Уникальный случай

      Было что-то чертовски ироничное в том, чтобы застрять посреди океана на гипер, мать его, звуковом самолете. Но это именно то, что произошло с ними на полпути к точке высадки, потому что какой-то гений из союзной страны догадался попросить СССР о помощи, но не додумался предупредить об этом очень суровых дяденек, отвечающих за охрану воздушного пространства. Определенный соблазн проверить способность «Метеора» противостоять системе ПВО в условиях реальной опасности, а не в стерильности отечественных полигонов, конечно, присутствовал, но среди главенствующих качеств Кузнецова его знакомые не зря выделяли здравый смысл. Он не боялся ни потенциальной гибели, ни гнева Волшебника на его ребячество, но вот срывать операцию из-за какой-то мальчишеской прихоти Александру уже не хотелось. А Дмитрий Сергеевич сказал прямо: нужно действовать настолько тихо и незаметно, насколько это возможно. В общем, не наводить шумихи и не привлекать внимания, иначе похитители какой-то важной шишки из правительства заподозрят, что по их души пришли, и прикончат заложника, которого им так-то надо спасти. Если они облажаются, к тому же так глупо, это отбросит тень на пока что безупречную репутацию отряда «Аргентум». Пусть даже сегодня он состоял лишь из двух человек, один из которых и вовсе покинул ряды еще полтора года назад. Так что делать нечего. Придется ждать, пока Волшебник не урегулирует ситуацию и обеспечит им пропуск на территорию страны. А учитывая нездоровую любовь сильных мира сего к бюрократии, это растянется где-то на час с хвостиком минимум.       С вызванным этим умозаключением сокрушенным вздохом Кузнецов приказал бортовому компьютеру переключиться на двигатели, позволяющие «Метеору» зависать в воздухе, и тот радостным голосом Терешковой доложил об успешном выполнении команды. «Метеор» как по волшебству встал в воздухе прямо и настолько ровно, что, если бы не рев двигателей, можно было подумать, будто он приземлился на твердую землю. Таких самолетов не было еще ни у кого в мире, даже в самом СССР он имелся пока только у «Аргентума», и определенное чувство превосходства немного снижало раздражение полковника от сложившейся ситуации. В задумчивости он постучал пальцами по приборной панели, скользнул взглядом по растекшейся за пуленепробиваемым стеклом до самого горизонта темно-синей глади океана и остановил его на майоре, скучающем в соседнем кресле. А потом, решив что-то для себя, встал, поманив Нечаева за собой, и покинул пилотскую кабину, ни разу не обернувшись, потому что знал, что тот выполнит приказ беспрекословно. В этом он со времен треклятой Болгарии не изменился ни на йоту. Нечаев все такой же послушный и исполнительный, пусть теперь выполняет трюки для другого хозяина. Вернее, Волшебник был им и раньше, конечно, но в эти дни тому уже не требовался посредник в лице Кузнецова, чтобы отдавать Сергею приказы. Это, признаться, даже немного злило.       Ведь Нечаев был его агентом. Фактически талисманом команды, поднимавшим боевой дух ребят вне зависимости от тяжести задания и числа потерь. А теперь его все равно что нет, как бы странно ни было думать об этом, когда Сергей стоит буквально напротив. Но зияющая рана, оставшаяся в «Аргентуме» на их с Блесной месте, уже никогда не затянется до конца. Даже если Нечаев вернется к ним. Потому что теперь это П-3, а не Плутоний. Два очень разных человека. И это злило еще больше. Благо, с самоконтролем у полковника проблем тоже не было. Рвать и метать по этому поводу он не собирался. Хотя выпустить пар как-то все-таки надо было. Так почему бы не с пользой сразу для обоих?       Они остановились в командном пункте. Тут его ребята обычно собирались вокруг голографического стола для финального инструктажа или обсуждения плана, во время которого каждый мог предложить свою идею по его улучшению. В хвосте же самолета располагался десантный салон, где в основном и хранилось все их снаряжение. Но для того, что задумал Кузнецов, не требовалась даже бронеформа. Вернее, она как раз таки мешала.       — Что ж, не будем терять время зря и лучше проведем его с пользой, — поэтому, опершись обеими ладонями о стол, он посмотрел на Сергея в упор и сказал:       — Раздевайся, майор.       Нечаев крайне редко вопрошал или тем более оспаривал приказы командира, но сегодня явно был один из таких случаев. Потому что вместо того, чтобы моментально подчиниться, он, к неудовольствию Александра, недоуменно посмотрел на того, приоткрыв рот.       — Что…       — Что «что»? Будем проверять твое физическое состояние опытным путем, — с ноткой раздражения ответил Кузнецов. — Ты ведь здесь для этого.       — И какое к этому имеет отношение моя одежда? — Сергей сложил руки на груди, словно желая дополнительно закрыться, вопреки абсолютно противоположной сути приказа. Неосознанно он это сделал или нет — так просто не скажешь. Но менее раздражающим для не привыкшего к отказам полковника это не стало.       — Приказ волшебника, — тот выпрямился и пожал плечами.       Нечаев продолжал упрямиться, воскликнув:       — Шеф не мог вам такое приказать!       — Конечно нет. Для формулировок вроде «трахни моего агента, чтобы он наконец успокоился и перестал срываться на первом встречном» он у нас слишком интеллигент, — Кузнецов фыркнул, развеселившись лицом майора, принявшим уже скорее смущенное, чем удивленное выражение. — Поэтому он просто попросил меня «оценить его физическое и ментальное состояние и заодно помочь мальчику снять напряжение».       — Это не обязательно подразумевает секс! — и голос того теперь тоже звучал куда менее увереннее. — Он явно имел в виду задание…       — Да, — Кузнецов согласился на удивление легко, однако остался непреклонен. — Но секс лучше всего справляется с этой задачей. Иногда прямой и самый легкий путь действительно оказывается прямым и самым легким, без всяких «но» и подводных камней.       Сергей выглядел не слишком убежденным. Но в то же время не проявлял ни капли агрессии на столь бесцеремонное предложение, что для его новой личности, взрывающейся по поводу и без, было довольно редким явлением. Это только в лишний раз подтвердило некоторые догадки Александра. Как минимум ту, в которой майор рассматривал его в качестве потенциального партнера, даже если этот мыслительный процесс протекал в его несчастной шитой-перешитой голове совершенно бессознательно. Да и сознательно он бы по понятным причинам не стал делать первый шаг, так что Кузнецов взял все в свои руки. Ему не привыкать.       — Да не жмись ты так. Обещаю, что не упаду в обморок от вида твоих новых причиндалов, — оскалился полковник, и в этом его выражении было столько же беззлобного веселья, сколько и скрытой опасности. Сергей чувствовал ее, просто не мог не почувствовать — настолько откровенно Кузнецов демонстрировал свои намерения уже одним только потяжелевшим взглядом из-под густых светлых бровей, но не это в тот момент взволновало его больше всего.       — Откуда вам известно об этом?! — и зарделся он от осознания раскрытия своей самой главной тайны ну совершенно очаровательно, на скромный взгляд Кузнецова.       Чего теперь скрывать? Ему всегда нравилась мордашка Плутония: добрые глаза цвета июльского неба, красивый нос с горбинкой, тонкие губы, с которых еще совсем недавно почти не сходила улыбка. Ничего удивительного, что бедная Катюша от него совершенно голову потеряла и, такая умница, быстренько прибрала к рукам. Кто бы на ее месте — нет? Если даже он, суровый и скупой на эмоции вояка, способный ставить бойцов по стойке «смирно» одним взглядом, нет-нет да ловил себя на особенном к Плутонию отношении. Теплел в его присутствии, смягчался даже, и улыбки позволял себе куда чаще. Почти так же часто, как когда-то, еще до службы — в общем, все равно что в другой жизни. Но принимать по этому поводу какие-то действия не спешил, потому что Блесну он уважал, и видел, что чувства ее были абсолютно взаимны. Себя же пригодным для любви он никогда не считал, так что не сказать, чтоб сильно сокрушался о потерянном шансе в тот день, когда смотрел из первого ряда, как счастливые голубки обмениваются кольцами и клятвами у алтаря. А теперь в сожалениях и вовсе не было никакого смысла, ведь П-3, как он уже отмечал ранее, отличался от Плутония почти во всем. Этот Сергей, например, был явно открыт для экспериментов и свободных отношений. Вот интересно, не приложил ли еще и к этому руку один такой достаточно известный нейрохирург?       Очень уж неохотно Александру верилось, что Нечаев, которого он когда-то знал, мог так легко забыть про свою обожаемую Катюшу. Да кто ему расскажет всю правду? Не положено солдатам знать больше необходимого, а то еще начнут думать своей головой, лишние вопросы задавать или того хуже: задаваться ими наедине с собой. Опасно это — когда твой ручной солдатик вооружен не только старым добрым калашом, но и нежелательными знаниями. От такого сочетания жди беды. Их Волшебник все-таки слишком умный дядька, чтобы не понимать этого. Да и самого Кузнецова нельзя было назвать последним идиотом, так как он тоже все прекрасно понимал: в шкафу подобных Сеченову людей просто не может не заваляться хотя бы парочка скелетов.       Впрочем, сейчас тайны шефа волновали его еще меньше, чем обычно.       — Я знаю все про всех своих солдат, — его слова не были преувеличением. — Даже тех, кто вышел из строя.       — Ебучие пироги… — П-3 буркнул себе под нос это свое излюбленное нелепое ругательство и опустил глаза в пол. Поняв, что так он ничего не добьется, полковник сменил тактику. Его по обыкновению грубый голос стал мягче почти до грани ласковости, будто он собрался уговорить капризного ребенка съесть овощи, а не подтолкнуть своего бывшего агента к решению лечь под него.       — Послушай, П-3, я не собираюсь как последний ублюдок принуждать тебя, пользуясь своим положением. Но я ведь не слепой. Вижу, что мне и не придется. Ты сегодня весь день с меня голодных глаз не сводишь, а теперь вдруг ломаться начал! — странно, что его вообще приходилось уговаривать! Нечаев ведь явно понимал, что это вполне может быть его единственный шанс с кем-то переспать, не боясь при этом столкнуться с отвращением или издевками. И, что самое главное, не рискуя оказаться разоблаченным. Казалось бы, чего тут думать, если сами предлагают?! Кузнецов позволил себе знающую ухмылку, когда заметил, как Нечаев вздрогнул от этих слов и лишь сильнее вжал голову в плечи, будто провинившийся хулиган. Небось, думал, что все это время пялился на него совершенно незаметно. Ага, так незаметно, что у него в паху только чудом не образовалась дыра от интенсивности чужих взглядов «украдкой».       — Чего ты так боишься? Об этом никто не узнает, — однако даже пойманный за руку, Сергей колебался до сих пор, и в раздражении закатившему глаза Кузнецову пришлось озвучить последний, но видимо, самый главный аргумент, с которого следовало начинать и после которого никаких других слов, наверное, и не понадобилось бы. — Даже наш драгоценный Волшебник. В «Метеоре» камер нет.       — Ну… ладно, — эти слова в самом деле оказались попаданием в яблочко, заставившим смиренно вздохнувшего Нечаева наконец перестать отрицать очевидное и сдаться, его руки тут же потянулись к пуговицам комбинезона. К пущему недовольству полковника, которое он выразил лишь чуть нахмуренными бровями.       Не Сеченов прошел с ним через огонь и воду. Не Сеченов вытаскивал так-то нихрена не легкое тело отрубившегося от болевого шока Плутония на плече, рискуя в любой момент словить пулю в позвоночник. Не Сеченов был рядом, когда они застряли посреди таежных снегов, отрезанные от команды и бОльшей части припасов, а из источников тепла у них только и остались, что тела друг друга да дурацкие шутки этого находящегося на краю сознания от обморожения шута, согревающие уже изнутри. Не его внимания и одобрения Плутоний когда-то добивался в пылкой целеустремленности, не его осуждения и разочарования боялся больше всего на свете. Не его.

И Плутоний был больше не его.

      Впрочем, мысленно взял себя в руки Кузнецов, перед ним уже давно не Плутоний.       Не дожидаясь повторения приказа, к этому моменту расправившийся с пуговицами П-3 принялся снимать одежду и обувь. Неспешно, так как смущение все еще преобладало, но Александр, оценив состояние майора, милосердно не пытался его подгонять. В отличие от полковника, одетого в камуфляжные штаны на ремне и облегающую черную футболку, выгодно подчеркивающую каждый мускул, Сергей был в стандартном укрепленном комбинезоне, а следовательно в полной боевой готовности. Кузнецов планировал экипировать что-нибудь более подходящее для стелс-операции ближе к прилету, так как не особо любил расхаживать в форме вне непосредственно задания. В его жизни и без того службы было больше, чем этой самой жизни. А у Нечаева, казалось, оной не осталось и вовсе. Но не было похоже, чтобы его это сильно беспокоило. Пожалуй, Кузнецов бы не ошибся, придя к выводу, что для П-3 оба этих понятия являются совершенно равнозначными. У Александра за пределами службы оставались его друзья-сослуживцы, с которыми и на рыбалку сгонять можно, и праздник какой отметить, в конце концов, хотя бы просто собраться вместе в какой-нибудь приятный вечерок, чтоб душевно поболтать под кружку пива или пару-тройку стопочек чего покрепче. У бедного же майора, насколько он успел понять по всегда таким скупым ответам будто бы стыдящегося этого Волшебника, не осталось абсолютно ничего и никого…       Так! Отставить жалость! У него ведь наконец появилась отличная возможность скрасить Серёжино одиночество! Причем, не только на сегодня, а вообще — таков, по крайней мере, был план. И его во что бы то ни стало следовало исполнить безупречно.       — Он не хрустальный, Нечаев, не дрейфь, — со смешком заметил Кузнецов, обратив внимание на то, с каким сомнением Сергей, приглашенный жестом присесть прямо на голографический стол, посмотрел на его стеклянную поверхность, куда мгновением ранее сложил свои вещи. — И ты, кстати, тоже. Так что предупреждаю сразу: нежности не жди. Разучился я ее проявлять давным давно.       Нечаев шумно сглотнул от его слов, но как-то возражать против данного условия не стал, покорно взбираясь на стол. Полковник невольно залюбовался, чем явно удивил поникшего в ожидании совершенно противоположной реакции Сергея. Это даже придало ему немного уверенности, и он выпрямил спину, уже без опаски давая командиру себя рассмотреть. Только ноги его оставались все так же упрямо сведенными, но это Александр планировал исправить в ближайшее время. Белесые полосы на стыке протезов с живой плотью его значительно укороченных конечностей были едва заметны, особенно на ногах из-за волосяного покрова — казалось бы, на что он ему, да Кузнецову хорошо была знакома ученая дотошность Сеченова. Но из-за этого же факта он удивился другому: грудь и живот Сергея были покрыты шрамами почти столь же щедро, как и темными волосками, хотя полковник точно знал, что полимеры прекрасно справлялись со сведением рубцов любой степени тяжести. Да что там? Нечаеву же все лицо полимерной кожей обтянули, потому что тот чертов взрыв от него практически ничего не оставил! Может, Дмитрий Сергеевич опасался проводить над телом Плутония излишние хирургические манипуляции после того, как и так еле вытащил его с того света, вот ему и пришлось оставить при нем эту причудливую карту боевых трофеев? Или же это сам Кузнецов недооценил количество скелетов в шкафу академика, что мог сохранить шрамы на теле майора сугубо для своего эстетического наслаждения? Тем более полюбоваться тут было на что.       Да, П-3 не был Плутонием. Никаких пресловутых бабочек у Александра в животе он больше не вызывал. Зато теперь вместо них изнутри тот будто облизывали языки пламени, и этот огонь, вопреки всем физическим законам, расползался вовсе не вверх, а вниз. Там, где за молнией темно-зеленых штанов уже виднелся внушительный бугорок, который не смог бы скрыть никакой камуфляжный принт. И это у него привстал еще пока только наполовину. Волнение, отразившееся на лице Нечаева от осознания этого факта, было даже забавным, и Кузнецов позволил себе усмехнуться, в обещании сжимая ладонью сквозь ткань свой член, отозвавшийся заинтересованным дерганьем. Было в этом новом Серёже что-то такое манящее совсем по-другому. Не так, как раньше. Его хотелось уже не целовать, а кусать. Не заниматься с ним любовью, но драть, будто это последний день в их жизнях, пока крики майора не перейдут в стоны, а те не скатятся в жалкий скулеж. Кузнецов не видел причин утаивать свои желания, хрипло приказывая:       — Перевернись и ляг на живот. Хочу отодрать тебя сзади, как сучку, которой ты и являешься.       Скабрезность слов вкупе с так и звенящим авторитетом голосом командира лишь сильнее подстегивали Сергея подчиниться тому в волнительном ожидании исполнения данных обещаний. И как только он это сделал, признаться, полковник и сам едва не застонал от развернувшийся под ним картины. С нового ракурса абсолютно нагой П-3 смотрелся еще более соблазнительно. Его широкая мускулистая спина ожидаемо оказалась столь же богата на шрамы, как и грудь, а восхитительно полные ягодицы так и напрашивались на парочку звучных шлепков или хотя бы один укус, но такой, чтоб не проходил еще как минимум неделю, и чтоб каждый раз, когда Серёжа решался присесть с болезненным шипением, он вспоминал обо всем, что Александр делал с ним в тот день, и вновь намокал от одних только мыслей об этом. От мыслей о нем. Кузнецов оставил в голове пометку во все растущем списке планов на майора, или скорее на его тело.       А Сергей, как послушный мальчик, тем временем выгнул спину и раздвинул ноги без всяких команд и подсказок. Это вышло совершенно машинально. Его собственное тело предавало его, выдавая нетерпение и все потаенные желания своего хозяина. В таком положении уже ничто нельзя было спрятать, хоть он и пытался раньше. Александру даже не пришлось ничего делать, чтобы иметь возможность полюбоваться самым главным: нежно-розовым, уже влажным от смазки органом, похожим на бутон розы с самыми мягкими лепестками на свете, поблескивающими в каплях утренней росы. От движения широко раздвинутых Сергеем мощных бедер полимерные складочки его вульвы были уже приоткрыты для Кузнецова словно в приглашении, точно как цветок каждое утро открывается предрассветным лучам солнца. Одного этого зрелища во всей своей порочности, но вместе с тем неоспоримой красоте хватало для того, чтобы член полковника уже стоял колом, болезненно упираясь в ширинку. И все-таки Волшебника не зря так прозвали. Он превзошел самого себя, слепив из Нечаева просто идеал. Пусть даже идеалом П-3 был для трех вещей: подчинения, убийств и ебли.       С облегченным вздохом Кузнецов расстегнул ремень и высвободил член из плена ставших резко тесными штанов, хотя их самих при этом снимать не стал, лишь приспустив до бедер. А ведь давненько у него никого не было, если задуматься. Хоть с каждой минутой мыслить о чем-то, кроме нестерпимого желания поскорее засадить этому бесстыжему мальчишке по самые яйца, становилось все труднее. Все как-то не до того было. Да и со всеми его пассиями в виду своих размеров и физической силы ему вечно приходилось сдерживать себя, чтобы ненароком не повредить их хрупкие фигурки. С Серёжей можно было наконец отпустить себя. Отчасти еще и поэтому Александру настолько не терпелось поскорее оказаться внутри него. Нечаев обернулся через плечо, будто тоже хотел понять причины его промедления, но, похоже, мысли об этом вылетели из его головы в тот же миг, как он испуганно округлил глаза, невольно сглотнув. Поймав его взгляд, Кузнецов усмехнулся, демонстративно медленно размазывая предэякулят по внушительных размеров стволу, так впечатлившему Сергея, и не удержался от того, чтобы немного его подразнить:       — Нравится, что ты видишь?       Лицо П-3 вспыхнуло, но сам он при этом легонько кивнул, стыдливо опустив глаза.       — Будешь для меня хорошей девочкой, разрешу взять его в рот, — пообещал Кузнецов, вполне довольный и бессловесным ответом. — Если, конечно, влезет.       Споро отвернувшись лицом обратно в направлении двери в пилотскую кабину, Нечаев как-то совсем по-звериному рыкнул в притворном оскорблении на это обращение. Однако сделал он так лишь потому, что не хотел, чтобы полковник сразу же понял, насколько на самом деле его заводило подобное отношение к себе. Ведь признаваться в этом даже перед самим собой оказалось нихреново так стыдно. К тому же для него собственная реакция на вербальные унижения также стала сюрпризом. В своей новой жизни сталкиваться с такой откровенной грубостью Нечаеву прежде не довелось еще ни разу. Оно и не мудрено: никто из знакомых (не говоря уже о незнакомцах) в здравом уме не рискнул бы и пискнуть что-то неуважительное в его сторону, особенно те из них, кто не понаслышке знал о «взрывном темпераменте цепного пса Сеченова».       Впрочем, сколь бы мощной ни была его фигура, Кузнецов, что к тому же был старше лет на десять, на его фоне выглядел еще внушительнее, не слишком сильно, но тем не менее заметно превосходя его в росте и мышечной массе. При этом он все же уступал майору непосредственно в физической силе. Да и то лишь за счет того, что тело Нечаева теперь на добрую половину состояло из металла и полимера, а все его четыре конечности вообще являлись протезами: ноги — по самые колени, а обе руки — так и вовсе целиком. Как оказалось, Нечаев подумал о них весьма своевременно.       — Это нам сейчас не понадобится, — горячие крупные ладони обхватили его ногу под коленом, а пальцы сомкнулись в определенных местах, словно нажимая на какие-то одним лишь им известные точки. Меньше всего Сергей ожидал, что после этого одним легким поворотом рук в сторону Александр в буквальном смысле лишит его этой самой ноги. То, что поначалу он ошибочно принял за странную ласку, оказалось самой настоящей разборкой его тела на части.       Лишившись конечности, он рефлекторно дернулся и не потерял равновесие сразу только потому, что большей частью тела находился на столе. Но стоять на единственной оставшейся ноге все равно оказалось затруднительно. С тревогой обернувшись, Нечаев успел увидеть, как Кузнецов с деловитым, если не сказать безразличным видом откладывает его, ебучие пироги, ногу в сторону. Грудную клетку изнутри окатил холодок от перспективы в скором времени оказаться совершенно беспомощным. Это пугало просто до чертиков.       Но в то же время…       Он буквально почувствовал, как от действий Кузнецова (что должны были вызвать какую угодно реакцию, кроме гребаного возбуждения!) его влагалище выделило еще одну порцию смазки, рефлекторно сокращаясь вокруг пустоты, что теперь еще сильнее фрустрировала уже изнемогающего без хоть какой-нибудь стимуляции майора. Не подозревая об этом маленьком пикантном факте, но при этом все же заметив, что Нечаева обуяли весьма противоречивые чувства, среди которых явно преобладала тревога, Александр тут же убрал руки с его второй ноги и серьезно сказал:       — Скажи, если это слишком. И я сразу перестану.       Сергей нервно сглотнул, но, к собственному же мысленному недоумению, промолчал, ложась грудью на стол, тем самым давая добро на продолжение этого безумия. Для себя он оправдывал это тем, что его мозг, видимо, уже бросил попытки нормально функционировать из-за крайней степени возбуждения, поэтому был согласен на все, лишь бы поскорее то унять. Даже если для этого придется позволить партнеру превратить его в беспомощную куклу для самоудовлетворения (ведь куда страшнее было признать для себя то, что перспектива оказаться в таком положении его как минимум интриговала). Видимо, у него даже слишком давно никого не было…       А вот для Кузнецова, уже настроившегося на отказ после такой, казалось бы, однозначной реакции, внезапное согласие майора вышло даже приятнее, чем он предполагал изначально. Потому что оно несло в себе нечто большее, чем просто обещание интересного сексуального опыта. Оно также значило, и это было гораздо важнее, что, несмотря на амнезию, Серёжа все еще доверял ему как себе, раз позволил проделать с собой такое. Даже если сам не понимал и не помнил, почему, и делал это сейчас чисто подсознательно. Так что второй протез Александр отсоединял еще аккуратнее, в благодарность Сергею за оказанное доверие, и вот это уже куда больше походило на ласку. Потому что сначала он огладил шершавыми подушечками пальцев внутреннюю сторону бедра, спускаясь ими до самих невидимых невооруженным глазом сочленений протеза под коленом, чем пустил по телу все еще заметно напряженного Нечаева табун мурашек. Тот до сих пор не мог понять причины своего поступка, но и не находил ему никаких противоречий, что беспокоило его куда больше. Раньше он был уверен, что довести себя до столь беспомощного состояния он мог позволить лишь одному человеку на свете. И этим человеком был Сеченов, а не Кузнецов. И Сеченов уж точно не стал бы пользоваться его недееспособностью, чтобы подрочить об него. Об уколе сожаления, что он испытал на миг от этой мысли, Сергей постарался не задумываться.       Как и о том, насколько ему хотелось, чтобы Александр довел дело до конца и ни за что не останавливался. К счастью, тот и не думал этого делать. Если не считать тот короткий момент, когда, потянувшись было к его рукам, он замер, просто чтобы полюбоваться пленительной в своей аморальности картиной: свесив лишенные икр бедра со стола, на котором уже успела собраться небольшая лужица стекающей между ними смазки, Нечаев покорно лежал перед ним, словно какое-то главное блюдо, всем своим видом так и напрашиваясь на то, чтобы прямо сейчас быть натянутым на его налитый кровью член. Тот уже чуть ли не болел от возбуждения, но Кузнецов был терпелив. Он еще не закончил подготовку. Это была самая странная прелюдия перед сексом в его жизни. И вместе с тем самая горячая. С каждой отсоединенной конечностью воспринимать П-3 как живого человека со своей личностью, а не безвольную куклу с идеальным для вполне конкретных целей телом, становилось все сложнее. И это будоражило полковника, поднимая на поверхность самые темные позывы его души, что никогда не отличалась абсолютной чистотой. Добровольное согласие Сергея, который лишь тихо постанывал на протяжении всего процесса, не выказывая ни капли возражений, только подливало масла в огонь. Вседозволенность ударяла в голову Александра почище самого высокоградусного алкоголя.       Когда в причудливую кипу из конечностей, неотличимых от настоящих, присоединился последний протез, казалось, оба мужчины одновременно вздохнули с облегчением. Больше ничто не мешало Сергею вновь ощутить с кем-то физическую близость, пусть даже таким безумным способом, а Кузнецову — в кои-то веки отпустить себя, предавшись низменным инстинктам. Не мешало буквально — препятствие в виде икр, что до этого попросту не дали бы ему комфортно устроиться между ног П-3, отсутствовало. И длина этих самых ног стала совершенно идеальной для того, чтобы обнять их обеими руками, грубо дергая остальное тело, заметно потерявшее в весе, на себя. Сергей не смог сдержать матерного вскрика, когда Кузнецов одним слитным движением вогнал в него свой массивный член до самого основания. По ощущениям тот оказался даже толще и крупнее, чем выглядел, поскольку протолкнулся во влагалище с некоторым сопротивлением, несмотря на гладкость полимерной оболочки и обильно выделенную смазку.       — Ну-ну, хорошая куколка. Ты словно создан для этого, Нечаев. А может, так оно и есть? — хриплый смешок обжег мочку уха, и Серёжа почувствовал, как Кузнецов при этом прижимается к его спине так и закрытой футболкой грудью. Но полностью сконцентрированный на чувстве невероятной заполненности, Нечаев не то что ответить, а даже сообразить не мог: похвала сейчас прозвучала или все же издевка. Однако откинул голову назад и протяжно простонал он все равно. — Скажи, Волшебник часто снимает об тебя стресс во время работы?       Тело так и не ответившего П-3 беспомощно дернулось от первого мощного толчка, не найдя опоры, и тот запоздало поймал себя на том, что машинально пытается ухватиться за что-нибудь руками. Но их не было, если не считать оставшиеся от них коротенькие обрубки плеч не длиннее сантиметров десяти, поэтому его взмокшая от пота грудь легко скользила по стеклянной, холодной на грани болезненного для его возбужденных сосков поверхности стола. Впрочем, ощущение того, как они потираются о нее с каждой фрикцией, было сильнее раза в три и приятно просто до дрожи. Кузнецов наверняка тоже чувствовал ее твердость, поскольку головка его члена была достаточно крупной, чтобы с каждым толчком вперед проезжаться по столу, с которым его разделял тонкий слой кожи Серёжиного живота. Тот был столь плоским, что Нечаев точно смог бы ощутить движение распирающего его изнутри члена еще и ладонью, характеризующееся гуляющим под кожей бугорком, если бы вообще имел возможность приложить ту к животу. Но он не мог. Как не мог прикусить кулак, чтобы хоть чуть-чуть заглушить стоны. Или хотя бы спрятать красное, мокрое от слез лицо в изгибе локтя из стеснения за свою эмоциональность. Все, что ему оставалось, это полагаться на предплечье полковника, которое тот заботливо устроил у него под подбородком, чтобы он не врезался им в стол или случайно не прикусил себе язык в один из тех разов, когда член командира в очередной раз входил в него до упора, раздвигая нежные стеночки своей толщиной с бескомпромиссностью судна, ломающего носом ледники. Сергею всерьез начало казаться, что после такого в его вагину сможет влезть как минимум целый кулак. Благо, это полковник проверять вроде не планировал, а Нечаев подавать ему идеи не собирался. Ему бы для начала совладать с размерами монстра, которого Кузнецов таскает между ног и по ошибке называет членом, потому что тот явно собирался пробить себе путь через его бренное тело насквозь. Да только что он мог сделать без конечностей, кроме как, срывая голос криками, покорно принимать все, что полковник с ним делал, и ждать, пока тому попросту не надоест с ним развлекаться?       Но главный вопрос: а хотел ли он чего-то другого, если это приносило ему не меньшее извращенное удовольствие? Если ему действительно до одури нравилось находиться под полным контролем этого сильного мужчины, что так властно вжимал его своим могучим телом к столу, вытрахивая из него весь дух вместе с накопившимся напряжением последних месяцев. Кто еще был способен на такое? Кто бы не побрезговал им, калекой с частыми непроизвольными вспышками гнева, некогда забывшим даже собственное имя, у которого больше не было ни друзей, ни родных. Кто, в конце концов, стал бы вот так же хрипло восхвалять его «нежную киску» шепотом ему на ухо за то, какая она «восхитительно влажная и узкая», и как жадно принимает его «большого дружка» в себя, а не кривиться при виде майора в отвращении от неестественности его строения для мужика? Кто бы еще так легко мог перевернуть Нечаева на спину, прямо так, не снимая с члена, словно он не весил чуть ли не под сотню килограмм даже за вычетом всех четырех протезов?       — Если ты такой узкий здесь, боюсь представить, насколько тесный у тебя зад, — Кузнецов в свою очередь задавался вопросами более приземленными, но одно только звучание рыка командира прямо на ухо заставляло П-3 обильнее истекать смазкой и непроизвольно сжиматься вокруг его члена еще сильнее. Это было опасно, учитывая полную функциональность его матки, но он не мог совладать с собственным телом. Причем, более, чем в одном смысле. Потому что в таком состоянии Нечаев чисто физически не смог бы сняться с полковника самостоятельно, когда возникнет такая необходимость. А судя по ощущениям, это уже вот-вот должно было произойти. Оставалось лишь довериться тому, что Кузнецову хватит благоразумия не обрюхатить его. Или хотя бы не убежать от ответственности потом…       — Не против, если я проверю?       Вопрос явно был риторический, судя по тому, как рука полковника тут же занырнула под собственный член, что то и дело появлялся и вновь исчезал в чужом нутре, натягивая тонкую розовую кожу вокруг входа и расплескивая смазку по всей промежности и внутренней поверхности бедер майора. И так как Сергей потерял последнюю опору в виде предплечья Александра, от звериной мощи его толчков Нечаева метало по столу, словно одержимого. Забывшись в ощущениях, близких к потере сознания (а может, он действительно был на грани оного, учитывая то, как пару раз в процессе он особенно сильно приложился о стол затылком), Сергей даже не сразу почувствовал прикосновение пальца к своему другому отверстию, рефлекторно сокращающемуся вместе с мышцами полимерного лона, от которого исходили ужасно пошлые хлюпающие звуки с каждым новым толчком. Оказывается, Кузнецов уже когда-то успел зачерпнуть пальцем немного смазки из собравшейся под бедрами П-3 полимерной лужицы и теперь дразняще водил им по колечку мышцы, не спеша ввести внутрь.       — Я… я сейчас… — было первыми словами, что блаженно закативший глаза Сергей смог выдавить из себя за все то время, что Кузнецов натягивал его на себя с такой беспощадностью и без права на передышку, будто он действительно был не более, чем игрушкой в его руках. До этого его хватало максимум на стоны и крики, в которых не было ни одного цензурного выражения. К счастью, Кузнецов слету понял намек. Но радоваться пришлось недолго.       Во-первых, резкое ощущение пустоты оказалось на удивление неприятным, смазав удовольствие приближающегося оргазма, и Нечаеву на миг стало так обидно и грустно, что даже захотелось плюнуть на все, включая риски забеременеть и собственную гордость, и взмолиться Александру, чтобы тот вошел в него снова, только бы унять это ужасное чувство. Во-вторых, последовавшее за тем ощущение сразу трех пальцев в заднем проходе было отнюдь не столь приятным, как скольжение твердого горячего ствола полковника между полимерных губ. Особенно если учесть, что растяжка эта оказалась совсем недолгой и скорее условной, как если бы Александру захотелось просто поиграть с ним еще и пальцами.       — Тш-ш, мой хороший, потерпи немного для своего командира, — удивительно ласково прошептал Кузнецов, наклонившись к уху Серёжи, когда тот взвыл, сжав его бока бедрами, словно пытаясь остановить его от проникновения в уже явно не предназначенные для члена места. Конечно же, из-за отсутствия рук и ног эта попытка заранее была обречена на провал. Даже сам полковник невольно зашипел от сильного давления уже совсем других, еще более гладких внутренних стеночек майора на его ствол. Так что несмотря на то, что его член все еще был по самый кончик обильно покрыт Серёжиной смазкой, полностью пропихнуть его майору в зад получилось далеко не сразу.       — Блять! Я не ошибся, — с довольным стоном заметил Кузнецов, когда ему это все-таки удалось, и он остановился, чтобы дать шумно сопящему от напряжения Сергею время хоть немного привыкнуть уже к совсем иной, еще более ощутимой заполненности. — Тут ты еще теснее…       Нечаев откровенно захныкал, уже давно не в силах кричать, откидывая голову назад до хруста в шее, едва Кузнецов начал двигаться. Тот прекрасно знал, что во время операции у П-3 была также удалена и предстательная железа, и что эти фрикции приносили удовольствие лишь ему. Но оставлять все как есть, разумеется, не собирался. Как и мириться с очевидной готовностью этого гребаного мученика Нечаева перетерпеть не самые приятные ощущения и в буквальном смысле побыть для него вещью, лишь бы доставить ему удовольствие. Поэтому одновременно с движением таза принялся ласкать клитор Серёжи пальцем, пока тот наконец не начал издавать под ним куда более сладкие звуки. Особенно красиво он звучал на пике, выплескивая из себя полупрозрачную вязкую жидкость чуть ли не больше, чем за все предыдущие разы вместе взятые. Часть ее даже перетекла вниз, на все еще распирающий его нутро член, обеспечив дополнительную смазку для облегчения заметно замедлившихся фрикций.       — Все-таки очень жаль, что Волшебник не хочет делиться игрушками и наотрез отказывается вернуть тебя к нам в отряд, — с перерывами на вздохи, прохрипел он с искренним сожалением, не переставая яростно вбиваться в ставшее еще более податливым после оргазма тело и вместе с тем любуясь заплаканным лицом майора, что мелко трясся под ним от удовольствия. Было что-то трогательное в том, как Серёжа смотрел на него из-под влажных от слез ресниц, облизывая искусанные в кровь губы. Красив, чертенок. — Мальчикам бы пригодился такой способ расслабиться после задания…       Едва соображающий что-то Нечаев даже не успел представить себя в подобном беспомощном положении в окружении сразу целого десятка мужчин и ужаснуться этому, поскольку куда сильнее испугался другого. Да так, что дернулся одновременно с членом Кузнецова внутри. А все потому что почувствовал, как полковник без какого-либо предупреждения все-таки кончил внутрь.       — Какогоху…       Договорить он не успел. Кузнецов резко и даже несколько грубо прижал его за культи плеч к столу, обрывая злобную тираду на корню, и наклонился так близко, что едва не касался его губ своими собственными. Увы, как оказалось, не для того, чтобы поцеловать. Серёжа старался загнать вызванные осознанием этого чувство разочарования и ощущение своей ненужности куда подальше. Да и говорил же ему полковник, чтоб не ждал нежностей. Неспособен тот на них. Чего нельзя было сказать о непристойностях, что так и сыпались с его рта, удивляя Нечаева тем, что он, оказывается, вполне в состоянии покраснеть еще сильнее.       — Тише, солдат, это ведь не та дырочка, помнишь? Она никак не связана с маткой, — его губы обожгло горячее дыхание полковника, но, к сожалению, и после этого никакого поцелуя не последовало, и тот снова выпрямился, удивительно бережно обхватив своими горячими ладонями его порозовевший живот, мягко поглаживая его большими пальцами.       — Твой животик может раздуться максимум от того, что я накачаю его своей спермой, но для этого мне придется взять тебя столько раз, сколько я не смогу чисто физически, — легко выскальзывая из разработанного входа, он напоследок погладил чуть подуспокоившегося от его слов Нечаева по взмокшим волосам и добавил чуть тише, — к сожалению…       Кажется, тем самым Кузнецов окончательно исчерпал лимит ласки, на которую только был способен.       — Волшебник вызывает Аргона.       Несмотря на безумную усталость, Нечаев испуганно вздрогнул всем телом (вернее, оставшейся при нем частью оного), не ожидая услышать голос шефа, и рефлекторно свел бедра, будто тот мог его увидеть.       — Аргон на связи, — не в пример ему, Кузнецов даже со спущенными штанами являл собой прямо-таки эталон спокойствия. Вальяжно опершись бедром о край стола, он не удосужился натянуть обратно хотя бы белье, дабы запихнуть в него член, что выглядел внушительно даже в расслабленном состоянии. Вместо этого он лишь выудил из кармана штанов пачку сигарет и зажигалку.       — Пропуск я вам обеспечил. В дальнейшем никаких препятствий возникнуть не должно, — поделился в кои-то веки хорошей новостью Волшебник. — Вы не слишком заскучали?       — Никак нет, товарищ Сеченов, — бодро отозвался полковник, с ухмылкой заталкивая едва слышно простонавшему Сергею пальцами свободной от сигареты руки сперму обратно туда, откуда она вытекла. — Мы провели время с пользой…       — Хорошо, — и не мог не отметить про себя с ноткой раздражения, что тон Сеченова стал как будто мягче при обращении к его агенту, несмотря на явно напускную суровость слов. — П-3, надеюсь, мне не придется за тебя краснеть перед полковником?       Если тут кто и краснел, так это промолчавший Сергей.       — О, что вы, он очень послушный, — ответил за майора Кузнецов, откровенно любуясь его смущенным лицом. Очень уж Серёже шел румянец и вот так капризно поджатые губы. Еще лучше они будут смотреться разве что на его…       Сеченов снова его отвлек. Черт! И откуда только в нем такая словоохотливость?       — В самом деле? Это же просто чудесно! Рад слышать, что между вами сохранились прежние доверительные отношения! — теперь в голосе академика отчетливо угадывалась улыбка. — Ну, желаю вам успешного выполнения задания, мальчики. И помните: родина рассчитывает на вас!       «Ну наконец-то!» - подумал Александр, ответив другое:       — Сделаем все в лучшем виде, шеф.       Даже если Сергей и хотел что-то сказать уже отключившемуся Волшебнику, ни у него, ни у его голосовых связок на это просто не осталось сил. За все время разговора он просто лежал на столе, переводя дух. Впрочем, отсутствие конечностей тоже могло сыграть определенную роль в его пассивности. Кузнецов ухмыльнулся этой мысли и, сделав очередную, но на этот раз более долгую затяжку, сжегшую сигарету почти до фильтра, спросил у бортового компьютера:       — Сколько времени до высадки?       На что тот мгновенно отозвался извечно бодрым голосом Терешковой:       — Восемнадцать минут и сорок секунд.       — Более чем хватит на обещанное поощрение для моей девочки… — полковник провел по приоткрытым губам Серёжи все тем же испачканным семенем пальцем. И на этот раз удивлялся уже он сам, напрочь забыв о сигарете и невольно сглатывая от вида того, как юркий кончик языка того резво слизал с него всю белесую жидкость, а сам Сергей вовсе не отвел взгляда, как можно было ожидать по его сегодняшнему поведению, а томно посмотрел ему прямо в глаза. Да уж, может, это больше и не его Плутоний, но в П-3 тоже хватает своих прекрасных качеств…