Тебе
Себя
Не
Переиграть
***
В искусстве делать то, что мне хочется, я не преуспел. Может, чтобы хотя бы немного освоить это искусство, мне стоило бы немного чаще слушать что-то кроме своего одиночества. Но оно клубком сворачивается на моей груди и никуда не пускает каждый раз, когда я пытаюсь. Вечером того же дня, спустя парочку домашних коктейлей на роме, приготовленных Су Хвой на моей кухне, она убеждает меня позвонить. Канючит, пачкает блеском мою кожу и рубашку, чувствует себя свободно, хотя я совсем на нее не смотрю. — Тебе когда-нибудь хотелось сильно-сильно влюбиться? Она почти не пьяна. Просто расслабленна и удивлена моей выходящей за рамки привычного задумчивости. Еще ей может казаться, что я ни с того ни с сего грущу. Она, наверное, думала, что я робот. Наверное, проводила цепочку интуитивных ассоциаций, или, может, просто находила мой сдержанный темперамент безопасным для себя и не сильно вдавалась в подробности. — Да, — в тебя. С ней просто, понятно и было бы до несвойственного мне органично. Было бы хорошо, не десять из десяти, конечно, даже в случае, если бы она ответила мне взаимностью. Было бы где-то… восемь. И это вовсе не моя дрянная заносчивость, я, полагаясь на свои чувства, могу быть очень даже откровенным и категоричным. Была в моей жизни десятка. Мы с моим одиночеством до зуда в носу и нервной трясучки не любим все это вспоминать. — Я вот тоже, — она вздыхает и втягивает губами почти растаявший кусочек льда из бокала. — Никак что-то не получается. И не получится. Мне хочется сказать ей, что это не бывает так просто и по желанию. Хочется, может быть, пошутить над ее наивностью и неуместной романтичностью, которые ранее я за ней не замечал. Но молчу. Она все это знает и так. У нее, наверное, тоже остались затерянные где-то в прошлом свои десять из десяти. Мы с моим одиночеством всегда подсознательно знали, что очень сильно кого-то полюбим, и это будет катастрофа. Это будет уничтожительный атомный взрыв, потому что потом придется торгом и уговорами смирять узников тела и ковать костяные клетки из переплавленных тканей ослабшего тела. Смиряться с тем, что жизнь мы с этим человеком не проведем. — Позвони Чонгуку. — М? Су Хва откидывает голову мне на плечо и смотрит совсем-совсем трезво. — Попробуй помочь, Юнги-я. Вдруг он не настаивает просто так. — Я не лучше многих хороших специалистов. — Верно. Но, может, дело не только в этом? Ему нужен именно ты. Ложь и самообман. Я, черт возьми, не должен был на это купиться, я ведь дипломированный специалист и знаю, как это работает. Знаю, какие точки на моем сердце вспыхнули цветом активации кода доступа, когда он это произнес. Знаю… Знаю. Все я прекрасно знаю, мы с моим одиночеством, может, и дурные порой, но в критические моменты совсем не дураки. Мне. Себя. Не. Переиграть. — О, хён, хён, я так рад, что ты все же согласился! — почти орет в трубку Чонгук, и Су Хва, которая слышит все это через громкую связь, прыскает себе в ладони, чтобы не засмеяться в голос и не выдать своего присутствия. — Имей ввиду, только в виде исключения. — Конечно-конечно, Юнги-хён, — не вижу, но уверен — при этом Чонгук с серьезным видом кивает. — Так что, мне передать уже… — Да, передай своему другу мой номер телефона, пусть позвонит завтра после полудня, я назову время. — А, э-э-э, — его растерянный поток звуков заставляет меня напрячься, а Су Хву заинтересованно податься вперед. — Тут такое дело… Пауза. — Ну? — Эм, в общем, — Чонгук понижает голос и звучит напряженно. — Мой друг хочет сохранить анонимность. Э? Что? Я… не ослышался?.. Судя по вытянувшемуся лицу Су Хвы, я все услышал правильно. — Исключено. — Он хочет… Хуечет. — Чонгук, это возмутительно! — схватив телефон и встав с дивана, подношу динамик ко рту и принимаюсь нервно мерить шагами комнату. — Ты настаивал, ты был так убедителен, и я, черт, я думал, это вам действительно необходимо! Я думал, человеку нужна помощь, и был готов сделать все, что в моих силах… — Черт побери, и это все ты? — громким наигранно-восхищенным тоном интересуется Су Хва. — Какой мужчина!.. — Заткнись, — нервно рявкаю ей одними губами и возвращаюсь к Чонгуку: — И теперь ты говоришь мне, что твой друг не уверен в моей профессиональной компетенции? — Нет, мы про… — Он что, не уверен, что я сохраню тайну сеанса? Или же ему кажется, что это хорошая идея — не раскрываться передо мной полностью? — Хён, ничего из этого… — Тогда… — Хён, — с нажимом произносит Чонгук, и я, сомкнув губы, покорно жду. Беру себя в руки, успокаиваю, вдавливаю в колею. Мы немного выпили — в этом все дело. Оттуда берет корни эта моя непрошенная, непривычная эмоциональность. — Ему правда нужна помощь, — понизив тон, Чонгук звучит почти умоляюще. — Я боюсь за него. Боюсь, что он что-нибудь с собой сделает. Прошу, если ты правда… правда так хорош, как я слышал, то он откроется, если же… В его словах я слышу яркое: «Это часть твоей работы — заставить человека тебе поверить.» И, черт возьми, он прав. — Я правда не хочу, чтобы он сделал что-то дурное, — не голос уже — сиплый шепот. Севший, отчаянный, посеревший. Совсем не привычно-жизнерадостный, и это, по правде, меня пронимает сильнее, чем хотелось бы. — Пожалуйста, Юнги-хён. — Пожалуйста, — одними губами вторит ему Су Хва, становясь прямо передо мной и положив ладони мне на плечи. И я, черт, совсем не железный. Я жру себя заживо, соглашаясь.