***
Come with me into the trees We'll lay on the grass and let the hours pass Take my hand, come back to the land Let's get away just for one day Let me see you stripped down to the bone Stripped «Depeche Mode»
Вручение дипломов — событие важное, вокруг него возвели культ. Уилл — не исключение. Он потратил годы обучения в колледже на то, чтобы стать отличником, получить лучшие рекомендации от преподавателей и просто быть идеальным. И вот теперь в его руках диплом с отличием, а чувства собственной никчёмности продолжает расплываться ядом по венам, от чего улыбка на вручении выходит кривой. Преподаватели этого не замечают, они гордо пожимают руку, хвалят и желают «удачи в большом плавании». Они гордятся Уиллом, но не как человеком, а как объектом, который можно всем показывать, которым можно перед всеми хвастаться. Уилл для большей части присутствующих является успешным проектом, но не личностью. Он сам себя личностью не считает. Уилл — как побитый щенок — ищет взглядом своего «хозяина», точнее родного отца. Его нет в толпе людей, пусть его и предупреждали о вручении диплома. Учёба сына этого мужчину никогда не волновала, а Уилл почему-то уверен, будто его идеальные отметки способны хоть что-то изменить. Он просто хочет любви и внимания, но получает это не от родного отца, а от мужчины, годящегося в родители — от Ганнибала. Он сейчас присутствует на церемонии, не сводит с Уилла гордого взгляда и важно улыбается, будто учёбу окончил его сын, а не любовник с ворохом комплексов за плечами. Ганнибал — статный мужчина, у которого есть деньги, роскошная жизнь и, кажется, потребность в том, чтобы рядом с ним был некто вроде Уилла — сломанный-переломанный вдоль и поперёк, готовый на всё ради дозы тепла и не имеющий за плечами привязанности к кому-то ещё. На вручении ему диплома, пока Уилл тщетно продолжает искать отца в толпе, Ганнибал хлопает и широко улыбается, когда наконец удаётся поймать его мимолётный взгляд. Ганнибал дает понять, как гордится Уиллом, и что тот здесь и сейчас не один в такой важный момент. От него невозможно ничего скрыть. Он сразу догадался, от чего Уилл так напряжен, и понял, что дома его обязательно придется успокаивать, в полной тишине за завешеннами окнами усадив к себе на колени и позволяя ему прижаться так, чтобы почувствовать себя защищённым в руках более сильного и надёжного мужчины, чем он. Уилл опять не позволит утешать себя словами, и сам не вымолвит ни слова, потому что знает, что, стоит только легонько коснуться больной темы — как он начнет захлебываться в своих слезах. Ганнибал дарил спокойствие. Но это спокойствие требовало молчания. «Он придёт разве что на мои похороны», — подумал Уилл. Церемония заканчивается, но Уилл своего отца так и не обнаруживает, что было вполне ожидаемо, но от этого — не менее больно. Зато вместо отца среди толпы обнаружился Ганнибал Лектер, чью статную фигуру невозможно было не заметить, как бы Уилл ни пытался игнорировать его присутствие здесь до самого окончания. Ганнибал не предупреждал, что появится здесь. Так весь час он наблюдал за Уиллом, не спуская с него глаз, отчего тот, на удивление даже для себя самого, потерялся под властным взглядом мужчины. Уилл не знал, как вести себя, когда за ним наблюдает тот, перед кем он неистово трепетал — он весь вспотел, переминаясь с ноги на ногу, смотрел куда угодно, только не на любовника. Он чувствовал на себе взгляд этих глаз, устремлённый в самую душу. Постепенно все расходятся. Уилл сухо прощается с одногруппниками, которых больше не увидит. Он ничего не чувствует от осознания этого факта — ему лишь хочется побыстрее уйти отсюда, спрятаться в объятиях Ганнибала Лектера. В его группе, да и в других, пожалуй, тоже, ходили слухи про их отношения. Началось это с того момента, как Ганнибал принялся ежедневно забирать Уилла после пар на машине. Со временем их стали замечать вместе, идущими под руку. Уиллу не говорили ничего в лицо, но он и без того чувствовал смешок и взгляды в спину. Он не принял предложение Ганнибала скрывать их отношения: на это уходило бы слишком много ресурсов, да и это испортило бы их любовь, как показывает практика. Легче оказалось просто закрыть на это глаза, ведь если люди захотят перемыть кости — они сделают это, что бы ты ни делал. Однако сегодня присутствие Ганнибала показалось не кстати — но он не даст себя избегать. Ганнибал терпеливо дожидался, пока Уилл договорит с одногруппниками, не обращая внимания на любопытные взгляды и шёпот восхищённых девушек. Уилл, взяв себя в руки, наконец подошёл к Ганнибалу. — Ты бы ещё с цветами пришёл, — пробурчал Уилл. — Я думал об этом, — ответил Ганнибал, и, улыбнувшись, поправил воротник Уилла. — Я горжусь тобой, Уилл. И не надо думать, что ты какой-то «не такой». Поехали домой, пока ты не нашёл новый способ забыть о моём существовании. Не укор, но Уилл ощущает укол стыда в сердце. Он слишком много внимания к себе требует, потому и мучает нервную систему любовника вспышками истерик, игнорированием сообщений и требованиями то быть более грубым, то более мягким, то ещё чёрт знает каким. Уилл путался и путается в собственных желаниях, вязнет в них, как в трясине болота и будто бы заживо гниёт там, а Ганнибал… Он почему-то не устаёт спасать, вытирать слёзы, терпеть молчание. Он будто бы заранее знает, что каждая выходка закончится тем, что Уилл приползёт к нему зализывать раны и слёзно извиняться за своё поведение. А почему будто бы? Ганнибал всё точно знает. — Как хочешь отметить выпускной? — Ганнибал плавно берёт под руку Уилла и ведёт в сторону машины. — С тобой, — коротко отрезает Уилл. Оба прекрасно понимают, что это значит — сперва поездка в машине, пропитанной дорогим одеколоном Ганнибала, следом секс, грязный, быстрый, но невероятно желанный, а в конце Уилл беспомощно разрыдается на груди своего любовника, опять проклянёт отца и, возможно, вырубится от усталости. Всё это напоминает цикл, эдакий обряд, устраивающий обоих. Их отношения изначально строились на том, что один страдает, а второй спасает и упивается своей силой над первым. Странно, но никто не жалуется. Быть эдаким героем мелодрамы, у которой обязательно есть хороший конец, Уилл обожает. Он чувствует себя нужным, когда после истерик Ганнибал обнимает его, гладит по волосам и спины и шепчет, что всё будет нормально. В машине, в какую никогда не сядут большинство бывших одногруппников Уилла, он чувствует себя спокойно. Этот запах, этот салон, эта музыка — пилюля спокойствия в иной форме. Уилл готов дёргать Ганнибала, готов доводить себя, готов сбегать на другой конец города, лишь бы кататься по городу в машине и ощущать рядом присутствие своего самого дорогого человека. — Сразу поедем домой или хочешь покататься по городу? — Ганнибал чуть улыбается: он знает, чего хочет его любовник, а спрашивает из желания не выглядеть безразличным и холодным. — Второе, — тот не может выдавить из себя нормальные ответы. Он привык к тому, что отцу на него плевать, прекрасно знает — никакие заслуги не способны привлечь внимание того, кому изначально было глубоко всё равно. Уилл бессмысленно тащит в гору огромный валун, стирает руки в кровь, а ноги в мозоли, чтобы в конце не получить награды. Стоит обратить внимание на Ганнибала, готового поддерживать и любить (?) при любых обстоятельствах. Однако тупое сердце тянет в сторону отца, которого никогда не было в жизни Уилла. Ганнибал включает музыку и едет вперёд, куда именно не говорит, а Уилла это не волнует. Он закрывает глаза, запрокидывает голову и наслаждается, стараясь искоренить из головы мысли об отце. Он не важен, необходимо раствориться в Ганнибале и прекратить убиваться из-за очевидных вещей. Пусть тело мучает Ганнибал, он это умеет хорошо. Он может сделать так, чтобы боль и удовольствие слились в одно целое. Перед глазами мелькают улицы, а через какое-то время они сменяются нескончаемым лесом и редкими пшеничными полями. Уилл весь отстраняется, погружаясь в свои мысли. Ему необходимо все обдумать. Ганнибал умело распознает настроение Уилла, ведь успел заучить значение его тех или иных действий: когда он сцепляет руки в замок, отодвигается подальше, сохраняя между ними приличное пространство, и резко замолкает так, что из него не выдавить ни слова (так он сдерживает слезы) — все это даёт Ганнибалу понять, что в данный момент Уилла трогать не стоит. Конечно, его в любом случае придётся успокаивать, но он сам подаст знак, когда разрешит это сделать. Обычно Уилл тихонько подсаживается ближе, кладёт голову на плечо или сжимает ладонь. Тогда уже можно будет обнять его, поцеловать в лоб и заставить постепенно забыться в ласковых, но настойчивых прикосновениях, одурманить его словами, похвалой, которой не дал отец. Ганнибал научил Уилла, что эмоции — это нормально, и их не стоит стыдиться. Тем не менее, их можно и нужно контролировать. Со временем Уиллу стало легче понимать и принимать свои чувства, они стали более объяснимыми. Теперь Уиллу требовалось время, чтобы как-то переосмыслить весь тот вулкан, бурлящий внутри него. Так и сейчас Уилл закрылся, о чём-то задумавшись. Ганнибал не мешает — он преспокойно едет дальше, периодически переключая песни в плейлисте. В начале их отношений Уилл, будучи в подобном настроении, часто срывался. Такова его защитная реакция; зачастую это перерастало в слезы, и лишь тогда Уилл окончательно расклеивался, наконец позволял успокоить себя, спрятать в объятиях от всех обид и неудач. Ганнибал никогда не обижался на всплески агрессии — он понимал, что Уилл делал это не со злости, а потому, что внутри него много невыплаканных слез и сдержанных эмоций, которые рано или поздно выходят, но не в самом лучшем виде. Лучше так, чем до бесконечности держать все в себе. Уилл научился справляться с агрессией не без помощи Ганнибала — они подолгу беседовали, проговаривая свои чувства, разбирали их, копаясь в причинах и следствиях. Отношение Уилла ко многим вещам изменилось, отчего изменилась и его реакция. Однако кое-что искоренить из него никак не удавалось. Когда происходило нечто, что как-либо задевало Уилла, он тут же уходил в себя: опускал глаза в пол, говорил на полтона тише, не отвечал на вопросы, а если и отвечал, то уклончиво и не сразу. Ганнибал долго не мог понять, в чем причина, но до него таки дошло, что так Уилл сдерживает слезы. Уилл, благодаря бесконечным разговорам с Ганнибалом, перестал стыдиться своих чувств. Всех, кроме слез. Для него слезы — нечто постыдное, что-то, что не должны видеть другие. Они тысячу раз обсуждали это, искали первопричину, но безрезультатно: эту черту характера в нем не получалось «исправить». Уилл долго молчит, прокручивая в голове последние годы. Думает об отце. Обо всех способах, которыми когда-либо заглушал обиду на него. О сильных руках Ганнибала, которых порой не хватало, как воздуха. Постепенно его отпускает — внимание забирает природа вокруг. На душе Уилла становится теплей, хотя по-прежнему отчего-то больно. Они проезжают ромашковое поле. Солнце медленно опускается, провожая прошедший день лучами, которые мягко падают на лицо. Ветер осторожно колышет волосы. Ганнибал давно отметил Уилла любовь к природе. Он снижает скорость, когда видит, что Уилл теперь смотрит не в пустоту, а в окно — значит, ему полегчало. Через несколько мгновений Уилл аккуратно поворачивается к Ганнибалу и, оказавшись бессильным перед его чарами, слегка улыбается. Тогда Ганнибал осторожно берёт Уилла за руку, как что-то очень хрупкое, поглаживает большой палец, как он любит. Ганнибал замечает его сверкающие глаза. — Остановишь здесь? — тихо спрашивает Уилл. — Как скажешь, — легко соглашается Ганнибал. Он тормозит, машина с едва слышным скрипом останавливается, и Уилл получше всматривается в поля, глубоко вздыхает и слабо улыбается. Он любит природу, потому что чувствует себя ничтожным по сравнению с ней. Но эта ничтожность не тяготит душу, не убивает и не унижает, а скорее позволяет понять — собственные проблемы мелочны и не стоит и гроша по сравнению с тем же полем, где царят свои законы. Они не жестокие, но и не справедливые, о них не расскажут ни на одной лекции даже в самом престижном университете, о них не напишут в книгах философы и опытные юристы. Эти законы возможно прочувствовать и увидеть лишь в те мгновения, когда в сердце бьётся тоска, когда рядом сидит горячо любимый человек, готовый подставить плечо для слёз, выслушать и принять со всеми недостатками. Уилл не вздрагивает, когда чувствует, как тёплая ладонь Ганнибала опускается на его голову, начав осторожно, бережно и нежно гладить по волосам. Они пахнут мятой и елью, так, как любит Ганнибал. Если так посмотреть — станет ясно — Уилл делает всё, чтобы внешне и частично внутренне нравиться любовнику. Тому нравятся рубашки, застёгнутые до последней пуговицы, одеколоны, пахнущие свежестью, качественные кроссовки с идеально-белыми шнурками и очки квадратной формы. Всё это есть у Уилла, не заметившего, как легко растворилась его индивидуальность касательно внешнего вида в предпочтениях Ганнибала. Ничего ужасного в подобном нет. В конце концов именно благодаря чужому вкусу Уилл перестал напоминать беспризорника, взял себя в руки и смог стать не просто заучкой, а красивым молодым человеком. С ним иногда пытались флиртовать однокурсницы, но все они быстро сдавались и теряли интерес, когда видели, как Уилл садился в машину Ганнибала и приезжал на следующий день с засосами и укусами на шее. — Красиво здесь, — Уилл глядит на поле, колыхаемое ветром. Работающая в салоне машины печка не позволяет понять, насколько холодно или тепло снаружи, да и Уилл не особо обращал на это внимание, когда ему вручали диплом. Теперь ждала работа, полная необходимости постоянно доказывать всем свою значимость и важность, чтобы пробиваться вперёд по карьерной лестнице, нормально зарабатывать и получит уважение… Это честный и трудный путь, но у Уилла имеется альтернатива — обратиться за помощью к Ганнибалу, чтобы тот тряхнул связями, поговорил с кем нужно и обеспечил сразу и нормальное рабочее место, и хорошую зарплату и иллюзию уважения от коллег. Это определённо нечестно и несправедливо, но Уилл слишком много пахал, чтобы напрягаться дальше. — Видел когда-нибудь что-то настолько же прекрасное? — Уилл говорит наивно, как влюблённый школьник, перечитавший романы, но не стыдится этого: рядом с Ганнибалом можно быть романтичным и глупым. — Тебя, — без раздумий отвечает Ганнибал. Уилл переводит взгляд на него и неловко улыбается: понимает, всё это время Ганнибал смотрел не на поле, а на него. На душе разливается тепло, а что-то внутри подталкивает к тому, чтобы поцеловать Ганнибала в губы. Уилл не сопротивляется желанию: он идёт у него на поводу и смело касается чужих губ своими. Поцелуй постепенно перерастает в более страстный и требовательный. Инициативу берёт на себя Уилл, в котором проснулась жажда любви, тепла и страсти. Оно смешивается в подсознании и вытекает в прикосновения, в откровенные требования от Ганнибала отдаться прямо в машине посреди поля. — Давай прямо здесь, — Уилл не спрашивает, ставит перед фактом и расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке. Ганнибал добродушно улыбается, жмурится, как кот, и кивает. Он тоже хочет и медлить не будет, если того не попросит Уилл. Секс в их отношениях является неотъемлемой частью, но им никогда не руководил исключительно порыв животной страсти. Между ними возникало нечто большее, чем посредственное похотливое влечение, для которого совсем необязательны какие-то высокие чувства, такие, как любовь. Секс помогал им познавать друг друга. Благодаря нему из Уилла постепенно удалось вытянуть то, что в других случаях тот бы предпочел замолчать или подменить понятия. Хоть ему и казалось, что доминирует Ганнибал, секс, в сущности, всегда проходил по правилам Уилла. Он диктовал, что требует на этот раз, какую незакрытую потребность нужно удалить именно сейчас. Уилл руководил процессом, а Ганнибал всегда поддавался правилам игры и никогда не делал больше, чем от него требовали. Он понимал, что Уиллу необходимо, чтобы руководил процессом именно он. То был ещё один способ научиться управлять своими чувствами. Сначала их потребовалось понять и разобрать, ровно как и в случае с травмами, нанесёнными отцом. Они каждый раз постигали что-то новое — и хотя для Ганнибала не случилось никакого нонсенса, внутри Уилла же бушевал ураган от количества новых, ранее неизведанных эмоций и мыслей. Секс оказался нечто сродни приемам длительной психотерапии, чего, кажется, с самого начала и добивался Ганнибал. Он аккуратно приближался, выискивая болезненные точки не через слова, а прикосновения — и почти всегда ему это удавалось. Так Уилл смог лучше понять себя, а Ганнибал же — лучше узнать Уилла. Ганнибал давно заметил, что в случаях, когда Уилл чем-то обижен, разозлен, секс выходит более долгим и страстным. Так он выплескивает негативные эмоции. И его желание именно здесь и сейчас, посреди нескончаемого поля вдали от цивилизации, не исключение. Ганнибал слегка ухмыляется от мысли, что превратил секс в один бесконечный психоанализ. Несмотря на это, Лектер не воспринимал секс с холодной головой — он также горел от возбуждения, когда видел своего мальчика с умоляющими щенячьими глазами и расстегнутами пуговицами на рубашке. Он также изнывал, подолгу не касаясь его, отчего приходилось удовлетворять себя самостоятельно. В этом они были равны. Холодный и пронизывающий ветер слегка отрезвляет их. Ганнибал, недолго думая, затаскивает Уилла в машину на задние сиденья. Прямо здесь и сейчас не существует ничего, кроме их двоих. Уилл судорожными движениями стягивает с Ганнибала пиджак, отбрасывает его куда-то вглубь машины. Не разрывая поцелуя, он принимается расстегивать пуговицы рубашки, и, хотя руки отчаянно не слушаются, ему это удается. Справившись с рубашкой, холодными руками он касается голого торса Ганнибала, спины и плеч, от чего последнему неизменно сносит крышу. Ганнибал, не поддаваясь противному искушению не пытаться держать свои чувства под контролем, избавляет Уилла от одежды. Лектер изо всех сил концентрируется на теле Уилла, ещё таком юношеском, чтобы не концентрироваться исключительно на своих чувствах. Он понимает, что в такие моменты его голова работает за них двоих. Нельзя давать слабину, хотя безумно хочется раствориться в страсти, чтобы отключить все другие мысли, кроме тех, кто завязаны на Уилле. Но нельзя, нельзя. — Ганнибал, прошу, папочка, — раздаётся голос Уилла как-будто в вакууме. Ганнибал, будто окончательно протрезвевший, берет весь свой внутренний ураган под контроль. Руки Ганнибала горячие, губы такие же, а прикосновения напоминают самое сладкое вино, какое может только существовать. Уилл будто пьянеет, теряет рассудок и растворяется в ощущениях. Они покрывают собой мысли, расщепляя их. Вот, уже отец, не пришедший на вручение диплома, делается мелочью, сравнимой с надоедливой мухой, залетевшей жарким летом в квартиру и жужжащей над ухом. Пальцы Ганнибала быстро и ловко вынимают блестящие пуговицы из петель идеально выглаженной рубашки Уилла. Тот на мгновение задерживает дыхание, прогибается в спине и издаёт звук, похожий на собачий скулёж, продолжает льнуть к рукам и прислушиваться к шумному дыханию любовника, чей голос всегда убаюкивает и позволяет вкусить истинное наслаждение. Оно кроется не столько в самом сексе, сколько в том, с кем он происходит. Не дари Ганнибал ментальное тепло, не будь он собой, Уилл бы наверняка с головой ушёл в учёбу, получил бы идеальный диплом, но не одобрение отца и к тридцати годам пустил бы пулю в лоб. А перед этим Уилл бы стремился заполнить душевную пустоту случайными связями с мужчинами и женщинами преимущественно старше на лет семь и больше. К счастью, Ганнибал стал кем-то большим, чем просто любовник. Он стал смыслом жизни. Он теряется в своих желаниях. Хочет одновременно скорости и грубости, чтобы Ганнибал не щадил, втрахивал тело в кожаные сидения и кусал, оставляя на шее следы, которые уже следующим утром будут багровыми. Хочет и того, чтобы Ганнибал был медленным, нежным и подольше тянул прелюдия. — Ганнибал, быстрее, — требует Уилл, кусая губы. Он выбирает первый вариант, потому что хочет, чтобы из него выбили любые негативные мысли, чтобы этот вечер запомнился на всю жизнь не как очередное разочарование в отце и своих глупых ожиданиях насчёт него, а как прекрасный секс с горячо любимым человеком, чьи руки так страстно сжимают бёдра. Уже завтра на них останутся желтоватые следы, которые с каждым днём будут приятно синеть. Внезапно тепло пропадает, и это вынуждает Уилла открыть глаза. Он рассеянно глядит на любовника, потянувшегося в сторону водительского сиденья. — Ганнибал, ты чего? — Уилл чуть привстаёт на локтях и хмурится, подавляя внезапно всплывшую лёгкую обиду. — Хороший секс может быть только под музыку, — хитро «мурлычет» Ганнибал и включает «Stripped» от «Depeche Mode». — Это наша песня, Уилл. Узнаёшь? На губах Уилла скользит нервная усмешка. Конечно он узнаёт. Он различит эту песню среди тысяч, пусть и толком не слушал её вне присутствия любовника. Эта песня навсегда останется в сердце Уилла. Он впервые переспал с Ганнибалом именно под эту песню, когда ещё слепо верил, будто тот секс станет первым и последним, не отложится в памяти и сделается очередным опытом. Как же то было наивно… Но тогда Уилл, будучи потерянным и жаждущим получить хоть какую-то иллюзию любви, не мог нормально строить перспективы и старался плыть по течению. Никто не мог подумать, что в «воде» окажется Ганнибал. Сейчас он снова жадно целует, прикусывает губу, вызывая у Уилла мурашки восторга и возбуждения. Он хочет большего. Он готов этого требовать и выпрашивать, пока не получит желаемое. Музыка будто сладко растекается по венам, проникает в глубины души, вытягивая из нее те воспоминания, которые, пусть и затуманились среди множества других, связанных с Ганнибалом, но по-прежнему отдают теплом. Это нечто большее, чем обычная песня — она не похожа на тысячи других. В тот вечер, когда у них случился первый секс именно под эту песню, она сковала их вместе. Под неё они слились воедино, стали одним целым, чем-то неразделимым. И каждый раз эта песня будоражила что-то внутри, словно впервые, как и сейчас, когда в закате летнего дня она снова напомнила о тех чувствах, которые Уилл однажды испытал рядом с Ганнибалом, человеком, который стал для него всем. Уилл мог бы сравнить эти чувства с экстази — настолько они не поддавались никакому объяснению в мире, полном низменного разврата, не преследующим никакие высокие чувства, какие построили Уилл и Ганнибал. Все, что происходило внутри, доказывало, что секс для них — еще одно проявление высокой любви, о которой не напишут на страницах бульварных романов, а не тех животных инстинктов, которые губили любые зачатки такой любви. Эти чувства уносили в космос, потому что были вызваны любимым человеком. Его прикосновения и поцелуи были равноценны воздуху. Ганнибал, прижавшись к Уиллу всем телом, так, что расстояние между ними сократилось до нуля, целует его шею, вдалбливается настойчивей, чем вызывает у Уилла громкие обрывистые стоны. Они оба оказались на пределе, но так хотелось растянуть этот момент на подольше. Уилл ощущает, как тело Ганнибала горит. И вправду — Ганнибалу, погрузившись в мягкое нутро Уилла, чувствуя его тепло изнутри, оказалось невыносимо тяжело сохранять разум. Да, Уилл был не первым его половым партнёром, но он был первым, кто вызывал нечто подобное, когда мозг практически отключался от изобилия разнообразных чувств. До боли хотелось раствориться в нем целиком, и не думать ни о чем, кроме его стонов и касаний рук. Его податливое тело сводило с ума. На исходе Уилл без конца повторяет имя Ганнибала: он знает, как его это возбуждает. Вскоре Ганнибал с громким стоном кончает внутрь. Он помогает Уиллу кончить, и, справившись с этим, без сил падает на него. Уилл обнимает Ганнибала, уткнувшись носом в его макушку, поглаживает его волосы. Некоторое время они молчат. Казалось, в этот момент они поменялись местами: не Ганнибал успокаивает Уилла, а наоборот. Что-то внутри мужчины перевернулось. Они занимались любовью десятки, сотни раз, но сегодня Ганнибал впервые понял, насколько зависим от Уилла, от его чувств, и как неизмеримо много чувствует сам. Эти чувства больше, сильней его, а справляться с ними все труднее. Они не давят на него, но Ганнибал испугался, осознав, на что готов пойти, лишь бы не прекращать ощущать это.***