Таинственный незнакомец

      Эрик ходил туда-сюда в маленькой секретной комнатушке за стеной аудитории 16.       Здесь можно было незаметно прошмыгнуть на крышу (чем он воспользовался после смерти Жозефа Буке, чтобы выследить Кристин и Рауля — он параллельно поднимался с ними выше, оказавшись на крыше первым, и затаился за статуей).       Также отсюда можно было уйти вниз и попасть в застенки театра, которые Эрик знал как свои пять пальцев.       Пять пальцев он, кстати говоря, истерически мял пальцами другой руки.       «Идиот, что ты скажешь ей? Что полюбил другую? Что она всё равно принадлежит тебе и музыке? Что ты отпускаешь её? Что ты хочешь от нее, глупец?» — разрывалось внутри сознания.       Однако, его размышления прервала скрипнувшая дверь.       Кристин тихонько вошла, испуганно оглядываясь. Закрыла дверь и прошла внутрь небольшой комнатушки. У стены ютилось пианино. Она подошла к стене с портретами знаменитых оперных певиц.       — С чего начнём, маэстро? — она смотрела в стену, сжимая ладонью правой руки локоть левой. Поза её выглядела нервной и зажатой.       Эрик поднял взгляд на её напряженную спину. Он находился точно за стеной с пианино. Здесь они иногда занимались в секрете, когда Кристин переживала, что недостаточно хороша для сцены. Многие часы она провела здесь, направляемая волшебным инструментом, который играл сам, и голосом своего маэстро.       — Кхм… с разогре… — голос предательски сипел, — с разогрева.       Он заиграл на пианино со своей стороны и клавиши инструмента в комнате побежали за мелодией. Кристин опустила руки и привычно взяла ноту. Меняя уровни, они прошли стандартный разогрев, который был выполнен блестяще.       — Желаете что-то услышать сегодня? — Кристин повернулась к пианино, поднимая взгляд к стене. У Эрика ёкнуло в груди.       — То, что будет вам угодно.       К чему эта холодная вежливость? Напряжение, царившее между ними, искрилось в воздухе. Как у любовников, которые чувствуют назревающий скандал. Неловкие дежурные фразы, замалчивания и страх перейти к сути. Она боялась спрашивать его о том, что он и так знал. Он не знал, как подступиться, чтобы не испортить всё окончательно. Он любил её. Отчаянно, рьяно, с жаждой обладания. И сейчас всё нутро его боролось, пытаясь вырвать с корнем эту зависимость.       Голос Кристины заставил его дрогнуть.       — Из далёких дней,       Из фальшивых фраз       Детства нашего…       Я тебе пишу       Он поставил пальцы на клавиши. Тихо зазвучал аккомпанемент.       — В памяти моей       Кляксы вместо слов       И не спрашивай,       Лучше я спрошу       Она набрала полную грудь воздуха. Припев звучал плавно, нежно, растворяясь в нём. Её голос захлестнул его с головой. Звучание её чарующего пения наполняло его душу негой, заставляя пальцы рьяно бегать по клавишам. Они слились воедино, только они… и музыка. Как и прежде. Ничего больше.       Последние строки звучали плавно, и голос Кристин дрогнул:       — Я давно боюсь с кем-то говорить о тебе,       Только не могу уснуть по ночам       Призрак доиграл и закрыл глаза, пытаясь восстановить дыхание. Ком стоял у него в горле, а пульс бешено бил в виски. Она затихла, опустив глаза.       «Глупец, что ты наделал? Что, если схватить её за руку сейчас и бежать, прочь из Парижа, прочь из Оперы! Но этот чёртов Рауль! Появившись однажды, он теперь всегда будет стоять между нами! Чёрт!»       Из мясорубки мыслей его вырвал голос:       «Мужчина мечты!»       — Реннет?       — Кто такая Реннет, маэстро? — Кристин напряглась, ни с того ни с сего услышав это единственное слово.       — Она... Я... — призрак прочистил горло, — она друг.       — У Призрака Оперы есть друзья? — с небольшой ноткой ревности спросила Кристин. Откуда взялось это чувство? Столько выслеживаний, требований и боли, угроз, а тут другая девушка! Вот бабник! Ей он тоже грозит расправой за непослушание?       — И этот друг... знает... О нас? — аккуратно спросила девушка, снова отвернувшись к стене. Внутренняя тяга к её маэстро резко усилилась. Она теребила пальцами кольцо на цепочке, обхватывавшей шею.       Призрак поперхнулся, услышав это выраженное «нас».       — В какой-то мере... — послышался из-за стены голос.       — В какой-то мере... — повторила Кристин.       — А что она должна знать о нас? — Призрак особо выделил последнее слово.       Крошка Лотти задумалась, перебирая в руке звенья своей цепочки. Она прикусила губу, пытаясь переварить свои чувства. Зачем она вообще ляпнула это «нас»? Усложнила и без того сложную ситуацию. Молчание затянулось. Наконец, она глубоко вздохнула и повернулась, уткнувшись ровно в грудь призрака. Она подняла глаза. Он стоял так близко, что, казалось, она слышит его неровное сердцебиение. За его спиной закрылась секретная дверь.       Он бегал зрачками по её лицу, записывая в мозг каждую черточку её прекрасного образа. Именно её он представлял рядом с собой там, у пруда, когда маска закрывала лицо его прекрасной спутницы.       — О, Кристин... — он провёл пальцами по её скуле. Она не шелохнулась, лишь затаила дыхание. Он взял её лицо в свои ладони. По её щекам покатились слезы. Он утёр слезинку большим пальцем.       Внутри всё разрывалось, и огромный ком застрял в горле. Она не могла потерять его. Своего Ангела. Своего ментора. Он был не просто Призраком, но другом, наставником. И возможно...       — Прости меня, Ангел... — она потянулась к нему и, едва касаясь, прильнула к его губам. Он ответил на поцелуй неуверенно. Призрак чувствовал, что бредит. Именно сейчас, когда всё должно было стать точным, кристально понятным, всё связалось в один клубок и покатилось к чертям.       Он притянул её к себе и обнял за талию, продолжая и распаляя их поцелуй. Она положила руки на его грудь. Время вокруг остановилось.