Но как бы не так.
Резкая дрож встрепенуло спящее тельце. Рефлекторно принимая сидячее положение, Фейд теряет свой взгляд в пустоте и вновь падает на перину, в отчаянии хватаясь за голову руками. Едкий звон в ушах бил по черепной коробке, разрывал, как ощущалось, ушные раковины. Из глаз посыпались искры, плевки и сгустки кошмара. Глазные яблоки становились темнее, отвратнее, затуманиваясь непроглядной тьмой разъярённого ужаса, а усталость пробивала очередной волной, стирая все попытки сопротивления. Кем-то сшитые раны гудели, терзали, кости ныли без устали, оттого и мучали столь жалкое существо. А кошмар скалился, подыгрывал, давил на кровавые бинты и усмехался. Он знал, что его хозяйка не может справиться, а потому унижал всяким своим словом, обжигая горло желчью. Боль не угасала, крепла от подобных действий и водоминировал над сознанием во всëм своëм обличии. Хотелось выть от этих мук, хотелось плакать от подобных пыток. Хотелось просто забыться в кошмаре бытия! Хотелось просто прекратить весь этот ужас! Просто вернуть всë как было. Или наконец-то сдохнуть! Кошмар принуждает к спокойствию. Шёпот не даëт разрешение сдаться. Вновь резкий толчок сердца в груди принудил выгнуться в спине и бессознательно сжать простынь. Из чрева выудился огромный по своей сути клок нескончаемого ужаса, сопровождаемый кровью изо рта. Длинные вереницы мглы окутали новую коморку, сдавливая это жалкое узкое пространство. Теперь стены окутывал кокон переплетëнных снов, что активно пульсировали своими тëмно-синими и алыми венами. Только огромную дверь посередине одной из стен оставили нетронутой — она угнетающе блестела своим серебром. Остальное помещение — десять на десять метров максимум — было погружены в лëгкую тьму. Лишь благодоря мнимой лампочке комната не была похожа на былое пристанище охотницы. И это успокаивало.Всë же не стоило сдерживать первородный кошмар.
Фейд полегчало. В еë недавно тусклых разноцветных глазках вновь заблистал огонëк. Здесь, в объятиях своего нескончаемого и полностью неподчиняемого ужаса, она чувствовала себя безопаснее, хоть в глубине души и понимала, что скоро за ней придут. Всë же от еë взора не ушла эта мигающая красная точка прямо над дверью. Так что собравшись с мыслями, она вылезла из-под одеяла, неуверенно встала и осмотрела себя — еë тело скрывала белая, немного заляпанная ихором, рубашка, доходящая до самых колен, и обычные серенькие шортики. Сковывали же только бинты, которые обмотали все еë прошлые грубые раны — один на животе, другой на ноге, а один покрывал всë плечо целиком. На удивление, двигать недавно сломанной и опухшей рукой было не столь больно. Сил не хватило что бы узнать, как поживают все изъяны под марлей, а потому свой быстрый осмотр она так же быстро свернула и вновь села на спальное место, аккуратно притянув колени к груди. Голова еë истошно гудела и поднывала, но кошмар смилостивился, иногда отвлекал, успокаивал. Даже позволил выпустить небольшого Бродягу, ласковую кошечку, чтобы скрасить досуг и так потрёпанной временем хозяйке. Его длинный хвост аккуратно обвил еë со спины, обнимая и обжигая своим холодом, а голова уложилась на чуть вытянутые колени. Существо пыталось мурчать, но кроме глухого «доброго» рыка у него мало что получалось. Хотя даже это начало успокаивать Хазал. Позже она облокотилась о стену позади себя, положила руку на сопящего выродка кошмара и, уставившись в дверь напротив, тоже провалилась в лëгкую дрëму. Из колеи бесконечного потока различных снов Фейд выбило грубое шипение и тихий, почти неуловимый стук каблуков по ту сторону выхода. Он раздражал своим темпом и частотой, своим повышением шума и яркой узнаваемостью — главного охотника турчанка помнила по шагам, по движениям и даже по дыханию. Еë точно ни с кем не спутаешь. А от того на душе стало тревожнее. Сердце забилось чаще, комната содрогнулась от нескончаемого потока страха. Блеклая лампочки наверху была в наглую сдавлена лозами ужаса, треснула и разбилась, а потому комната быстро погрузилась во тьму. Сознание изнывало, поддаваясь коррозии от постоянного ужаса перед тем, кто по звукам уже остановился около этой отвратной двери. Окончательно наступившая в комнате темнота скрывала весь тот ужас на лице самой охотницы, которая впредь лишь жертва для других. Куда же подевалась еë великая и устрашающая сила с уверенностью? Тяжёлая преграда с лëгким несуразным скрипом отодвигается вправо, давая любопытным лучам возможность вскрыть пелену беспросветной боли. Сейчас они не сулят ничего хорошего, ведь вскоре на пороге появляется этот ожидаемый, изящный, но такой мерзкий силуэт. Рейна. Глаза еë язвительны, поблёскивают фиолетовым, а яркая вспышка посередине ключицы повторяет размеренный пульс. На лице едкая улыбка, а на теле, помимо обычных чëрных вещей, красуется запачканный кровью халат. В правой руке — намордник, наручники и ошейник, а в другой — что-то наподобие травматического орудия с сгустком какого-то радианитового камушка. И всë из этого не предвещает ничего хорошего. Шаг в комнату отдаëтся глухим скулёжом. Фейд прижимается ближе к стене, утопая в своëм гнетущем разочаровании, вновь позволяя впускать в свою кожу Бродягу. Паника съедает заживо. У неë нет защитника или даже советчика, кошмар обращëн против неë, и здесь она ничего не может сделать. Здесь она лишь игрушка, кошка на поводке с обрезанными под корень когтями и вырванными клыками. И ей будут пользоваться так, как пожелают. Так, как она заслужила. В момент становиться так больно в груди, так тяжко и немощно, что из-за беспомощности Хазал подпускает к себе того, кто разрушит еë жизнь. Зьянья не боится заходить в это помещение. Она точно знает, что сейчас, в таком состоянии, ни Фейд, ни кошмар ничего сделать ей не могут. Одна истощена до выступающих рëбер, а другой просто смеëтся и питается страхом своего же хозяина. Как смешно. Смешно настолько, что Рейна специально резко наступает на осколки лампочки, и затем же внимательно пробирает взглядом испугавшуюся тушу. Ей нравится. Нравится видеть сломанного жизнью человека, нравится издеваться над несовершенством и нечистокровием. Ей хочется увидеть полное подчинение и полную потерянность. Она сделает из неë свою куклу для издевательств и своего питомца. Обязательно. Но сейчас, Мондрагон аккуратно садится перед своим запуганным до смерти трофеем, тянется рукой к лицу и рьяно берëт за подбородок. Притягивает к себе, желая поймать на себе взор разноцветных очей, но былому охотнику удаëтся отвести поникший взгляд в сторону и заставить себя слепнуть от всë такого же яркого белого света, что осветил уже всю комнату. -Хищник всегда найдëт свою жертву. И тебе повезло, что ты досталась мне. -Рейна облизывается, вновь пестрит своим взглядом, давя ногтями сильнее и принуждая смотреть ей в глаза. Тон голоса низок, но тембр ласков. Она старается вызвать доверие. Оба понимают, что подобное — фальшь. Оба ждут чужих действий. Но Фейд, задушенная своим отчаянием, спокойно принимает всякое происходящее событие. А потому склоняет голову вниз, открывает шею и поддаётся, немого дрожит, но подчиняется. Просит быть быстрее. Но Императрица в замешательстве. Она ожидала сопротивления, хотя бы колкости, но в ответ получила молчание. Молчание, растянувшееся на пару секунд, но ощущавшееся как долгая мука. Мука, от которой, в скором времени, со стороны Хазал послышалось первое безнравственное рычание. Она не хочет долго ждать. Она хочет узнать свою судьбу быстрее. У неё нет иного выхода. Подвижный металлический ошейник с небольшим щелчком, подобно пасти бешенной собаки, сомкнулся выше ключицы, пережимая напряжённые мышцы. Его тупые внутренние шипы давили на артерии, отчего в ушах гудела пульсация. Гудел и поляризированный радианит. На специальном колечке поблёскивает бирка, а к одному из звеньев крепился поводок. Но Фейд спокойно принимает эту участь. И так же спокойно ждёт фиксацию чуть давящих ремешков на затылке. Теперь ей тяжело дышать — чёрный кожаный намордник плотно прилегает к челюсти и носу, не давая вздохнуть полной грудью. Только благодаря двум обрамлённым железом отверстиям по бокам, под маску попадает хоть чуточку воздуха. Унизительно. Безысходность сменилась позором. От счастья к радости. Как же весело наблюдать за душевными терзаниями сильного человека, не так ли? Наверное, Боги сейчас в голосину смеются над этой ничтожной тварью. Наверное, Рейна с улыбкой надевает кандалы на расписанные хной руки. Наверное, самой Фейд стоит посмеяться над своей гнилой жизнью. Ну а что в такой ситуации делать? Ничего. И опять грудь разъедает безвыходность. Опять хочется плакать. Но нельзя. А что можно? Ничего. Хотя кому ты задаёшь эти вопросы, Хазал? Кому ты пытаешься что-то доказать? Ты же сама виновата в подобных издевательствах. Ты сама довела себя до подобного состояния. Изначально твоя жизнь была большой ошибкой, твоя прошлая деятельность это ошибка, твой внутренний мир и твои нравственные ценности, твои действия желания и возможности, твои решения и успехи — ошибка. Ничего не представляя из себя ты возомнилась божеством и вершителем судеб. И ты даже не представляешь, насколько ты жалкая. На одном упорстве и удаче не выкарабкаться, но ты игнорировала всех, как питбуль, раз за разом пытаясь прокусить тяжёлую цепь на шее. Если ты безнадёжна, то во всех своих проявлениях. Смирись с этим. Пожалуйста. Поводок звенит. Рейна с довольной улыбкой тянет цепь, заставляя подняться на ноги. Никудышно и в спешке вставая, Эйлетмез поднимает взгляд с пола, пытаясь сфокусировать его на своей новой хозяйке, в ответ получая лишь усмешку. Повод опять звенит, опять тянется, опять заставляет подойти ближе к «хозяйке». А та ухмыляется, показывая клыки, радуется и удивляется всякой покорности и смиренности. –Какая послушная девочка~ –Императрица мурлычет, растягивает некоторые гласные, вгрызаясь взглядом в чужую радужку. –За твою преданность я буду с тобой мягче, мой котик. Пойдём, сейчас время обеда. Я уверена тебе понравится. –И вновь эта злосчастная улыбка, не сулящая ничего хорошего. Но она вызывает больше страха. Фейд была готова поклясться, что в её последних словах таится нечто ужасное, способное поработить даже сильнейших чистокровных радиантов. Она ничего не сможет сделать. Она в руках непредсказуемого хаоса и ненависти. Её нутро обратилось против неё самой. Но она сама виновата. Во всём виновата. И в том, что нынче потеряла контроль над своими силами. И в том, что её кошмарный спутник более не спасёт свою слабую и жалкую хозяйку. И в том, что сейчас, её, как дворовую суку, ведут по длинному серебристому коридору, заполненному симметричными рядами белых ламп. Она сама виновата. Опять во всём виновата. Ещё пару секунд, кажущихся вечным мучением, проходят, и из угнетающих мыслей Фейд вытаскивает противный треск. Здесь, в тёмной части комплекса — так Хазал обозначила место, где содержится — свет был тусклым, а дверь, которую медленно открывала Рейна, выглядела старой, отличалась от всего сверхтехнологичного, что было вокруг. За порогом — темнота, но где-то внутри теплилось что-то живое. Нет, Охотница за головами не могла ошибиться, там точно кто-то находился, точно ощущался чужой страх, не свойственный самодостаточным радиантам. Человек? Не уж то здесь заключён ещё кто-то помимо её самой?Взгляд в пустоту отдаётся чем-то противным.
На неё смотрят.
И похоже знают, что будет дальше.