***
Их колени соприкасались. Они сидели друг перед другом и вели непринужденную беседу. Пестрое гнездышко из подушек и пледов разложилось на прежнем месте. Ноутбук с приглушенной музыкой транслировал какой-то расслабленный инди-поп, разбавляя тишину. Инид лепетала, не переставая, всякую чушь, стараясь не краснеть сильнее. Уэнздей с непробиваемым выражением лица держала у ее щеки полотенце, в которое был завернут лед в обычном полиэтиленовом пакете. В руках Инид сжимала полупустую квадратную стеклянную емкость со сливочно-шоколадным десертом. Она не могла остановить свой рот при очередном бессмысленном воспоминании, которым жизненно важно было поделиться с подругой. Все, что она делала, казалось нелепым, потому что такое количество заботы от Уэнздей она не могла перенести стойко. Ее руки нежно придерживали холодное полотенце на скуле, меняли положение, прижимали пониже, возвращались выше, к глазнице. И этот сладкий десерт… Уэнздей сказала, что проникнуть в кухню во время раздачи для нее не составило труда, а припрятать стащенное лакомство вглубь одного из холодильников — тем более. Инид почувствовала себя не в своей тарелке. Обычно она заботилась, она была той, кто делал первые шаги и контролировал ситуацию. Когда они поменялись местами, она растерялась. Отдавать внимание всегда было проще, чем получать. Уэнздей, похоже, вообще ничего не волновало. Она вставила пару сухих комментариев на ее рассказы и раза три одернула, пытаясь заставить сидеть на месте ровно и перестать вертеть головой из стороны в сторону. Скулу начало жечь от холода, она ворчливо поделилась этим. — Потому что это лед, Инид, — Уэнздей закатила глаза, но оторвала полотенце от кожи, изучая спавшее покраснение с полоской между бровей. Затем она быстро перекинулась через ногу Инид и посмотрела в экран ноутбука, опираясь на ладони. Инид от неожиданности откинулась назад, хотя необходимости не было. Верхняя поверхность бедра Уэнздей едва ее касалась. Инид отправила ложку десерта в рот и постаралась успокоиться. — Если я скажу, как твое сердце, это будет комплиментом? — она невинно задала вопрос, внутренне завывая из-за глупой потребности флиртовать. Сладкая масса встала поперек горла. Она проглотила ее с усилием и беспокойно постучала ложкой по дну стаканчика. Лопатки Уэнздей незаметно дернулись. Она выпрямилась и посмотрела на Инид, сжимая в руках полотенце. Интересным было, что ее щеки порозовели, а глаза забегали по одеялам внизу. — Ценю твои попытки, но, очевидно, я давно утратила свои достойные качества. Она поднялась на ноги, все еще избегая зрительного контакта, и поспешила в ванную, ступая по полу так твердо, будто плавила под собой доски. Инид вскочила следом и поставила пустой стакан с ложкой на стол. Она медлила всего секунду, прежде чем подойти к Уэнздей и опереться на дверной косяк плечом. Инид почему-то захотела ухватиться за нить, которая ускользала из пальцев, будучи покрытой душистым маслом. Что-то в реакции Уэнздей ее зацепило. Словно ей нужно было поймать это настроение за хвост и как можно скорее потянуть на себя. Подковырнуть и скинуть на землю. Уэнздей повесила полотенце на место и подошла к раковине. — Ну, когда ты устроила мне допрос, ты выглядела достаточно угрожающе, — Инид лукаво посмотрела на отражение Уэнздей в зеркале. Ее волосы, заплетенные в косички, немного растрепались и выглядели мило неряшливо. Губы не были покрыты темной помадой, и удивительно, но их оттенок расцветал слабым пурпурно-розовым. На лице Уэнздей ни грамма макияжа. Крапинки веснушек вальсировали под глазами и кружились парами на ее аккуратном носике. Инид растворялась сахаром в ее красоте, как в кружке горячего кофе. Горький бархатистый кофе и сахароза. В какой вселенной, в каком страшном кошмаре кареглазая отнесет это сочетание к списку приемлемых вещей? Уэнздей высыпала подтаявший лед из пакета в раковину, нарочито неспеша, незаинтересованно преследуя свои действия. Замерзшие кубики с бряканьем нарушили молчание и прокатились в круговых движениях по белой керамике. Инид не сводила глаз с лица Уэнздей, она была уверена, что нервировала ее. — Потому что дело касалось тебя, — произнесла подруга спокойно и в конце концов подняла глаза. Невероятно пленительные, темные, несравненные. Пакет в ладони с шелестом стиснулся, с него капали капли и утекали в сливное отверстие вместе с временем на электронном циферблате часов. Уэнздей сосредоточилась на покрасневшем лице Инид, отчаянно ища ответы, ключ к разгадке. Ее вид был непричастным, брови хмурыми, и мозг, очевидно, вел какую-то борьбу. Инид все бы отдала, чтобы знать, о чем она думала. — Если получить твою заботу означает получить по лицу, я подставлю вторую щеку, — хриплый смешок насильно вырвался из груди. Руки, ответственные за весь ее жалкий скелет, натянули на нитях уголки губ и зафиксировали на горящих ушах. Она сделала шаг. Собственное отражение маячило перед ней несуразным силуэтом, угнетающим бельмом на глазу. Трепет перемещался с желудка к груди, туда-сюда, как на лифте. Еще одно неловкое действие и ее затошнит. Уэнздей повернулась, опираясь предплечьем на край раковины, держа мокрый пакет там, чтобы не намочить пол. Она прищурилась. — Так сильно хочешь моего внимания, что готова терпеть побои? — Может быть. Инид, не смещая взгляда с глаз напротив, взяла из рук Уэнздей полиэтилен и, наклонившись, выкинула в мусорку под раковиной. Этой секунды хватило, чтобы перевести дух, но точно не скрыть красных пятен, разрастающихся шляпками мухоморов по ее разгоряченной коже. Лифт внутри остановился где-то посередине и повис на угрожающе ржавых тросах. Уэнздей была близко. Прямо очень близко. Инид могла рассмотреть все детали ее обаятельной внешности. Нижние ресницы, которые оказались довольно длинными и темными без туши, челка, что сдерживалась от падения на глаза бровями. Слегка шероховатая поверхность губ манила ее, как песня сирен. Хотелось прикоснуться большим пальцем к милой ямочке на подбородке и слегка потянуть вниз, чтобы ее лепестки губ раскрылись, на миллиметры оголяя зубы, а глаза, напротив, потеряли бдительность и покрылись томной пеленой. — Тогда я постараюсь научиться это делать не только когда твоя волчья натура собирает по углам увечья. А ты должна перестать быть такой легкомысленной. Оборотню вроде тебя беспечность несолидна. Слова отрезвили Инид. Она отошла на шаг назад, в голове сметая драными вениками тупое наваждение, что почти подвело ее к черте. Но сердце в груди громко екнуло. Ее прояснившийся разум заметил и оценил в полной мере подругу, стоящую напротив. Рот Уэнздей был поджат, челюсти напряжены, а глаза, как у олененка, смотрели неотрывно, стремясь не упустить нападения и одновременно готовые для любого рода пытки. Пальцы цеплялись за раковину позади, а румянец проявлялся, как капли крови под накрытой белой салфеткой. Инид уже не могла держать лицо. Воздух между ними нагревался и становился плотнее. Улыбка уже совершенно не походила на искреннюю, она не касалась глаз и ощущалась каменной маской, что подрагивала от нервозности по краям. Уэнздей опустила взгляд и прошмыгнула мимо так быстро, что до щеки Инид дотронулся поток воздуха. И когда испуг добежал до груди, когда сожаления начали разрывать пульсирующее сердце, Уэнздей заговорила из комнаты: — Я искуплю свою вину, если подпишусь на просмотр тошнотворно романтической дорамы, от которой у меня будет сводить зубы, а желудок проситься вывернуться наизнанку? Груз скинулся с плеч с облегченным вздохом. Инид выпрямилась, медленно наполняя легкие воздухом. Она посмотрела себе в глаза и тихо зарычала, пока веки не опустились от бессилия. Что ж, ей не привыкать чувствовать себя глупой. — Кто я такая, чтобы отказывать тебе в удовольствии? — радостно выкрикнула она, вприпрыжку выскакивая из ванной.***
— Ну что? Мне подать тебе ведро? Лицо Уэнздей выражало глубокое отвращение. Ее губы кривились и тянулись к носу. Обычно Инид так выглядела в вечера за просмотром чего-то крайне кровавого и тошнотворного. О, и это тоже Инид находила очаровательным. Уэнздей такая милашка. — Я думаю, я смогла это проглотить, — Уэнздей действительно сглотнула и передернула плечами, а ее нижняя часть лица дрогнула в новом приступе брезгливости. — Иу, — Инид скорчилась, но прыснула со смеху, заканчивая новый ряд будущего бледно-розового носка в разноцветные пятнышки. — Ну, держалась ты молодцом, между прочим. Уэнздей опиралась спиной на кровать Инид и сидела, съежившись, прижав колени к груди почти всю серию. Она считала, что если как можно сильнее дистанцируется от мигающего экрана ноутбука, то пытка нанесет ее психике не такой существенный урон, как если бы она сидела в подушках рядом с Инид. Инид казалось, что если она протянет руку помощи, то подруга на нее зашипит или вцепится зубами в кисть хваткой дикого детеныша пантеры. Поэтому она решила ее не беспокоить и с интересом погружалась в зарождение чужой любви, вздыхала от зависти и вязала, сидя в позе йога, носок. Боком Инид почувствовала шевеление, а следом Уэнздей закрыла собой ноутбук и принялась пальцем водить по дисплею. На ней были пижамные хлопковые штаны и худи с изображением костей на спине. Это было что-то вроде позвоночника и крыльев дракона. Уэнздей купила это в мега готическом маленьком магазинчике в Джерико, в котором Инид была пару раз с Йоко. В который день она потащила девушку по магазинам и, перебирая цветные блузки в одном бутике, спросила, не нужно ли ей ничего нового, ведь они только и делали, что шастали по прихоти Инид из места в место. Уэнздей едва ли отреагировала, сдержанно бросая, что, цитата: «если хоть что-то мне приглянется в этих цветастых публичных камерах пыток, моя семья станет драматически счастливой, когда будет подписывать бумаги на принудительное лечение в психиатрической больнице». Следом дрогнувшие губы и извинительный взгляд в глаза: «Без обид, Инид». У нее и в мыслях не было. Она уже неслась, бросив блузки и схватив Уэнздей за рукав пальто, прочь из ее любимого бутика в неформальный магазин ниже по улице, спрятанного за углом. Хотя Уэнздей и заметила, что у всего там дурной вкус, а винтажные вещи выполнены не по всеизвестным и общепринятым канонам, она все равно купила это худи, порывшись со скепсисом на лице в ряде толстовок. Возможно, на нее еще повлияли комментарии Инид о том, что здесь, как в секонде — вполне вероятно, какая-то вещь принадлежала умершему человеку. Она не уверена, но ей показалось, что у той дернулся уголок губ. Из ноутбука послышалась легкая игра пианино. Упрямая петелька пряжи слетела со спицы. Уэнздей легла спиной на пол в ворох одеял, сложила руки на животе и посмотрела на Инид. Она ощущала зуд ее взгляда на щеках, но продолжала орудовать спицами, мягко улыбаясь, потому что просто была счастлива в этот миг находиться рядом. — После того дня, как ты рассталась с Петрополусом, ты не говорила мне, как себя чувствуешь, — сказала Уэнздей. Инид вскинула голову, а Уэнздей напротив, перевела взгляд в сторону своей части комнаты. Ее черные зрачки сливались с горьким шоколадом и были абсолютно неподвижны. Ее темные густые волосы рассыпались по одеялам траурными ветками. Если бы Инид стояла среди каменных надгробий в ночное время, когда туман такой густой, что находящееся в закутках размывалось силуэтами, она бы могла разглядеть в деревьях, склонившихся над землей, воспоминание о копне ее угольных волос. — Почему ты спрашиваешь? — Инид нахмурилась и замедлила движения. Она ловко подхватила еще одну петельку и вовсе остановилась. Если бы человек, не знающий Аддамс, увидел ее лицо, то назвал бы его отрешенным или, в лучшем случае, слегка недовольным. Но Инид, проживающая с ней в четырех стенах продолжительное время и повидавшая оттенки ее эмоционального спектра, могла бы сказать, что Уэнздей расстроена. Мышцы рта были несколько напряжены и едва заметно сжимали губы, брови расслаблены и опущены, а глаза… глаза стеклянные. Но не пустые и отсутствующие, а наоборот — в них плескалась жизнь. Ее глаза всегда говорили больше. По крайней мере, для Инид ее взгляд был первым, на что нужно было обратить внимание. Она проследила за движением руки Уэнздей. Рукава кофты девушка спустила на костяшки. Не видно было, что она делала, но пальцы шевелились, будто изводили ткань ногтями с той стороны. На секунду ее веки прикрылись, брови шевельнулись, на миг хмурости, позволяя перечеркнуть ее лицо. — Я не оказала тебе должной поддержки, — голос Уэнздей закончил тише. Она посмотрела на Инид с сожалением, и вина, исходящая от нее сизым свечением, раскалывала сердце Инид надвое. Инид вздохнула и, тем не менее, улыбнулась. Она неспеша отложила спицы вместе со связанной частью носка и на коленях подползла ближе. — Уэнздей, для человека, которому были чужды человеческие эмоции и привязанность к людям, ты слишком хорошо стараешься, — она осторожно взяла пряди волос Уэнздей и перекинула ей на грудь. Затем медленно легла рядом набок, побуждая девушку сделать тоже самое. — Я не понимаю, — сказала Уэнздей и снова свела брови на переносице. — Ты ведь не серьезно, Уэнс? — Инид негодующе задала вопрос, глядя прямо в ее карие глаза. Уэнздей не отвечала и пялилась на подругу потерянно. Казалось, в ее сетчатке кружилось в вихре мутное марево размышлений, и она не могла прийти к чему-то конкретному, к чему-то, что хоть как-то приблизило бы ее к ответу. Инид подняла ладонь и забрала длинную прядь из черной челки за ухо. Она все еще чувствовала себя так, будто играла с огнем, хоть и Уэнздей не показывала очевидного дискомфорта или неприязни к каким-либо действиям. Ее движение, очевидно, слегка смахнуло с ее сознания часть серого тумана. Инид приподняла вторую руку между ними в ожидании. Уэнздей не колебалась и приняла приглашение. Тепло расплылось по телу Инид приятной волной. — Да, ты редко говоришь о чувствах. Но ты показываешь свое отношение в действиях. Она дала Уэнздей паузу для осмысления, но та мотнула головой, один раз сжав их сцепленные руки. Инид подумала, закатывая по-доброму глаза: как же иногда до Уэнздей долго доходило. — Помнишь следующее утро после того вечера? — спросила мягко Инид. — То утро не отличалось ничем от других. Я не понимаю, к чему ты ведешь. В ее тон струйками проникла серьезность и Инид улыбнулась. — Ты пришла на завтрак в столовку ради моего любимого салата, который слишком быстро заканчивается, хотя по утрам подходишь только в буфет за кофе. Отстояла долгую очередь, заняла место, а когда пришла я, начала анализировать какого-то философа, о котором я слышала впервые, — большой палец Инид поглаживал костяшку мизинца Уэнздей. — А еще девчонки каким-то удивительным образом ни разу не затронули эту тему, хотя прекрасно знали, что произошло. — Ты... Ты сказала мне, что обеспокоена тем, что вас будут обсуждать, — ответила Уэнздей, проследив глазами за действиями Инид. — Да, — их зрительный контакт восстановился. В грудной клетке извивалось что-то невообразимое, что-то похожее на ежевичную плеть. Куст тянулся кверху, мягко огибая ребра, боясь ненароком задеть шипами, а плоды, иссиня-черные, опускались к желудку, заполняя его спелой кисло-сладкой ягодой до приятной тяжести. — Уэнздей, если бы не ты, мне было бы в разы больнее. Понемногу морщинки на лице Уэнздей разглаживались, и вскоре смысл, который старалась донести до нее Инид, отозвался в ее мозгу недостающей головоломкой. Она смотрела вниз, но неуловимое до этого осознание забрело в капкан. Она вернулась к голубым глазам Инид с полным пониманием. Ее черты смягчились. Так хотелось оставить десятки поцелуев на ее руках, на ее расслабленном лице, на манящих пухлых губах. Ее сердце взрывалось горячими искрами, стоило вспомнить, как Уэнздей в порыве поцеловала ее ладонь. Она не могла найти объяснения. Инид надеялась, что в этом интимном жесте было заложено что-то большее. Что-то, что больше ее, больше Уэнздей. Что-то такое исключительно покоряющее, что обнажало души и подталкивало их без ведома ближе. Но Уэнздей была обманутой, дикой. А в Инид теплилось терпение. У нее не было цели ее приручить. Ее искренним желанием было показать, что мир все еще прекрасен, несмотря на капканы, припрятанные в густой траве, невзирая на сильный запах пороха, витающий в воздухе. Она не будет держать Уэнздей рядом, если ее сердце решит идти дальше, но она останется, стоит той только попросить. — А сейчас ты что чувствуешь? — спросила Уэнздей, потерявшись глазами в ее толстовке. Инид тяжело глотнула воздуха. — После разрыва. Инид закусила нижнюю губу между зубов и напряженно сдвинула брови, активно собирая себя по кусочкам и вливая разум в настоящее время. — Насчет Эйджакса ничего, — наконец произнесла она. — То, что случилось, должно было случиться, и жаль, что этого не произошло раньше, — она говорила от чистого сердца, как действительно думала. Эйджакс — этап, опыт. В основном приятный, потому что чувствовать себя любимой и нужной было так хорошо… Вот только иногда по утрам, ей не хотелось его вообще видеть. Как будто все было неправильным. Словно самая здравая ее часть проявлялась внутри только во время пробуждения. А затем он махал ей на завтраке и целовал крепко в губы. Инид до сих пор не знала, что именно к нему чувствовала на самом деле. — Ты помогла мне, а теперь я хочу помочь тебе. Просто… ты должна знать, что я буду рядом, сколько бы ты не излечивалась после отношений. Инид пока говорила, смотрела расфокусировано на шнурки ее худи, но когда после слов подняла глаза, увидела на лице Уэнздей нежный румянец. Ее сердце плавилось. Инид расплылась в улыбке. Ее душа пела, посвящала серенады этим бездонным карим глазам. Она была так влюблена. Уэнздей поджала губы, посмотрела в сторону, снова вернулась к глазам Инид и нахмурилась. В груди Инид не осталось воздуха, она задыхалась от вида этих больших оленьих глазок. Уэнздей прокашлялась. — Может… можешь ли ты… — она снова скользнула взглядом вниз, дернув бровями, и подвигала челюстью. Забывшись, что их руки все еще сцеплены, она сжала крепче ладонь и потянула на себя, следом опустила. Инид никогда не видела Уэнздей настолько стеснительной. Ее щеки непроизвольно тоже начали краснеть. — я хочу, чтобы ты меня обняла… если это… нормально. Она вцепилась глазами в лицо Инид, и, казалось, краска продолжала ползти по всей ее бледной коже струящимся шелком. Она и раньше не отличалась живым оттенком лица, но после месяцев неопределенности в отношениях и вовсе передвигалась по школе как призрак. Видеть, что ее щеки все еще могли розоветь, было отрадой. Только вслух этого говорить не стояло — Уэнздей чутко относилась к моментам, когда ее приравнивали к живому человеку. Похоже, Инид пялилась на нее слишком долго, потому что Уэнздей почти привстала, намереваясь что-то сделать, но молниеносно была привлечена к другому телу. Инид взволнованно всхлипнула и зарылась носом в черную ткань на груди подруги. Ох, ее запах… Она прижалась теснее, двигая руки так, что кончики пальцев дотягивались до собственных локтей. Бедро смело было закинуто поверх ног Уэнздей. Ухо прислонилось к грудной клетке и впитывало в одурманенный мозг увеличившийся ритм сердца. Грудь девушки вздымалась вместе с головой Инид, и это было просто замечательно. Она зарылась в ее светлые волосы своими изящными пальцами виолончелистки и выдохнула коротко в макушку. В ее объятьях было безопасно. Спустя пару секунд Уэнздей приглушенно пробормотала: — Инид, — Инид издала мягкий рокочущий звук, показывая, что услышала. Ее веки были закрыты под тяжестью долгожданной близости. — Меня, безусловно, привлекают мысли о смерти, но умереть при таких обстоятельствах не входит в мой перечень желаний. Она вздрогнула, поняв, что слишком сильно ее сжимала. Лицо загорело. — Ох, прости, прости… — Инид ослабила хватку и виновато глянула вверх. Глаза Уэнздей смотрели ласково, а руки продолжали неспеша перебирать волосы. Уэнздей ее жестоко истязала просто потому, что была рядом. Ворчала например, ведь ей приходилось мириться с особенностями характера Инид и как бы ей что-то не нравилось, она берегла ее чувства. После их первой ссоры Уэнздей действительно стала осторожней подходить к дружбе. Выбирать выражения и дважды думать, прежде чем как-либо поступать. Инид пару раз замечала, как она жестко колебалась между желанием высказать неодобрение и нежеланием обидеть при очередном: «Уэнздей! Ты должна это увидеть! Эти котята совсем как мы!». Но стыд не успевал подобраться к лицу, та монотонно отвечала: «Если тот, кто шипит — ты, я предпочту думать, что это от ощущения угрозы, исходящей от черного котенка». Уэнздей сияла изнутри, когда обсуждала мрачные и сложные преступления. Она размышляла вслух, как бы действовала на месте убийцы и что бы предприняла, если бы, наоборот, была ответственной за расследование. Ей нравились готические романы и критиковать известных писателей. Инид фотографировала глазами каждую маленькую ухмылку, ее прелестные ямочки, очень редко появляющиеся на лице. Еще ей нравилось говорить о своей семье. Она ни за что в этом не призналась бы, но Инид отчетливо видела любовь в ее глазах. Она старалась говорить незаинтересованно, даже с щепоткой презрения, но выдавала себя расслабленными плечами и легким закатыванием глаз. А в редкие минуты забывчивости, по кроткой улыбке и взгляду, погруженному в воспоминания, можно было все сказать наверняка. Их поцелуй для Инид был таким же спонтанным, как и для Уэнздей. Но в этом волшебном мифическом событии застряла она одна. Наверное, это глупо, но Инид хотела создать свою собственную стаю. В семье даже после обращения она не чувствовала себя своей. И это так… больно. Быть тенью, быть той, кто тихо исправлял чужие ошибки. А замеченной она была только тогда, когда на кого-нибудь нужно было слить негатив. Она была оторвана от самых близких людей и изголодалась по безусловной любви до такой степени, что подлые мысли твердили шипящим голосом, что она не достойна. Что ее никогда не будет достаточно. Одиночество ломало душу Инид. Ей повезло, что в Неверморе она нашла тех, кто ее может понять. А еще она нашла Уэнздей. Инид опустила голову смущенно и удобнее улеглась на обнимающей ее руке. Музыка на фоне расслабляла, поглаживания по голове приносили приятные мурашки, а тепло Уэнздей проникало под ее одежду. Пришло время отстраняться и Инид подавила разочарованный вдох. Они еще лежали какое-то время рядом, смотрели друг на друга, потом перевернулись на спину и исследовали потолок. Разбредаться по кроватям не хотелось, несмотря на позднее время. Инид привлекло легкое движение ладони Уэнздей, что взметнулась к лицу. Она заметила, что повязку та больше не носила. — Как твоя рука? — тихо спросила она и перевернулась набок. — Можно посмотреть? Уэнздей обратила внимание на Инид, но в этот раз сомнение в ее глазах отличалось от того, что отсвечивало ранее из-за вопроса об объятьях. На нее надвинулась тень размышлений, но те были кратки, так как она скопировала позу Инид и сконфуженно показала внутреннюю сторону ладони. Инид обхватила ее ладонь и нежно дотронулась большим пальцем до одной из линий. Она не стала терзать повреждения поглаживаниями и просто накрыла ее пальцы с тыльной стороны, продолжая рассматривать. — Ты говорила, что они не глубокие, — Инид выдохнула. Она думала, что они были меньше. Порезы уже стягивались, внутри были красными, а по краям едва заметно проглядывался фиолетовый оттенок. Они были на той стадии заживления, когда из-за неосторожности могли лопнуть и вновь заполниться кровью. — Кости не было видно. Уэнздей осторожно высвободила руку и натянула на костяшки рукав. Инид потеряно подтянула свои ладони к груди. Эта невыносимая любительница острых ощущений либо говорила серьезно, что, скорее всего, было так, либо саркастично, что в любом случае не облегчало итог. У Инид не было настроения для язвительных ответов. Она сама чувствовала в своей груди разъедающий кровеносные сосуды жгучий комок. На нее сразу обрушалось уныние, когда кому-то из ее близких было плохо. И то, что иногда облегчить дискомфорт не было возможности, ее угнетало еще сильнее. Она знала отношение семьи Аддамс ко всем колющим-режущим, отравляющим, прибивающим… И так далее по списку предметам, но… Но ей все равно было больно знать, что Уэнздей подверглась опасности и получила увечья. — Будь осторожней в следующий раз, хорошо? — мягко попросила Инид. Ее голос едва пересилил шепот. Она хотела вылить свою любовь тихо и незаметно. Пусть даже посредством теплого тона, который почти не напрягал голосовые связки. Уэнздей буравила ее взглядом, пока не перевернулась на спину и поджала губы, сложив руки на груди. Инид скользнула глазами по ее четкому профилю и протяжно вздохнула. Усталость втягивала тело в пол под одеялами, и руки вместе с ногами окончательно ослабли. — Я думаю, нам пора спать. С каждым днем мы ложимся все позже, — она изнеможенно потерла глаза. Голова была чугунной. То, что она могла не спать, не означало, что в ней оставалась энергия. — Бодрствование продуктивно. — Мы смотрим фильмы и обсуждаем сплетни, — напомнила Инид, хохотнув. Инид удивленно распахнула глаза. Уэнздей внезапно приподнялась на локтях и обратилась всем своим корпусом в ее сторону. Она сердито прищурилась и опустила брови, ее верхняя губа дернулась, почти готовая подавить рык. — Что ты сказала? Инид раскрыла рот, совсем растерявшись. — Я сказала, что мы смотрим фи… — Я слышала, что ты сказала, Инид! — возмущенно выплюнула Уэнздей. — Тогда на кой черт ты переспросила?! — воскликнула Инид, подскочив следом, и даже не знала, как отвечать. У нее самой внутри поднялось негодование, и первичное ошеломление все еще витало вокруг белой аурой. Уэнздей закипала. И Инид только мимолетно отметила, что с ней Уэнздей теперь могла себе позволить взорваться также легко, как и сыпать проклятьями с угрозами в сторону бедолаг, которые ее раздражали. Это прогресс. — Я не обсуждаю сплетни. Я слушаю, мысленно вбивая ржавые гвозди в запястья, чтобы переключить свои размякшие мозги от ваших мещанских пересудов. Уэнздей продолжала хмуриться, держать челюсти крепко сжатыми и смотрела так, будто готовилась нападать. Инид иногда совершенно не понимала слова, вылетавшие из ее уст. Она как ходячая библиотека с книжками восемнадцатого века или древнее… Ей буквально приходилось гуглить слова. Ну или делать вид, что понимала, подняв брови и состроив умный вид. Главное кивать и выгибать рот дугой вниз уголками, соглашаясь со всем, что она говорила. Инид расслабила все мышцы в своем теле и закатила глаза, сверкнув ласковой улыбкой. — О боже мой, Уэнздей, ты такая королева драмы! — она откинула голову назад и позволила беззаботному смешку выйти из нее. Она глазком взглянула на Уэнздей. Ее лицо вытянулось в замешательстве, но потом складки на переносице вернулись на прежнее место, когда она снова захотела разразиться новым отрицанием. Лампочка в голове Инид вспыхнула по щелчку. — Я не… — У Юджина появилась девочка, — перебила Инид, хитро прищурившись. — Что?! — Уэнздей опешила. Ее эмоции были бесподобны. Кому бы сказала — не поверили. Злость сменилась шоком, оторопью, а тех следом затмили недоверие и беспокойство. — Ты лжешь. Говори правду. Инид незаинтересованно отвела взгляд, будто задумавшись. Уэнздей дребезжала рядом от нехватки информации и свирепо сверлила ее черными зрачками, стараясь прожечь дыру. Она относилась к Юджину как к брату, ну, за исключением, что она не бранила его словами и не пыталась подстрелить из арбалета. Но все же, наверное, было не очень хорошо рассказывать о его развивающихся романтических отношениях. Во-первых, потому что мальчик сам рассказал, если бы захотел, а во-вторых, как бы Уэнздей не отрицала — ей было дело до Юджина. И здесь Уэнздей довольно восприимчива. Так или иначе, Уэнздей не стоило на нее нападать! — Зачем мне что-то рассказывать, если ты не участвуешь в сплетнях? — спросила Инид скучающим голосом и посмотрела на свои фиолетовые ногти. Надо бы сменить цвет. Фиолетовый быстро приелся. — Что за… девушка? Инид не видела Уэнздей, только ее неподвижную фигуру боковым зрением. Она сложила руки на коленях, пальцы твердо вцеплялись в ткань штанов. Инид слышала по голосу и подаче, каким трудом той далось предложение. Фраза прозвучала сквозь зубы, словно девушка выталкивала языком неприятные слова. Блондинка напустила на себя деланное безразличие и не повела и бровью. Она встала, хмыкнула и потопала к кровати, забирая одно из одеял и подушку. Все остальное пусть лежит до утра. — Эй, ты куда? — растерянно спросила Уэнздей. — Как куда? Спать, — Инид ухмыльнулась про себя и принялась гасить источники света. Один за другим освещение уходило на покой, пока единственная гирлянда с зелеными листочками не осталась озарять помещение. Инид не выдержала и повернулась к подруге лицом, но осеклась. Уэнздей выглядела как страшный сон, оживший кошмар многих детей, передающих историю из уст в уста. Пиковая дама, не иначе. В почти черных глазах плескался настоящий огонь, а блики от света яростней затеняли ее карие радужки. В воображении всплывал колодец с всепожирающей бездной внутри из «звонка». Ох… После этого фильма она не могла нормально спать долгое время. Ей постоянно мерещилась Самара в тенях от стульев и руки с длиннющими пальцами и острыми когтями в скрюченных силуэтах на стенах, когда лунный свет, освободившийся от облаков, падал на ветки дерева у ее дома. Синяки Уэнздей под этими мрачными бусинами выделялись отчетливей и заставляли Инид внутренне сжиматься. Она подумала, если Уэнздей достанет нож, а он у нее, несомненно, где-нибудь припрятан, она завизжит. Инид забывала, что Уэнздей боялись не просто так, а многие все еще поджимали хвост при ее появлении. Несмотря на мурашки по коже, она нервно сглотнула и улыбнулась. — Если ты только, конечно, не хочешь разделить со мной постель и послушать про их первое неудавшееся свидание. Секунду Уэнздей молчала, но потом, как по волшебству, выражение ее лица поменялось на брезгливое, и у Инид отлегло от сердца. Черт бы тебя побрал, Аддамс. Хотя она сама кого хочешь… — Для меня не представляют интереса такие тривиальные события, как свидания. Это лишь очередная глупая форма социального взаимодействия. Ничего занимательного, — она встала на ноги и развернулась, норовя уйти. На самом деле, кроме желания подмять под свой бок эту злюку, Инид просто хотела, чтобы она выспалась. Раньше девушка спала, не шелохнувшись, всю ночь. Если Инид вставала в ванную, то могла наблюдать одну и ту же картину: Уэнздей, лежащая на спине в могильной позе и размеренно дышащая. Но последнее, по правде говоря, было под вопросом. Промежутки между ее вдохами до жути длинные. В последнее время она постоянно ворочалась и просыпалась для того чтобы посидеть на кровати. Инид слышала всю эту возню, но не хотела ставить подругу в неловкое положение. Однажды Инид приоткрыла глаз, спрятавшись за одеялом так, что бóльшая его часть ограничивала обзор. Она увидела то, что смяло ее сердце, как жалкий кусок бумажки. Уэнздей сидела у изголовья кровати, опиралась на подушку и обнимала себя за плечи, уткнувшись лбом в колени. Одно дело, когда Уэнздей позволяла своим эмоциям выйти наружу перед Инид добровольно, другое, когда она думала, что ее никто не видел. Инид стало совестно. Она понимала, что та так и будет сидеть, пока не уляжется обратно, и хотела было отвернуться, но Уэнздей подняла руку над своей головой и сильно потянула за прядь у макушки. В затылке похолодело, а тело окаменело вместе с застрявшим в горле вдохом. Уэнздей дернула еще раз и сильнее уткнулась лбом в колени, оттягивая прядь дальше. Она двигалась так, будто ей было невыносимо находиться внутри собственного организма. Словно чувства пробирались из глубин и маниакально просачивались сквозь кости, причиняя чудовищные страдания. Инид уверена, не будь ее здесь, истошные мычания заполнили бы комнату до краев. Рывки не прекращались и становились грубее. Кулак сжимался так, что подрагивал от сильного напряжения. Инид ощутила, как ее глаза заполнились слезами. За этим было мучительно наблюдать. О, как она хотела вмешаться. Как она хотела забрать эту боль себе всю, до последней капли. Просто встать и подойти к ней. Обвить руками и прижать к груди. Чувствовать ее пульс, чувствовать ее тепло, ее дыхание. Знать, что она здесь, рядом, и она будет в порядке. Но единственное, что она осмелилась сделать — громко перевернуться на другой бок, глотая слезы, надеясь, что Уэнздей прекратит себя истязать, если подумает, что может ее разбудить. Инид прикусила губу и выпалила то, что ни в коем случае не должна была говорить. Но она и так уже проболталась Уэнздей, терять нечего. — Юджин назначил местом встречи пасеку, а она пришла, поедая банан, — она выпалила как на духу. Уэнздей остановилась. Ее спина напряглась, выдавая всю подноготную. Инид с огромным трудом подавила фырканье с невысказанной фразой «я так и думала». Уэнздей, видимо, поборов все ядовитые высказывания в сторону своей маленькой тайны о заинтересованности в жизнях других людей, коротко выдохнула, а прямая осанка вслед за этим потеряла твердость. Инид, безумно довольная, с горячей победой в двух своих руках улеглась на кровать, отключив последние гирлянды, и улыбнулась широкой улыбкой, потому что Уэнздей с убийственным выражением лица повернулась и залезла к ней под одеяло. Инид открыла радостно рот, желая немного подразнить, но черные омуты уставились на нее с неистовым недовольством, а рука вцепилась капканом в ткань толстовки и резко придвинула к себе. — Похорони это внутри себя, Инид, — рявкнула она чуть ли не в самые губы, опалив те горячим дыханием. Ох, ебаная Богоматерь, да простят мне грехи высшие силы. Инид кивнула порывисто, с глазами-блюдцами на пол лица и приготовилась, дрожа, рассказывать историю. Осталось только вспомнить о ком, про что и зачем. Как хорошо, что в комнате было темно, она думала. Как хорошо, что Уэнздей не умела читать мысли. Потому что ее сердцебиение увеличилось не из-за страха быть убитой, а из-за того жара, что разливался по тазовым костям в самом низу. Она же не умела читать мысли, правда?