Хэдканоны, зарисовки. Сборник. Великий из / Проза бродячих псов / БСД.

      Накрывающие друг друга звуки были тихи, но часты: то раздастся короткий выдох, вместе с которым возникнет и новый прилив запаха едкого дыма, то где-то вдалеке прикрикнет учитель на начавших вновь шуметь учеников, то капли воды, стекающие с трубы, напомнят о себе, в очередной раз с беззвучным звоном приземлившись в тонкую лужицу. Кабинки в школьных уборных уж явно не рассчитаны на двух человек, поэтому положение обоих было неудобным. Пусть и в тесноте, но не в обиде, зато с лёгким чувством азарта, подгоняемым каждым новым шорохом игральных карт. — И вновь ничья, — то ли просто констатирует факт, то ли раздосадованно чуть ли не шепчет, дабы не вызвать лишнего шума, Фёдор. — Скучно… — Да брось! Уж явно веселее, чем на ОБЖ, — оправдывает своё намерение прогулять урок Николай. — Нужен нам этот бред, что ли. — Да тебе и там весело. Помню, как ты, пока нам под конспект пожарную безопасность давали, поджёг огрызок бумаги и на пол кинул. — А потом самый движ в кабинете директора был, — отмахнувшись, Гоголь тут же тихонько, словно кто-то находился в уборной и мог стать свидетелем таких посиделок, бросает полушуточное предложение. — Давай на желание сыграем, раз уж тебе так скучно. — Вот так одолжение, — Фёдор безо всяких раздумий пожимает плечами. — Вперёд. Тасуй, раз уж твоя воля.       Оба сильнее вжимаются спиной в предоставившуюся каждому точку опоры: Достоевский — в прохладную стену, Николай — в деревянную дверь, и уже совсем скоро на кафельный пол одна за другой посыпались игральные карты вместе с сиплыми «бито» и «беру». Старшеклассники, конечно, скромно расположились на полу, дабы сильно не горбиться, но спина и ноги всё-таки затекли и жгуче ныли, однако это неприятное чувство очень скоро затмевалось самим происходящим. Фёдора действительно тешило то, с каким энтузиазмом, пусть и как будто смущаясь, Николай всячески пытался обыграть своего одноклассника; такой мотивации, читавшейся на его лице, явно никогда не было. Фёдору уже аж самому интересно стало, что же вертелось на уме у его одноклассника, поэтому, махнув рукой на свою гордость, всё-таки решил поддаться. Всё равно он понятия не имеет, что можно было бы в случае победы загадать. — Выиграл! — восторженно взвизгнул Николай и, опомнившись, зажал свой рот обеими руками, далее уже куда тише и как-то сконфуженно шепнув в свои ладони. — Выиграл, выиграл… — Ну, я весь во внимании. Что ты там так желал?       И что-то в Гоголе переменилось. Тот самый живой блеск в мутно-голубом глазе сменился на доверчиво-пугливый, а дыхание стало словно каким-то робким. Нерешительно касается ладошкой захлопнутой пластиковой крышки мусорного ведра, наощупь найдя новую точку опоры, и всё-таки наскоро, пока не придумал, на миг тычется шершавыми губами в бледную щёку. Действия Николая сопровождают удивлённым вздохом, а сам он боязливо отпрянул назад, так резко прижавшись спиной к двери, что аж раздался звук, чем-то похожий на глухой грохот. Вперемешку с ним полилось виноватое: «П-прости-прости, не сдержался!».       Оба молчат, понятия не имея, что сказать; Гоголь, в мыслях упрекая себя за этот без чужого позволения выплеснутый порыв, скрывает от чужого взора заалевшие щёки, а губы Фёдора, ошарашенного таким явлением, всё-таки медленно расплываются в тонкой, но искренней, в какой-то степени даже глуповатой улыбке.