***
— Ники, ты здесь? — Хайди осторожно отворил дверь в спальню и замер, как стоял. За белой дымкой полупрозрачного балдахина колыбели, у самого окна, виднелся знакомый силуэт. Демонесса держала малышку на руках, мерно покачивая. В ее тихих напеваниях мгновенно узнавался мотив знакомой колыбельной. Заметив юношу, жестом она попросила его не шуметь, и, кивнув, он беззвучной, немного неуклюжей поступью направился к ней. — Так сладко спит, — чуть юноша подошел ближе, прошептала она. Кэтрин, а именно такое имя они решили дать малышке, едва исполнился месяц. И если бы Ники месяц назад сказали, что она станет примерной матерью, демонесса бы в лицо рассмеялась тому, кого сочла бы полоумным. Но вот, в ее когтистых руках сопит маленькое очаровательное нечто. Оно сладкое, беззащитное и пахнет молоком. И девушка чувствует, что убить за нее готова. — И правда. Булочка, — Хайди робко улыбнулся и неуверенно прижал к телу сверток с младенцем, бережно вверенный ему женскими руками. Несмотря на то, что минул месяц, он по-прежнему боялся держать ее на руках, маленькую, хрупкую. — Наша Кэт. Он тоже влюбился в малышку до безумия, сильно, до одури. В ее звонкий переливистый смех, лепет с причмокиванием, даже в то, как маленькими кулачками она играет с завязочками его худи, и в большие двуцветные глаза, бездонные и невинные. — Клади ее в колыбельку, — отгибая уголок одеяла, шепнула демонесса, и Хайди послушно склонился, укладывая ребенка в постель. Мобиль над детской кроваткой девушка завела на пару оборотов, и тихая мелодия на манер музыкальной шкатулки заструилась над маленькой головкой. Игрушечные деревянные птички плавно поплыли по часовой стрелке. — Пойдем. Пусть спит, — обнимая юношу за локоть, увлекая его за собой, прошептала демонесса.***
— Кэтрин! Вот хулиганка! — Ники с улыбкой смотрела на то, как девочка трех лет, разбегаясь, что есть силы, вешается Хайди на шею, а он ловко подхватывает её и вращает, прижимая к себе. — Папа пришел! — она звонко хихикала, топорща руки в стороны, изображая самолет, а Хайди поднимал ее к самому потолку, слушая заливистый соловьиный смех. — Ой! Прости! Я соберу сейчас! — глядя, как катятся по полу нечаянно рассыпанные ею яблоки, она тут же посерьезнела и, дождавшись, пока Акула опустит, бросилась к демонессе. Алые ароматные фрукты не умещались в ее маленьких ладонях, и она помогала складывать их в большую плетеную корзину обеими руками. Хайди присоединился к ним, и вместе они быстро наполнили тару. — Смотри, какие у меня зубы! — широко открыв рот, она откусила такой большой кусок, какой только смогла. Сочное яблоко захрустело за щекой, и она наморщила нос, старательно разжевывая большой кусок. На яблоке остались отчетливые следы маленьких детских зубок, и Хайди усмехнулся, рассматривая их. — А у меня вот какие, — он укусил рядом. Теперь четверть яблока зияла внутренней мякотью. Края алой кожуры запечатлели следы больших острых зубов. — Ого! — Кэтрин рассматривала плод сияющими от восторга глазами, а Хайди дожевывал откушенное. — Мам, а у меня будут такие зубы, когда я вырасту?! — Не знаю, милая, не знаю, — демонесса прикрывала алые губы ладонью, пряча за ней улыбку, глядя, как очарованная девочка едва не лезет Хайди в пасть, рассматривая акульи зубы. — Вырастешь — узнаем.***
— Милая, к тебе можно? — тихо поскребшись в дверь, мужчина приоткрыл ее, заглядывая внутрь. В комнате было темно, и только двуцветная светодиодная лента рассекала ее на две половины. Синяя и розовая. Юная девушка лежала на кровати, свернувшись в клубок, и пряталась под пледом, обнимая большого плюшевого гуся. Она только кивнула мужчине, давая разрешение войти, и снова спрятала нос. Хайди не торопился. Он плотно притворил дверь и осторожно присел на край кровати, рассматривая чужую комнату. Он нередко бывал здесь, но Кэтрин так часто дополняла и украшала ее чем-то новым, зачастую самодельным, что Акула не мог отказать себе в удовольствии поискать незнакомые детали в окружении. — Ты красиво расписала зеркало, — разглядывая силуэты персонажей из знакомого аниме, подметил он. В ответ из-под одеяла донесся тихий всхлип. — Ну, иди сюда скорей, что случилось? — глядя как она, заплаканная и раскрасневшаяся, вылезает из-под пледа, он придвинулся ближе, раскрывая свои объятья, ожидая, пока девчушка в них заползет. — Кто обидел мою девочку? Это Оптимист? Ты только скажи, я ему очки-то попорчу! — Нет, пап. Опти хороший, — она тихо хихикнула, растирая по лицу потекший макияж вместе со слезами. — Он тут не при чем, правда. Она прижалась к нему, привычно обнимая за шею, ощущая легкие ритмичные хлопки по спине. Щеки от слез были горячие, красные, мокрые, и она приняла платок из чужих рук, не думая. — Неужели ты так расстроилась из-за этого конкурса? — он внимательно глядел в опухшие двуцветные глаза с черными пышными ресницами и на катящиеся по щекам, блестящие слезинки. — Сказали, я не подхожу. Мол, фигура ничего, а лицом не вышла! — передразнивая голос жюри на противный манер, произнесла Кэт. — Ну и дураки они, значит. И конкурс у них дурацкий. А в моде они ничего не понимают, — в улыбке Хайди показал белоснежные острые зубы и прямо выдохнул, когда девчушка ему улыбнулась, вытирая мокрый нос платком. — Это еще ничего. Кто-то из ребят услышал, и все давай улюлюкать. «Жаба-жаба!». Придурки, — она насупилась, прижимаясь к нему сильней. — Обступили со всех сторон. Оптимист меня оттуда чуть ли не с боем вытаскивал. — Ну, вот как раз для таких случаев и пригодится наш с мамой подарок, — он победно достал незаметно оставленный в уголке сверток и, дождавшись, пока Кэтрин отпустит, вручил ей массивный инструмент. — Ого! Бита? Ну вы даете! — вмиг оживившись, она нетерпеливо и спешно сдернула обертку, любуясь блеском лакированного дерева. — Ничего себе! Поднявшись на ноги, она встала в стойку и сделала пару пробных замахов. В глазах отблесками заискрилась диодная лента. — Я посмотрю, как они с разукрашенными рожами будут в конкурсе участвовать, — глядя на воодушевление дочери, усмехнулся Хайди. — Только помни, чему мама учила. — Не оставлять свидетелей? — закинув биту на плечо, сдув со лба челку, спросила Кэт. — Калечь с умом и лучше словом, — вздернув брови в удивлении, оторопело пробормотал Акула. — А бита — это так, в довесок и для особо непонятливых. — Хорошо, пап, — шмыгнув носом в заключительный раз, хихикнула девушка. — Спасибо. — Я люблю вас, — отложив биту, она снова повисла на нем, болтая ногами в воздухе, когда мужчина, как в детстве, поднял ее над землей. — И мы тебя, — покрутив ее немного, прошептал он. — А теперь, можно поподробнее про этого твоего Оптимиста?