочут и катаются по кровати, взметая вверх пылинки и перья подушек. — Да, ты, — в очередной раз оказавшись сверху, Секби ловит его запястья одной своей рукой и победоносно прижимает к постели, прямо над головой. Они оба взмокшие, всклокоченные, словно два уличных пса, сбитое дыхание горячее, и дух перевести трудно. — Кто ж еще? — Ну, не знаю даже, — у Секби от яркого света зрачки тонкие, словно иглы, и в голубых глазах Хайди в очередной раз бесповоротно теряется. Есть в них что-то змеиное, гипнотизирующее. Заготовленная колкость вылетает из головы, и с языка вместо заковыристой шутки слетает какая-то ерунда. Он замирает в легком исступлении, завороженно смотрит, как Ящер облизывает пересохшие губы раздвоенным языком. Акулий хвост приподнимается, трется о внутреннюю часть чужого бедра, легко, будто невзначай, но Секби отчетливо ловит это движение. — Заметь, не я это начал, — он приближается и с ухмылкой наблюдает за нарастающей паникой в двуцветных глазах напротив. А Хайди не знает, куда себя деть. Ведь и хочется, и колется. Их лица в опасной близости, и он окажется последним дураком, если сейчас ошибется. — Трусишка. Слово срабатывает, словно экстренная кнопка, словно спусковой крючок, и Хайди жмет на него что есть сил. Он приподнимается, шею вытягивает рывком, их губы соприкасаются, резко, смазанно, но жалеть не о чем. Секби его в кровать вдавливает. Поцелуй выходит неожиданно жаркий и настырный. И деться некуда, да и не хочется. Хайди на секунду забывает как дышать, когда внутрь скользит чужой гибкий раздвоенный язык. В груди тесно, в джинсах, неожиданно, тоже, до такой степени, что даже стыдно, и щеки горят. — Не возникай, — Секби бормочет сквозь поцелуй. Хайди под ним требовательно возится, хвостом обвивает ноги и пытается руки высвободить, а Ящер все не отпускает. Завершив поцелуй легким укусом, он рассматривает его заплывшее багрянцем лицо. Хайди и без того вечно румяный, от жары красный, теперь пылает, словно пламя. Кожа от пота блестит. Он открывает рот, силясь вставить слово в свою защиту, но Секби его лицо, как всегда, хватает ладонью под подбородком и любовно, издевательски стискивает до складок на щеках. Акула пыхтит, хмурит брови, чем неизбежно вызывает чужой хохот, ногами дергает протестующе, как вдруг Секби смиряет все его протесты одним резким, уверенным движением. Он вылавливает момент, ловко подхватывает его под коленом и закидывает чужую ногу к себе на плечо, прижимаясь затвердевшей плотью к ткани чужих джинс. С силой, плотно притираясь. — С-секби! — Акула растерянно вскрикивает. Губы поджимаются сами собой, но Ящер снова целует, пылко, самозабвенно, и это невозможно расслабляет, развязывает руки, дает пьянящее ощущение вседозволенности. Назад поворачивать поздно, бояться уже нечего. Ведь этот первый нерешительный поцелуй на вытянутой напряженной шее и был самым страшным, самым волнительным. А доходит до мозга эта мысль только сейчас, когда точка невозврата пройдена. Юноша таращит на него удивленные разноцветные глаза, знает, что выглядит, как всегда, глупо, но сейчас это так не важно. На Ящера смотреть невыносимо сложно. Кажется, даже сам дьявол не знает, что у него на уме. Медленно выдыхая, Хайди вслушивается в ощущения собственного гудящего тела. В голове пусто, в груди гулко колотится сердце, а во рту вязкая слюна и этот особенный неповторимый привкус. Сквозь ткань он чувствует, как трется чужая раздвоенная плоть о его собственную. Единственное честное желание, что есть у него в голове, это завязать глаза им обоим, только чтобы Секби не смотрел своими проницательными голубыми глазами ученого, чтобы не видеть себя, зардевшегося, в отражениях третьего века, когда Ящер медленно моргает. Но он не может. Кисти от давления чужой ладони медленно немеют. — Я давно хотел узнать кое-что, — отвечая его секундному любопытству, неожиданно сбивчиво бормочет Ящер. — О чем ты? — Хайди расслабленно касается простыней, прислоняясь к ним спиной, когда его руки Секби отпускает, но тут же вздрагивает снова, накрывая рот ладонью. Большая когтистая кисть касается промежности, втискивается между ними, медленно внимательно ощупывая. Чужой средний палец упирается в середину, натыкаясь на ложбинку. — У акул ведь тоже два… — Ящер усмехается, пошловато, но беззлобно. — Н-ну да! — от волнения громкость голоса неконтролируемо скачет. Это слишком. Слишком быстро, слишком резко. С Секби так всегда, и стоило бы привыкнуть, но он никак не может. Они уже в который раз срываются с места в карьер. С недельного молчания на совместную ночевку, с формальных рукопожатий на внезапные поцелуи. В голове бардак. — Боюсь спросить, как давно ты задался этим вопросом, — от чего-то Хайди чувствует себя наказанным и жутко виноватым, но все эти мысли в одно мгновение улетучиваются, горячим паром бьют из ушей. — Лет в шестнадцать, наверное, — он невинно пожимает плечами, мягко оглаживает чужие бедра, и, как ни в чем не бывало, кладет ладони на талию, кончиками пальцев забираясь под футболку. — Постой! — Хайди выгибается, ощущая как чужие когтистые руки пробегают по его телу снизу вверх, от бедер до груди, собирают в складки белую ткань, задевают все чувствительные точки и перемешивают мысли. — Ты продул последнюю партию вчистую и торчишь мне желание, — он не обвиняет, скорее, просто забавляется, по просьбе послушно останавливается, но, кажется, лишь только для того, чтобы получше рассмотреть чужое тело. Хайди красивый, крыть нечем. Живот белый, как заведено у акул, широкая грудь вздымается от каждого вдоха, и ребра временами подрагивают, тонкая кожа воздухоносных мешков натягивается до состояния полупрозрачного. — Не забыл? — И ты хочешь… — Акула растерянно указывает на себя. Секби молча и очень явно кивает. Глаза у него блестят тем самым хитрым огоньком, не перепутаешь, и Хайди судорожно сглатывает, едва не давясь. В голове проносится ехидное «дошутился», но ему не жаль. Коленки дрожат, когда с него бойко стягивают джинсы. Бляшка ремня звенит, одежда падает с кровати. Акула не отстает, цепляясь за его хаори, и, расправляя плечи, Ящер стряхивает его с себя. Рубашка идет следом, и дышать становится легче, когда оба они оказываются примерно в равном положении. У Секби грудь и плечи обсыпаны блестящей малахитовой чешуей, по правому боку тянется розоватая гряда шрамов, оставшихся от обширных ожогов. До Хайди только доходит, как давно он не видел этой картины, и, несмело касаясь его кожи подушечками пальцев, он завороженно ведет по ним, повторяя замысловатый узор под изумленным взором голубых глаз. — А красиво, — его тело хочется целовать. Даже больше. Любить. Во всех смыслах. — И больно, — он усмехается, когда Хайди испуганно отдергивает руку, и тут же поясняет сквозь тихий смешок. — Было. Свет сочится сквозь газовые занавески, падает на обнаженные тела причудливой дымкой, а они сидят, как два дурака, и смотрят друг на друга, любуясь, не зная с чего начать. — М-можно? — Хайди медленно сползает вниз, когда Ящер ему дозволительно кивает. Картина, вроде, знакомая, но смущает до сбитого дыхания. Их два. А это вполовину больше, чем он может уместить во рту. Не зная, как подступиться, он целует. Просто, невинно целует, обхватывая головку губами, складывая горячие мокрые ладони ему на колени и млеет, когда Секби запускает пальцы ему в волосы. Он знает, зачем. Он согласен и готов, но как же это приятно, когда чужая рука давит на затылок, когда подпиленные затупленные когти касаются кожи. Спину мурашками обсыпает, и Акула едва не давится, чувствуя, как член проходит в глотку, задевая стенки гортани. Он двигает головой медленно, вслушивается в мерное дыхание над собой. Секби щедр на звуки и это лучшая награда, о которой Хайди только мог просить. Он совершенно не стесняется говорить обо всем, что чувствует, и это непривычно, но опьяняет до безумия. Таким открытым его едва-ли видел хоть кто-то. Хайди обвивает языком, губами обхватывает сильней. Рукой поглаживает, дразнит вторую неотъемлемую половинку, как бы обещая, что и до нее дело дойдет. Секби с перебитым дыханием бормочет что-то приятное, сжимая чужие плечи, и юноша жалеет только о том, что не может рассмотреть его лица прямо сейчас из-под длинных пушистых ресниц. А Секби на месте усидеть не в силах. Он кончает позорно быстро, толкается бедрами до упора, так, что у Хайди слезинки на глазах наворачиваются, а потом за волосы его настырно назад оттягивает. Как раз вовремя. На лицо почти не попадает. Пара белесых капель стекает по шее и груди, а Ящер тянет его к себе для нового поцелуя, прося подняться с колен. Хайди даже заметить не успевает, как снова оказывается под ним, так ловко Секби с ним играет. Когда большая ладонь сжимает сразу оба члена, мысли отшибает напрочь. Хайди судорожно тянет воздух сквозь сомкнутые зубы и алеющее лицо в ладонях прячет. Секби ловит себя на мысли, что, хоть форма непривычная, трогать их удивительно приятно. И он оглаживает, водит пальцами, сжимает, будто проверяет юношу на излом. А у Хайди звездочки в потемневших глазах от этого маленького безумия. Хвосты переплетаются сами собой, и пусть движения это немного стесняет, прислоняться друг к другу хочется, и чем плотнее, тем лучше. У Секби чешуя на груди шершавая, и Акула трется об нее, словно кот. — Ты так просто не отделаешься, — когда Хайди кончает со звучным, высоким стоном, Секби снова бесцеремонно разводит его колени в стороны. — Один-один. Хайди кивает, поджимая губы. В голове такой дурман, что он едва соображает. Чужие пальцы проникают внутрь, скользят почти беспрепятственно. Стенки его нутра влажные, скользкие и чуть ребристые. Ящер натужно сглатывает скопившуюся слюну. Предвкушение съедает его изнутри, разбирая на запчасти. Хайди такой верткий, что на месте его удержать с трудом получается. Секби смыкает сильные руки у него на талии, грубо притираясь ко входу затвердевшей плотью, и выжимает из чужой груди высокий скулящий стон. Акула принимает его, не дрогнув, почти без сопротивления. Нутро у него влажное, скользкое, и Секби чувствует сходу, что такими темпами его надолго не хватит. Он входит медленно, выдыхая сквозь сомкнутые зубы, выпрямляет спину, вытягивает шею, от удовольствия запрокидывая голову назад. А Хайди просто млеет под ним, поглядывая снизу вверх. Он чувствует, что полон до краев, хочется двигаться, но никак не выходит, и он собирает простынь в комок, ожидая нового толчка. Секби медлит, рассматривая его растерянное выражение лица с хитрым прищуром, но скользит снова. Чуть назад и опять вперед, до упора, словно пробуя на вкус. Хайди вздрагивает беспомощно, черные взлохмаченные волосы от мурашек колом стоят, топорщатся во все стороны. — Ну же, — он сдавленно сипит, жмурит глаза, в ожидании ладонями сжимает покрывала. Кадык его судорожно дергается каждый раз, как он глотает слюну. Ящера хочется схватить, потянуть на себя, стиснуть, впиваясь когтями в спину, и чувствовать бесконечные толчки, один за одним, до самой разрядки. — Секби-и! — он плаксиво тянет, чувствуя, как из него снова выходят мучительно медленно, а потом вставляют лишь кончик. Руки на бедрах не дают опуститься, и он почти хнычет в немой просьбе. — Тс-с-с, — Ящер, наконец, к нему склоняется, мягко выдыхая в перепончатые жабры. Он снова внутри почти весь, и Хайди вздрагивает, ощущая новый импульс. Из груди вырывается невнятный возглас, когда Секби прикусывает кожу за ухом, легонько, дразняще. Акула прижимает его к себе за плечи. От мягких поцелуев в чувствительные жабры, от шепота в перепончатые уши он тает. Хотя, вернее было бы сказать, течет. А когда Секби снова накрывает его член ладонью, понемногу ускоряя движения, окончательно срывается, не в силах больше себя контролировать. Ему до безумия жарко, трепетно и невероятно хорошо. Во рту от глубоких поцелуев терпко. Секби целуется грубовато, небрежно. Забываясь в резких толчках, они даже промахиваются, по губам не попадая, но это только распаляет и смешит. Ящер его будто в своих больших ладонях уместить пытается, бессовестно жадно лапая, сжимая кожу докрасна. А Хайди звонко стонет, не отдавая себе отчета, воздухом давясь. Секби дает ему фору в пару секунд, глядя, как Хайди, расслабляясь после яркого оргазма, оседает на простыни, словно снег на землю ложится. Он накрывает ладонью лицо, убирает со лба влажные, приставшие к коже волосы, глядя, как партнер додрачивает, плотно смыкая веки. И хорошо до глухого звона в ушах, до стучащего в глотке сердца. У Акулы тело приятно ноет, и в пояснице такая блаженная слабость. Буднично цыкая языком, Секби тянется за влажными салфетками, и Хайди хихикает как-то по-детски, с озорством. Все понимает. — Ну что? Еще раунд в мортал? — поднимаясь, он чувствует, как кружит голову. Перед глазами все плывет, но, щурясь, он наблюдает за тем, как Секби оттирает руки, как по его телу скачут отблески солнечного света, сочащегося сквозь газовые занавески. — Если ты переживешь еще один такой проигрыш, — он скалит зубы насмешливо, но ласково. — Да я тебя в перья разнесу, — Акула лениво подползает к краю кровати, рукой тянется за джойстиком, не глядя, наугад его нащупывая. — Молись. — Я в ужасе, — набрасывая на плечи хаори не то для приличия, не то по привычке, манерно дразнится Секби. Ему от всего случившегося суетно и на месте не сидится. Он словно захмелел. Руки напряженно сжимаются, сердце в висках стучит. Хайди обнаженный, кажется, совсем не смущенный этим обстоятельством, Ящеру улыбается до ямочек на щеках, и у Секби в груди такая нежность рождается невероятная. Юноша к нему склоняется, в глаза двуцветные заглядывает. Хайди, словно щенок, голову клонит на бок. Этот поцелуй выходит легким, почти невесомым, можно сказать, трусливым, в самый уголок губы. И слов не нужно.