***
Тело Уэнсдей резко дёргается, она кое-как подавляет вскрик. Флуоресцентные огни обеденного зала головокружительно вертятся вокруг неё. — Осторожно! — предупреждающе кричит Инид, прижимая руку к груди Уэнсдей, где бьётся сердце, и тем самым, не позволяя ей подняться. Уэнсдей пытается собраться с мыслями. Её явно переместили, это более чем очевидно. Она больше не сидит на своём стуле. Вместо этого, она лежит на трёх стульях, а её голова удобно покоится на тёплых коленях. Она замирает. Волосы Инид обрамляют её личико, закусанная острыми клыками губа слегка начинает кровоточить от давления. — Добро пожаловать назад, — она робко улыбается. — Ты же вернулась, да? Я, возможно, всё ещё сплю, — думает её пьяный от любви мозг, в то время как она поднимает здоровую руку и ловит пальцами капельку крови. — Либо же я вновь умерла и воскресла. — Да, — наконец, выдыхает она. Боль в повреждённой руке напоминает ей, что она вернулась в убогую реальность как раз вовремя, чтобы не сболтнуть того, что не сможет забрать. — В этот раз ты была в отключке куда дольше, чем обычно, — осторожные пальцы Инид заправляют непослушную чёрную прядь за ухо Уэнсдей, которая едва сдерживается от содрогания. — Что случилось? Ворона испускает громкий вздох и начинает подниматься. — Я пока сама не уверена. Инид помогает ей усесться на стул, держа свою руку на её спине. — Можешь… — Уэнсдей ворчит, пытаясь дотянуться в дальний карман своего пиджака и не коснуться повреждённой руки. — Я не могу дотянуться до блокнота. Инид коротко смеётся и тянется через её колени. Глаза Уэнсдей на мгновение закрываются, она вдыхает мелькающий мимо её носа аромат. — Ты всё время таскаешь с собой блокнот? — Писатель никогда не знает, когда ударит вдохновение, — она выдыхает, когда блокнот оказывается перед ней. — Или видение, полагаю, — Инид быстро листает страницы, пока не натыкается на пустую. Уэнсдей трогает тот факт, что её подруга даже не пытается прочитать записи на одной из дюжины исписанных страниц, хотя она знает, что Инид всегда было интересно, что она пишет. Возможно… однажды… ей выпадет шанс поделиться своими рукописями. — Ты вообще можешь писать правой рукой? — спрашивает она, двигая к ней поднос с едой. — Я, вроде как, могу записать под диктовку, если захочешь. Обещаю, я не упаду в обморок. Губы Уэнсдей растягиваются в лёгкой полуулыбке. — Я амбидекстр. Но я ценю твоё предложение. — Круто. Есть что-нибудь, чего ты не умеешь делать? — Инид вздыхает, качая головой. Аддамс не отвечает ей, стремительно записывая всё, что запомнила из своего странного видения. Инид же тяжело смотрит на троих учеников, которые, в любопытстве склонив голову, смотрели в их сторону. Студенты быстро подхватывают свои подносы и убегают из обеденного зала. Она поворачивается к нетронутой еде Уэнсдей и на мгновение задумывается. Ворона не видит ничего из происходящего рядом. Слишком погружённая в своё видение, она пытается расшифровать истинное предсказание простыми предзнаменованиями. С обилием столь поэтичного образа она не может сказать наверняка, что важно, а что только отвлекает. Её видения, сколь бы обрезанными и перевёрнутыми они ни были, чаще всего куда более прямолинейны, чем это. Она даже не замечает протянутый ей кусок мяса, нанизанный на вилку, пока он не касается её губ. Она обхватывает его зубами и начинает жевать. Выражение её лица слегка смягчается, но она отказывается поднимать взор с исписанной наполовину страницы. — Спасибо, — бормочет она, проглотив мясо. Инид пожимает плечами, Уэнсдей чувствует это собственным. — По тебе видно, что тебе нужна рука помощи, а Вещи тут нет. И не только мне нужно поужинать, знаешь ли. Уэнсдей коротко кивает и продолжает записи параллельно ужиная, когда Инид протягивает ей еду. Когда она со вздохом закрывает блокнот, она осознаёт, что её тарелка опустела, а Инид, сияя, едва не виляет метаморфическим хвостом. Вспышки воспоминаний о волчице, потрёпанной, с синяками и ссадинами, не дают Вороне улыбнуться. — Ты расскажешь мне, что там было, или мне следует угадать? — спрашивает Инид, кладя голову на согнутые руки. Аддамс нервно осматривается. В помещении осталось немного студентов. Но… — Расскажу, когда вернёмся в комнату, — кивает она. Так она выкроит себе время для того, чтобы найти способ объяснить своё видение и не выдать страха, охватившего её, когда кончик ножа указал на Инид.***
Инид надеется, что в зале Офелии не найдётся ни одного чтеца мыслей, хотя вряд ли они смогли бы распутать ворох мыслей в её голове — чёрт возьми, если бы они это умели, она бы попросила их об этом. Её собственное сознание чудится ей охваченной огнём мусорной корзиной, над которой в подвешенном колесе бегает грызун, отчаянно пытающийся сбежать. Попытки угомонить свои мысли утомляют, она и представить не может, чтобы кто-то через силу заставил её об этом думать. Она замечает, что в порыве одержимости пересчитывает и вспоминает каждое взаимодействие со своей соседкой за всё время их знакомства. Каждое пересечение взглядов, каждое случайное, но затяжное касание. Всё, через что они прошли, начиная с открытия её любви к тёмному юмору, который так стремительно срывается, что у других кружится голова, и заканчивая раскрытием ужасающей загадки, которая едва не убила их наравне с другими. Она вспоминает то, как Уэнсдей крепче прижала её к груди, когда они обнялись после битвы, как она слышала глубокий вдох Аддамс, когда та зарылась носом в её плечо. Её волку нравится Уэнсдей — исходя из слов Бьянки, даже больше, чем нравится — она понимает это по тому, насколько радостным он становится, когда Уэнсдей проявляет к волку внимание, или, когда она бросает угрозу, которую не воплотит в реальности, или, когда она демонстрирует многие свои умения. Но что чувствует сама Инид? Если не брать во внимание её волчьи инстинкты? Уэнсдей привлекательна, любой идиот, даже будучи сильно ею напуганным, признает это. Она весёлая, Инид часто сдерживает улыбку, когда большинство других людей косо посмотрят на готку и осторожно отступят. Она очень умная, и креативная, и заботится о ней, пусть даже вряд ли это признает. Ладно, она знает, что влюбилась в Уэнсдей в прошлом году. Но у неё есть хоть какое-то чувство самоконтроля, да и она знает, что Аддамс не переносит совершенно никаких тенденций в романтике. В этом она убедилась благодаря тому, что наблюдала за Уэнсдей, отшивающей Тайлера и Ксавье. Поэтому Инид спрятала эти чувства в уголок сердца, в коробку, на которой выведено: «Не открывать до скончания времён». Теперь эта влюблённость кажется ей более платоничной. Она обожает Уэнсдей, постоянно хочет быть с ней, но для этого существует титул лучших друзей, верно? Да, у неё было несколько слегка неприемлемых снов с участием своей лучшей подруги, и что? Для подростка это не норма? Она всегда так считала, пусть даже ни один из других её друзей не исполнял в её бессознательных фантазиях главную роль. Но, возможно, это небольшие отголоски, доносящиеся из того самого уголка её сердца. Следовало бы почаще огревать их метлой. В конце концов, быть не может, чтобы Уэнсдей чувствовала к ней то же самое, верно? Платонические партнёры вообще существуют? Бьянка права, мне не мешало бы прошерстить библиотеку… — Ты притихла, — говорит Уэнсдей, подняв на неё любопытствующий взор. Инид густо краснеет, отстранённо потирая шрамы на лице и жалея, что позволила Уэнсдей идти с этой стороны от неё. — Да, — наконец, выпаливает она. — Прости, просто я всё ещё перевариваю… всё. Выходные выдались длинные, правда? Аддамс хмыкает в знак согласия. — Прошлой ночью мне не удалось как следует выспаться, — отвечает она. — Прости, что я… не могу больше помочь тебе с тем, что ты чувствуешь. Инид едва не спотыкается об собственную ногу. Уэнсдей и раньше делилась с ней информацией, но никогда не делала этого спонтанно, и никогда ни перед кем не извинялась за то, что не помогает с чувствами. Ты опять ищешь скрытый смысл. Она мысленно шлёпает по коробке метлой. — Ничего страшного, я знаю, что ты не сильна в чувствах, — Инид одаривает её улыбкой. — Но всё равно спасибо за попытку. Но… меня немного беспокоит то, что мне сказала Бьянка. — Что? — Уэнсдей хмурит брови. — Ты не станешь, не знаю… — волчица нервно трёт затылок. — Ты не собираешься же, понимаешь… — она утрировано рассекает воздух у своей шеи ладонью, после чего изображает повесившегося на петле мертвеца и драматично опадает на плечо Уэнсдей. — Понимаешь? Я про Аякса. Улыбка, которую вызвала её пантомима, немедленно исчезает, уступая место устремлённому вдаль взгляду. Ворона отказывается смотреть в глаза Инид, которая, в свою очередь, танцует перед ней и шагает спиной вперёд. Этот взор мгновенно сдаёт её с потрохами. — Нет, ты это не всерьёз, — Инид резво осматривается, чтобы убедиться, что потенциальных свидетелей поблизости нет. — Кто-то в конце концов это сделает, — говорит Аддамс. — Уилла, да ладно тебе, — она кладёт руки на плечи Уэнсдей, продолжая вприпрыжку двигаться спиной вперёд и отказываясь останавливаться. — Ты же знаешь, что если с ним что-то случится, все сразу же поймут, что это была ты. — Ты сомневаешься в моих способностях? — Уэнсдей с вызовом вскидывает бровь. — Чего? Нет, — никогда, думает она. — Просто… я не хочу, чтобы из-за меня тебя исключили, — она наконец спотыкается, вероятнее всего из-за развязанных шнурков. Уэнсдей выкидывает здоровую руку вперёд и хватает тонкое запястье с длинным страдальческим вздохом, после чего тянет блондинку обратно. — Я не собираюсь попасть под исключение, Инид. К твоему сведению, у Аякса куда больше врагов, чем он осознаёт. Инид качает головой, слегка сдвигая руку и переплетая пальцы с Уэнсдей. Благодаря этому она убивает двух зайцев одной пулей: переводит Уэнсдей на другую свою сторону, незапятнанную шрамами, и вместе с тем утоляет свой голод до касаний. Её приятно удивляет, что девушка ничего не делает, чтобы прервать контакт. — Ты, возможно, захочешь рискнуть, — наконец, говорит она. — Но я не хочу. Я не потеряю свою лучшую подругу из-за какого-то кретина. Уэнсдей, — она поднимает на готку щенячий взгляд. — Пожалуйста, ради меня. Не убивай его. Ворона разрывает зрительный контакт и отводит взор на свои сапоги, бормоча нечто неразборчивое. — Что ты сказала? — переспрашивает Инид. Пусть даже поражение выделяется в линии её плеч, она хочет слышать эти слова. Уэнсдей откидывает голову, драматично вздыхая и закатывая глаза. — Ладно. Я не буду убивать горгона… — Или серьёзно его калечить? — она с лёгкостью различает в этом обещании лазейку, и пусть даже Уэнсдей умна, иногда волчица может предсказать её уловки. — Теперь ты слишком многого просишь, — она качает головой и продолжает идти по коридору. — Не в моём духе отступать, поджав хвост, когда кому-то, о ком я… забочусь, угрожают или причиняют вред. — Ладно, — вновь чувствуя трепет, отвечает Инид. — Если не считать того, что Аякс сглупил и атаковал меня, и того, что я сглупила и позволила ему мне навредить, ты можешь постараться не причинять никому физического вреда? — Только если тебе от этого будет легче, — вздыхает Уэнсдей, поворачиваясь к ней лицом. — Я обещаю… — она отводит взор от глаз Инид, слегка склоняя голову. Она так близко, целуй… НЕТ! По мысленной коробке вновь бьёт метла. — Так легко ты не отвертишься, — торопится она нарушить тишину, после чего замечает интригу в чертах Уэнсдей, которую она так часто наблюдает. — Что? Уэнсдей кивает подбородком на дверь их комнаты. Отпустив её руку, она тянется куда-то за неё, шея готки опасно близится ко рту Инид… Нет, думай о лесе, цветочках, радугах, чтоб тебя, о чём угодно! Она моргает, возвращая себя в реальность, в то время как Уэнсдей вертит в руках большой конверт, её взгляд горит любопытством. — Как свойственно серийным убийцам. Конверт криво обклеен буквами, вырезанными из газет и несущими в себе привычные чёрно-серые цвета: «ДлЯ ВОроНЫ». — У тебя что, появился тайный воздыхатель? — шутя, спрашивает Инид, чувствуя неприятную горечь от этой мысли. — Что-то вроде того, — отстранённо отвечает Уэнсдей, толкая дверь комнаты и заходя внутрь с конвертом в руке. Инид не сдерживается и мягко рычит. Она твёрдо убеждает себя в том, что рычит от злости на новую загадку, а не от ревности. — Вещь? — зовёт Уэнсдей, прикрывая за собой дверь. Они обнаруживают его, плещущегося в раковине в их ванной. Уэнсдей показывает ему конверт. — В наше отсутствие были гости? Вещь забирается на столешницу. «Что случилось с твоей рукой?» — обеспокоенность проглядывается в каждом движении его пальцев. — Не переводи тему, — Уэнсдей закатывает глаза. — Вещь, это было приклеено к нашей двери. Ты видел кого-нибудь поблизости или нет? Вещь оседает на поверхность стола и виновато указывает пальцем на покрытую пеной раковину, затем на зажжённую свечку и на iPod Инид, из которого негромко доносилась музыка. — Кое-кто, видимо, слишком расслабился, — говорит она, после чего идёт к своей кровати. Инид следует за ней. С Аддамс что-то явно не так, она чувствует это в смене атмосферы, отчего её внутренний волк опасливо приподнялся. — Ну? — требовательно спрашивает Инид, больше не желая пребывать в неведении. — Не хочешь распечатать его? Уэнсдей морщит нос, слегка поджимает губы, и в любой другой ситуации это было бы мило. — Меня беспокоит содержимое, — признаёт она. — Отравление замедлит расследование и поиски отправителя. Инид выдёргивает конверт из её рук, и прежде чем Уэнсдей успевает запротестовать, она прижимает конверт к носу и глубоко вдыхает. Её лицо искажает гримаса отвращения, и она протягивает конверт Аддамс. — Бумага, очень много клея, принтерные чернила и какие-то химикаты, которые я не могу определить. Пахнет почти как в кабинете школьной газеты. Но ядов нет. — Что? — Уэнсдей не сводит поражённого взора с Инид. — Почему ты в этом так уверена? — Волчьи инстинкты, — волчица самодовольно щёлкает себя по носу. — Пусть даже я не знаю определённых запахов, я понимаю, когда чего-то следует сторониться. — Поразительно, — она выглядит как впечатлённый учёный. Инид едва не виляет метафорическим хвостом в ответ на похвалу. — Открывай уже, — она садится рядом с ней. — Ожидание убивает. Уэнсдей по непонятной причине дёргается от её слов, после чего принимается аккуратно открывать конверт. Она высыпает его содержимое на кровать. Дюжины фотографий 7×5, все в серых тонах. Снимки издалека и вблизи. Некоторые сделаны сверху, некоторые снизу. Уэнсдей с осторожностью листает каждый. Ксавье, Пагсли, Юджин, Йоко, Дивина, Бьянка, Инид и сама Уэнсдей. На некоторых друзья были запечатлены поодиночке, на других — группами, либо стоящими, либо сидящими с Уэнсдей. Инид с трудом сдерживает рычание, когда видит ужасно влюблённый взор на лице Ксавье, который тоскливо пялился на Уэнсдей на большинстве снимков. Среди фотографий лежит записка, свёрнутая в кривую птицу. Уэнсдей снимает повязку с плеча и отбрасывает в сторону, не беспокоясь, куда она упадёт. Затем она берёт птицу и принимается её аккуратно распрямлять. Как и на лицевой стороне блокнота, на записке расклеены буквы, вырезанные из газет. Раз, два, три, четыре. Шея вороны под секирой. Если завопит — так даже лучше. Отрадно видеть, что ты завела так много друзей… так много слабостей… так много вариантов… — Какого чёрта? — Инид качает головой. — Что происходит? — Думаю, мой сталкер принял мою нерешительность относительно него за вызов, — Уэнсдей поднимает сложенные вместе ладони к губам, касаясь ими пальцев, как будто она молится. — Погоди, — Инид вскакивает на ноги, её сердце бешено колотится. — С каких пор у тебя завёлся сталкер? — В начале семестра я получила несколько записок, — задумчиво говорит Уэнсдей. — Ни в одной из них не было явной угрозы, и они не были сделаны с таким же креативом, хоть и были сырыми. — Несколько? — голос Инид становится тоньше. — Я сохранила две, — кивает она. — Они на доске расследований возле ульев. Расплывчатые выражения меня не беспокоили. — Нет! — Инид принимается бродить по сторонам, дабы сжечь энергию, которая грозится поглотить её. — Ты бы ни за что не стала, верно? Какое в этом веселье? — она рычит, но затем останавливается. — Погоди, это связано с твоим видением за ужином? — Улики ведут к этому, — готка не поднимает взгляда на Инид, что последняя считает совершенно неприемлемым. Она усаживается перед Уэнсдей на колени, берёт её руки в свои, чем заставляет её посмотреть в глаза волчицы. — Ты, слова, объясняй, сейчас же. Щёки Уэнсдей слегка розовеют. Инид отпускает её ладони и слегка отстраняется, скрещивая руки на груди, чтобы те вели себя нормально. — Обычно, — медленно начинает она. — Мои видения — это шаг назад, либо шаг вперёд. Они о чём-либо говорят, либо предупреждают. Этот был… другим. В нём я как будто ходила кругами. Это было не настоящее событие, скорее очень чёткий сон. Я сидела за столом в тёмной комнате. Фигура села напротив меня и сказала, что хочет сыграть в игру. Я отказалась. Потом один за одним участники этих фотографий появились за столом. Фигура в капюшоне закрутила нож на столе и запела детскую считалку. Я… я проснулась до того, как нож остановился. Что-то в этом видении напугало Уэнсдей. Что-то, чем она не делится с Инид. Но упёртое выражение лица Аддамс говорит о том, что в ближайшее время она не поделится своими переживаниями. — В общем, кто-то за тобой следит, — её сердце усиленно пытается выбиться из груди. — Этот кто-то далеко, — ворона качает головой, собирая фотографии в идеальную стопку и убирая их в конверт вместе с запиской. — О чём ты говоришь? — Инид отчаянно хочет выдернуть себе все волосы. — У сталкера есть фотографии тебя! Всех нас. — Я имею в виду, — она убирает конверт в свою сумку. — Сталкер не знает, кто на деле окажется для меня слабостью. Давай посмотрим правде в глаза, в числе этих людей есть Бьянка. Мой преследователь основывает свои догадки на всех, с кем я разделяла больше одного разговора. Он пытается напугать меня, чтобы я что-то выдала… Вопрос в том, чего именно он хочет? — Думаю, это очевидно, что ничего хорошего, — ворчит Инид. — Инид, — мягко говорит Уэнсдей, беря её руки в свои. Инид даже не заметила, что оставила на своих ладонях следы от ногтей. — Обещаю, я не позволю, чтобы с тобой что-либо случилось. Инид хочется кричать. Да не за себя я так беспокоюсь.