Карп в сухой колее

      Ху Иньлин содержалась в этом же подземелье, но в несколько отдалённой темнице. По пути до неё Юн Шэнь обнаружил то, что, возможно, так сильно напугало Сюэ Чжу, а именно его соучеников. Те также были без сознания и с временно заблокированными духовными каналами силы — это любезно пояснил Цао Сяошэ. Юноша и барышня, которым не слишком повезло оказаться в патруле на этот шичэнь, были бережно усажены у стены. Далее нашлись охранники Цзицзинъюй. Со слов Цао Сяошэ, c ними всё оказалось проще. Простым людям не нужно блокировать потоки ци попросту за их неимением.              Юн Шэню оставалось лишь подивиться прыткости и ловкости Цао Сяошэ. Обезвредить такое количество не самых слабых противников, да так, чтобы не нанести им значительного вреда. Всё же он никакой не лекарь и едва ли бродячий заклинатель.              — И как тебе только в голову такое пришло?.. — тихо, скорее риторически, протянул Юн Шэнь, разглядывая одного из спящих стражей Цзицзинъюй, что не мог не привлечь внимание. Отличие его от остальных было в том, что в отличие от привычной формы на нём были лишь нижние одеяния.              Происхождение маскировки Цао Сяошэ становилось более ясным.              Цао Сяошэ криво усмехнулся и буднично, словно говоря о сущей мелочи, произнёс:              — Моя работа требует находчивости.              — Нахал, — в тон ему коротко ответил Юн Шэнь.              Он заметил, как Цао Сяошэ после их перепалки остраннел. В нём больше не было показного желания угодить — такого раздражающего и вызывающего омерзение, но вместе с тем привычного и ожидаемого. Он больше не трепал языком попусту, как делал обычно, уходя в пространные рассказы о разном или рассыпаясь в бессмысленной лести. Теперь Цао Сяошэ словно затаился в ожидании лучшего момента. Юн Шэню это решительно не нравилось. Он чувствовал себя маленькой и незначительной добычей, что наблюдает, как к ней шаг за шагом крадётся тигр. Наблюдает, но едва ли может что-то предпринять. Неосознанно Юн Шэнь сжал Цюаньи в руке сильнее. Пальцы чуть обожгло энергией меча.              Он не любил слабость и бессилие, в особенности, когда они его собственные, не любил неожиданности, не любил, когда предугадать было нельзя и когда каждый новый шаг становился шагом в неизвестность. Удивительно, как раньше, будучи бессмертным мастером, живущим в Обители среди парящих облаков, он чувствовал твёрдость земли под ногами и точно знал, куда ступит дальше, а оказавшись в теле смертного, кому за облаками суждено лишь наблюдать, но никак не парить меж них, он впервые ощутил неуверенность и пустоту. Настоящая твёрдая земля на поверку оказалась невесомее небесного эфира.              — А если бы со мной вместо Сюэ Чжу остался бы Си Ин? Что бы ты тогда предпринял? — вдруг спросил Юн Шэнь.              Вряд ли бы Цао Сяошэ хватило сил справиться с бессмертным мастером или перехитрить его. Юн Шэнь сильно в этом сомневался. Но слишком уж всё складно выходило у Цао Сяошэ — это не могло не вызывать подозрений. Что, если это всё хитрый план? Переложить всю вину на главу школы или кого-нибудь из других заклинателей, когда сам Цао Сяошэ, вернее, они с лекарем Сун и являются корнем всех зол? Юн Шэнь припоминал, какое пренебрежение приобретал тон старика, стоило речи зайти о заклинателях.       — Нет никакого «бы», господин Хэ, — пожал плечами Цао Сяошэ. — Всё происходит так, как должно произойти.             Такой ответ неприятно уколол Юн Шэня тем, что совсем не привнёс ясности.              Должно — не должно…              — Как это понимать? — нахмурился Юн Шэнь и взглянул в лицо Цао Сяошэ, но и там ответа не было. Даже намёка. Он лишь легко улыбался выученным выражением, плотно сомкнув губы.              — Вспомните, что сказал вам сегодня утром мой учитель.       — Прекрати говорить загадками и выражайся ясно! — процедил он. — Говоришь, всё складывается, как должно? А кто сказал, что так должно? Твой учитель — старый интриган, не лучше лисы — он? Почем ему вообще это знать?              Цао Сяошэ шумно вздохнул. Усталость в его вздохе была такая, будто бы он вёл беседу с безнадёжно отстающим учеником, который никак не может понять простую истину. Чуть ли глаза не закатывал! Юн Шэня обуяло возмущение.              — Вы заставляете меня участвовать в своих планах, которые преследуют туманные цели, но не утруждаетесь поделиться даже малой долей того, что вам известно. Хочешь знать, что я думаю и как это выглядит со стороны? — Юн Шэнь чеканил каждое слово и выставил Цюаньи в ножнах вперёд так, что конец упёрся Цао Сяошэ в грудь. — В том, что вы скрываете, есть нечто важное. Важное настолько, что оно может перевернуть всё с ног на голову. Больно складно и легко выходит, что во всём виноваты заклинатели, будто это всё на руку кому-то. Например, вам.              В довершение своей речи Юн Шэнь ткнул Цао Сяошэ ножнами, как он думал, довольно сильно. В этот тычок он постарался вложить всё своё негодование. Даже так Цао Сяошэ не шелохнулся, но выражение его лица заметно помрачнело.              Юн Шэнь ожидал, что тот уйдёт в отрицание, попытается заговорить ему зубы и сведёт тему к чему-то другому, но всё было совершенно иначе. Впервые за всё время их не слишком желанного знакомства Цао Сяошэ был… зол?              — Вам говорили, что вы на редкость упрямый человек? Невыносимо упрямый!       Недовольство и раздражение звенели в голосе Цао Сяошэ всё явственнее с каждым сказанным словом, но он держался, ни разу не повышая голос и не срываясь на крик. Хотя было заметно, как ему бы хотелось.       — И сказал бы мне кто, что с вами будет так сложно, я бы…              Он так и не договорил, разразившись шумным кашлем, который не продлился. Цао Сяошэ глубоко и хрипло вдохнул, сдерживая очередной порыв, и вместо этого продолжил говорить.              — Думаете, одному вам тяжело? О, бессмертный мастер, оставшийся без былых сил! Как же так! Как он несчастен! — восклицания, полные натянутого сожаления, звучали издевательски. — Думаете, что пешка тут всего одна? Ошибаетесь!              Юн Шэнь не знал, что и сказать. Он замер, изумлённо глядя на Цао Сяошэ, а тот быстро избавил его от надобности отвечать.              — Не смотрите так. Да, мне прекрасно известно, с кем я имею дело, — сипел он, каждое слово давалось с трудом. — И вот что, бессмертный мастер, не приходило ли вам в голову, что вы, возможно, не единственный, кому наступили на язык?               Он вновь разразился мучительным кашлем. Юн Шэнь невольно опустил меч и отступил на шаг. Цао Сяошэ схватился за горло, будто пытаясь сорвать невидимую удавку.              Как это знакомо.             Вскоре кашель затих, и на короткое, но показавшееся бесконечно долгим, мгновение наступила тишина, прерываемая лишь тихими хриплыми вздохами Цао Сяошэ.              — Теперь… Теперь вы поняли, почему мы на одной стороне? — наконец придя в себя, так же сипло спросил он.              Он ещё глубоко дышал, словно только что пытался взбежать на крутую гору.              — Мне и самому не по нраву, что творится, но я не в том положении, чтобы что-то изменить. Вы тоже.              Юн Шэнь молчал. Лицо Цао Сяошэ побледнело, вены на шее и лбу вздулись. Он и правда едва не задохнулся.              Прямо как Юн Шэнь, когда его действия расходились с желаниями того паршивого лекаря Сун. Выходит, что Цао Сяошэ с ним вовсе не заодно? Хотя всё же ученик должен был служить учителю, быть преданным и почитать его, но… Поведение Цао Сяошэ не то чтобы было почтительным. Он, конечно, как и полагается, был вежлив, но то было всё равно далеко от уважения. И непонятно было, действительно ли старик — его учитель, или же это просто роль, которую пришлось разыграть для складной легенды.              Юн Шэнь не знал, что ответить, поэтому изучающе глядел на пытающегося отдышаться Цао Сяошэ. На одной стороне? Точно нет. Если так вышло, что Цао Сяошэ знал, что в теле Хэ Циюя скрывается душа Бессмертного Небожителя, значит… Могло ли быть ему известно, что предшествовало его попаданию в него? Даже если так, сказать он всё равно, как видно, не сможет, или же, если всё это лишь притворство — Юн Шэнь не исключал и такого, — Цао Сяошэ попросту не желал раскрывать свои сведения, и тогда ничто не могло заставить его. По крайней мере, пока Юн Шэнь без сил, вытрясти из этого плута хоть что-то было без шансов.              Одно было ясно — лекарь Сун знает это «должно».       — Если ты не пытался ничего исправить, то это не значит, что я тоже не стану, — бесцветно и глухо ответил, хотя, скорее, едва звучно пробормотал Юн Шэнь. Он скорее говорил сам с собой.              — Вы не знаете, на что идёте, и пожалеете, если выступите против должного, — с нажимом и нетерпением ответил Цао Сяошэ, услышавший чужие слова.              — Раз ты знаешь, кто я такой на самом деле, то тебе также должно быть известно, что мне чужды сожаления, — холодно и строго заговорил Юн Шэнь. Конечно, он был в курсе слухов, ходивших вокруг его персоны как бессмертного. Трудно не быть, когда даже в тихой Обители Бессмертных всюду, куда ни ступишь, тихому шелесту золотых листьев гиннан вторит едкий шёпот злых языков. — Хотя… Хм, нет. Оказавшись в личине Хэ Циюя, я кое-что ощутил. Например, если я огорчён тем, что у меня не хватило прыти заколоть тебя этим утром, это сожаление? Или… То, что ты смог удержать свой язык, чтобы не проболтаться о том, о чём не стоит, и в итоге смог раздышаться, — тоже огорчает меня и заставляет желать обратного. Может ли это тоже быть сожалением?              Цао Сяошэ всеми силами удержал на лице снисходительную полуулыбку. Он всё ещё был бледен, а его взгляд вдруг резанул по Юн Шэню, как острое лезвие.              — Я ваш единственный союзник, — тихо и вкрадчиво сказал он. — Хотите вы этого или нет.              — Конечно, не хочу, — бросил Юн Шэнь, когда уже развернулся и вновь двинулся вперёд по коридору.              Он понимал, что это глупо, но не оставить последнее слово за собой он не смог. Какое ребячество! Но он ничего не мог поделать с одолевающим недовольством, как будто зудящим под его кожей каждый раз, стоило Цао Сяошэ заговорить. Этот непонятный человек его неимоверно раздражал.              Они продолжили путь к темнице Ху Иньлин в молчании. Юн Шэнь был погружен в собственные мысли, что, как и всегда бывает в последнее время, были далеки от радостных, а Цао Сяошэ был всё ещё неимоверно подозрителен и так же неимоверно тих. Хотя это сейчас уже пошло на руку. Его бессмысленная болтовня сделала бы только хуже.              Наконец, они подошли к высоким дверям, от которых так и веяло холодом, тёмной энергией. А ведь это хули-цзин ещё была сдержана силами заклинателей. Несмотря на то, что это подземелье, потолки в коридорах были так же высоки, как и на этажах выше. Двери походили на те, что были входными в Цзицзинъюй, такие же мрачные и наверняка такие же тяжёлые. На каменном фасаде дверей выделялись выбитые на обеих створках морды Бианя, угрожающе скалящиеся. Глаза зверя, казалось, наблюдали за гостями подземелья в ответ, внимательно следя за каждым их шагом. Хотя для Юн Шэня, можно сказать, не слишком-то и казалось. Он уже встречался с Бианем, и нельзя было исключать, что этот адский зверь, вернее, его дух, мог спрятаться даже в таком изображении себя. Оставалось только не попадать в полную тень. На свету он не покажется.              Поток мыслей Юн Шэня прервала шкатулка Хэ Циюя, возникшая прямо перед его глазами. Её протянул Цао Сяошэ.              — Это тоже не хотите? — ухмыльнулся он, припомнив фразу Юн Шэня.              Но стоило Юн Шэню потянуться за шкатулкой, как Цао Сяошэ ловко отвёл её в сторону, а рука Юн Шэня сжала воздух.       — Верни.              Цао Сяошэ тем временем приобрёл прежний непроницаемый вид, такой привычный и обыденный, точно это не он совсем недавно вышел из себя, а после чуть не загнулся от удушья. Он перекинул шкатулку из руки в руку, а после серьёзно начал:              — Перед тем как мы войдём, мне нужно знать. Откуда эта занятная вещица у вас?              Юн Шэнь досадливо стиснул зубы.              — Нашёл в покоях Хэ Циюя. Что в ней занятного?              — Именно то, что в ней занятное, но не только, — протянул Цао Сяошэ, рассматривая узорчатые пластины. — Знакома ли вам библиотека Цинтянь на горе Лушань? Вне вашей Обители Бессмертных это крупнейшее хранилище знаний, а иногда и артефактов. Там можно найти невероятные вещи и свитки тайных техник...              Юн Шэнь не понимал, к чему ведёт Цао Сяошэ, но всё же, да, он знал о существовании библиотеки Цинтянь. Это было очень возвышенное место, и не менее возвышенные люди служили там. Ею заведовала бессмертная, которая в несговорчивости и высокомерии могла посоревноваться с Юн Шэнем — Гэ Ици. Обретя бессмертие, та решила остаться среди смертных и отказалась совершенствоваться до вознесения в Небесное царство. Ей показалось несправедливым, что мудрость поколений скрыта от людей в облачной Обители Бессмертных, ведь каждый ищущий знаний должен иметь к ним доступ, и неважно, смертен он или нет. Так она и основала Цинтянь. Её трудами за пару столетий во владении Цинтянь оказались тысячи фолиантов знаний, свитков, тайных техник. Она сделала это место поистине персиковым источником для любого учёного. Вместе с этим такое богатство тщательно охранялось, и благодаря этому многие школы, ордена и даже кланы отдавали свои тайные техники или семейные артефакты на хранение, не беспокоясь, что с ними может что-то случиться. Сам Юн Шэнь никогда не встречался с Гэ Ици, но, по рассказам, это была свирепая женщина с жёстким нравом, как у демоницы, и сердцем светлым, как у Богини Милосердия, а её мудрости не было предела.              Но, конечно, больше Юн Шэня беспокоила шкатулка.              — И что с того?              — Ходит слух, что библиотека Цинтянь однажды доверилась ненадёжному человеку и была утеряна одна также не менее интересная вещь. Подумали поначалу, что ненадёжный человек — гнусный вор, пожелали найти, а его и следа нет. И вещицы той тоже нет. Ничего отыскать не удалось. Как исчезло. Это не так давно случилось, к слову говоря… Лет пять назад, поэтому до сих пор на слуху, хотя Цинтянь пытаются замолчать это дело, — Цао Сяошэ провёл пальцем по узорам шкатулки. — Так вот, узор на этой шкатулке ничего вам не напоминает?              Цао Сяошэ, наконец, передал Юн Шэню шкатулку, и тот пригляделся внимательнее. Серебряные узорчатые пластины по краям шкатулки действительно складывались в картину. Ранее он не придал этому значения. Надо же, всё это время ответ был на поверхности. Плывущие облака, горная вершина и белые цапли — Лушань.              — Эта шкатулка принадлежит библиотеке Цинтянь... — тихо сказал Юн Шэнь, обводя пальцем контуры выточенных из серебра чёрт облаков.              — Верно, — кивнул Цао Сяошэ. — В ней нечто странное, не могу понять, что именно. На самой шкатулке множество чар. Её не открыть просто так. Ключ мне неизвестен... Но вы понимаете, да? Откуда такой интересной вещице оказаться у молодого господина Хэ?             Что же, Юн Шэнь был прав в своих соображениях. Всё не просто так с тем тайником. Похоже, Хэ Циюй и правда хранил за пазухой нефритовый диск. Было бы, конечно, проще, прочитай он и записи, оставленные Хэ Циюем, но поздно было об этом думать. Выходит, эта шкатулка в действительности могла оказаться тем самым, что украл Хэ Циюй у демоницы. Возможно, и тем, из-за чего сорвалось нападение на шествии... Динсян говорила, что что-то пошло не так. Вариант с тем, что Хэ Циюй мог сотрудничать или пособничать демоницам, отметался — вряд ли бы тогда о его смерти рассуждали столь кровожадно.              К сожалению, это породило лишь ещё больше вопросов. Юн Шэнь повернулся к дверям, настойчиво пренебрегая взглядом Бианя, который, казалось, был направлен прямо на него, и хмуро сказал:              — А об этом нам должна поведать Ху Иньлин.              Он сжал шкатулку в руке и её грани неприятно впились в ладонь.              ***              Стоило Цао Сяошэ толкнуть тяжёлые двери, как дыхание Юн Шэня перехватило от обрушившегося на него давления тёмной ци. Ужасающая сила. Даже будучи единым с окружением, после того как ему изгнали ци из тела, каждый шаг вглубь темницы Юн Шэнь чувствовал, будто погружается в вязкую топь, что так и норовит утянуть глубже.              Внутри камеры Ху Иньлин царил полумрак. Пламя факелов не справлялось с освещением, и темнота раскинулась по углам поистине огромной темницы — она отличалась от прочих и походила скорее на просторный зал. Простор не умалял царящее всюду давление. Оно не позволяло вдохнуть полной грудью и висло на плечах неподъёмным грузом. Воздух был затхлым и сырым, полнился едким, жжёным запахом демонической крови.              Юн Шэнь ощутил смутное беспокойство, что из тёмных углов может показаться Биань. В прошлый раз зверь не был настроен дружелюбно, и Юн Шэнь не желал разбираться и с этой проблемой. Не сейчас.              Ввысь потолка поднимались колонны, идущие кругом, а в центре круга — клетка, отдалённо напоминающая те, в которых обычно держат птиц, разве что гораздо больших размеров. Толстые прутья решётки клетки стояли близко друг к другу и начинались от каменного пола, заканчиваясь под потолком, сливаясь между собой, образуя купол. С колонн спускались цепи, множество цепей. Они слабо мерцали. Должно быть, то была техника Си Ина — каждое звено цепей было создано целиком из духовной энергии, настолько концентрированной, что обретшей материальную форму. Они шли меж прутьев и плотно опутывали неподвижное тело, замершее внутри клетки. Пестрящее множество печатей и амулетов, призванное подавить демоническую силу, опутывало решётки. На полу была расчерчена, вернее, выбита печать Неба и Земли — сильные чары очищения, позволяющее удержать энергии инь и ян в равновесии путём формирования искусственного предела в контуре печати.              Вся эта защита поддерживалась дежурящими заклинателями, но в данный момент их не было. Не то чтобы Ху Иньлин могла в любой момент вырваться на свободу, разорвать технику Божественных цепей и покинуть контур печати Неба и Земли было не так-то просто, но всё же сдерживающие хули-цзин меры были ослаблены. Могла ли демоническая ци расползтись по всей темнице и за её пределами именно из-за этого?              Юн Шэнь подошёл ближе. Ху Иньлин было не узнать.              В Павильоне Ароматов она представала перед ним в нескольких образах: талантливая танцовщица, сокровище Павильона и любимица госпожи Чэнь, коварная соблазнительница, чья красота была сравнима с прекрасными цветами, способная с лёгкостью пленить даже искушённое сердце. Яростная и безжалостная девятихвостая хули-цзин, в чьих силах было разрушить разум и душу.              Сейчас Ху Иньлин не походила ни на одну из своих ипостасей.              Тонкое тело, походившее на изломанную ивовую ветвь, подвешенное на цепи, ничем не напоминало её. Похоже, заклинателям удалось загнать её в человеческий облик и так и заточить. Руки Ху Иньлин были подняты над головой, за них она и была подвешена, вернее, за крепко связанные цепями запястья, которые, будто мало было этого, пронзены двумя крюками. Плоть местами была вывернута наружу, в зияющих ранах, местах, где не было залито тёмной запёкшейся кровью, виднелись разорванные сухожилия. Руки были покрыты ранами, разрезами, ожогами, в которых виднелись контуры злосчастных цепей — ни единого живого места. Другой парой цепей была скована шея демоницы. Голова её была опущена, а лицо скрыто за занавесью некогда огненно-рыжих, а теперь уже растерявших былую яркость и ставших будто выцветшими, спутанных волос, перепачканных грязью и кровью. Они походили на стог мокрой соломы. Изорванное, вероятно, из-за обращений в демоническую форму одеяние было также залито кровью и выпачкано грязью. Куски некогда роскошного шёлкового одеяния едва прикрывали места, что должны быть скрыты. На теле Ху Иньлин, как и на руках, живого места не было, и оно так же было окутано цепями, что врезались в плоть, местами размозжая её. Светлая ци, заключённая в звеньях цепи, ранила и обжигала демоническую сущность хули-цзин. Они прожигали плоть — особенно это было заметно на рёбрах, где кожа и плоть успели сползти так, что обнажилась белизна кости.              Юн Шэнь не мог отвести взгляд.              Это было высшей степени отвратительное и мерзкое зрелище. Жестокость расправы, свершившейся над Ху Иньлин, поражала. Не то чтобы он её жалел. Демоны не заслуживают жалости, тем более такие, как она. Эта хули-цзин вместе с Чэнь Ляомин загубили множество невинных жизней, да и сама лисья демоница наверняка не гнушалась поеданием людей. Но сейчас, в облике юной девы, она выглядела беззащитно.              Она не могла исцелиться, силы наверняка были запечатаны. Должно быть, сейчас она испытывала неимоверную боль.              В его груди нечто пронзительно сжималось, чем дольше он наблюдал, как Ху Иньлин смиренно и подвижно сидит на коленях. Подол изорванной юбки прикрывал ноги, но по состоянию всего остального тела едва ли от них что-то осталось. Ступня, видневшаяся из-под куска пропитанной кровью ткани, была повёрнута под неестественным углом.              Должно быть, слишком много демонической энергии.              И даже так, он сделал шаг вперёд.              — Не советую подходить ближе, — тихо сказал Цао Сяошэ, схватив Юн Шэня за край рукава и легонько потянув на себя.       Юн Шэнь словно вышел из транса и часто заморгал. Он растерянно обернулся к Цао Сяошэ и всё же отступил на шаг. Цао Сяошэ кивнул на пол, и тогда Юн Шэнь заметил, что сам того не ведая, переступил внутренний контур печати Неба и Земли. Да, это и правда было лишним. И всё же.              — Не похоже, что она в сознании, — протянул Юн Шэнь, вновь поворачиваясь к безмолвной Ху Иньлин.              Она была в ужасном состоянии. Её и правда пытали с особым остервенением. Удивительно, как она не пожелала прекратить это, просто выдав нужную информацию. До сих пор выбить из неё хоть слово не получалось.              Юн Шэнь был убеждён в переменчивости демонической натуры, особенно лисьей, сохранить свою шкуру было дороже преданности. Демоны не были способны на сострадание, жалость, верность. Они были не способны любить. Рождённые из мрака, они были воплощением всего самого тёмного, что было в трёх мирах. Ху Иньлин была по странному и совершенно точно невозможному стечению обстоятельств предана своей хозяйке. До безумия предана.              Юн Шэнь пригляделся, помимо мерцания цепей, он смутно видел что-то ещё. Едва заметные контуры чар, словно мираж, проступали поверх решётки. Он разглядывал их, пытаясь сложить в единую картину, пока наконец не понял, что это нематериальный амулет — мантра Сердечных оков, запечатывающая пять чувств. С ней Ху Иньлин вряд ли сможет сказать хоть слово или даже увидеть, кто же к ней пришёл. Может, поэтому она настолько отрешена и не заметила, что к ней явились гости?              Юн Шэнь призадумался, что же можно сделать с этим амулетом. Он сжал Цюаньи в руках, и меч уже привычно откликнулся теплом.       В этот же момент ему в голову пришла, может быть, и не лучшая, но действенная идея. Он двинулся вперёд, ближе к решётке. Цао Сяошэ попытался его остановить, по-прежнему оставаясь за внешним контуром выбитой на полу печати.              — Господин Хэ, не стоит…              Юн Шэнь оборвал его одной единственной фразой:              — Не мешай.              Он приблизился так, что стоял в шаге от клетки. Поглядев ещё на хули-цзин, что из-за своей неподвижности и отрешённости больше походила на статую, он опустил взгляд на Цюаньи.              Кажется, Сюэ Чжу говорил с мечом, но как? Явно не вслух. Для Юн Шэня было ново именно общаться с оружием, а не отдавать приказы, которые и приказами-то не были, просто бесформенной мыслью, отражавшей его волю, и его копьё, Тяньлуань, безропотно считывало любое намерение. Здесь же…              С помощью Цюаньи Юн Шэнь хотел порвать нематериальный контур амулета.              Это он и сказал, вернее, подумал. А потом дёрнул Цюаньи из ножен. Странно, но меч не поддался и вдруг охладел, хотя всего мгновение назад Юн Шэнь мог чувствовать исходящее от него тепло. Неужели он… Не хотел?              Конечно, в этом теле Юн Шэнь был слаб, и не положено ему было сражаться с клинком, но дух меча знал его! Почему же теперь отказывается?              Он попробовал ещё раз, придав в мыслях своему голосу строгую твёрдость, с какой говорил в своей бессмертной жизни. На этот раз меч поддался, но словно бы нехотя. Он казался очень тяжёлым. Ножны пришлось бросить на пол и схватиться двумя руками, чтобы хоть как-то удержать клинок.              С трудом он взмахнул им, направляя в сторону контура амулета, который был особенно виден. Цюаньи рассёк его, не встречая преграды. Едва мерцавшие символы, складывавшиеся в мантру, медленно затухли.              — Ху Иньлин, — позвал Юн Шэнь громко. Его голос отдался гулким эхом по всему залу.              Вмиг стало ощутимо холоднее. Юн Шэнь вздрогнул от накатившей прохлады и дёрнул плечом, опуская меч. Ху Иньлин всё так же не двигалась. Он подошёл ближе, почти вплотную к перекладинам клетки.              — Немедленно отойдите. — Уже с нажимом сказал Цао Сяошэ и сам сделал шаг вперёд за контур, чтобы попытаться оттащить Юн Шэня подальше, но произошло неожиданное.             Стоило Юн Шэню коснуться перекладин решётки, как Ху Иньлин пришла в движение. Она резко подняла голову и уставилась на Юн Шэня теперь уже единственным глазом. Тот горел жёлтым потусторонним огнём, холодным, как ветер загробного мира. Она чуть склонила голову. Взлохмаченные волосы отъехали в сторону, полностью открывая лицо демоницы.              В Павильоне Ароматов, вернее, в иллюзии Юн Шэнь ударил Ху Иньлин призванной Небесной печатью, и тогда это нанесло ей сильный вред, повредив душу. Но чего Юн Шэнь не ожидал, так это что повреждение души скажется и на внешнем облике. На груди, куда и пришёлся удар, расползался уже засохший уродливый ожог, идущий вверх и захватывавший половину лица, в том числе и глаз, на его месте теперь была пустая выжженная глазница. Ни о какой былой красоте Ху Иньлин не могло идти и речи. А ведь если бы Юн Шэнь нанёс ещё удар, задействовав печать, он бы наверняка смог убить лисицу…              — Ты! — пророкотала она.              Глаза её сверкали яростью и злобой, вся она была обращена к одному человеку. Казалось, для Ху Иньлин Юн Шэнь был сосредоточением всего жестокого мира, который обрёк её на нынешнее жалкое положение. Её руки задрожали, а крюки сильнее вонзились в запястья. Ху Иньлин зашевелилась и оскалилась, издавая тихий рык. Тёмная энергия клубилась вокруг неё, казалось, собравшись из всех тёмных углов. Постепенно она приобрела форму туманных лисьих хвостов — один за одним девять хвостов возникли за её спиной. Они извились в клубах чернильно-чёрной дымки и разом ударили по решётке.              Цао Сяошэ со всей силы рванул Юн Шэня за руку на себя и успел закрыть от удара. Правда, в итоге удар демонической ци пришёлся прямо по нему. От неожиданности Юн Шэнь выронил Цюаньи, и тот со звоном упал на каменный пол.        Цао Сяошэ громко втянул воздух и, кажется, тихо выругался. Он крепко прижимал к себе Юн Шэня, так что тот и головы повернуть не мог. Он не видел, как беснуется Ху Иньлин в своей клетке, его взору была доступна лишь часть лица Цао Сяошэ, и он заметил, как у того с уголка губ стекает струйка крови. Юн Шэнь попытался выпутаться из вынужденных объятий, но Цао Сяошэ не дал, настойчиво прижимая ещё сильнее и оттаскивая его за внешний контур печати, которая вспыхнула тусклым светом. И всё же Юн Шэню удалось выглянуть за чужое плечо и увидеть, что же творится.              Это была лишь малая часть прежней силы Ху Иньлин. Её хвосты были бледны и прозрачны, сотканные из тёмной ци, больше походящей на призрачный мираж. Даже так от удара решетки клетки громко зазвенели. Печать, выбитая на полу, разгоралась всё сильнее. Тёмная энергия вокруг лисицы развеивалась, хвосты исчезали. Ху Иньлин зарычала громче, концентрируя тёмную ци сильнее, и вновь взмахнула хвостами, норовя нанести удар уже не девятью, а шестью оставшимися. Тёмная энергия ударила вновь, и уже этот удар был сильнее, возможно, из-за сгущения тёмной ци. Раздался грохот. Вся темница задрожала.              Цао Сяошэ, так и не отпуская Юн Шэня, оказавшись за внешним контуром печати Неба и Земли, дотянулся дрожащей и странно окровавленной рукой до одной из цепей и со всей силы потянул.              Цепь вмиг загорелась ослепительным светом, а за ней вспыхнули и другие. От высвободившейся светлой энергии даже пространство вокруг, кажется, затрепетало. Раздался звон… Цепей? Нет, это звенела сама светлая ци. Чистый и громкий звук, словно струна цины. Он был оглушающим. Юн Шэнь зажмурился и сам сильнее вжался в плечо Цао Сяошэ, стремясь убраться подальше от невыносимого звона.              Засветившись и зазвенев, цепи задрожали и натянулись, сильнее стискивая и без того травмированное тело Ху Иньлин. Её руки дрогнули. Раздался хруст костей, ребро одно за другим лопалось, как сухая ветка, с мерзким чавканьем цепи сильнее вонзились в плоть. Ху Иньлин хрипло закричала и задёргалась сильнее. Из новых ран начала сочиться густая смоляно-чёрная кровь. Тёмная энергия, некогда формировавшая её хвосты, рассеялась и теперь тёмным туманом клубилась вокруг. Цепи на её теле затягивались всё сильнее, пока Ху Иньлин наконец не прекратила попытки вырваться.              Шум прекратился. Юн Шэнь открыл глаза. В ушах всё ещё стоял звон духовной энергии. Разгоревшийся яркий свет от печати Неба и Земли и Божественных цепей медленно гас, становясь всё более тусклым. Когда же вновь воцарился полумрак, а все магические обереги потухли, Юн Шэнь почувствовал, как хватка Цао Сяошэ ослабевает. Он сразу же отстранился и посмотрел в сторону клетки. Ху Иньлин едва заметно дрожала и продолжала с прежней ненавистью смотреть прямо на Юн Шэня, её лицо... Вернее, то, что от него осталось, было скривлено в жуткой гримасе, где смешалась боль и ярость. Она продолжала скалиться, являя виду свои острые зубы, перепачканные её собственной чёрной кровью. Неподалёку от камеры, в пределах внутреннего контура печати, лежал брошенный Цюаньи с ножнами. Он было двинулся, чтобы забрать их, как почувствовал, что его тянут назад.              Он обернулся и заметил, как Цао Сяошэ обессиленно припал на одно колено, тяжело дыша. Его рука крепко сжимала край длинного рукава мантии Юн Шэня, что быстро пропитывался кровью.              — Второй раз… — он кашлянул, сплёвывая дурную кровь, и растянул губы в вымученной ухмылке. — Боюсь, второй раз у меня уже так не выйдет.              Юн Шэнь взглянул на Цао Сяошэ со смесью удивления и ужаса. Его руку от плеча до предплечья пересекала крупная рваная рана. Он был уверен, что, закрывая его от удара, Цао Сяошэ выставил барьер из ци! Юн Шэнь не знал, что и предпринять, но за мечом всё-таки не пошёл.              — Почему ты не защитился? — изумлённо выдохнул он.              Цао Сяошэ здоровой рукой полез к себе во внутренний карман и достал уже знакомый мешочек с пилюлями. Вместо одной он съел три штуки. Он чуть скривился, явно от их горькости, и посмотрел на Юн Шэня, будто тот не понимал очевидного.              Юн Шэнь и правда не понимал. Цао Сяошэ недолго помолчал и хрипло рассмеялся.              — Господин Хэ, — обратился он через смех, а чуть успокоившись, продолжил, — неужели вы до сих пор не догадались, что я не могу управлять духовной энергией?