Острые грани реальностей

Запах благовоний плывёт в воздухе, тонкий и сладковатый, забивается в ноздри, дурманя, и Стивен распахивает глаза. Алтарный камень под ним неожиданно тёплый, словно нагретый солнцем, но сюда, на глубину, в темноту каменных лабиринтов не попадает ни единый луч. Глаза Марка в свете факелов над ним мерцают холодным отблеском древних лун, усмешка Марка приближается, касаясь сухо его щеки и сразу следом приоткрытых для глухого выдоха губ. Стивен открывает глаза, упираясь взглядом в потолок собственной крошечной квартирки, и выдыхает уже иначе, с облегчением и надеждой. Всего лишь сон. Просто дурацкий, безмерно глупый сон. Приходится приложить некоторые усилия, чтобы подняться с постели и добраться до ванной, фантомный камфорный запах преследует его даже в яви, продляя ощущение реальности происходящего. Но в зеркале отражается Стивен, безмерно уставший, с воспалёнными глазами и побледневшей кожей, и ни искры присутствия Марка, и уж тем более Хонсу, по обычаю глядящего на него со дна зрачков. Он возвращается в быстро остывшую постель и долго крутится с боку на бок в попытке найти удобное положение, и, вымотанный ожиданием, не осознаёт тот момент, когда возвращается в сон. Марк прижимается к нему губами, покрывая короткими поцелуями шершавые щёки и подбородок, ведёт носом вдоль шеи до межключичной ямки, и только тогда Стивен понимает, что под его плечами снова нагретая каменная поверхность, а между разведённых ног не менее твёрдый тёплый Марк. Он упирается ладонями в его грудь, настойчиво отталкивая, приподнимается, выравниваясь в сидячем положении, и Марк поддаётся с лёгкостью, какой никогда не бывало в их спорах и драках за владение телом. — Стив, — шепчет он хрипло на выдохе, — мой Стив, — и от этой мягкости, от томной ласковости в его голосе Стивена словно выкручивает изнутри. Он коротко стонет в очередной поцелуй и, раскрывая податливо рот, оказывается поспешно и грубо выброшенным в реальность. Простынь под ним слегка влажная от пота, губы горят от фантомных прикосновений, сердце колотится так сильно, что его стук заглушает все прочие сумрачные звуки. И с блаженной тишиной в очередной раз за эту тягучую ночь приходит сон, опускаясь на него сладкой удушливой волной. Марк наваливается на него тяжестью тренированного тела, старательно расстёгивая пуговицы одну за другой и разводя края тонкой хлопковой рубашки в стороны, выглаживает ладонями бледную кожу живота и боков, жадно впивается пальцами в бёдра, даже через одежду наверняка оставляя синяки. Стивен вздрагивает, выворачивается, уходя от прикосновений, и смотрит долгим мутным взглядом, словно пытается собрать разрозненные кусочки в единое, цельное полотно. — Хочешь наоборот? — шепчет Марк и льнёт к нему всем собой. Смысл этого вопроса доходит до Стивена уже в яви, посреди разворошённой постели. Он смущенно скулит и тянется к пижамным штанам, надавливая основанием ладони через ткань на возбуждённый член. Ему кажется, что он сходит с ума, плутая между сном и реальностью, и голос Марка, зовущий словно из-под воды, не добавляет самообладания. Стивен хочет, чтобы это закольцевавшееся безумие прекратилось, и первые рассветные лучи разогнали мучительно-сладкий морок. И с той же отчаянной силой желает погрузиться в ту грёзу, где сладковатые запахи благовоний мешаются с терпким, острым вкусом возбуждения. Он прикрывает глаза и позволяет шуму крови в ушах поглотить его, нащупывает тонкую напряжённую струну внутри себя и натягивает её до предела, падая в тепло чужих объятий. Марк на этот раз оказывается распятым под ним, обнажённое тело в мягком свете факелов притягательно выламывается в пояснице, плотно прижимаясь влажными бёдрами к натянутой поверхности брюк в паху, и Стивен целует его сам, обхватывая пальцами за подбородок. Ладонь Марка протискивается между их тесно сплетённых тел, высвобождая его член, и сгребая в кулак обе мокрые от натёкшей смазки головки. Стивен вздрагивает и задыхается от первого же рваного движения, стонет в опьяняющие касаниями губы и голодно толкается в ответ, чувствительной кожей в сильный кулак, горячей плотью вминаясь в бархатистую твёрдость. Марк кончает под ним с глухим хрипом, и Стивен выплёскивается следом, приходя в себя уже в одиночестве пустой постели. Он касается зацелованных губ кончиками пальцев и словно чувствует на языке вкус Марка. Это всего лишь дурацкий, безмерно глупый сон. Вкус — его собственный.