3
— Ты знаешь, она выглядит как труп больше, чем обычно, — сказала Йоко, проследив глазами скрытыми черными очками за темной фигуркой Уэнздей, скрывшейся за большой деревянной дверью. Инид ощутила в груди раскаленный укол боли. Она сгорбилась сильнее. Напускная радость схлынула с ее лица, а глаза, изображавшие беззаботность, поплыли в блеске печали. — Я знаю, — ответила она удрученно. Ее локти лежали на столе, а ладони крест-накрест придерживали плечи в синей полосатой форме. Она не думала, что дела могли пойти настолько напряженным и губительным для них образом. Нельзя было описать какое сожаление, какой страх она испытывала каждый раз, когда Уэнздей находилась вне поля ее зрения. Она хотела преследовать ее по пятам, провожать до класса, проверять ее бледный профиль поминутно, сидя рядом за партой. До абсурдного ждать у двери туалета. Но она не могла себе позволить настолько втиснуться в личное пространство девушки, помня насколько та могла быть переменчива в своих проявлениях привязанности. Инид полностью осознавала, что ее подругу кидало из стороны в сторону не просто так. Если и раньше Уэнздей могло быть боязно странно и непонятно, как мириться с теми или иными эмоциями. То сейчас, когда она переживала расставание, подумать страшно, что за чувства ее одолевали. Инид хотела быть рядом всегда, но Уэнздей пока не готова к этому. Во все моменты, когда их руки сцеплялись в замок, когда их тела сливались в нежных и теплых объятьях, Инид пережевывала внутри свои собственные опасения. Когда же Уэнздей от нее устанет. Когда она вновь задумается над своей уязвимостью и попросит Инид к ней не приближаться. Ее проявления тактильности она могла сравнить с чистым, охлаждающим, утоляющим невыносимую жажду стаканом воды. Будто она занималась усиленной тренировкой, старалась, потела, выжимая силы по максимуму. Стоило выпить два жадных глотка, стакан беспощадно отбирали и ставили рядом на стол. Невыносимо. Уэнздей вела себя сдержано на людях. С неизменно гордой осанкой, следом хмурости в бровях и легкой язвительностью в словах. Но Инид прекрасно видела, какой она была хрупкой. Она почти ни с кем не разговаривала, а если и острила иногда, ее голос был безжизненным и глаза… Глаза были безучастными в независимости от того, что она говорила. У Инид болело сердце за нее. Она перевела взгляд на Дивину и Йоко, сидящих напротив и скривила губы. — Но не могли бы вы скрыть свой гребаный интерес, когда она появляется в поле зрения?! — она задала вопрос с раздражением и выпрямилась, положив руки на колени. Школьный дворик постепенно пустел, но девушки все еще сидели за столом и никуда не торопились. Бьянка расположилась на скамье рядом и переписывала с тетрадки Дивины лекцию по истории. Их следующее занятие начнется через урок, потому они могли не переживать. А вот Йоко с Инид нужно к мисс Солис на ботанику с минуты на минуту. — Ты могла бы просто не рассказывать нам, что у нашей девочки-готки и членоносца нормиса проблемы в раю, — Йоко закатила глаза, что напрямую не было видно из-за очков. — Скорее в аду, — сказала Дивина. — Нормису больше подошло бы чистилище, — вставила вторая сирена, продолжая бегать светлыми глазами со строчки на строчку, выводя буквы. — Помолчите! — взорвалась Инид. — Ваши обвинения несправедливы. Если бы не Йоко и ее умение доставать из меня информацию, я бы ничего не сказала. Инид сжала лямки рюкзака и нервно начала потирать. Она не могла ничего с собой поделать. Когда Уэнздей была рядом, она изображала веселость, часто шутила и не переставала улыбаться. Уэнздей вероятно не хотела, чтобы хоть что-то напоминало ей о ситуации с Тайлером. Но Инид тоже не могла все это переживать в одиночку. Ей нужен был человек, с которым она могла поделиться своими чувствами. Она не идиотка. Она не рассказала, что именно произошло между Тайлером и Уэнздей, но дала понять, что парень обошелся с Аддамс очень плохо. И это, конечно же, не передавало всю болезненность и нездоровость отношений, в которые та бессознательно попала. — Ты раскололась после первого же вопроса. Мне даже не пришлось запирать тебя в комнате и третировать диснеем с молочными коктейлями. Ты становишься размазней когда дело касается Уэнздей, — Йоко сложила руки на груди и откинулась назад. Вина жгла горло, а солнце, которое пекло макушку не приносило радости. Было прохладно, но когда яркие лучи попадали на землю, становилось даже жарковато. Она не могла насладиться этим приятным явлением весны, так как все мысли ее крутились вокруг одной лишь Уэнздей. — Слушайте, мне очень, очень стыдно за это, ладно? Я не должна была распространяться о ее личной жизни. Она опустила глаза на свои колени и поджала губы. Все в ее жизни сейчас крутилось вокруг Уэнздей. — Ты переживаешь, это нормально. Только не заиграйся в спасательницу, Инид. У тебя нездоровый интерес к чужим проблемам, — сказала Бьянка, наконец оторвавшись от лекции. Ее сизые глаза прожигали в Инид дыру. Она была серьезной, но сдержанной. Барклай видела ее насквозь. Но Инид не могла винить ее за проявление заботы. — Я просто… — она начала перебирать свои пальцы. Вся любовь и сострадание к подруге не то чтобы следовали за ней по пятам, а пропитали ее, как сироп для бисквита. Если бы она могла сделать больше. — Мне нужно вытащить ее, понимаете? На короткое мгновение повисла тишина, которая прерывалась разговорами парочкой студентов и вздохами подруг. — Разве они уже не расстались? — спросила Дивина, выглядя при этом сочувствующей. В голове Инид тоже постоянно крутилась эта мысль. Разве они не расстались? Разве они не поставили точку, разве не должна жизнь Уэнздей постепенно восстанавливаться? Но наблюдая постоянно за тусклыми глазами, за сгорбленной позой в стенах их комнаты, за нечитаемым выражением лица подруги, Инид не знала, когда она придет в себя. Пугающий вопрос подбирался со спины, бросая позвоночник в дрожь — придет ли вообще? Она постоянно напоминала себе, что Уэнздей сильная и держалась за этот факт всеми своими зубами. — Да, но… — она сглотнула, но решительно встряхнулась всем телом. — Я больше ничего не скажу по этому поводу, — Инид проверила время на своем телефоне и округлила глаза. — Черт, Йоко, если мы не поторопимся, мисс Солис нас опять оставит убирать класс. Йоко отчаянно застонала. — Дерьмо. Если мне опять придется отдирать жвачки от стульев, я перегрызу кому-нибудь глотку, — она поправила очки и схватила со скамейки сумку. — Я тоже. Пошли. Инид встала, заталкивая подальше мысли о ее непростой дилемме и уставилась на Танаку в ожидании. Лучи солнца сменили свое направление и устремились куда-то за крышу здания. Краски двора потускнели, холод дня стал отчетливей, а по спине столпотворением пробежали мурашки. — До фехтования, малыш. Жду не дождусь момента, когда надеру твою сладкую задницу, — Йоко склонилась над своей девушкой и украла по истине нежный и мягкий поцелуй, несмотря на слова, которые только что покинули рот. — Думай о победе. Мне будет приятно ее у тебя отнимать, — Дивина ухмыльнулась и Инид заметила в ее глазах чистое обожание, безусловную любовь, которой девушки совершенно не стеснялись показывая всем и вся насколько непростительно сильно они счастливы друг с другом. Желудок неприятно скрутило. Как же Инид завидовала. Они были как песня «Mitski — Me and my husband». Она же для себя не могла выделить что-то лучше «I will» и «Love me more». Держи меня за руку, нет необходимости быть храбрым. Пока ты спишь, мне будет страшно. Но когда ты проснешься, буду храброй я. — Иу, вы отвратительно милы, — произнесла Инид, выдавив улыбку. Она могла только надеяться, что не выглядела совсем унылой. Йоко цыкнула языком и выпрямилась, все еще не в силах оторвать влюбленного взгляда от своей пары. Отвратительно милы. — Поддерживаю только «отвратительно», — Бьянка скривилась, но и она не смогла скрыть легкой радости за них. Вампирша вскинула сумку на плечо и расслабленно улыбнулась, глядя на подруг. — Скажите спасибо, что не слышите наши реванши, — Йоко игриво провела языком по накрашенным темно-бордовой помадой губам и многозначительно улыбнулась. Щеки Дивины стремительно близились к этому оттенку. — Я слышу. Кстати, вы не могли бы потише в следующий раз? Некоторые иногда учатся, — Бьянка закатила глаза. Терпеть это стало невыносимо. Она по-новой залезла в телефон, игнорируя тепло, прилившее к скулам, что сильно резонировало со свежестью, который ветер запустил за воротник ее белой рубашки. Глаза распахнулись шире. — Йоко, мы опаздываем!***
Дверь, выходящая во двор, за ними захлопнулась, отрезая от бодрящего воздуха. Они устремились вперед по коридорам в надежде быстро добраться до класса и успеть вовремя, или же новая экспрессивная преподавательница ботаники покажет им свой характер. Академия пустела и голосов, трезвонящих о домашке и тестах, становилось все меньше. — Ну так, Уэнздей? Инид вздрогнула и сконфуженно посмотрела на подругу, прогоняя теплое наваждение в районе шеи. Йоко намеренно не давала более развернутого вопроса, по интонации все было ясно. — Сейчас действительно не подходящий момент, Йоко. Они повернули направо и поспешили вслед за группкой учеников, но те видимо направлялись на другое занятие, так как никого знакомого с их класса Инид не увидела. — Мы еще не в классе, волчонок, — Танака мягко толкнула ее плечом. Инид слышала как вкрадчиво подруга звучала, как спокойно и ласково. Она подняла на нее глаза и все внутри закипело и загудело, еще немного и она расплачется, как самая настоящая плакса. Она сглотнула и направила взгляд вперед сдерживая за подрагивающими губами детское хныканье. Ее чувства закручивались внутри спиралью, напоминали о себе каждый раз, когда их взгляды встречались. Каждый раз, когда стоическое лицо наблюдало за действиями учителей, в Инид просыпалась яростная забота. Ее руки изнывали от зуда, от отчаянной жажды прикосновений, но она держалась, сжимая руки в кулаках, впиваясь когтями в нежную кожу ладоней. — Ты видела? Она почти ничего не съела за завтраком, — сказала она. Захотелось прокашляться, голос был неподвластен здравому смыслу и желаниям держать себя под контролем. Одновременно хотелось вылить все мысли, вывернуть собственную душу наизнанку, но и спрятаться, затихнуть, запереть за зубами искренние слова. Инид страшилась чувств не меньше чем Уэнздей, хоть и всем показывала насколько открытой могла быть. — Инид, расставание это тяжелое событие, — произнесла Йоко со вздохом. Инид это понимала как никто другой на собственном опыте. Когда Эйджакс позвал ее прогуляться к озеру, она уже тогда прекрасно знала, что вернется в общежитие с новым статусом. Потрясение было настолько ошеломляющем, что она не придала значения своим мыслям, которые часто танцевали вокруг одной простой истины — он не ее человек. В тот момент ее волновало только то, что ее бросили. — Да, но… — она сделала паузу. Хотелось дать более сложный ответ, поделиться опасениями. Хотелось рассказать, как сильно ее беспокоило состояние девушки, что славилась своей выдержкой и умением поставить любого человека на место. Но она не нашла правильных слов. Также она не нашла смелости. — Это же Уэнздей. Плечо и лопатки обдало теплом. Танака обняла ее поддерживающе и капля груза стряхнулось облегченно на каменный пол. — Да, и она человек. Дай ей время. Они подходили к классу и к счастью, не единственные. Слышна была суета и шуршащие звуки школьных принадлежностей. — Я просто, — она остановилась и устало вздохнула, — я просто не могу смотреть на это сквозь пальцы. Я готова вырвать этому мудаку трахею собственными руками, чтобы смотреть как жизнь в его глазах гаснет. Гнев, который плавил ее кости под плотью начал по-новой нагреваться и жалить стенки гортани желчной тирадой, что стремилась выплеснуться наружу. Злость, которую она испытывала по отношению к этому низменному, гнусному, скотоподобному человеку, напрягала тело с самой макушки до кожи ступней. Она хотела вспороть его брюхо, пачкая руки в горячей крови, хотела видеть как вязкая жидкость скапливалась под ее длинными острыми ногтями. Она хотела выпотрошить его как в самых отвратительных и мерзких фильмах ужасов, на которые ее изредка подбивала Уэнздей. И вместо рвоты, подступающей к горлу, вместо страха, сковывающего позвоночник, она чувствовала восхитительное чувство удовлетворения. — Инид. Я, конечно, восхищаюсь твоей отверженностью и внезапной тяге к насилию, но пообещай мне не совершать необдуманных поступков. Танака резко вырвала ее из своих приятных видений о теле умирающего юноши, но борющегося за жизнь с ужасом в глазах подле ее ног. Ее взгляд прояснился, но она все еще видела немощного парня, покрытого кровью. Инид посмотрела на подругу с непривычным раздражением, но одернула себя и прикрыла глаза. — Синклер, посмотри на меня, — твердо сказала Йоко. Инид вернула взгляд и не знала, что в нем таилось, потому что то, что она пыталась подавить, клокотало в грудине чудовищной злобой. Она сжала до хруста в костяшках ремешок рюкзака и пока не кинулась в класс, бросила фразу: — Урок начнется через три минуты. Отложим этот разговор.***
Минута за минутой проходили в тягостном напряжении. Мышцы вибрировали от разных всепоглощающих чувств и застывали твердым камнем среди ветвей вен. Нога отбивала ритм, заставляя тревожное ожидание внутри хватать остатки воздуха в легких и давать сердцу новый оборот. Ее щека горела от пристального внимания Йоко, но если бы она ответила на взгляд вампирских глаз, вина и ощущение неправильности в своих действиях обглодали бы мясо до костей. Инид не оставит его безнаказанным. Она это поняла в тот самый момент, когда гордая девочка со стальным характером, любовью к крови, пыткам и странной очарованностью смертью растворилась в ее объятьях, трясясь от безудержных рыданий. Он ответит за свое отношение. За свое вопиющее пренебрежение, за грубые слова, за нежелательные действия с ее телом. За удар. Она чувствовала, как клыки во рту становились острее, как лунки ногтей горели в непреодолимом желании когтей выскользнуть в свет и явить всем свою волчью остроту. Сердцебиение учащало ритм, сотрясая ребра, как железную клетку, казалось, отзвук появлялся в ушах. Она не могла прогнать это несоразмерное с ее телом отягощающее чувство ярости. Она будет сбивать костяшки, она будет принимать боль, она будет терпеть железный привкус во рту и отражение ужаса в чужих глазах. Она посмотрит в зеркало души, чтобы увидеть, как сильно наслаждалась пытками, причиненными собственными руками. Она сделает для Уэнздей все, лишь бы видеть на ее лице покой. Инид выбежала из класса, сославшись на огромное количество дел, которые не терпели отлагательств. Она не смотрела на подругу, только быстро и нервно лепетала, закидывая тетрадку и ручку в рюкзак, она так спешила, что последнее слово оставила Йоко уже за порогом кабинета. Она не уверена, что та ее услышала, но хотелось как можно скорее сбежать. Легкие сжимались от резвого шага, что незамедлительно перешел в бег. Она теребила ручки несчастного рюкзака, словно это он был виноват во всех бедах. Но волнение внутри трубило тревогой, что терзала истощенный любовью организм раз за разом. Насколько было возможно в этой толпе, она просачивалась сквозь открытые пространства все еще стараясь никого не задеть и по возможности извиниться. Лестница скрывалась за спиной, ступени перепрыгивались, а рука на перилах подтягивала за собой придавая скорости. Она остановилась, как вкопанная перед деревянной массивной дверью. Вся запыхавшаяся, с взбунтовавшимся пульсом под кожей, с дикими, почти синими глазами и растрепанными золотистыми на свете из окна прядями волос. Инид сделала глубокий успокаивающий вдох. Выдох. Затем еще. Она прислушалась, навострив уши и по инерции двинула носом вперед, чтобы слух смешался с обонянием, дабы выстроить целостную картину. Ей повезло, что у подруги не было таких же обостренных чувств как у нее, иначе в своих трепетных, боязливых, невозможно сильных и убивающих эмоциях она бы раскололась сразу. Она слышала непонятную возню и единственное о чем это говорило — Уэнздей в комнате. Насколько она помнила, та в этот день заканчивала раньше и обычно сразу садилась за домашнее задание, чтобы оставшееся время потратить на себя. Инид всегда восхищала ее сообразительность, начитанность, в целом эрудиция, но когда внутри девушки кипели эмоции, горбили спину, покрывали глаза мутной пеленой усталости, она погружалась в учебу слишком фанатично, что определенно пугало. Ее задачник по химии прорешен до конца. Это Инид бросало в холодный пот. Хотя Уэнздей разрешила ей списывать, что немного подсластило ситуацию, но не поворачивала на сто восемьдесят градусов делая лучше. Она поднесла кулак к двери, но дернулась, вспомнив как твердо Уэнздей убеждала ее не стучаться. Она мысленно встряхнувшись, коротко выдохнула и натянула на лицо самую доброжелательную и беззаботную улыбку, на которую была способна. — Как поживает моя любимая сосе- Инид захлопнула рот, как только увидела Уэнздей, проводящей рукой по виолончели. Девушка мрачно хмурилась и поджимала губы, ее лицо разгладилось, когда она увидела Инид. — Я не слышала, чтобы ты играла. Или ты только собираешься? Она подошла к кровати и кинула рюкзак под стол. — Нет. Не собираюсь, — она сложила руки на груди и встала у границы разделения комнаты. Ее морщинка между бровей не убиралась. Но она позволила себе расслабиться до такой степени, что Инид могла видеть на лице след печали и злости на себя. Вот только она выглядела уставшей настолько, что и недовольство не могла долго держать в изгибе губ и форме бровей. — Для игры требуется фокусировка и чистый разум. В солнечном сплетении расцвела грусть и сильное желание помочь, только нет такого способа, которому посильно усмирить бурные реки в чужой (родной) груди. Ее Уэнздей страдала. Ее девочка находилась в пучине мрака, впитывающего маленькую фигурку в свои темные липкие зловонные объятья. Она вздрагивала от уведомлений и распахивала широко свои глубокие кофейные глаза, замирала, как испуганный зверек из-за мощи большого кровожадного хищника. В сердце Инид с треском пробегали расщелины, когда она видела ее скривленные губы и то, как быстро та старалась скрыть любое упоминание эмоций на фарфоровом лице. Она сама просила ее быть на связи, а значит испуг и эфемерная, будь она проклята, щепотка надежды при случайном уведомлении о погоде, были виной ее просьбы. Стоило отключить все уведомления на ее смартфоне и оставить только себя, кому позволено нарушать спокойствие темноволосой девушки. Она хотела обезопасить ее также сильно, как хотела быть единственной. — Ох… Мне жаль. Она подтянула губы к носу, выражая горькое сожаление и оставила все свое внимание на ней, как бы говоря «я здесь для тебя, скажи хоть слово и я сделаю все». — Не стоит, — произнесла Уэнздей, вероятно, коря себя за бесхребетность, но все еще не сводя взгляда с голубых глаз, чего-то отчаянно желая. Ее губы подрагивали, руки несмело сжимали предплечья и Инид с непростительной каплей радости осознала. Уэнздей чего-то ждала. Уэнздей очень сильно в чем-то нуждалась. Инид прошибла горячая волна. Ее затылок бросило в жар, и иголки спустились вниз по позвонкам одновременно с онемением в скулах. Она сделала пару медленных шагов, наблюдая за неподвижной позой, она старалась высмотреть подтверждение своим смелым мыслям или их неприятное опровержение. Уэнздей не сдвинулась и продолжала смотреть так, будто если их зрительный контакт прервется, Инид не поймет ее невербальных сигналов. Инид осмелилась подойти вплотную и, наконец, раскрыть руки в дерзком приглашении. Ее желудок сжался, а легкие, напротив, наполнились воздухом, когда девушка, открытая в своей уязвимости, прижалась к ней всем телом и уместила прохладные пальцы на талии. От нее веяло уличной свежестью, ее кофта все еще хранила весенний холодок. Инид впитывала в себя ее запах. Запах бесцветный. Так пахла одежда, которую надели более чем раз, так пахли волосы, когда из них выветривался шампунь. Так пахло ее тело, теплое и живое. Не было ничего лучше для нее в этом мире, чем этот запах. Она провела по затылку подушечками пальцев, такими же прохладными, если не сильнее. Наверняка Уэнздей почувствовала мурашки на коже. Другой рукой она поглаживала ее спину, мягко и осторожно. Если бы не распущенные волосы Инид и косички Уэнздей, перекинутые на грудь, они бы могли касаться кожей к коже. — Как ты, Уэнздей? — она задала вопрос, ощущая внутри, как бабочки боролись с термитами, посасывающими ее органы. — Стараюсь наслаждаться агонией, но раз за разом терплю крах. Уэнздей сжала ее крепче и Инид почти выдохнула, чувствуя себя слишком хорошо в ее объятьях, слишком хорошо, чтобы отпустить. Она заметила в ней такую захватывающую, привлекательную, потрясающую особенность, что сердце ярко накалялось, пульсировало и билось, билосьбилосьбилось громче. Хотелось держать это знание при себе, похоронить вместе с собственным телом и потоком нескончаемых мыслей заживо. Зверь внутри затихал, растягивался расслабленно спиной на полу, подставляя свой живот под пытку нежных ласк. Уэнздей обнималась крепко, цепко и так тесно прижималась, что порой казалось они одно целое. Это обезоруживало, успокаивало и пополняло кровь целыми литрами приторно-медовой возбуждающий всегда голодный до этой чарующей девушки аппетит любовью. — Это пройдет. А я буду с тобой, — сказала мягко Инид. Кончики ушей зажгло смущением. Руки, сжимающие ее талию поползли к лопаткам. Инид почти запищала, когда Уэнздей положила свою голову ей на плечо, но только вонзила свои зубы в нижнюю губу и счастливо зажмурилась. Несмотря на момент, она выдавила из себя грустную улыбку, потому что мысли внутри заголосили «ты ее напугаешь». — Я имею в виду всегда. Типа, двадцать четыре на семь. Буду провожать тебя до туалета, докучать шоколадными пирожными, держать при себе тошноту, когда ты захочешь посмотреть очередную мерзкую жуть нулевых с откусыванием плоти или типа того. Уэнздей хмыкнула ей куда-то в пиджак и Инид испытала боль от чувств, которые отслаивали от нее по частичке, как от чертового кочана капусты. — Пожалуй, с последним пунктом мне стоит быть к тебе благосклонной. Удивительно как быстро лицо человека может позеленеть, — сказала Уэнздей. — Ха-ха, Уэнздей, очень смешно. Не так все плохо… — Инид проследила пальцами край полосатой кофты Уэнздей, задевая гладкую кожу. Ей стало интересно, также у нее все покалывало, когда Инид ее касалась. Потому что сама она каждый раз думала, что искры, которые расставались с руками Уэнздей, когда-нибудь воспламенят ее одежду, а она сгорит, как ведьма на костре от самоотверженного обожания. — Ты вышла подышать на «Живой мертвечине» и пропала на двадцать минут, — Уэнздей повернула голову и уткнулась холодным носом ей в шею. — Это было отвратительно! — воскликнула Инид. Щеки определенно точно пылали. С каждым разом их объятья выходили все дольше. Лампочки в ее груди светились ярче гирлянд над кроватью и обжигали сильнее, чем лампы накаливания. — Жанр фильма — комедия, Инид. — А еще ужасы и триллер, Уэнздей! — Как я и сказала, я буду благосклонной. Девушка начала отстраняться. Приятное обволакивающее тепло утекало сквозь пальцы, а она, как умирающая от жажды, старалась удержать в ладонях хотя бы крошечную каплю. Ладони Уэнздей проследили ткань полосатой формы, провели по плечам, задели локти и остановились на предплечьях. Да, электричество. Инид ухватилась за ее руки и легонько сжала. Она прикрыла глаза с улыбкой на сомкнутых губах и преувеличенно блаженно вздохнула. — Принимаю и благодарю. Она открыла глаза и не могла не рассмеяться. Подкрашенные губы Уэнздей изогнулись в неприязни, нос совсем незаметно сморщился. Если бы она знала, насколько Инид считала ее милой, она бы наверняка завела длинный монолог, почему эта мысль непростительно оскорбительна. — Ты считаешь, если ко всему будешь относиться как к аффирмациям в ТикТоке, твоя жизнь со мной станет проще? — она закатила глаза. — Да… То есть, нет! Я не говорила, что жизнь с тобой сложная. Моя жизнь стала в разы лучше, когда ты появилась в ней. И я не позволю тебе, Уэнздей Аддамс утверждать обратное! И вообще… Карие глаза, обрамленные темными ресницами, приняли притягательный оттенок в свете уставшего солнца за окнами. Насмешливость отразилась в них черно-бархатным глянцем и тронула струну в душе шелковистыми прикосновениями. Инид поняла, что не могла стереть улыбку с лица. Она была так счастлива рядом с ней, что преданность, порхающая в воздухе, поднимала волоски на шее. — Ах да, ты снова надо мной смеешься, — она наклонила голову и прищурилась. — Самую малость, — Уэнздей расцепила их руки. — Вредина. Инид игриво показала язык и развернулась на пятках. Руки беспокойно теребили лацканы пиджака, ноги дрожали с новым шагом все сильнее, когда мысли о предстоящем заходили в мозг без стука. Ее пальцы, как и ступни, были ледяными. Стресс прокатывался волнами по коже, и беспокойство постоянно скакало с отметки на отметку, изменяя температуру в теле с невыносимого ломающего кости холода, до ядовитого жара в груди, плескающегося океаном. Она повесила пиджак на спинку стула и досадно зажмурилась. — Я сегодня вечером пойду к Йоко с Дивиной. Ну, знаешь, попкорн, мелодрамы, сплетни… — Ты вернешься? — голос Уэнздей прозвучал резко, пришлось даже повернуться. Девушка сложила руки на груди и нацепила на себя безразличие. Но Инид успела увидеть ее взволнованные глаза, прежде чем те скрылись за ширмой бесстрастия. — Спрашиваю на случай, оставлять ли лампы включенными. Несмотря на волчье зрение, предметы в комнате становятся для тебя опасными препятствиями. Даже при свете дня, если быть искренней. Инид решила не подавать вида, что заметила ее настоящую реакцию и оскорбленно застонала. — Один раз я упала через Искорку, и ты будешь мне это припоминать постоянно? — она проследила глазами за единорогом, который покоился на деревянной перекладине над ее столом. Она ее просто не заметила в тот раз! — Ты буквально на нее смотрела. Уэнздей иногда ее так дразнила, что реально хотелось кинуть подушкой в это самодовольное лицо. Порой невнимательность была абсурдной вкупе с чутьем оборотня и иногда она стыдилась, насколько неуклюжей являлась. Братья над ней смеялись и самое гадкое, когда неприятности случались на глазах матери, та лишь разочарованно качала головой, не удосужившись осадить своих сыновей. Инид считала себя нежеланным ребенком и отношение к ней лишь подтверждало страшную правду. Но в насмешках Уэнздей не было зла, ее взгляд всегда был мягким и она думала, надеялась, что для подруги была исключительной. Передразнившись себе под нос и получив щелчок языком в ответ, Инид вернулась к одежде. Костяшки пальцев гудели и вибрация поднималась вверх к локтям. Тихая ненависть, утомленная барьером из улыбок, смеха и глупых повторяющихся шуток, точила свои когти с глухим скрежетом и белыми искрами о грубый булыжник, пахнувший землей. Предстоящее мелькало в воображении сочными, подробными картинками с привкусом крови на зубах и теплом языке. Она стянула с себя жилетку и галстук четкими движениями. Неподвижно стоящая у своего стола девушка бросилась в край глаза. Нельзя было подавить внутреннее желание постоянно держать ее на виду. Ее половина была неярким пятном в их общей комнате, но Инид всегда подмечала, что до появления соседки, та была совсем безжизненной, пустой и одинокой. Да, она не любила яркие цвета, да, свет в ее части горел тусклым и желтым. Но всегда, когда ее кричащий разнообразием оттенков образ с мягкими свитерами, короткими юбками и неоновыми ногтями оказывался ближе к темному оазису подруги, ее сердце нежилось в теплом спокойствии, а руки согревались будто были поднесены к ласковым язычкам мандаринового огня. Она умещалась подле ног знания о том, что угрюмость, присущая Уэнздей, смягчала в душе напряжение и массировала переутомленные виски. Уэнздей отмерла и поднесла руку к листу, помещенному в пишущую машинку. Она раздумывала мгновенье, а следом вырвала его и без сожаления смяв, выкинула в мусорное ведро. В грудь вонзился кровожадный титановый кинжал и прокрутился по часовой стрелке с тошнотворным хлюпающим звуком. Он лишил ее фрагментов, что составляли целостную картину, произведение искусства, пестрящую монохромными цветами. За святотатством последует возмездие, но сожаления неумолимо пройдут мимо ушей. — Я вернусь. Ты ведь справишься без меня? Она не смогла прикусить себе язык и девушка, возящаяся рукой в ящике, остановилась. Уэнздей выпрямила сгорбленные плечи, так она хотела казаться сильнее, но все еще перевязанная рука, сжатая в кулак, свидетельствовала о многом. Она продолжала стоять спиной к Инид и смотреть в стену. — Я не хрустальная ваза, Инид. Нет, ей хотелось сказать, ты не хрустальная ваза, но я вижу как ты трескаешься раз за разом, когда вспоминаешь его. — Верно, — только ответила она.***
Старые, запрелые листья и ветки под подошвами белых кожаных ботинок издавали хруст и шелест. Редко проезжающие машины за стеной кустарников и деревьев слышались издалека с периодичностью в пять-семь минут. Новый шумный вдох выходил через ноздри громче предыдущего и скрывался в прохладном воздухе вечера. Она скрипнула челюстями и сжала кулаки. Оранжевое солнце почти село за горизонт, а персиковые волны заката расплывались по плоскости, прослеживая линию мягкими мазками. К тому моменту, когда она дойдет до места назначения, наверняка должно стемнеть. Треск злобы в костях спускался с черепа по ключицы неяркими вспышками и как жидкий металл, обводя последующие выступы, добирался до фаланг пальцев стоп. Она старалась не менять темпа, не увеличивать скорость. То́, что внутри нее засело, заставляло мышцы дрожать, а утробный рык высвобождать через зубы, но оно не должно сорваться и перейти черту. Этому гневу предстоит настояться в теле и пережить процесс брожения прежде чем выйти в свет. Если зверь освободится от массивных оков раньше времени, если чувства мщения встанут стеной между разумом и сердцем — исход будет неподвластен исправлению. Потому она держала в голове слова своего отца, как неизменную истину, как единственный якорь, держащий ее от черты безумия и неконтролируемой жестокости — «Тяжело будет садиться, не сбросив скорость. Закрой глаза, малыш и сосредоточься на том, чего желает твое сердце, а не на инстинктах, поощряющие кровожадность». Когда Инид добралась до Джерико, солнце скрылось, а уличные фонари горели желтым светом. Каждый новый шаг давал сердцу разряд и кистям рук раздражающую кожу пульсацию. Флюгер закрывался в десять часов вечера и в двенадцать по выходным. Смысла не было никакого, в достаточно маленьком городке после десяти улицы уже пустовали. Лишь пару раз она сама видела, когда сбегала из общежития с девчонками внутри пустой забегаловки служащих департамента шерифа и может максимум какую-нибудь влюбленную пару. Подростки, нарушающие комендантский час, бродили по окрестностям, опасаясь приближаться к заведениям или магазинам, чтобы не попасться на глаза патрульным. Здание выросло перед глазами. Неоновая вывеска на стене ярко горела красным и отражалась блеском в ее глазах, оттеняя стальную синеву. Инид встала изваянием на противоположной стороне улицы и затаила дыхание. Ветер трепал ее блондинистые волосы и как искуситель сладко нашептывал на ухо: «Не жди…» «Ты та, кому принадлежит право преподать урок, Инид» Но она продолжала противиться неукротимому желанию броситься на амбразуру, влететь в двери с пинка и удовлетворить свое пылающее синим пламенем желание исполнить возмездие. Она это делала, пока фигура юноши за стеклами не появилась в поле зрения с рюкзаком на плече и связкой ключей на пальце. Ее когти выпрыгнули, как острые выкидные ножи, ненависть прокатилась по позвоночнику огненным цунами. Она низко зарычала, казалось, глаза сверкнули алым, как в распиаренных фильмах об оборотнях. Инид перебежала улицу и скрылась в переулке между двумя зданиями. Тело сотрясалось от ненависти, пронизывающей эпидермис и кровеносные сосуды. Она повторяла про себя фразу как умалишенная: Тяжело будет садиться, не сбросив скорость. Закрой глаза, малыш и сосредоточься на том, чего желает твое сердце... Тяжело будет садиться, не сбросив скорость, Инид! Приближались шаги. Уши навострились. Ноздри уловили аромат кофе и выпечки, перемешанный с пряными специями. Но запах, который пропитал вещи Уэнздей и приводил в бешенство каждый раз, когда девушка возвращалась в комнату, с лязгом сбросил кандалы с лап свирепой волчицы. Ее сердце желало расправы. Инид выпрыгнула из засады и схватила парня за куртку с громким рыком. Когти прорезали серую ткань. Она впечатала его в кирпичную стену и нанесла удар кулаком в скулу. Тайлер застонал, его глаза были дезориентированы и слепо бегали по пространству рядом. Прежде чем он осознал кто перед ним и попытался схватить за руки, она ударила его еще раз, и с новым рычанием отстранила и швырнула к стене. Она хотела, чтобы его голова размазалась по кирпичу, а кости с хрустом сломались под давлением. Его кровеносные сосуды не выдержали и теперь тонкая струйка потекла вниз к скривленным от боли губам. Железный запах крови был ярким и отвратительным, но он зажег в груди азарт, подстрекая звериную жестокость продолжать дальше. Он выругался и замахал руками, стараясь сделать хоть что-то. Он ей мешал, это раздражало. Инид вцепилась в его горло рукой, выбивая хриплый выдох и посмотрела своими дикими, бесчеловечными глазами. Его лицо наливалось кровью, пальцы впились в запястье, выглядывающее из-под рукава розового пальто, он пытался толкаться ногами, но она твердо стояла на земле и свирепо дышала. Она почувствовала, как лопнула его кожа под пальцами и когти вонзились на пару миллиметров внутрь. — Если ты еще хоть раз к ней приблизишься, я вырву твой спинной мозг руками, — она низко прорычала слова, едва не брызгая пеной. В подтверждение своих слов, Инид сжала руку сильнее. Теплая влага испачкала пальцы. Она наблюдала, как его лицо краснело, как синели губы. Она ощущала и слышала, как сердечный ритм увеличивался. Хотелось погрузить когти на всю длину и с рывком потянуть на себя, чтобы горячая кровь брызнула в лицо, а ублюдок упал к ногам, захлебываясь вязкой жидкостью. Но она разжала пальцы и бросила его на землю. Юноша свалился на грязный асфальт беспорядочной грудой и зашелся приступом кашля. — Если ты посмеешь позвонить ей хоть раз, я приду и доделаю начатое, — произнесла Инид угрожающе. Ярость все еще клокотала внутри, но самые сильные эмоции были удовлетворены жалкой фигурой, утирающей нос дрожащими руками. Она с ненавистью смотрела на него сверху вниз, как на самое ничтожное, убогое, недостойное передвигаться по земле создание. Инид развернулась, но была остановлена осипшим голосом. — Она никогда тебя не выберет, сука. Ее клыки опасно обнажились, когда она рассерженно зарычала. Злоба по-новой наполнила организм. Девушка невероятно быстро приблизилась к телу и схватила его за грудки, разрывая с треском уже поврежденную куртку. Несмотря на боль, Тайлер выглядел непростительно надменно, его слезившиеся глаза горели такой же ненавистью, которую испытывала она. Это было оскорбительно. Она зарядила ему по челюсти, парень зашипел, но она не ожидала, что тот нанесет ответный удар. Скулу обожгло и если бы не адреналин, кипящий в солнечном сплетении, она, вероятно, увидела бы искры в глазах. Запах чужой крови витал в воздухе, зверь в ней выл и сопротивлялся здравому смыслу, но она была сильнее. Инид оскалилась, клыки и глаза в свете дальних фонарей поблескивали. Она кинула, даже не в половину своей мощи, парня на землю, выбив из его груди кашель и брезгливо поморщилась. — Я не буду повторять дважды, — прошипела она разгневанно, развернулась на подошвах и двинулась вдоль улицы так быстро, как только могла себе позволить. Она не хотела слышать то, что могло еще вылиться из его помойного рта, ведь была не уверена, смогла ли контролировать себя дальше. Ее руки дрожали, волчица внутри царапала стены, разгневанная тем, что ее не выпустили на волю. Инид агрессивно закричала и перешла на бег, так как возбуждение было слишком огромным, чтобы его терпеть. Здания проносились на периферии, легкие начало жечь. Она остановилась только тогда, когда привычная почва леса, усеянная мелкими прутиками и молодой травой, захрустела под ее ногами. Инид остановилась и сгорбилась, поставив ладони на колени. Дыхание было тяжелым и громким. Она чувствовала, что вспотела, что белая водолазка под верхней одеждой душила и сковывала глубоко вздымающуюся грудь. Она стянула с себя пальто и оглянулась. Вокруг деревьев сгущалась тьма, и туман, характерный для местности из-за озера, медленно начал просачиваться сквозь темнеющую растительность. Она поежилась от потока ветра, забирающегося под влажные волосы и проходящего по шее, покрытой холодной испариной. — Вот черт, — Инид удивленно рассмеялась. Осознание ситуации накатывало на нее волнами необъяснимого восторга. Явившиеся чувства не только ее изумили и озадачили, но придали за себя гордости. Она всегда ненавидела кровь и насилие, всегда старалась решить конфликт словами, даже если чесались кулаки и были более чем оправданы. Но никогда она не давала отпор таким образом. Это было приятно. Не бить человека и наносить повреждения, но защищать кого-то, позволяя оборотню иметь право голоса. Говоря на чистоту, Инид впервые была так успокоена после противостояния кому-либо. Она давно хотела ему начистить морду, если быть совсем искренней. Она пошарила по карманам пальто и вытащила телефон, но болезненно поморщилась сжав пальцы. Инид поднесла руку к глазам и разочарованно всхлипнула. Рука болела, костяшки в нескольких местах лопнули и неприятно пощипывали. Когда она разогнула ладонь и увидела все еще вытянутые когти с кровью, что запачкала и подушечки пальцев, она чудом подавила рвотный рефлекс. — Тупой нормис, — она раздраженно и расстроенно цыкнула. Ледяные пальцы потянулись к горящей скуле и с губ сорвался блаженный выдох. Этот идиот знал, как надо бить. Но ничего, ему досталось в разы сильнее. Инид двинулась с места, хмуря раздосадовано брови и пошагала по тропинке по направлению в академию. Осталось придумать, как объяснить все Уэнздей.