Ab imo pectore — С полной искренностью

Драко отворачивается к доске, сжимая в руке корешок «Словаря рун», и мысленно считает до десяти, а следом — до двадцати, потому что первая минувшая десятка его ни капли не успокоила. Когда ребята выбирали предметы, предполагалось, что ему будет легче, чем Гермионе — Древние Руны же рассматриваются факультатив, да и выбирает их не так много народу, в силу сложности и замудренности. Но конкретно сейчас Малфой готов буквально ползти к Макгонагалл на коленях, бить челом и умолять сменить ему направление, а лучше вообще уволить, чтобы он переехал жить к Андромеде и переквалифицировался в няню. А ведь это только первый день. — Профессор, можете помочь? — раздается голос за его спиной.— Кажется, я что-то не так законспектировала. Драко натягивает улыбку, пару раз выдыхает, и разворачивается, оглядывая класс. Девочка, что задала вопрос, оперлась головой на кулачки и хлопала глазами, влюбленно улыбаясь. Это и было проблемой. Если предыдущее занятие с третьим курсом, которое было первым уроком, прошло достаточно неплохо, то четверокурсники его уже морально задавили, хотя прошло всего пятнадцать минут с начала урока. Макгонагалл объявила о новых профессорах еще на субботнем ужине — Драко и Гермиона тогда сразу сели за преподавательский стол, и пока девушка чирикала о каких-то травах с Северусом, Малфой оглядел каждого встречного-поперечного из сидевших в столовой, и уже в тот момент почувствовал неладное. Как выяснилось постфактум: молодые девчонки в выходные навестили госпожу директора и выбрали себе новую дисциплину — проклятые Древние руны. Мерлин, серьезно! В его классе четвертого курса было всего четверо мальчишек, и то те, кто выбрал Руны еще в конце второго курса, и до этого они спокойно занимались с Макгиллони; три девочки тоже остались с «предыдущей группы», а остальные одиннадцать девушек записались в воскресенье. — Мисс Эрин, я уверен, что у Вас все корректно, — выдавливает из себя Драко.— Но Вы можете сверить записанное с учебником, лекцию я пока читаю вам оттуда. — Но, профессор, для меня Руны еще очень непонятные, — настаивает девочка в хаффлпаффском галстуке.— Лучше Вам все же проверить. Малфой сжимает зубы, заправляя выбившуюся из хвоста прядь за ухо, и нехотя делает шаг. Он встает на максимально возможном расстоянии от самой девушки, заглядывая в свиток, пробегая глазами по написанному, пока Лидия не кладет ему руку на предплечье, сжимая рукав рубашки, проводя ладонью вверх. Драко прикладывает усилие, чтобы грубо не стряхнуть ее руку, и отшагивает. Эта девочка была еще самой приличной из тех, к кому он успел подойти: его потрогали за бедра, умудрились подержать за руку, провели по позвоночнику и якобы случайно задели пах. Самое главное, продолжали так делать, потому что Драко молчал. Просто не хотел устраивать скандал и доставлять неприятности госпоже директору, за что поплатился, как бы это не звучало, своим телом. — Все правильно, не переживайте, — говорит он на ходу, в панике возвращаясь к своему столу.— Только пишите аккуратнее, символы не должны друг друга перекрывать. Не стоит записывать Райдо над руной Вуньо, если необходимо будет скорочтение, то их на таком близком расстоянии друг от друга будет легко спутать с Берканой. — Профессор! — Да, мистер Норман, что такое? — отвлекается он от объяснения, глядя на рыжего мальчишку с Рейвенкло. — Мы выучили алфавит еще в прошлом году, — уточняет он.— И сочетания рун тоже. По программе должны быть переводы и толкование. Малфой буквально чувствует, как у него начинает дергаться правый глаз. Слизеринец прикусывает щеку, потирая переносицу, и опирается бедром на свой стол, нервно швыряя учебник к остальным книгам. — Понимаете, я бы и рад дать вам достойный материал, но, как видите, у нас пополнение, — он указывает на новых девочек.— И они, к сожалению, совсем несведущи в Рунах. — Да уж, — поправляя очки, хмыкает одна из девочек, гриффиндорка, которые выбрали дисциплину еще на прошлом курсе.— Мозгов у них нет, к началу урока даже не подготовились, зато локоны накрутили и губы накрасили, вот так прилежные ученицы! — Чего сказала, замарашка?! — вскакивает с места юная слизеринка.— Я твои очки тебя сожрать заставлю! — Мисс Орлин! Мисс Кафин! — резко рявкает Драко, у которого совсем закончилось терпение, и недовольно цыкает, ударив по столу.— Что за поведение? Вам по пять лет? Девушки стыдливо опускают глаза, замолчав, слушают его, под тихие перешептывания других. Они все его просто напросто не уважали: ни как человека, ни как профессора. Тем более, только несколько недель назад он числился старшекурсником, а тут резко уселся за преподавательский стол. Новенькие девочки пришли не учиться — им нужен богатый женишок, а старая группа ребят его не знает. Им неизвестные его знания и умения, они не имеют представления как он ведет уроки, как объясняет, какие задания дает — для них Драко просто никто сейчас. Изначально, войдя в кабинет с утра он решил, что будет стараться наладить отношения с ребятами, чтобы выставить себя в лучшем свете: разговаривать спокойно, помогать и объяснять ученикам материал, но теперь, оглядываясь даже на занятие с третьим курсом, которые вечно его перебивали, он понимает, что стратегия была изначально проигрышной. — Усложненная дисциплина для вас — детская игра? — Нет, профессор, просто… — Сейчас я говорю, мисс Орлин, — грубо обрывает гриффиндорку Малфой.— Думаете, мне доставляет удовольствие наблюдать, как вы ведете себя, будто неандертальцы? Увы, таким я не увлекаюсь, в коллекцию моих фетишей эта позиция не входит. Несколько ребят хихикают с последних слов, но делают это тихонько, чтобы ненароком не обратить на себя внимание профессора. Драко же поворачивается к новеньким. — Начнем с вас, дамы. Мне все равно, с какой целью вы записались на мой урок, но как только перешагнули порог этого класса, живите по моим правилам, — слизеринец достает палочку, левитируя каждой из девушек самый базовый учебник.— Ваша задача, находясь здесь, — учиться до темных кругов в глазах, и ничего более. На все остальное, не затрагивающее учебу, я буду накладывать санкции, и поверьте, никому из вас моя больная фантазия не понравится. Если же кого-то не устраивает — идите к директору и меняйте дисциплину. Будете волынить на занятиях и сильно отставать, то я добьюсь перевода каждого поименно в младшую группу, и вам придется начинать с нуля под ручку с третьекурсниками. Всем ясно? — Да, профессор, — отвечает слизеринка за всех остальных, перед этим переглянувшись с ними. — Прелестно, — ядовито выплевывает Малфой, поворачиваясь к семи ребятам из старой группы.— Теперь ваша экзекуция, господа. Я по лицам вашим вижу, что я вам тут тысячу лет как не сдался, но вы уже достаточно взрослые люди, так что примите мое существование. Я не убил профессора Макгиллони, и не спрятал тело в озере, она просто ушла в декрет. Вам так или иначе бы сменили преподавателя, даже если бы меня тут не было, и кто знает, кого бы взяли на это место. А я, как и вы сейчас, прошел этот курс полностью, причем именно у профессора Макгиллони, я прекрасно знаю ее техники обучения. Ко всему прочему, я стою в этом кабинете не за красивые глаза, а только потому, что знаю предмет практически в совершенстве, и могу научить вас всех тому же, но только при условии, что вы закатаете свое недовольство и детскую обиду в рубероид и будете слушать то, что я говорю. Драко, оглядев лица ребят, обходит стол, беря в руки мел, и даже не смотрит на учебники или свои записи, начиная писать с жутковатой для сложных рук скоростью. Закончив, он поворачивается к классу, глядя на семерых ребят. — Если вы горите страстью к толкованию, я не могу вам отказать, — тянет Драко, указывая на доску.— Это четвертая строфа из англосаксонской рунической поэмы, — он подчеркивает одну из рун.— Что это значит? Ребята рассматривают написанное, перешептываясь, объясняя друг друг и советуясь, пока Малфой не стучит кулаком по столу три раза, призывая к тишине. — Заметьте, в оригинальных стихотворениях обычно перечислены только буквы рунического алфавита, а после уже приводится пояснительная поэтическая строфа, — поясняет Драко, сложив руки на груди.— Здесь исток идет от руны «Òs», а строфа толкует подзначение написанного. У вас на столах есть рунический словарь древнеанглийского Босворта-Толлера, с его помощью вы вполне сможете прочесть строфы и трактовать их. А раз уж алфавит вы учили, то скажите мне сразу, что у англо-фризов означала руна «Ós»? — Можно? — поднимает руку рейвенкловка, и Малфой кивает.— Она обозначала Господа. Поэтому в трактовании выходит…— девочка косится в открытый словарь, формулируя ответ.—….что Господь источник ума для мудрецов? Драко приподнимает уголок губ, снова взявшись за мелок, подчеркивает несколько слов, которые девушка пропустила при переводе. — Почему вы пропустили первую строку? — интересуется Малфой.— В начале «biþ ordfurma · æfcre spræce» — первые два слова трактовались как «князь» или «исток», в зависимости от контекста, а далее «вся речь». Что мы получаем в итоге? Да, мистер Сигурни? — Если идти от значения руны, то «Господь является князем всей известной нам речи», — отвечает юный слизеринец, в надежде глядя на профессора. Драко хмыкает, записав руну отдельно, и снова смотрит на ребят. — А когда я согласился, что «Ós» — это Господь? — уточняет он, глядя, как меняются лица учеников.— Это буквальное обозначение «Аса», то есть представителя народа божественного города Асгарда, одного из трёх космогонических миров германо-скандинавской мифологии, созданных триадой богов-демиургов: братьями Одином, Вили и Ве. — Но…это же все равно боги? — Асы больше представлялись людьми как оплот мудрости, а не божественное создание, существование которого неподвластно пространству и времени, как того же Господа в авраамических религиях. Они, в отличие от монотеистического бога, вполне себе старели и, конечно, могли умереть, как и простые люди. А город Асов, где каждый жил в своем чертоге, был одним из тех мест, куда тянулись корни мирового древа — Иггдрасиля. И еще дело в том, что Асы выражали благоволение людям, создав мост — Биврёст — между их мирами. К тому же, отождествление «человека», «аса» и «бога» подкрепляло то, что скандинавская мифология конечная — все из девяти миров на равне ждет одно — Рагнарёк. Поэтому в поэме подразумевается именно «Ас», возносимый людьми, но только на роде Бога, что создал мир человеческий — Мидгард — и научил человека мудрости. — Тогда у нас получается «Ас является князем всей речи нашей»? — подхватывает гриффиндорка. — Почти так, да, — кивает Драко, снова поворачиваясь к доске, и читает.— Итак «Ós biþ ordfurma · æfcre spræce, wísdómes wraþu · ond wítena frófor, ond eorla gehwám · éadnes on tóhiht», в итоге будет трактоваться как «Ас исток всея речи нашей, опора мудрости и утешение для мудреца, да для каждого эрла — надежда и благость», — слизеринец поворачивается к классу и довольно хихикает.— Что за печаль в глазах? Не поняли? — Когда Вы перевели, тогда и поняли, — вздыхает Андре Сигурни, подперев щеку кулаком. — Именно поэтому я не даю вам трактовки сразу: много переводится не только банальным знанием слов и рун — нужно понимать и знать саму эпоху, житие народа в те времена, их богов, мелочи их рода занятий, в общем информации необходимо достаточное количество, вплоть до непосредственного узнавания имен собственных, — поясняет Драко, опираясь руками на стол за своей спиной.— И прежде чем рваться к трактовке, вам нужно будет прочесть как минимум три раздела библиотеки. Он молча разглядывает ребят. Они правда успокоились, даже сели ровнее, и действительно внимали каждому его слову. Теперь он мог их учить, и сделает это с удовольствием. — Ну так что, думаю, мы с вами пришли к консенсусу, да? — спрашивает он, глядя на часы: осталось две минуты. — Да, профессор Малфой! — почти ровным хором отвечают ему дети, а Драко следом намечает довольную улыбку.

***

— Драко! Гарри влетает в кабинет ураганом, весело улыбаясь: весь грязный после тренировки по квиддичу, но довольный. Малфой, не глядя, запускает в него Очищающее, не отрываясь от чтения материала. — Ого, вот это ловкость! — восхищается гриффиндорец, подваливая к столу. Он хватает стул от ученической парты, ставит его рядом, усевшись так, чтобы можно было прижаться к плечу парня, но делает вид, будто его очень интересует написанное в книге. — Что ты хочешь, Поттер? — вздыхает Драко, захлопнув талмуд, и кладет его на стол. — Тебя? — весело тянет Гарри, тут же получая подзатыльник, и жмурится. Глаза он открыть не успевает, потому что Малфой дает ему еще и щелбан, а после утыкается носом в плечо, тяжело вздыхая. Он, конечно, разобрался с учениками, но неприятный осадок от ситуации продержится еще несколько дней как минимум. Поттер застывает на секунд, но потом опускает руки слизеринцу на спину, ласково поглаживая, чуть качается из стороны в сторону, будто бы баюкая. — Что такое? — шепотом спрашивает Гарри, чуть склоняя голову к уху Драко, так, что почти касается губами. — Меня пару раз бесстыдно облапали четырнадцатилетки, — выдает Малфой, тоном, похожим на его привычную саркастичность. Но Поттер знает, как звучит Драко, который в порядке, и сейчас это не тот Драко. У этого дрогнул кадык при нервном сглатывании. И этот сжимает краешек его квиддичной формы слишком крепко. Этот уставший, раздраженный и расстроенный, находящийся в полном дискомфорте. Гарри двигается поближе, разворачивая Малфоя к себе поудобнее, и одной рукой развязывает ленту на его собранных волосах, запуская пальцы между прядей, аккуратно перебирая их, и чуть массируя у корней, так, как слизеринцу нравилось. — Хочешь поговорить об этом с Макгонагалл? — спустя несколько минут тишины спрашивает Гарри. Драко на его плече легонько качает головой, продолжая хаотично мять ткань формы Поттера в пальцах. — Не хочу, чтобы она подумала, будто я не справляюсь. — Ты справляешься, — возражает Гарри.— Драко, ты молодец. Не думай ни о чем другом, хорошо? Малфой мычит что-то неясное, все так же не поднимая головы, а Гарри больше не мучает его, продолжая гладить, и тихо напевает на ухо какую-то сладкую мелодию. Просто знай, что тебе Не придется проходить Все это в одиночку Я обещаю, что никогда Тебя не брошу. — Фу, Поттер, — смеется ему в плечо Драко, но Гарри по голосу понимает, что его возмущения напускные.— Как приторно. — И ничего ты не понимаешь, — тянет Поттер.— Это же классика поп-музыки. — В твоем исполнении звучит просто ужасно, — не унимается Малфой. — Хорошо, как скажешь, — легко соглашается Гарри.— Может, тогда хочешь полетать вместе? Стадион сейчас свободен, как раз развеешься. Драко вздыхает, и качает головой, продолжая мять форму, только двигается чуть ближе, чтобы можно было удобнее уложить голову. Странные шутки Поттера в последнее время его очень напрягали, но он списал это на его врожденную придурковатость, и стал от них абстрагироваться: к тому же вряд-ли выйдет так, что это направлено конкретно на самого Малфоя, скорее у Гарри просто специфический юмор — кто знает, как он подшучивает над теми же гриффиндорцами? Но Драко нравилось, насколько ближе они стали. Сначала он опасался приближаться к Поттеру настолько же, насколько к Гермионе, но со временем обнаружил в себе ужасно сильную тягу к его прикосновениям, и, к собственному удивлению, слишком легко стал поддаваться этому желанию. Позже, конечно, успокоил себя — с Гермионой Драко ведет себя так же, они тоже близко, так что ничего страшного, это не выглядит подозрительно, Гарри для него такой же друг как Грейнджер. Думать о Поттере сутками напролет было для него нормальным, привычным явлением — настолько устоявшейся частью его жизни, что он, скорее, согласился бы лишиться магии, чем выкинуть из своей головы это лохматое нечто. Раньше единственным вариантом успокоить переживающее сердце и справиться о состоянии юного Героя — было подойти к нему и выплюнуть какую-нибудь премерзкую шутку, и уже после наблюдать за его реакцией. Тогда Драко был безумно счастлив, если Гарри, вместо игнорирования, что судило о его подавленности, бросался на слизеринца с кулаками. И пока они катались по полу, поднимая пыль, Малфой постоянно улыбался, понимая, что Гарри в порядке, а тот, наверное, принимал его за последнего психа, наблюдая, как он улыбается, слизывая кровь с разбитой губы. Сейчас же, на правах друга, Драко мог спросить его о самочувствии, потрогать лоб, чтобы проверить температуру, или, как вчера на прогулке, ворча, замотать Гарри в пушистый шарф по самые кончики ушей. Но не более. Потому что он все так же был на правах друга, а эта граница не позволяла ему более смелых действий. Просить же о большем он не смел. Признаться честно, Драко часто представлял, когда они оказывались близко, как он подается вперёд, касаясь губ гриффиндорца, как выдыхает, находясь от него на расстоянии пары миллиметров, а лучше, вообще не отрываясь, даже если у него к чертям закончится воздух в легких. Как притягивает его к себе, уложив ладонь на загривок, перебирая короткие пряди, сходя с ума от удовольствия, потому что волосы Гарри были второй его любимой вещью в мире, конечно, после самого Гарри. Но после, придя в себя, Малфой намеренно прятал каждую подобную мысль в самых темных и жутких уголках разума, таких, где хранятся воспоминания и эмоции, которые никогда не захочешь ощутить снова. Запихивал так глубоко, чтобы забыть о самом факте существования человека по имени Гарри Поттер. Но когда гриффиндорец снова садился рядом, весело пихая его в плечо, все начиналось по новой. И, честно, этот адский Сизифов труд приносил ему какое-то болезненное чувство удовольствия, и Драко был готов повторять все это из раза в раз, лишь бы снова увидеть его лицо настолько близко. Но это было его личным плацебо: он сам внушал себе, что все в порядке, и той страстной картинки в фантазии ему более, чем достаточно для хорошей жизни. Драко прекрасно осознавал, что обманывает себя, но ничего менять не собирался — один неверный, совсем крошечный, шажок мог разбить на мелкие осколки даже то, что он имел сейчас. Тем более, Поттера он еще с детства воспринимал как недостижимую мечту, какой-то призрачный образ, будто протянешь руку — возжелаешь коснуться — а он растворится, словно и не было. Думать о том, чтобы Гарри был его Малфой не решался. Дело было даже не в пресловутом «нравится/не нравится», а в чем-то более возвышенном, в том, что Драко не мог объяснить даже внутреннему себе, не то что сформулировать и сказать вслух. — Не хочу, — отказывается Драко от полетов.— Лучше спой еще что-то. Гарри расслабленно улыбается, поглаживая его по волосам, и поет.