Легенда о боге войны

надо бежать, но что-то трепетно стучит непривычно для него, и возвращаяся в ночи к той резне, и оглядывая вновь заваленную трупами пустыню, понял, что это любовь

Изначально ли его звали Блэйд? Нет. Это имя, режущее слух острым клинком, дано ему было позже, когда самум, песчаный и сухой, поднял свою лохматую морду над предгорьями, хранителем которых мужчина был. В его памяти, зыбкой и вечной, вспышкой осталось лишь... – Блэйд, – раздался мягкий зов. – Блэйд, где ты? По тропинке, спрятанной среди зелёной травы, к храму на холме поднимался юноша. Шустрый ветерок игрался с его длинными тёмными прядями, что больше напоминали шёлк. Белые монашеские одежды, окаймлённые нефритовой тесьмой, стелились по земле. В саду святилища стоял раскидистый клён, на чьих ветвях красовались пёстрые ленты. В кроне дерева что-то заворчало, чихнуло и зашумело. Оттуда ловко спрыгнул молодой мужчина. Он лениво зевнул, потянулся и сощурился от яркого дневного солнца. Его белёсые волосы забавно торчали во все стороны, отчего юноша улыбнулся. Своей ладонью он пригладил лохматые прядки Блэйда. – Дань Фэн... – сонно протянул мужчина. – Ты вновь спал? – светло улыбнулся тот. – Прихожан сегодня почти нет. – Ты ведь не бог сна, а весны, – рассмеялся Дань Фэн и протянул Блэйду плетёную корзину. На её дне лежали наливные яблоки – скромное подношения божеству. Молодые люди расположились под ветвями клёна, усыпанного лентами. Обычно перед свадьбой юные пары приходили сюда, в храм молодого бога, и повязывали тесёмку на счастье. Тогда же в честь праздника зажигали благовония, приносили душистые букеты и молили небеса о благополучии. Так было много лет назад, когда ещё не родилась никакая империя Лофу Сяньчжоу. Была лишь северная предгорная долина небольшой страны, жившей в уединении и отдалении, имя которой – Лофу. Просто и скромно. – У меня для тебя подарок, – произнёс Блэйд и достал из рукава своего небесно-голубого ханьфу, расшитого лилиями, яркую алую ленту, – сделаем это вместе? Дань Фэн понимающе кивнул, и они завязали на нижнюю ветвь цветущего клёна тесьму – символ их надежды и любви. – Значит, теперь я могу просить у бога счастья? – нежно рассмеялся Дань Фэн. – Проси для себя столько, сколько пожелаешь. Я всё исполню. – Одному мне не надо, – покачал головой юноша и взял в руки чужие ладони, приложил одну из них к своей фарфоровой щеке. Дань Фэн заправил непослушную снежную прядь Блэйда за ухо: – Я прошу у божества весны счастья для нас. – Всё будет исполнено, – пообещал мужчина, поглаживая скулу и ласково глядя в лучезарные глаза напротив. – Завтра будет праздник. Твой праздник, – улыбнулся Дань Фэн. Завтра они будем петь, танцевать и отмечать первый день цветения клёна. Все жители деревни соберутся у святилища, чтобы помолиться своему хранителю в центральной зале храма, где стояла танцующего статуя. Люди будут возлагать цветы на ступени алтаря и зажигать свечи. С утра до вечера пройдут празднества и пляски, рисовое вино с плодородных северных предгорий будет литься рекой. Люди в этот день прославят не только своего покровителя, но и верховного бога изобилия – Яоши. А сам Блэйд будет под руку кружить среди смертных и крепко обнимать своего возлюбленного. Таковы были цветущие предгорья будущей империи тысячу лет назад. Такими Блэйд запомнил их на память долгую и тленную вместе с праздником весны, который стал для юного божества последним. С варварского юга пришла война. Её принёс бог охоты, которому не ведомо сострадание. Над горами в судный день разразилась страшная гроза. Сверкали молнии и оглушительно бился гром, на земле же бесновался страшный пожар – боги Лань и Яоши сражались друг с другом. Перепуганные люди бежали из деревни, их дома оказались также уничтожены последователями Ланя. Жестокая война стёрла северное государство Сяньчжоу в пыль. Хранитель мирных земель не смог уберечь их. Тогда Блэйд потерял и Дань Фэна. Бог отчаянно звал возлюбленного. В панике и толпе мужчина не видел знакомых длинных прядей и изумрудных одежд. Последователи Ланя – солдаты, закованные в тяжёлую броню, – секли жителей деревни, отрубая им головы, руки, лишая драгоценной жизни. В тот день багровая кровь лилась рекой. Блэйд отчаянно звал Дань Фэна. Страх и волнение за юношу охватили сознание. Но что молодой бог весны мог поделать? Его людей убивали, будто скот, а он умел лишь петь и танцевать. Хрупкие женщины с плачущими детьми падали с пронзительными криками наземь, и тут же оказывались затоптаны насмерть. Мужчины срывались на хрип с копьями, пронзившими груди, сломавшими рёбра. Среди давки, плача и варварского пожарища Блэйд услышал знакомый возглас. Мужчина бросился на зов, расталкивая перепуганных людей. На земле в пыли и крови лежал Дань Фэн. Его белые одежды были перепачканы и истоптаны. Юноша хрипло дышал, и с каждым новым судорожным вздохом алые капли падали с его губ. – Посмотри на меня! – молил Блэйд, на руки поднимая любимого, заглядывая в помутневшие глаза. Разодранная грудь Дань Фэна тяжело вздымалась. Он шептал что-то бессвязное, тянул свои лилейные ладони к щекам Блэйда. А после умер. Умер на его руках с мягкой улыбкой. Блэйд взревел, словно раненный зверь. Он прижимал к себе ещё горячее тело возлюбленного, захлёбываясь в плаче. Мужчина не защитил никого: ни своих людей, ни Дань Фэна. На обожжённых руках его была кровь юноши и сотен невинных душ, что верили в своего хранителя, который оказался так слаб. И тогда нежный бог весны обозлился. На солдат, на весь юг, на жестокого Ланя и глупую Яоши, которая не помогла своему бессильному чаду. Бог весны взял в руки кровавый меч войны, пачкая свои небесные одежды. И тогда началась сеча. С тех пор минули сотни лет. Свои светлые одежды Блэйд давно сменил на тёмный плащ. Его волосы потемнели от гари и пепла. Некогда белоснежные и мягкие, они стали чёрными, словно крылья воронов, клевавших жидкие глазные яблоки трупов. Алая лента, которую мужчина тогда повязал вместе с Дань Фэном, теперь виднелась на его тёмных одеждах. Она стала напоминанием о погибшем любимом. От процветающей деревни к тому времени осталось лишь порушенное святилище, в котором Блэйд трясущейся рукой продолжал зажигать свечи. Его ладони, некогда полные заботы и ласки, огрубели. Он обжёг их в том давнем пожаре, когда пытался спасти своих людей. Блэйд ободрал их о колючие сорняки в саду, где раньше росли прекрасные розы. Бог, не колеблясь, порвал ткани своего небесного ханьфу и перевязал ими руки, чтобы не болело, чтобы не тревожило память. Своего возлюбленного мужчина отнёс в храм. Там он похоронил Дань Фэна среди прекрасных, но сломанных цветов в саду. Спустя века все кусты, деревья, травы высохли и издохли. Деревня была сожжена дотла. Вскоре северные ветра загуляли здесь в своё раздолье. Они принесли с собой холод высоких гор, колючий песок, обнажили камень, осушили почву. Великий бог охоты принёс с собой чуму, от которой Яоши пала в неравной битве. Её тело обратилось в гниль и стало проклятьем севера, которое люди позже назвали Марой. И эта же проказа милостивой богини, под чьи крылом когда-то вырос Блэйд, стала его разрушать изнутри. С каждым днём он чувствовал, что дышать становилось труднее, а идти тяжелее. Или это всё была горечь от потери Дань Фэна? Блэйд не знал. Отныне бог весны не знал и своего имени. Оно забылось, рассыпалось в прах. После безумной сечи, устроенной мужчиной, на юге его прозвали "Блэйд". Он яростно царапал землю над могилой Дань Фэна, проклиная всех богов. Мужчина задыхался от своей ненависти к людям, небесам и всему белому свету. Некогда ласковый и игривый бог весны обратился кровавым божеством войны. И весь север содрогался от его отчаянного рёва и боли. Самые страшные грозы покорно склонялись перед ним и обрушивались на ближайшие селения и храмы ненавистного Ланя. Грозы приходили ураганами и чудовищами, которых породила Яоши из своей умершей плоти. Ведь бог охоты отобрал у неё самое дорогое милому сердцу, так что теперь павшая богиня украдёт то, чем сам Лань дорожил больше всего – души его людей. Они будут жить, но обернуться монстрами из самого ада. В ужасе немногие выжившие рассказывали, как видели силуэт мужчины, яростно танцующего свой кровавый вальс у трупов. Но сколько бы Блэйд не убивал, он не мог вернуть того, что спало в тихой земле вечным сном. Мужчина с болью возвращался в разрушенный дом, где его не встречали любимые руки, не ласкали и не обнимали. Бог войны с горечью падал на колени у чужой могилы. Он сворачивался клубком из тоски и печали под старым клёном, представляя, что Дань Фэн совсем рядом. Ему чудилось, как он смотрит своими светлыми глазами и просит, чтобы Блэйд пригладил длинные шёлковые прядки, коснулся нежно щеки. Божество изо дня в день погружалось в сон. Долгий. Тяжёлый. Вечный. Тем временем набеги с севера продолжались всегда. В столице империи Лофу Сяньчжоу спешно собирали войска для отправки на границу. Человеческие слухи принесли в императорский дворец весть о страшном проклятье Яоши. И вот, на стройного коня взобрался молодой генерал. Он махнул рукой на прощание своей семье и направил армию к северным горам. Генерал был молод, высок и красив. Черты его лица всегда задумчивы, будто выточены из мрамора, и холодны. Серые глаза юноши внимательно изучали округу. Северный неприветливый ветер трепал короткие каштановые прядки. – Генерал Дань Хэн! – окликнули его. – Мы прибыли. И что же увидел юноша? Его взору предстала пустошь и безжизненный камень, где когда-то давно стелилось морем трав. – Займём оборону чуть западнее, – коротко отдал приказ Дань Хэн, – вечером выступаем. Поражённые Марой не должны ничего заподозрить. Прежде, чем повернуть коня, генерал ещё раз взглянул на пейзажи гор, которые отчего-то казались ему знакомыми. От серой пустоты этого края сердце Дань Хэна было не на месте. Он был молод, но искусен в бою. Он был любимцем императора и самой судьбы. Там, далеко на юге, его ждал отчий дом, где отец, поправив свои очки, мирно пил кофе с матушкой, чьи жгучие алые пряди рассыпались по плечам. И всё же, при взгляде на очертания гор Дань Хэн испытывал смутное чувство, похожее на то, как мать, улыбаясь, встречала своего сына с очередной войны. С появлением армии Лофу на горизонте эхом отдалась веками дремавшая гроза. В самом центре предгорий кровавый бог войны распахнул свои тёмные глаза. Битвы были тяжелы. Поражённый Марой, ведомые ненасытной жаждой, бросались волнами на отступающие гарнизоны империи. Когда последний рубеж был перейдён и Дань Хэн совсем отчаялся, неведомо откуда явилась тень. Ловкая и быстрая. Она разрубила ближайших к генералу врагов. Перед юношей предстал незнакомый мужчина, чей лик был искривлён ужасом. Его необыкновенные глаза были распахнуты, а зрачки сужены. Незнакомец тяжело дышал, медленно отступая от призрака возлюбленного, что явился в лице молодого генерала. Сама ли Яоши издевалась над Блэйдом? Наверное. Наверное, верховные боги ненавидели его, раз прокляли дважды. После смерти Дань Фэна он спал веками, надеясь, что ветер разрушит стены святилища и Блэйд окажется погребён в одной могиле с любимым. Но нет. Ни один хищник не смел трогать северного бога, ни один ветер не имел права терзать его, ни одна капля дождя беспокоить. Но и впредь ничто на этом свете не могло дать мужчине успокоения. И вот, спустя века, он вновь видел своего любимого, но облачённого в незнакомые одежды. – Дань... Фэн? – пробормотал Блэйд и цзянь выпал из его рук. – Моё имя Дань Хэн, – удивлённо ответил генерал, не отрывая взгляда от прекрасного мужчины. Куда-то вмиг исчез весь шум битвы и зов клинков. – Прости меня, – прошептало божество и тяжело пало на колени перед генералом, призраком возлюбленного, которого когда-то не уберёг. Мужчина с горечью взглянул на любимого, который не знал, который не помнил своего Блэйда, который пробудил его от столетних кошмаров, не ведая того. Бог тяжело вздохнул, склоняя голову ниже и исчез также внезапно, как появился. Он просто растворился среди ожесточённо сражающихся солдат. Дань Хэн потянулся было за мужчиной, но путь ему преградили. Пришлось с силой взмахнуть копьём и вновь броситься в бой. Вечерами после Дань Хэн украдкой вспоминал того мужчину, пока в очередной битве он не пришёл вновь. Исцарапанный цзянь прикрыл юношу от вражеского гнилого меча. Блэйд стоял рядом, оберегая молодого генерала и выстилая ему дорогу из мёртвых тел. Когда-то давно божество выстилало лепестки роз перед ногами любимого, а теперь он окроплял их чужой кровью. Не менее ли это прекрасно? Блэйд явился ночью, когда в лагере погас свет и лишь одинокие солдаты несли свою сторожевую вахту. Он проскользнул в тенях, никем незамеченный. Дань Хэн рвано дышал, когда его скул касался бог. Нелепое желание мужчины, позорящее благочестивые небеса, была сильнее самых диких северных ветров. Он, млея, примкнул к тонким губам генерала. И... ему ответили. Вместе с тем смутные воспоминания, чужие и забытые, вспыхивали отрывками в сознании Дань Хэна, стоило лишь Блэйду вновь тронуть его. В эту ночь и многие другие он не смог прогнать незнакомца из своей палатки. Мужчина сминал чужие губы, напоминавшие ему о рае, давно потерянном и сожжённом до тла. Бог напирал, опираясь на локоть, вжимая Дань Хэн в жёсткую постель. Блэйд покусывал нежные уста, мял и терзал их. И генерал отвечал. Робко, но охотно. Рука мужчины скользнула по рубахе на талию, оттуда ниже – к бёдрам. Крепким и стройным. О, Яоши, знала бы ты, как он скучал по ним. Ведал бы сам Лань, какому греху ненавистный тобою северный бог подвергал дитя охоты, когда пересчитывал позвонки мальчишки, когда легко мог бы сломать ему хребет, когда отчётливо видел мёртвого юношу в даосских одеждах. Мужчина держал его в своих объятиях, как самую великую драгоценность. Бог льнул к млечной коже, оставляя на ней соцветия лёгких укусов – заявка на собственность. Молодой генерал Лофу отныне не принадлежал ни императору, ни Ланю – лишь Блэйду. Он опускался ниже, к выступающим ключицам, и дальше, ниже, к груди. Блэйд прикусывал, оттягивал тонкую кожу лишь для того, чтобы наконец услышать рваный вздох. Дань Хэн зарывался в смольную капну волос мужчины, требуя, чтобы тот взглянул на него. Мальчишка сам тянется за поцелуем, потому что "Блэйд" приятно перекатывалось на языке, потому что его губы напоминали вино из императорских погребов, потому что сердце оборвалось вниз, когда генерал впервые увидел его на поле боя. Ожесточённого. Танцующего па смерти с мечом. Юноша вдохнул глубже, когда ладонь Блэйда коснулась живота. Ладонь была холодной, так что толпа мурашек содрогнула тело. Блэйд чуть улыбнулся. Он огладил впалый живот, пересчитал пиковые ребра, пока целовал подвздошные кости, пока касался через ткань брюк возбуждённой плоти, отчего Дань Хэн дёрнулся. О, сколько ломкости и хрупкости было сейчас в этом юноше! Так очаровательно он напоминала давно мёртвого Дань Фэна. Верил ли Блэйд в перерождение душ? Скорее, в божественное наказание. Потому что теперь мужчина – бог не весны, а мечей и северных войн, которые велись здесь с особой жестокостью. У него не было последователей. Его боялись. Ему никто не поклонялся и не оставлял даров. Блэйд сам собирал свою щедрую жатву мечом и грозами. В конце концов, он забыл своё прежнее нежное имя. Он остался совсем один. – Я люблю тебя, – прошептал генерал. – Не смей меня любить, – прошипел ему на ухо Блэйд, жёстко толкаясь в податливое нутро, но позволяя себе проявить небольшую ласку и сцеловать сдавленный стон боли. – Не смей, слышишь? – уже горько прохрипел бог, крепко обнимая чужие плечи. Дань Хэн рвано вздохнул, теснее и крепче прижался к сильному телу, сливаясь с ним в единое целое. – Никогда больше не смей меня любить, Дань Фэн. Я не смогу уберечь тебя, – мужчина прикусил губу, чтобы не дать несчастным слезам заполонить свой взор. И всё-таки, когда он замер внутри генерала, тело пробила дрожь. Не от эфемерного удовольствия, а от боли, что отчётливо кольнула где-то в груди. – Чёрт, – всхлипнул Блэйд. Всхлипнул и зажмурился, уткнулся в тёмную макушку Дань Хэна, в его шёлковые короткие волосы, крепче обнял так, чтобы кислород перехватило в чужом горле. Генерал не дёрнулся, остался тихо лежать, придавленным сверху приятной тяжестью израненного тела. Он чутко вслушивался в чужой горький плач божества, кому отныне судьбой предначертано быть несчастным. И с тех пор Блэйд возвращался каждую ночь. Он был рядом, когда над Дань Хэном нависал вражеский клинок. Мужчина рассекал отродье богини, которую когда-то считал своей заступницей. Яоши отвергла детищ из своей утробы, породив из мести чудовищ и демонов. Когда война на севере подошла к концу, а поражённые Марой было отброшены к самым подножьям гор, Дань Хэн собирался домой. Но что-то, тяжёлое и ломкое, не давало ему покоя. С беспокойным сердцем молодой генерал повернул на юг, где его заждалась матушка. Она как всегда заваривала по утрам кофе и писала письма на северный фронт. Родная сестрица и младший брат с нетерпением ждали возвращения юноши. Сестра, девушка с глазами подобными искрящемуся льду, должна была скоро выйти замуж. И сколько приятных хлопот предстояло всей семье генерала впереди! Было бы очень несправедливо расстраивать своих родных, которые терпеливо ждали юношу. Но сердце Дань Хэна, учащённо стучавшее, призывало остаться. Оно тихо стонало о том, что его дом не юг, а далёкий и неприветливый север. Его дом там, где Блэйд. Мужчина провожал молчаливым взором уходившие прочь полки Лофу. Дань Хэн повернулся, бросил на бога взгляд, полный невиданной печали. Блэйд вздохнул. Он отпускал человека без надежды на возвращение. Он отпускал его вместе со своей любовью. Болезненной. Тоскливой. Вскоре бог войны растворился в свете утренней зари, думая, что так будет лучше для генерала. Нежным юношам ни к чему жестокие северные божества, отравляющие душу. Дань Хэн вернулся в столицу Лофу Сяньчжоу победителем. Младший брат встретил его, чуть улыбнулся, заправляя пепельную прядь за ухо. А вот сестрица, приветливая и весёлая, бросилась на плечи генерала. Она разрыдалась от безмерного счастья, что её дорогой брат жив. Дань Хэн вернулся домой, и всё пошло своим чередом. Матушка заваривала всем кофе и устраивала чайные церемонии. Отец, подслеповато щурясь в очках, пересчитывал цяни и аккуратно помечал всё в журнал. Обычная размеренная жизнь, которая закончилась слишком быстро, так как Дань Хэн отправился на фронт. Вновь. Он мог бы остаться ещё ненадолго. Он мог бы увидеть свадьбу прекрасной сестры и то, как брат взрослеет, становится честным офицером. Но Дань Хэн ушёл. Нечто внутри него, обычно спокойное, выло и билось диким зверем о прутья рёбер, требуя действия, битвы, крови. Генерал отправился на юг, жаркий и жадный, где провёл почти год, посылая императору лишь положительные вести. Юноша побеждал, брал одну крепость за другой, пока в конце концов юг не пал. Непреклонное солнце опустилось перед ним, молодым генералом. Люди поговаривали, что тот был благословлён самим богом охоты, и восхищённо улыбались. Но глупцы понятия не имели, что генерал был на самом деле проклят одиноким богом войны. Он был заклеймён порочной связью с ним, для которого неведома истинная любовь – лишь тень давней скорби. Вскоре Дань Хэн вернулся на север, который отчаянно звал. Генерал вернулся, чтобы вновь встретиться с Блэйдом, которого любил на юге, желал на востоке и нежил во снах на западе. Они встретились и вновь схлестнулись в жаркой битве, где бог оберегал наивного мальчишку, потому что не было более никого, кого божество погибели так любило бы. Так смертельно и болезненно нежно. Дань Хэн вернулся домой, когда сестра уже родила прелестную дочку, когда родной брат неловко прятал взор. Отныне он желал идти по стопам отца. Он не будет офицером, не свяжет свою судьбу с бренностью войны и, вопреки мечте, останется дома. О стареющих родителях надо кому-то заботиться, ведь этого не делает Дань Хэн. Ведь его нет рядом. Совсем. Ведь генерал опять уйдёт в долгий поход. Сейчас в ещё один, а потом – в другой и третий... И завяжется всё гордиевой петлёй. И повторятся походы во имя смерти вновь. Дань Хэн вернулся, когда матери стало совсем плохо. Она с трудом заплетала свои жгучие рубиновые пряди, всё меньше вставала с постели, оставила свои любимые кофейные зёрна. Отец устало снимал очки, не в силах больше работать допоздна. Сестра слёзно просила остаться. Хотя бы на полгода. Хотя бы на два месяца. Она в отчаянии хваталась за рубаху старшего брата, что пусто смотрел на неё. Война уже забрала его. Дань Хэн ушёл. Опять. Он ушёл, влекомый войной на запад, где простирались земли, усеянные снегом Белобога. На границе тогда было тихо, как и обещал хрупкий мирный договор. Генерал сутки проводил в своей палатке, мучимый от бездействия и скуки. Лишь к вечеру шестого дня, когда успокоилась метель, юноше доложили о том, что поймали шпионов, которые шпионами на деле и не являлись. Это была кучка безобидных солдат Белобога. Несчастные потерялись во вьюге и перешли границу с Лофу Сяньчжоу. "Шпионами" Дань Хэн нарёк их позже – в своём письме его величеству. Он отправил его сразу же после того, как холодно приказал обезглавить заплутавших бедняг. Дань Хэн ждал. Ждал, как хищник, притаившийся в засаде. Вот-вот и прогремят белобожские трубы и все узнают о том, что случилось на границе. Генерал не ошибся. Через несколько часов его копьё ловко пронзало солдат, пробивая броню. Юноша танцевал, как учил его Блэйд. Блэйд. Блэйд. Блэйд. Это проклятое имя пульсаром билось в голове, когда наконечник копья коснулся груди молодого офицера. Генерала. Не на много старше самого Дань Хэна. Светловолосый парень рухнул на колени. В его глазах цвета чистого фирна, прозвучал немой вопрос: "За что?" И Дань Хэн правда не знал, за что и почему. Он просто делал свою работу: убивал и медленно сходил с ума. Знал бы он, кого именно убил в тот снежный вечер. Император не принял юношу домой. Он хмуро взглянул на него исподлобья. Лофу оказался в невыгодном положении, шаткий мир лопнул, как мыльный пузырь. Короткая стычка на границе грозила перерасти в масштабную войну, к которой империя не была готова. Правитель грубо бросил: "Пошёл вон". И Дань Хэн повиновался как примерный солдат и верный офицер. Он ушёл, не опуская головы и не теряя воинской твёрдой поступи. Генерал вернулся домой, где больше не заваривала матушка свой кофе, где стало слишком тихо и серо. Дань Хэн не успел попрощаться с духом покойной матери, а уже вечером за ним явились по его черствеющую душу. Младший брат быстро вытолкнул Дань Хэна на задний двор, спасая, и крепко обнял на прощание, а там прошептал: "Беги". Генерал в последний раз пригладил мягкие пепельные пряди. Отныне в родном Лофу Сяньчжоу ему не было места. Дань Хэна окрестили предателем и изменником. Справедливо ли? Юноша не думал об этом, пока конь стремительно уносил его на север, где среди предгорий и бушующих гроз, они встретились вновь. Теперь Блэйд оставался в храме ночами, где его тень и генерала отчаянно сплетались друг с другом. Ради этого ли Дань Хэн бросил свой дом? Днём бог уходил, и юноша проводил время в разрушенном саду, где нашёл чью-то скромную могилу, устроенную под низко склонившимся клёном. Скоро дерево рухнет и погребёт под собой чужие останки навсегда. Могила была ухоженной, и Дань Хэн не осмелился спросить у Блэйда, чья она. В один из пасмурных дней мужчина обещано не вернулся к закату. Дань Хэн покинул храм, вопреки строгому запрету богу, пришпорил коня и спешно отправился на поиски. Близилась очередная гроза, отдавалась яростным звоном грохочущего металла. На беспокойный север вновь пришла война. Но уже не людская, на её зов Дань Хэн и пришёл. Блэйд предстал перед ним танцующим на сером камне с обнажённым клинком. Мужчина легко рубил и распарывал плоть прокажённым, сотворённым Яоши. Он был один против целой стаи противника, но безумная улыбка наслаждения озаряла его мрачный лик. В тот же миг Дань Хэн бросился Блэйду на помощь. Поражённые Марой не отступали даже после того, как десятки из них пали. Юноша устал, копьё ощущалось тяжелее в одеревеневших руках, и даже из груди бога войны вырывался хриплый свист. Он сказал: – Я же запретил тебе покидать храм. Там было безопасно. – Я волновался за тебя. Блэйд хотел было громко рассмеяться, но не стал, ведь генерал отличался от других людей. Он был священным граалем, который принадлежал лишь одной войне. Отныне и впредь. И ничто на свете их не способно было разлучит. Блэйд будет рядом, как божество, как заступник и хранитель. Когда-то давно он не уберёг этот край от беды. Впредь такого больше не будет. И сохранить одного человека ведь намного проще? Послышался хруст ломающихся нежных костей. Дань Хэн коротко вскрикнул, захрипел, с губ сорвалась стройка алой крови. Там, где раньше билось сердце, теперь красовался ржавый меч. Генерал лишь успел поднять свой пустеющий взор на возлюбленного прежде, чем рухнуть на холодную землю. В какую ужасающую ярость впал бог войны, какая жуткая гроза разразилась над предгорьями и сколько рек крови мужчина лично пустил, Дань Хэн не знал. Сухие травинки, что предстали перед тускнеющим взглядом, росли и росли, теряли очертания, расплывались, пока вдруг не пропали. И тогда перед глазами показалось небо. Бездонное и темное. Юноша слышал чей-то умоляющий шепот и сорванный всхлип. Чьи-то руки обнимали его и несли куда-то, они поглаживали с лаской бледнеющие скулы. Но Дань Хэн никак не отреагировал, ведь север и война забрали ещё одну душу. Самую ценную, самую дорогую и удивительную. И война ни о чём не жалела, а Блэйд выл и стонал, ругался и кричал, раздирая глотку, пока не уснул под шум внезапно умолкнувшей грозы. Минует ещё сотня лет. На северные земли ступит генерал Цзин Юань.