Острые грани реальностей

— Ты обещал, что начнёшь делать перерывы, — Стефан появляется в его мастерской привычно бесшумный, вышагивает прямиком из пылающего по кромке золотом портала, и Тони почти удаётся сдержать дрожь от его появления. — Кто меня сдал? Пятница? — он недовольно поджимает губы, нарочито игриво хмурится, но ни на миг не отвлекается от развёрнутого на голографическом экране проекта, продолжая работать под недовольным взглядом Стефана. — Мне не нужна Пятница, чтобы это узнать, Энтони. — О, он обращается к нему так, только когда по-настоящему рассержен, и это не сулит ничего хорошего, но Тони слишком отвлечён, чтобы сразу заметить оговорку. Понимание накрывает его мягкой волной золотых искр, они тягучим теплом обволакивают его тело, перемещая в пространстве, и Стефан ухмыляется, едва не лопаясь от самодовольства, запихивая его под контрастный душ. Вода тоненькими иголочками жалит кожу прямо через одежду, и Тони, недовольно отфыркиваясь, стягивает моментально потяжелевшие и прилипшие к ногам рабочие джинсы вместе с трусами, стряхивает майку в подпалинах от очередного эксперимента и демонстративно разворачивается спиной. Он тянется за флаконом геля для душа, подчёркнуто игнорируя чужое присутствие, и коротко вздрагивает, когда тяжёлые ладони Стефана ложатся ему на плечи. Плавные, неровные движения гипнотизируют, и Тони позволяет развернуть себя, подаваясь губами навстречу медленному жадному поцелую. Пальцы Стефана, подрагивающие, но сильные, зарываются в волосы на затылке, подталкивают его ближе, теснее, ртом в рот, губами по шее под ключицу, щекоча нежную кожу бородкой. Похоже на сладостную пытку. Тони длинно втягивает воздух, не размыкая губ, почти шипит, чувствуя, как чужие зубы смыкаются на бусине соска, а влажный язык следом мягко зализывает, выглаживает след от укуса. Он тянется к хитросплетению ремней, под которыми скрываются все эти застёжки-завязки кафтана и недовольно ворчит, когда ладони Стефана перехватывают его запястья, не позволяя даже попытаться раздеть. Они стоят прямо под выкрученным душем, но на чёртовом маге нет ни капли воды. — Ты был недостаточно послушен, Энтони, чтобы получить желаемое так просто. — Ты что-то задумал, да? О, мне нравится, что ты что-то задумал. Стефан толкает его в грудь сквозь обруч искрящегося портала, и Тони никогда не надоест перемещаться таким образом по дому, сколько бы он не говорил об обратном. Тонкие простыни мгновенно впитывают капельки воды с его плеч и волос, с его спины и бёдер, и Тони ёрзает, перекатываясь на сухую половину кровати. Тяжесть тела Стефана отзывается в нём острым возбуждением, сухие неторопливые губы запечатывают говорливый рот, срезая возможные комментарии на корню, ладони упираются в напряжённые мышцы живота и вибрацией скользят ниже, оглаживая. Стефан намеренно не касается его влажно-блестящего у головки члена, и Тони недовольно скулит, легонько прикусывая кончик его языка. Словно в наказание Стефан отстраняется, пропадают и тёплые ладони, и привычная тяжесть чужого тела, но не успевает Тони спросить, какого чёрта произошло, как сияние сотен золотистых искр сплетается нитями в воздухе над ним. Они прокатываются мягкой щекоткой по его коже, сворачиваясь тугими жгутами вокруг запястий и предплечий, обхватывают лодыжки и бёдра, сплетаются в магические узлы под рёбрами и на животе. Тони тихо стонет, оказываясь обнажённым и открытым, не имея ни единой возможности прикоснуться ни к себе, ни к Стефану, он может только просяще облизывать пересохшие губы и огрызаться. — Наглый беспардонный засранец... — Хочешь, чтобы я оставил тебя на пару часов подумать о своём поведении? — Чёрт, Стефан, пожалуйста, нет, — выдыхает Тони, и в глазах его плещется желание, острое, неприкрытое, густое, как патока. — Хорошо, — дрожащие пальцы возвращаются к изгибу бедра, круговыми движениями массируя кожу. — Кажется, ты учишься на своих ошибках. Язык плавно спускается вдоль обвязанного члена, нити под нажимом мягко вибрируют живой энергией, наливаются золотом от каждого тонкого всхлипа Тони. Губы Стефана соскальзывают к мошонке, бородка колется, добавляя пикантности, и Тони выгибается, насколько позволяет фиксация, стоит яичкам поочерёдно оказаться в теплоте и влажности сладкого рта. Язык широко и плавно лижет вдоль шва, подбираясь к тугой сжатой дырке, и толкается самым кончиком, ещё не раскрывая, но обильно смачивая слюной и мягко массируя. — Стеф, — хнычет Тони, нетерпеливо ёрзая в плену искристых нагревающихся узлов. Он чувствует, как мышцы медленно раскрываются под давлением остро-ввинчивающегося языка, горячего, твёрдого, как жадно Стефан припадает к нему ртом, губами плотно прижимается к вывернутым припухшим краям, пока языком упруго ласкает его изнеженную изнанку. Его пальцы надавливают под головкой Тони, потирая уздечку, соскальзывают по обильно натёкшей смазке, смыкаясь в кольцо, и чёртовы нити дрожат и искрятся, из золотых превращаясь в раскалённо-белые. Тони кончает с громким протяжным стоном, сперма выплёскивается тугими толчками на бёдра, пачкает живот и грудь и словно впитывается в расплетающиеся узлы. — Что ты сделал? — он чувствует себя лёгким и сытым, и немного сонным. Очень сонным, если уж начистоту. — Направил твою кипучую энергию на восстановление ресурсов, — хмыкает Стефан с прежним самодовольством, магией убирая все следы с тела Тони и опускаясь рядом. — Проспишь теперь часов двенадцать. — Какая потеря времени, — ворчливо шепчет Тони, укутываясь в его объятия. — Всё время мешаешь мне работать. — Потому что люблю тебя, идиот. Но Тони уже крепко спит.