Тайное и явное, или Про книжки

      На этот раз представляю вашему вниманию исторический роман об отношениях Англии и Китая, конкретно — об основании Гонконга. На Западе он довольно популярен — «постоянно переиздается», «продано более 8 млн экземпляров», а у нас прошел, можно сказать, незамеченным — вон даже фандома не было, пришлось самой создавать.       Главный герой — моряк и торговец Дирк Струан, шотландец по происхождению. Его называют Тай-Пэном — это китайское выражение, означающее «самый главный», «человек, у которого сосредоточена вся власть и ответственность», если попроще — что-то вроде «верховный босс». Роман начинается с того, что по Нанкинскому договору англичане получают небольшой остров, Гонконг. Это очень удобная гавань, и местные диаспоры (не только английская, но и португальцы, и американцы) начинают его осваивать, это сопровождается массой приключений и конфликтов. В новоиспеченной колонии толкаются локтями и грызутся за успех несколько крупных торговых компаний, в том числе и компания Струана, которую он скромно так назвал «Благородный дом». Очень интересно наблюдать за взлетами и падениями большого бизнеса, да еще с поправкой на экзотику места и времени.       Большинство европейцев в колонии страдают расизмом. Китайцы кажутся им «уродливыми, отвратительными, грубыми». Струан отзывается о китайцах уважительно: «китайская цивилизация насчитывает пять тысячелетий. Постарайся осмыслить это: книги, печатные прессы, живопись, поэзия, правительство, шелк, чай, порох и тысячи других вещей. В течение тысячелетий! Мы же можем считать себя цивилизованными последние пятьсот лет. Если это вообще можно назвать цивилизованностью». По сравнению с соотечественниками Струан выглядит гораздо более демократичным, открытым новому, с широкими взглядами. Он ненавидит рабство — с того момента, как в детстве попал юнгой на корабль работорговца. Он гордится тем, что никогда не торговал живым товаром, клянется «разметать по волнам любой корабль, который поймаю за этим занятием». При этом он не видит ничего плохого в том, чтобы время от времени покупать себе китайских наложниц и слуг. Купив новую служанку, он тут же разрывает купчую и пытается объяснить «покупке», что она не рабыня. Его живо интересуют все инновации того времени. Не только потому, что они могут быть полезны ему или его бизнесу — они вызывают умилительный прилив патриотизма. Струан вмешивается, когда местный священник жестоко наказывает своих детей, и тот перестает их избивать. Проявляет неслабую толерантность: узнав, что одна из молодых англичанок тайно подрабатывает проституцией, причем обслуживает только китайцев, он не поднимает хай, выставляя её «позором Англии», не отправляет на родину (а он мог и собирался это сделать), а оставляет в покое. Струан занимается и меценатством — регулярно подкидывает деньжат художнику Квэнсу, чтобы тот мог запечатлеть колонию и ее жителей для истории. Короче, несмотря на жесткость и эгоцентричность, Струан явно задуман положительным героем. И планы на Китай у него гуманные и демократичные: «китайцы по своей воле откроют порты на материке, увидев, что британцам есть что предложить им: закон, правый суд, неприкосновенность собственности, свободу. Ибо простые китайцы хотят того же, чего хотим мы, думал он, и нет между нами никакой разницы. Почему же нам не трудиться всем вместе ради общего блага? Может быть, со временем мы поможем китайцам выбросить из страны этих варваров-маньчжуров. Именно так все и произойдет, пока существует такой разумный договор, как сейчас, и пока у нас достанет терпения разыгрывать свою игру с китайцами по китайским правилам и с китайской неторопливостью. Ибо китайцы измеряют время не днями и не годами, а поколениями. А пока что мы сможем торговать в ожидании грядущих перемен. Без торговли мир станет тем, чем был когда-то — адом, где единственным законом была сильная рука и тяжелая плеть. Кроткие никогда не унаследуют землю. Да. Но Закон, по крайней мере, может защитить их и позволить им прожить свою жизнь так, как им хочется». И ещё: «чем глубже будут связи Короны в Азии, тем больше это будет способствовать его генеральному плану — ввести Китай в семью народов как великую державу. Чем сильнее будет Китай, поддерживаемый Англией и ею обученный, тем лучше для мира в целом». И самое великолепное: «Мы не можем допустить вмешательства этих деспотичных русских теперь, когда стоим на пороге успеха».       Интересный персонаж — Мэй-мэй, китайская любовница Струана. Эта девушка — настоящий серый кардинал. Её сосватал Струану родной дед, крупный купец Дзин-куа, да не просто так, а с тайными заданиями. Не только «доставлять ему удовольствие и радость», но и «выучить язык варваров и обучить Тай-Пэна китайским обычаям, но так, чтобы сам он и не догадывался, что его учат» — ни больше ни меньше. Кроме свежеосвоенного английского, Мэй-мэй говорит на трех наречиях китайского, умеет готовить, разбирается в постройке и планировке зданий. Само собой, умеет развлекать и заниматься любовью. Но внушительный набор навыков пропал бы впустую, если бы она не была достаточно умной. Мэй-мэй дает хорошие советы, успешно выполняет дедовские задания и успевает плести интриги, тонко балансируя между интересами Струана и деда и не забывая о себе. А ей всего двадцать.       Странно, но мне она не кажется мерисьюхой. Может, потому, что с точки зрения европейской женщины ее жизнь не кажется таким уж успехом. Вызывает не зависть, а скорее тихое офигение. Мэ-мэй ведет по большей части затворнический образ жизни, изредка общаясь с китайцами из окружения Струана или своими родственниками. В случае косяков (правда, крупных, надо отдать должное) Струан лупит ее в наказание. Время от времени Мэй-мэй беременеет, но детьми всё время занимается кто-то другой — то слуги, а то и вовсе они отправлены пожить к предыдущей содержанке Струана, ради безопасности. Ну и вдобавок у неё перевязаны ножки по тогдашним традициям. Выглядит эта красота вот так: https://www.yandex.ru/images/search?img_url=https%3A%2F%2Fpix.avax.news%2Favaxnews%2Feb%2F37%2F000637eb.jpeg&lr=16&noreask=1&p=1&pos=3&rpt=simage&source=qa&stype=image&text=Бинтование%20ног. Мэй-мэй с трудом ковыляет в пределах своего дома и сада, а большую часть времени и вовсе изящно сидит или красиво лежит.       И вот, значит, она тактично, исподволь, не спеша прививает покровителю китайскую культуру. Струан и до Мэй-мэй наблюдал местные обычаи, но со стороны, при торговых контактах и т.п. С ее появлением в его жизни процесс ускоряется — обучение через постель гораздо приятней. И педагогичней, наверное. (И то верно, кто устоит перед дивным созданием, которое искренне оплакивает умершую жену своего любовника? И ничего не имеет против гарема, лишь бы она была в этом гареме главной?) Если бы на месте Струана оказался любой другой англичанин — ничего бы у нее не получилось. Но Мэй-мэй повезло с учеником — её усилия падают на благодатную почву.       Все, наверно, наслышаны про антисанитарию викторианской эпохи. Неочищенные сточные воды, канализация, построенная хаотично и не везде, многослойная шерстяная одежда, редкое мытьё, листья и тряпки вместо туалетной бумаги, вотоэтовот всё. И масса забавно-идиотски-раздражающих правил на все случаи жизни, общий принцип — «делать что-то правильно зачастую означает делать это максимально неудобно». Считалось непристойным и вредным проводить какие-то манипуляции со своим телом, вызывающие удовольствие. «Если тело полностью мокрое, это лишает его естественной защиты и, несомненно, приведет к психическому расстройству, горячечному бреду и чахотке». Не менее зловредными считались теплые ванны и обтирания губкой в теплой комнате — это могло привести еще и (о, ужас!) к вялости и мастурбации. Я не исключаю, что англичане не были от природы дикарями, впадающими панику при одной мысли о мытье. Может, главная проблема была в дороговизне топлива для нагрева воды и помещений. А уже чтобы оправдать малодоступность личной и общественной гигиены, англичане подвели под них философскую базу в виде псевдонаучных советов.       Так вот, в романе смачно описаны европейцы, продолжающие и в Китае потеть в многослойных шерстяных шмотках, как они привыкли на родине. У многих вши, на грязной коже легко возникают гнойники. Одежда стирается редко или вообще никогда, чтобы не испортить покрой. А сквозняков они избегают, чтобы не простудиться. Струан, перенявший китайские традиции, легко одет, часто купается, постоянно проветривает каюты и комнаты, и его считают сущим еретиком. На его кораблях строгие гигиенические требования: «Вытирай задницу бумагой или лишишься платы за два месяца и проси дишь десять суток в чертовом карцере… Руки чертовы мой, чертову задницу вытирай, каждую чертову неделю мойся целиком и каждую чертову неделю меняй одежду — не жисть, а прямо мука, провалиться мне на этом месте». А вот отношение к этим порядкам другого матроса: «Плату получаешь звонкой монетой? И всегда, черт побери, в срок! Жратва что у твоего принца за столом? Да еще призовые деньги. Какого же рожна тебе еще надобно? Уж не знаю, как Тай-Пэн это делает, сэр, да только на его кораблях болезней и цинги меньше, чем на любом другом, сколько их тут ни плавает». Получается, Струан был работодателем мечты, не меньше.       (Очень может быть, что здесь Клавелл малость притягивает факты за уши, пытаясь описать английский флот более грязным и отсталым, чем на самом деле, а Струана на его фоне показать более прогрессивным. От цинги действительно страдали экипажи торгового флота всех стран вплоть до 2-й половины 19 века. На английских кораблях 18-19 вв. описывают червей и личинок насекомых в продуктовых ларях на кораблях; крыс как источник свежего мяса; твердую, как дерево, солонину, которую нужно сутки вымачивать перед едой; воду, которую невозможно сохранить свежей в многомесячном плавании… «При зарплате в 19 шиллингов в месяц рядовой матрос после всех вычетов за питание, форму, постель и т.д. получал на руки около 9 шиллингов — а ведь на них ему надо было еще и содержать семью, которая нередко была вынуждена влачить нищенское существование на благотворительные подачки церковного прихода». Но уже отгремел бунт в королевском флоте 1797 года, по итогу которого моряки добились важных уступок — увеличения жалованья, более частых увольнений и лучших условий для больных и раненых. И ещё по интернету гуляет такая информация: «Английские моряки рассудили просто: чем чище судно и команда — тем меньше на корабле заболеваний и эпидемий. После Семилетней войны на английском флоте ответственность за чистоту и гигиену возложили на капитанов кораблей. Мытьё палуб с уксусом, проветривание помещений, добавление небольшого количества можжевелового раствора в воду, ежедневная проверка и сортировка продуктов — вот неполный перечень мер, призванных предотвратить распространение эпидемий и болезней на корабле. И, как ни странно, — они помогли. Уже в Войну за независимость США процент смертей от болезней существенно снизился — на 25%, а потом и на 70%. Вообще, к концу XVIII века капитан, который не смог справиться с эпидемией на корабле, считался несоответствующим занимаемой должности… В 1825 году Адмиралтейство дало рекомендацию: всех людей, которых хирург «подозревает заболевшими, следует ежедневно мыть в тёплой воде, а их постельное бельё, гамак и одежду кипятить раз в два дня». К сожалению, я не нашла научных источников, откуда взяты последние цитаты).       Весь роман происходит сравнение и часто даже противопоставление западного и восточного взгляда на жизнь.       1. «К удовольствию всех праведных жителей Гонконга, осужденных преступников публично секли у стен тюрьмы в назидание другим злодеям. Британское правосудие, хотя и было быстрым и суровым, никак не казалось азиатам жестоким. Публичные пытки, увечение, забивание насмерть, тиски для раздавливания пальцев, лишение одного или обоих глаз, отсечение одной или обеих рук или ног, клеймение, срезание мяса с костей, удушение, раздавливание мужских органов были для китайцев самыми привычными наказаниями. И у них не существовало суда присяжных. Поскольку Гонконг находился вне пределов досягаемости разящего копья китайского правосудия, все преступники, которые могли убежать с континента, стекались в Тай Пинь Шан, где чувствовали себя в полной безопасности и презрительно смеялись над слабостью варварского Закона.» Причем унизительные и болезненные наказания могут настигнуть не только бедняков. За «позорный договор, подписанный без изволения императора» (тот самый, о передаче Гонконга и контрибуции), представитель императора Ти-сен получает сто ударов кнутом.       2. Струан возмущён, когда китайцы назначают выкуп не только за торговцев-англичан, но и за их жен и маленьких детей (причем он настолько великодушен, что на тайных переговорах требует убрать из списка не только Мэй-мэй и детей от нее, но и жену и дочерей своего врага и конкурента). Дзин-куа считает требование выкупа и вымогательство «неизбежным злом».       3. Англичане, в принципе, показаны романтичными, у западных женщин больше прав. Жен более-менее слушают, их мнение учитывают в важных вопросах (хотя некоторым и прилетает, но в тексте каждый раз скрупулезно уточняется, что за дело). Садизм Горта Брока по отношению к проституткам подается как нечто из ряда вон выходящее. (И вообще все из-за того, что у него маленький член и слабая потенция). У большинства холостых англичан и американцев есть любимая девушка и матримониальныые планы. Китайцы довольно откровенно говорят о женщинах, но в основном как об объектах — не об их характере, чувствах и т.п., их больше интересует, как они выполняют свои функции — рожают и доставляют удовольствие. Женщин продают и покупают во всех слоях населения — как наложниц, жен, служанок, проституток. Разница в цене и условиях «труда» значительная, но сам факт. Но при этом «Некоторые из ребятишек были привязаны к лодке веревкой, закрепленной у них на поясе. Это, скорее всего, сыновья… Дочерей не привязывают, потому что дочери никому не нужны». (Странное дело — ведь девочку, когда подрастет, можно продать в служанки? В романе черным по белому написано, что одна из служанок стоила три тэйла серебром!) Более того, Дзин-куа лупит наложницу, а одну из служанок пытает тисками для пальцев, чтобы сорвать зло, вызванное совсем не ими. И даже, типа, слова «любовь» в китайском языке не нашлось. Ну не знаю, гугл-переводчик говорит, что есть. Китайцы тоже имеют семейные ценности, но по-другому: «взаимная поддержка и защита, которая связывает кровных родственников и является краеугольным камнем китайского общества. Камнем вечным, неподвластным разрушительной силе времени. Ибо пять тысячелетий развития и постоянного поиска научили этот народ, что лишь одно в мире людей имеет непреходящую ценность, служит каждому безопасным прибежищем и достойно сохранения — семья».       И, опять же, Струан выглядит более гибким и открытым, чем китайцы. Он перенимает от них привычку к чистоте, любовь к чаю, с удовольствием наворачивает креветки, пельмешки «дим сум» и прочую китайскую пищу. Он понимает, как китайцы мыслят, как вести с ними дела. А вот Дзин-куа и Мэй-мэй ничего не хотят от него перенимать, им важнее «цивилизовать варвара». Мэй-мэй освоила английский, но когда она пытается сделать кое-что в английском духе, это оборачивается позорной неудачей. Дзин-куа испытывает эстетические страдания от одного вида «дикарей»: «А какую пищу едят эти варвары — ужасно. Он много раз присутствовал на их обедах, где ему приходилось терпеливо сидеть и смотреть, едва не теряя сознание от дурноты, как бесконечные блюда сменяются одно за другим, и притворяться, что он не голоден. С отвращением наблюдать за неимоверным количеством полусырого мяса, которое они поглощали, отрезая ножом у самых губ, так что кровавый жир стекал по подбородкам. А реки отнимающих разум напитков, которые они вливали в себя. А их мерзкие вываренные безвкусные овощи. А мясные пироги, которые просто невозможно переварить. Все в чудовищных количествах. Как свиньи, как потные, ненасытные, огромные черти. Невероятно! У них нет ни одного качества, которое можно было бы отнести к достоинствам, подумал он. Ни одного. За исключением их готовности убивать, и это они проделывают с невиданной жестокостью, хотя и безо всякой утонченности. По крайней мере, они служат для нас средством зарабатывать деньги». Можно подумать, китайцы не в рот не брали алкоголя и не убивали.       Забавно наблюдать за взаимоотношениями Струана и Мэй-мэй. Каждый искренне считает и даже в глаза называет варваром другого. Каждый из них убежден, что рулит в отношениях. Струан уверен, что успешно воспитывает Мэй-мэй: «Он знал, что нрав чистокровной лошади должен быть только укрощен, но не сломлен». Но на эту милую девушку где сядешь, там и слезешь: «Мы переедем, и делу конец. Потому что я так решила» (правда, она говорит это по-китайски — так, чтобы Струан не понял). Похоже, они символизируют взаимную притирку двух великих цивилизаций. Или даже начала Инь и Ян. Англия — вся такая активная, мужественная, прогрессивная, и символизирует ее мужик. Мэй-мэй — мудрая до цинизма, соврет — недорого возьмёт, много знает и умеет, но без Струана (или другого содержателя) мало на что годится. Обоим есть что привнести в отношения, но рулит тот, на чьей стороне физическая сила и денежные активы. (А Китай тогда страшно отставал от Великобритании в промышленном и военном плане). Да еще до него она была девственницей. Сидела, значит, вся такая нетронутая, в паутине закоснелой древней культуры и ждала его, развивальщика.       И вот, значит, Запад и Восток, воплощённые в героях Клавелла, учатся понимать друг друга, медленно двигаются навстречу. Иногда спотыкаются или сбиваются с пути, но все же сближаются. Не буду спойлерить, что с ними происходило и чем дело кончилось, вдруг кто захочет и с самим романом ознакомиться. И все бы хорошо, если бы не одно большое «но».       Благостная картина сосуществования разных культур намалевана на гнилой основе. Кто хорошо знает историю — конечно, уже догодался, в чём проблема…       Струан — один из так называемых Китайских торговцев, работавших на знаменитую Ост-Индскую компанию и поставлявшиих в Китай опиум.       Этому факту посвящена едва ли страница из двухтомного романа. Китайцам не нужны были европейские товары, а свои они соглашались продавать европейцам только за серебро, да еще с массой ограничений. Но Британская империя совсем не хотела жахнуть все свои драгметаллы на торговлю с Китаем. «Несбалансированная торговля, при которой за чайный лист платили звонкой монетой, стала национальной катастрофой. В течение всего XVIII века британская Ост-Индская Компания — гигантская, наполовину частная, наполовину государственная корпорация, получившая особым парламентским актом безраздельное право на торговлю с Индией и всей остальной Азией, — с возрастающим отчаянием предлагала взамен серебра все, что только можно: хлопчатобумажные ткани, ткацкие станки, даже пушки и корабли. Но императоры неизменно отвечали высокомерным отказом». «Ситуацию хорошо описывают слова императора Цяньлуна, сказанные им в 1793 году лорду Маккартни, послу короля Георга III: «Нам никто не нужен. Возвращайтесь к себе. Забирайте свои подарки!» Единственным товаром, который заинтересовал китайцев, стал опиум.       К опиуму и торговле им Струан относится так: «Чертово зелье, подумал он, поморщившись. Но Струан знал, что его жизнь накрепко связана с опиумом — без него не могли бы существовать ни «Благородный Дом», ни сама Британская Империя».       То есть, планируя открыть для мира необыкновенную страну, «ввести Китай в семью народов», Струан недрогнувшей рукой сажает ее на иглу.       Китайских торговцев Клавелл описывает как «неустрашимых, жестких, предприимчивых индивидуалистов… Они были терпеливы, настойчивы и неукротимы — такими их взрастило море, и в упорстве при достижении намеченной цели они не знали себе равных.» — каково, а?! Это про торговцев наркотиками! В тексте романа изящно обойден и тот факт, что война, по итогам которой англичане отжали Гонконг, вошла в историю под названием Первой опиумной. Под благопристойной целью «открытой торговли с Китаем» имелась прежде всего легализация и расширение торговли опиумом. Контрабандной, кстати. Император прекрасно понимал, с чем имеет дело, и торговля опиумом была настрого запрещена его указом.       Китайский наместник Линь Цзэсюй (тот самый, что в 1839 году конфисковал у европейцев весь опиум и утопил его в море) писал королеве Виктории: «Позвольте нам спросить, где же ваша совесть? Я слышал, что курение опиума по законам вашей страны строго запрещено, потому что вред, причиняемый опиумом, очевиден. Но если уж запрещено наносить вред вашей стране, вы еще меньше должны причинять его другим государствам…»       Английские наркоторговцы нанесли китайскому населению огромный ущерб. Опиум продавался в Китае тоннами. Еще в 1835 году от наркотической зависимости страдали больше десяти миллионов жителей Поднебесной. Наркомании были подвержены до 30% провинциальных чиновников и от 10 до 20% чиновников столичных. Через сотню лет, к моменту революции, число наркоманов выросло до 70 миллионов — вот где национальная катастрофа. «Полуголодные чернорабочие уходили в сладкие опиумные грёзы, чтобы спрятаться от нищеты и безнадёги. А ленивые и скучающие богатеи использовали наркотики, чтобы убить время. В некоторых районах все, включая детей, курили опиум». Только революционная власть смогла искоренить зло, применяя самые радикальные меры, вплоть до публичных казней крупных дилеров.       В свете этого многие поступки Струана предстают в новом свете. За время действия он ни разу не порол слуг, только угрожал — но не мешает делать это Мэй-мэй («я порола это черепашье дерьмо, его аму, пока у меня рука не отвалилась»). Он, честное слово, совсем не хочет бить провинившуюся Мэй-мэй — на та не может почувствовать себя прощенной без наказания, настаивает, чтобы он ее продал — и Струан прямо-таки вынужден выпороть ее на 4-м месяце беременности. Он считает нормой покупать голоса в парламенте. Или еще вот такой диалог между Струаном и одним из его партнеров, американцем с Юга, владеющим и торгующим неграми: " — Чума на вашу жизнь, проклятый работорговец. — Ты называешь меня работорговцем? А как ты сам заполучил свою любовницу, гнусный лицемер?»       Да, все лицемерное, двойственное, не понять, где манипуляторство, а где искренние убеждения, читаешь и офигеваешь — что у людей в голове? И еще больше шокирует позиция Клавелла. Еще при выходе книги его поругивали, что Струан вышел «суперменом». Нагибаторство и мартисьюшность действительно заметны. Струана боятся и ненавидят враги, безмерно уважают свои, половина женщин из диаспоры влюблены в него и/или мечтают прыгнуть к нему в постель. Он мало того что жесткий, расчетливый делец — он еще и умеет управлять кораблем, метко стреляет, выходит сухим из воды изо всех переделок. Награду за него назначают за мертвого, т.к. никто не надеется захватить его живым. У него железное здоровье. Мэй-мэй нахваливает его, сорокатрехлетнего, за мощную потенцию… Ну, это в приключенческих книжках встречается сплошь и рядом. Раз уж Клавеллу приспичило создать крутого героя, приписать ему прогрессивные убеждения и хорошие цели — не мог пойти до конца и осудить торговлю опиумом? И почему «Тай-пэн» так популярен на западе именно в таком виде, с лицемерным замалчиванием того, что НА САМОМ ДЕЛЕ англчане делали в Китае? В моральном плане это ничуть не лучше, чем романтизация абьюза!       Выводов на этот раз не будет, делайте сами. Больно уж тема тяжелая…