14
Она не представляла, каким будет последний месяц обучения. В один момент просто поймала себя на мысли, что думала только об Инид, а все остальное — его вообще не существовало. Когда дни начали входить в колею и протекать в обычном темпе, она как-то сникла. Хотелось спросить «И что? Это все?». Потому что все было таким простым и скучным, что она недовольно дула губы, когда видела «отлично» за тесты или когда на ужин снова подавали курицу с рисом. Как и каждый любой другой четверг. Правда, была неделя, в которую заплесневевший азарт в жилах начал реабилитироваться и набухать, как губка из-за воды. Пошли слухи, что в соседнем с Джерико городке начали убивать домашних питомцев. Все началось с фермы, опять-таки соседствующей с Джерико, где стал страдать домашний скот. А дальше все распространилось молниеносно. В Джерико паниковали люди. Прекратили отпускать кошек на самовыгул, а хозяева псов боялись заходить даже в парки, так как лестная местность вызывала только опасения. В голове Уэнздей, которая тут же строила тысячи теорий на произошедшее, начали собираться планы, как и когда смотаться на расследование. Йоко говорила, что она чокнутая, но потом добавляла, что поедет с ней. А Инид скулила от страха, так как надумывала самое худшее. Честно говоря, каждый, кто пережил событие с паломником, думал об одном и том же. «Только, черт побери, не снова». Никто не хотел волноваться из-за каких-то необъяснимых происшествий. Когда в новостях вышли статьи, разоблачающие теории о живодерах, оккультизме и так далее, Уэнздей ходила злобной целый день. И никто ее не тревожил, включая Инид. Она выглядела так, будто если спросишь у нее время, она откусит тебе руку по локоть. Преимущественно серые лисицы, больные бешенством, были виновницами убийств. Такое логичное объяснение. Именно поэтому оно ей и не понравилось. Все слишком просто, скучно и банально. Ей так хотелось чего-то, что поможет ей вспомнить себя настоящую на все сто процентов, но этого так и не случилось. И она все чаще задумывалась над тем, чтобы связать свою жизнь с этой сферой. Домашним животным делались прививки, а в лесах раскладывалась вакцина. Когда Инид узнала, что бродячие животные, лисы и зараженный скот вместе с питомцами отстреливается и усыпляется, она плакала у нее на плече полчаса, добивая себя подборкой видео со «смешными животными». После этого Уэнздей перестала огорчаться ситуации, а начала печься о психическом здоровье впечатлительной Инид. Думается, хайда еще долгое время никто не переплюнет. После долгого тепла одна неделя выдалась пасмурной. Дул сильный ветер и накрапывал мелкий дождик. Они сидели вместе с Инид на ботанике и слушали мисс Солис. Та спокойным, достаточно монотонным голосом рассказывала о диких растениях на грани исчезновения. По окнам отстукивали глухой ритм капли и из-за смены направления ветра постоянно колебались в громкости. Все в этот день ходили сонными и похожими на зомби. С другой стороны, она находила в этом шарм. Уже в полдень казалось, что большие стрелки часов перевалили за четыре часа дня. Свет из окон падал серый, ветки деревьев клонило из стороны в сторону, а по зданию гуляли холодные сквозняки и смешивались с тихими разговорами, что выходили краткими. Инид сидела рядом и скучающе, совсем меланхолично подпирала голову ладонью. С большей точностью можно было сказать, что никто не слушал учительницу и витал в своих мыслях, только внешне выглядя отчасти включенным. Инид зевала каждые пять минут и аккуратно потирала глаза, чтобы не смазать фиолетовые стрелки и тушь. Она тоже в этот день говорила не много и вела себя безмятежно, даря своему организму отдышаться от тревожности. Уэнздей иногда поглядывала на нее, но не задерживала взгляд дольше чем на секунду и переводила его в сторону окна, на ручейки дождевой воды, стекающих по стеклу. Рука Уэнздей лежала на колене, когда Инид смело коснулась ее. Она уже привыкла, поэтому сцепила пальцы в замок и оставила лежать на коленях, продолжая следить глазами за размеренными шагами мисс Солис по классу. Она могла сказать, что стала счастливей, более умиротворенной. Взрывы чувств мучали масштабами поначалу. Она не могла контролировать свое сердцебиение, когда Инид обнимала ее, она не могла нормально дышать, когда они шли за руки по коридорам школы, ведь думала, что все пялятся. Впрочем, люди пялились, но не так нагло, как она ожидала. Такое ощущение, что все подписали соглашение, в котором запрещалось позволить себе лишнего в их сторону. Дело в том, что она не уверена, что все это происходило из-за страха или опасений быть приклеенным скотчем к статуе Эдгара По. Она спросила Инид, что она думала по этому поводу. Та, немного подумав, ответила: «Та часть, которая присутствовала во время воскрешения Крэкстоуна нас уважает. Новеньким плевать». Уэнздей ответ приняла. Иметь дело с повышенным вниманием она желала в последнюю очередь. Близость Инид больше не воспринималась как нововведение, она потихоньку становилась неотъемлемой частью ее жизни. Но ее не покидали желания, которые все сильнее зудели под кожей, как ожоги от крапивы. Семейное проклятье все норовило подвести Уэнздей к черте и подтянуть к мягкой коже, чтобы расцеловать каждый дюйм. Подтолкнуть к ее спине, чтобы положить руки на живот и уткнуться носом в плечо. Они играли с Инид, как дети, и были похожи на Эйджакса с Кентом, внезапно устраивающие шуточные спарринги посреди коридора. Но они себя контролировали, в отличие от парней, любящих устраивать шоу с криками на траве. Обычно кто-то голосил в рупор из рук, как комментатор на ринге, пока один из них не выдохнется без сил. Они не спали каждую ночь вместе, это не было оговорено. Уэнздей всегда крутилась на месте возле своего стола, убирала ненужные бумажки, проверяла портфель и надеялась, что вот-вот Инид ее позовет. Но не всегда желаемое исполнялось, а просить она больше не хотела, так как боялась, что будет раскрыта, как преступление с серыми лисами. Хуже было от осознания, что невидимой черты теперь не почувствовать. Она всегда боялась перегнуть палку, поэтому не действовала вообще. Она старалась быть открытой и подчеркивать, что только для нее она могла быть настолько настоящей, насколько вообще могла себе позволить. И тогда Инид начала шутить еще развязней. Сначала она только смущалась, делая вид, что все в порядке, но понимала по чужой улыбке насколько она плоха в сокрытии. И неожиданно для себя она по-тихоньку начала понимать, насколько это странно… Забавно? Эти шутки были игрой, как какой-нибудь теннис. Ты подаешь мяч и только надеешься, что твой соперник его упустит. Вот только в их положении соперница вместо досады после поражения испытывала испанский стыд. Инид пока могла позволить себе шутки вроде: «Сегодня вечером. Ты, я, моя кровать и горячий (тут она оглядывала ее двусмысленно, снизу вверх, закусывая губу) кофе с шоколадными эклерами». Уэнздей плыла, как горизонт летом в тридцать плюс градусов, но могла лишь отвечать на такие вещи серьезно: «Ты разбавляешь все горячие жидкости водой, Инид. Честно говоря, это отвратительно, потому что растворимый кофе еще хуже, когда теплый». У нее так сильно горело лицо… А Инид фривольно ухмылялась. Могла провести кончиками пальцев по ее руке или открытому участку шеи, что волоски вставали дыбом, а потом как небывало меняла тему. Уэнздей прикрывала веки и тихо выдыхала все свое возбуждение, которое трещало внутри, как поврежденные провода. В один из дождливых дней она переступила этот порог так незаметно, что растерялась. После она гордилась этим кратким моментом чуть ли не больше победы над Крэкстоуном. Инид тогда закончила свои процедуры в душе и вышла из ванной вся благоухающая фруктами и с розоватой после горячей воды кожей. Она промокнула волосы полотенцем и, посмотрев в темное окно на бушующий дождь, сказала: «На улице так и течет? Уэнздей, ты должна собрать свои волосы, даже погода не выдерживает твоей сексуальности». Она сама не поняла, как у нее вылетел ответ: — Я здесь не причем. Тебе следует сменить майку. Твои открытые ключицы для стихии, как оголенные лодыжки для общества средневековья. Даже у меня рождаются сомнительные фантазии. Уэнздей оторвала глаза и пальцы от машинки, когда Инид запищала за спиной. Только в этот момент она осмыслила, что, черт возьми, произнесла. Это невероятно. Она не думала над ответом, он просто соскользнул с ее языка, как угроза. И покрасневшее лицо Инид, ее смущение, ее одобрение в глазах. Все это заставляло почувствовать себя ближе к ней. Больше всего Уэнздей удивилась, что, впервые вкусив этот плод взаимного кокетства, она, наконец, поняла, зачем люди вообще так разговаривали. Это почти как сарказм. Только ты не раздражаешь людей, не вырываешь из них смешки, как дань уважения к сатире и черному юмору. Такие слова многогранны. Можно воспринять их комплиментом, штукой, ответом из вежливости. Заигрыванием… Главное быть осторожной, чтобы не прослыть извращенкой.15
В День Матери в Неверморе сделали уроки сокращенными и вся компания, включая Юджина и его новоиспеченную подругу Алисию, направились в Джерико для похода по магазинам, который закончится в кафешке и прогулкой после. Обычно вся семья Аддамс праздновала этот день дома и заставляла почувствовать Эсмеральду с Мортишей мамами номер один на всем тленном свете. Уэнздей уважала самоотверженность женщин, которые добровольно шли на вынашивание человека внутри себя целых девять месяцев. Дьявольская пытка. Хотя их семья и могла иногда этим баловаться, она никогда не хотела подвергнуть себя настолько тяжким испытаниям. Они с Пагсли готовили завтрак, отец декорировал комнаты. Ему слишком нравилось преображать пространство, оставлять цветы в каждом уголке, зажимая в зубах очередную сигару. Ну а подарки дело добровольное. Впрочем, не было такого, чтобы этот процесс воспринимался обязанностью или тяготой. Уэнздей делала подарки без задней мысли, так она готовила кофе утром или заправляла постель. Этот день матери для Уэнздей первым проходил вдали от дома, и она была немного не в духе. Но она пыталась не придавать этому факту много значения. Подарки в Джерико по таким специфичным вкусам бабушки с мамой найти наверняка будет крайне сложно, но она постарается. На улице блестела мокрая земля, и солнце ярким диском сияло на небе, слепя бедные глаза. Их компания не единственная решила сразу же после уроков направиться в Джерико, поэтому складывалось впечатление, что они шли на какую-нибудь экскурсию с классом или на фестиваль, которые так любили проводить в Джерико. Разговоры друзей для нее были белым шумом, и если бы не Инид, то нить диалогов давно была бы потеряна. Она почти не говорила и просто шла рядом, осматривая траву под ногами. Температура на улице разрешала ребятам идти в футболках или в распахнутых толстовках. На ней была рубашка в клетку, позволяющая натягивать рукава на костяшки пальцев, и легкие черные брюки. Она думала о последних днях до лета, когда, вероятней всего, солнце будет палить еще сильнее, а она вынуждена носить длинные рукава даже в комнате. Эти мысли удручали, ведь она буквально недавно думала над тем, чтобы рассказать обо всем Инид, но теперь обдумывала, как же дотерпит до возвращения домой, чтобы никому ничего не объяснять. — А ты что думаешь? Уэнздей почувствовала толчок в плечо от Инид и оторвала глаза от деревьев. Йоко с Бьянкой также ждали ответа, пока все парни что-то бурно обсуждали впереди, а Дивина с Алисией тихонько переговаривались, идя позади. — Не хочу вас огорчать, но мой фильтр в голове не потерпит такого количества осадка от конфликтов Кардашьян, разоблачения Джеффри Стара, разоблачения Nickelodeon. — Уэнздей посмотрела перед собой и покачала головой, закатив глаза. — Конечно, только после ностальгии по Nickelodeon. — Черт, Инид, я раньше думала, что Уэнздей держит тебя в рабстве. — Присвистнула Йоко. — Ты связываешь ее и включаешь свое «смотреть позже» на ютубе? Инид отшутилась, благородно не упоминая, что Уэнздей иногда сама просила включить что-то подобное. Что говорить, Инид определенно перевела ее за руку на свою сторону сплетен, скандалов и интриг в интернете уже давно. А подробности заданного вопроса Бьянка лично для нее повторила. Они все думали, что их преподавательница ботаники встречается с тренером Владом. Настолько ей это неинтересно, что она посоветовала заняться чем-то более энергозатратным и полезным для мозга. Но все же вечером спросит у Инид, что же она упустила из виду и каким образом создались предположения насчет отношений учителей. Ксавье и Дивина сразу направились в художественный магазин, а Йоко за своей девушкой по пятам. Остальные почему-то решили пойти в торговый центр, где есть магазин с бомбочками для ванн. Уэнздей не понимала, что там делать, если бомбы для ванн не взрывались. Это буквально полная бессмыслица. Инид пообещала сходить в цветочный магазин сразу после торгового центра, если она не будет бубнить под нос проклятья. Она не бубнила под нос. Лишь тихо выражала свое недовольство. Шаг сопровождался волнением. Погода тоже не успокаивала, а доставляла лишнего дискомфорта. Солнце припекало в спину и самую макушку. Ей не терпелось закончить этот учебный год и засесть на все каникулы в поместье. Вот только если Инид согласится провести хотя бы неделю с ее семьей, то посидеть дома точно не удастся. И если подумать, она бы сама решила показать ей все, что сможет, только бы Инид не скучала. Уэнздей проводила взглядом черную машину и остановилась на смеющейся Инид, на ее губах, складывающихся в букву «о» и озвучивающие «боже мой» в завершении, вместе с широко раскрытыми глазами. Навряд ли Уэнздей будет терпеть жару в рубашках с длинным рукавом. Инид почует неладное сразу же. Чувство вины незамедлительно накрыло приливной волной. а Уэнздей стала тонуть, захлебываясь водой посреди тротуара в небольшом городке. Она должна рассказать все Инид. Иначе все эти разговоры зазря. Доверие, верно? У них сейчас есть доверие, и оно должно между ними оставаться. А может ли оно оставаться, если она будет продолжать хранить секрет о своих появившихся чувствах? Уэнздей уже подготовила себя к тому, что то, что она испытывала, не взаимно. Ничто не вечно, она надеялась на это. В том числе и чувства. Но так было приятно испытывать к Инид что-то, что расставаться с этим как-то нечестно. Чуть ли не невооруженным глазом можно было увидеть, как подсыхал под воздействием настырных солнечных лучей влажный асфальт. Лужи, как в ускоренной съемке, уменьшались в размерах. Когда предстоит идти обратно в Невермор, они станут в два раза меньше, а некоторые вообще исчезнут. Ее вниманием владела Инид, которую она старалась пристально не рассматривать, потому что это странно, поэтому она смотрела куда угодно, только не на профиль с вздернутым носом и волосы, постоянно лезшие в лицо при поворотах головы. Таким образом, она заметила, что оказалась возле «флюгера» только когда Тайлер позвал ее по имени. Все тело оцепенело, а в затылке похолодело. Она смотрела на парня, потеряв дар речи, хотя представляла не раз, что могла ему сказать при возможной встрече. Но сейчас ей словно заклеили рот. — Уэнздей, я просто хочу поговорить. Он сделал шаг вперед от двери кафешки, но ему преградил путь Эйджакс. — Я не думаю, что это хорошая идея, чувак. Петрополус на удивление звучал очень твердо, а когда он сделал нажим на фразе «чувак» похоже, все, включая Уэнздей, посмотрели на него с другой стороны. Уэнздей бегала глазами по Тайлеру, по стене, за ним, будучи абсолютно обескураженной и смущенной. Редко проезжающие машины и отдаленные голоса людей через дорогу будто существовали в параллельной реальности. Где угодно, только не здесь. Она хотела любым способом прекратить сцену и вернуть себе способность говорить. Она терпеть не могла, когда кто-то за нее отвечал, но язык во рту вообще не поворачивался, а мозг закоротило. Или спиномозговая жидкость резко перестала функционировать? — Теперь торчки у нас метят в охрану? Инид разгневанно выкрикнула ругательство в сторону Тайлера, злобно рыкнув. Уэнздей слышала, как Алисия тихо спросила у Юджина, что вообще здесь происходит. На что тот ответил также тихо «без понятия» и попросил подержать его рюкзак и сделал шаг вперед. Уэнздей, отмахнувшись от всех, решительно раскрыла рот. Кент, не имея желания разбираться, без предупреждения ударил Тайлера в скулу. Ее жизнь чертов сериал. — Мать твою, Уотсон! — Чувак! Она оказалась в средней школе, где парни после уроков шли на разборки по поводу несущественных вещей. Один раз она там побывала из-за Пагсли, когда кто-то из не блещущих умом регбистов подумал, что Пагсли был слишком мил с «его девчонкой». Она испытывала безжалостное удовлетворение, когда все с воплями разбегались в стороны из-за своры агрессивных крыс. Когда она «шутила» про крыс в постели Дивины, она шутила лишь отчасти. У нее были свои методы. Пагсли удивленно за всем наблюдал, не понимая, почему ему не прилетел кулак в лицо. И вот, когда его взгляд наткнулся на ее темную фигуру, она беспечно пожала плечами, сдерживая за губами ухмылку, и ушла, так как дворецкий давно ждал их на парковке. Когда Кента отцепили от Тайлера Уэнздей втиснулась между ними двумя и толкнула парня к стене. Ее лицо не выражало ничего, кроме злости, но вот по кожей под рубашкой пошел разряд. Тайлер, видимо, хотел произнести что-то гневное. Его брови изогнулись в недовольстве, но, взглянув на Уэнздей, он сразу сменил злость на раскаяние. — Уэнздей, прошу тебя, давай поговорим. Я просто хочу нормально извиниться. Кент за спиной продолжал брыкаться. Уэнздей хотела посмотреть и приказать прекратить, но Тайлер коснулся ее предплечья. Она одернула руку, крепко сцепив зубы. — Я подумаю и напишу. А сейчас хочу, чтобы ты вернулся к работе. Пальцы на ремешке рюкзака закаменели, но если она его отпустит, то дрожь выдаст ее тут же. — Спасибо. Тайлер кивнул. На его лицо падало солнце, и глаза были совсем травяного цвета. Но он хмурился и пристально смотрел на нее, как будто действительно раскаивался и хотел загладить вину. Она не могла пошевелиться. — Уэнздей, ты серьезно? Какого хрена?! — выкрикнула громко Инид, стоило Тайлеру зайти обратно в заполненное людьми кафе. Она проморгалась, выходя из транса, и оглянулась на друзей. Во рту пересохло. Все глазели на нее, как на человека, совершившего что-то неправильное. С раздражением на произошедшее или с сочувствием к ней. Эйджакс, скривившись, вертел лицо Уотсона из стороны в сторону, пока Юджин перебирал в маленькой аптечке содержимое и что-то передавал напряженной Алисии. Тайлер разбил Кенту губу. По гневно дышащей Инид было прекрасно видно, что сцена после парней не последняя. — Инид, давай… — Нет! Нихрена подобного! — Уэнздей вздрогнула. Она попробовала взять ее за руку, но Инид отшвырнула кисть в сторону, как будто это Тайлер сейчас к ней прикоснулся. — Ты сама говорила, что не желаешь ничего общего с парнями иметь, а теперь ты хочешь встретиться со своим бывшим! Серьезно, Аддамс? Она думала, что сейчас провалится сквозь землю от стыда. Инид последний человек, от которого она ожидала нотаций, и поэтому незамедлительно ощутила вину. Ее глаза потеряно скользнули к Бьянке, что наблюдала за ними, сложив руки на груди. Она выглядела недовольной, но, вздохнув, решила не игнорировать ее сигнал о помощи и подтолкнула остальных уйти, пока Инид на эмоциях не сказала лишнего. — Прекрати кричать. Инид. Я сказала, что подумаю. Он хочет извиниться, а я… — Да ему плевать на тебя, Уэнздей! — взорвалась Инид. — Он хочет надавить на жалость, очнись! Ты придешь туда, он навешает тебе лапшу на уши, ты забудешь, как все было плохо и подумаешь: «Ой. Может, можно все исправить, ведь он кажется таким искренним». А потом все по-новой, и ты будешь страдать! Ты думаешь, он сидел сложа руки и весь себя изводил мыслями о том, как сильно облажался с тобой? Уэнздей, он вел свою обычную жизнь, пока ты плакала под одеялом. Он продолжил спать с другими, он не пропустил ни одной вечеринки в Джерико. Спроси у Лукаса или Бьянки, они спокойно это подтвердят. Зазвонил колокольчик. Пожилой мужчина выплыл из кафе и придержал, вероятно, для своей дамы, дверь. Инид замолчала с румянцем на щеках и коротким тяжелым дыханием, осознав, что абсолютно вышла из себя в людном месте. Благо, стояли они не напротив окон, через которые каждому можно было наблюдать представление, но все же людям, шедшим по своим делам, ничто не препятствовало. Уэнздей хотелось высказать Инид все, что она думала. Твердо и со злостью. Что теперь единственная. о ком она думала, выпускала когти во время сильных эмоций и любила наклоняться к самому уху, чтобы шептать шутки на уроках, которые она прочла в интернете. Но она не могла пропустить мимо ушей то, о чем никто ей никогда не говорил. — Продолжил? — Она приподняла потерянно брови, ощутив, как хрупкое равновесие внутри пошатнулось. — Из всего прочего ты услышала только это? — спросила с обидой Инид. Она понизила тон голоса и обняла себя руками. — Он спал с другими Уэнздей, когда был с тобой. Это… Бьянка узнала об этом на каникулах от одной девчонки. Ее подруга с ним пару раз… развлеклась. Ну, не зная о том, что он в отношениях. Кто бы мог подумать. — Она издала смешок. Уэнздей смешно не было вообще. — Я уверена, если бы он не гулял на стороне, ты бы не отделалась так просто. Поэтому все это ахринеть, какая идиотская идея. Иногда… Иногда ты такая глупая, Уэнздей, при всем своем супер интеллекте, что я даже удивляюсь. Ладонь на ремешке стала потной, а тяжелый жар окольцевал ее шею. Теперь в этом городе и целом Неверморе, среди своих сверстников она осталась совершенно одна. Белой вороной в черной одежде. — Значит… — Уэнздей с огромными усилиями, проглотив все эмоции, посмотрела на Инид как в первую их встречу. Но та разочарованно буравила глазами то ли фонарный столб, то ли голубое здание. Ей не требовались объяснения. Она все придумала за Уэнздей и почувствовала себя оскорбленной. Оказывается, они обе никогда на сто процентов друг другу не доверяли. — …терять мне нечего. На улице, казалось, стало еще жарче. Или это кровь, прилившая к лицу, заставила ее покрываться потом. Инид посмотрела вниз, на свои кеды, запачканные грязью, не решаясь на продолжение разговора, но потом она неожиданно ответила на ее взгляд. — Ты не мне в таком случае насолишь, Уэнздей. Делай, что хочешь, меня не впутывай. — Отлично. Когда колокольчик над дверью в очередной раз звякнул, каждая уже шла своей дорогой.***
Она бодрым шагом шла по лесу. Казалось, она как та принцесса огня из мультика, который смотрела Инид. По пятам за ней расцветали огненные язычки. Такая… Такая беспочвенная ссора, высосанная из пальца. Инид решила, что иной цели разговора с Тайлером у Уэнздей не могло быть. Но Уэнздей не думала над тем, что говорила, ей нужно было спровадить Тайлера любой ценой, чтобы драка не возобновилась, чтобы он не ляпнул того, чего не следовало. Она испытывала такой стресс, что у нее глаза на лоб лезли. Тайлер не общался с ее друзьями, а она не рассказывала им о нем. Но те, похоже, знали абсолютно все об их отношениях, и не хотелось, чтобы они закопали ее глубже под землю, она и так ужасно задыхалась. Тут как будто столкнулись две вселенные или два временных отрезка, где она из будущего увиделась с собой из прошлого. Случился безвыходный парадокс. Катастрофа. Только потом она поняла, что желала с ним пообщаться искренне. То что внутри нее болело, хотело быть озвученным. Чтобы тот, кто поселил это чувство глубоко за ее ребрами услышал все до последней капли. Когда Инид кричала на нее, а все остальные смотрели как на прокаженную, она снова почувствовала себя ученицей в школе нормисов. Столько времени она провела здесь, в Неверморе. Она успела полностью расслабиться и подумать, что теперь она хоть где-то своя. И так резко ее макнули головой в ледяную воду. Она шла и повторяла себе, что все это недостойно внимания. Что то, что она запомнила — искаженная картинка воображения. Что ее восприятие все еще неважно себя чувствовало и преувеличивало реальность из-за пережитых в сумме событий. Но она ни разу не вслушалась в собственные мысли. Светлый сарайчик встретил ее скрипом массивной двери. Юджин здесь не появится в ближайшее время, а ей нужно было где-нибудь уединиться. Ее всю трясло, когда она набирала номер, сидя на деревянном полу, вжавшись как можно сильнее в угол рядом со столом. Знала, что сорвется, если потерпит еще немного. Подсчитывать гудки она начала без задней мысли и с каждым чувствовала себя все хуже. Вскоре автоответчик женским механическим голосом оповестил, что «вызываемый абонент не отвечает», а Уэнздей, разозлившись, швырнула телефон в сторону и спрятала лицо в коленях. Перед тем как впиться пальцами в косы от чувства покинутости и невозможности причинить себе боль другим способом, громкий звонок заставил резко поднять голову. Она подползла ближе и, пока не передумала, приняла вызов. — Прости, Уэнздей! Оставил телефон в комнате. — Судя по звукам, он прыгнул на кровать и потянулся. Уэнздей было приятно его слышать. — Пьюб все утро меня изводил, вместо того, чтобы помогать. Нам еще нужно съездить в город, потому что платье, которое мы хотели подарить маме папа нечаянно потерял. Не спрашивай как. Мы сами не знаем. До вечернего ужина мы должны все успеть. Бабушка с мамой уже уехали отдохнуть с другими родственницами. Только я не знаю куда и думать я об этом не хочу. Ты же знаешь, обычно, когда они не говорят, куда едут, это означает что-то из разряда, цитирую: «Не для ваших нежных ушек. (Пагсли цыкнул языком и изменил голос, изображая бабушку) Bambini curiosi!». — он мягко рассмеялся. Только сейчас она вспомнила о том, что ничего не купила, и от того ей стало еще хуже. Было ощущение, что его слова, как последняя капля в переполненном стакане воды, миновала поверхностное натяжение, и все, что было, полилось наружу. — Уэнздей, — позвал Пагсли, но она не ответила. — Ал-о-о. Боже, если она набрала нечаянно… — Нет, я здесь. Уэнздей вся сжалась, стремясь занять как можно меньше места в этом сарае. Если она станет совсем невидимой, никто не сможет ее найти. Никто не сможет ее обвинить в чем-то, и она, в свою очередь, не ступит на кривую дорожку, не наделает глупостей, из-за которых будет себя корить. Она смотрела на банки с мутной жидкостью, на почерк Юджина на приклеенных к ним листочках. Пыталась сосредоточиться на цвете меда и его консистенции. Она пыталась впитать глазами свет, проходящий сквозь стекло и представить, что находилась одна в целом лесу, но не была одинока. Что после прогулки вернется домой к ужину. — Что с твоим голосом? Что случилось? — заволновался Пагсли. — Ничего. Я просто… — Уэнздей уронила голову в колени и, когда подняла, прижалась плечом к стене. Белый свет, врывающийся в щели между досками попадал на ее нос. Скорее всего волосы зацепятся о плохо отполированное дерево, когда она попробует отстраниться. — Хотела попросить об одолжении. Здесь нет ничего достойного ни для мамы, ни для бабушки. Кого она пыталась обмануть? — Ам… — протянул неуверенно брат. — Уэнздей… Не вопрос. Но если тебе есть чем поделиться… Усталость материализовалась за спиной и нагло навалилась всем своим весом. Уэнздей снова начала прокручивать произошедшее. Слезы замутняли зрение, а потом, как дождевые капельки, скатывались по ее щекам, как с листьев. Она прикрыла глаза, устав, действительно устав от своей приобретенной эмоциональности. Почему нельзя просто приказать слезам прекратить образовываться? — Уэнздей. Может, мне позвать папу? Уэнздей отрицательно замычала в ответ и шмыгнула носом. — Где Вещь? Ну или Инид. Глаза уже щипали от слез и макияжа, а указательный палец был покрыт черными разводами от туши. Она тихо и медленно выдохнула, едва разомкнув губы, как если бы держала ими маленькую трубочку, чтобы не расплакаться вслух. Нужно было прийти в себя. — Ты… Ты сделала с собой что-нибудь? — Нет. — Она помотала головой и инстинктивно прижала усыпанную шрамами руку к животу. — Это хорошо, — выдохнул Пагсли с легким облегчение в голосе. — Спасибо за то, что позвонила. Ты молодец. — Она чувствовала вину из-за того, что заставляла его волноваться. Она чувствовала себя обиженной из-за поступка Инид. Она не хотела быть здесь на холодном полу и сидеть в одиночестве в День Матери. Она хотела быть прежней. Сложнее было из-за того, что к Инид она продолжала чувствовать нежность. — Если ты расскажешь, что случилось, тебе станет легче. — Я не хочу. Она продолжала вытирать веки, зная, что там от ресниц отпечаталась тушь. Где-то здесь должен лежать кусок зеркала, непонятно откуда взявшийся. Пришлось осторожно встать, надеясь не оставить волос на доске и посмотреть по сторонам. Она подошла к стеллажу и наощупь обыскала полки. Тут было полно хлама, но она находила его интересным. Едва дотянувшись до самой верхней полки, Уэнздей обнаружила прямоугольник возле плетеной корзины и схватила его. Края были острыми; она провела по ребру пальцем и нажала на уголок зеркала, усыпанного черными царапинами и точками. — Понял. Могу предположить, ты от всех сбежала, да? — Да. Прислонив зеркало к банке на полке ниже, Уэнздей спустилась к рюкзаку в поисках влажных салфеток. — А может, все-таки стоит… — Я позвонила тебе, — вздохнув, ответила она. — Я знаю, просто… Было бы здорово, если бы ты после нашего разговора не проводила время в одиночестве. Не подумай, что я тебе не доверяю… Просто… Блин, Уэнздей! Ты понимаешь о чем я. Она отложила телефон на стол, включив громкую связь и достала салфетку из упаковки. Пагсли прав. Она сама прекрасно понимала, что ей нельзя оставаться с мыслями один на один сейчас. Но как-то не хотелось говорить про Инид с Вещью. Хотя никто не озвучивал, что она обязана все рассказывать. Уэнздей взглянула на себя оценивающе и не отрывая глаз от отражения, осторожными движениями прошлась возле ресниц салфеткой. — Когда я вернусь в комнату… Может, я попрошу Вещь побыть рядом. Уэнздей сложила салфетку таким образом, чтобы испачканная часть находилась внутри, и приступила к другому глазу, чувствуя, что эмоции полностью ее истощили. — Правильно. Заставь его сделать тебе маникюр.***
Они проговорили с Пагсли больше часа. Это их личный рекорд, ведь до этого настолько длинными диалоги выходили только с Инид. Он просто рассказывал о школе, о том, что на днях ходил с Мэйбл в кино на ужасы и она взяла его за руку. Уэнздей улыбнулась этому, но стало грустно от того, чего она лишилась. После разговора на душе стало на чуточку легче. Да и погода на улице уже не так сильно докучала своей жизнерадостностью. Вот только вернувшись в комнату, ее встретила тишина. Но наверняка вся компания еще в Джерико. Обсуждала подарки, купленные матерям, кофе, который вышел слишком горячим, что в руках держать невозможно, и то, как ужасно Уэнздей поступила, решив подумать о встрече со своим бывшим парнем. — Вещь. Она осмотрелась, но глаза предательски на пару секунд задержались на чужой кровати. Ее отвлекла рука, выползшая из небольшой гардеробной. Она посмотрела на него, но вместо того, чтобы что-то сказать, подняла руки. — Мы поругались с Инид. И теперь мне… я… Она замерла с жестом означающим букву «я», а потом утомленно приложила пальцы к глазам. Оказывается, говорить руками не легче, чем языком. Но стоило ей посмотреть вниз, как Вещь собранно, на грани офицерского тона, скомандовал ей приготовить домашнюю одежду и умчался в ванную. Все-таки хорошо, что он напросился с ней в школу. Она только могла представить, что произошло бы, если бы ей предоставили пространство наедине с собой, отнимая общение, ставшее привычным. Вечером Инид в комнату не вернулась даже за вещами. Уэнздей свернулась калачиком на кровати и бездумно смотрела в телефон, который Вещь установил на стуле. Одно видео сменялось другим. Раскрытие преступлений, звезды, история хирургии с подробным описанием и графическим изображением. А потом, совсем незаметно, она стала смотреть ролики о людях, о которых впервые слышала. Ей было все равно, что смотреть, ей нравилось, что ее мозг почти не работал, и ощущение прикосновения Вещи к своим волосам. Вскоре он заснул, Уэнздей отключила телефон, погасила лампу. А Инид так и не пришла.***
На следующее утро она проснулась и услышала звук проливающейся воды. Но времени вставать не пришло, потому она продолжила лежать с закрытыми глазами, слушая, как Инид собиралась. Когда тихо закрылась дверь, она дотянулась до телефона. До пробуждения час. Уэнздей села на постели и взглянула на стол, обычно захламленный всяким мусором. Косметички не было, пустые органайзеры вмещали в себя косметику, которая использовалась редко. Ни ноутбука, ни зарядников, ни рюкзака. А вот волк продолжал сидеть на постели. Уэнздей легла обратно в кровать и отвернулась лицом к стене.16
На уроках, которые у них совпадали, она теперь сидела одна. С прямой спиной и донельзя сосредоточенная на учителе и исписанной мелом доске. Она будто окунулась в то время, когда она рассталась с Тайлером. Было также тихо и тоскливо. Она тоже предоставлялась сама себе, за исключением того, что тогда Инид была всегда поблизости. В теории она могла обратиться к тому же Юджину, но сейчас она не знала, как себя вести. Все внутри нее стонало, как старый полуразваленный дом от порывов ветра. Жизнь ей предоставила еще одну социальную ситуацию, с которой у нее не было опыта. Поругались они с Инид, а отвернулись от нее все. Вещь, который с самого начала семестра пропадал по своим делам или красил ногти девчонкам на посиделках, теперь чаще всего сидел у нее в рюкзаке или шлялся неподалеку. Она ощущала поддержку, и горькое одиночество на миг получалось заглушить. Она смотрела на Инид только тогда, когда была уверена, что никому ее печальных глаз не заметить, Инид в том числе. Пустота в душе, которую заполняла подруга, теперь снова зияла, как огромная дыра в ее груди. Она передвигалась по школе только благодаря привычке, мышечной памяти, выученному расписанию, но сознанием была где-то далеко, где не место насущному. И только когда ее голова касалась подушки, реальность с шипами обворачивалась вокруг ее тела змеей. Назло всем в убыток здравомыслию она разблокировала его номер и написала, что готова слушать. Когда Тайлер предложил встретиться после закрытия кафе следующим вечером, она согласилась. Сердце, вопреки решимости, подводило ее громким и быстрым стуком. Все это тоже деструктивный способ сбежать от проблем? Толкать себя на риски. Самоповреждение особого рода, где после порезов кровоточила не кожа, а нутро. Пару раз они с Инид оказались в комнате в одно и то же время, но друг с другом не разговаривали. Ее лицо было недовольным, в какой-то степени надменным. Когда человек, что постоянно улыбается, смеется и отшучивается, становится серьезным, это для всего окружения равно удару под дых. Не все готовы быть рядом с тем, кто снимает парик клоуна посреди циркового представления. Только не Уэнздей. Ее не волновали такие вещи. Но мало приятного от осуждающего лица, когда единственное, что ты делал — прикрывал спину от тухлых помидоров. Уэнздей прочла в интернете много статей на тему чувств. Когда она решила «прожить» все неприятное, у нее случилась паническая атака. Добровольное изучение психологии с целью самопомощи своего рода мазохизм. Но стоило миновать ту точку, в которой хотелось развалиться на части, и действительно, в какой-то мере дышать становилось проще. Вещи не было. Она попросила его не появляться ближайшие часа два. Она села на свою кровать и сделала глубокий вдох, чтобы смахнуть весь скептицизм о задуманном, а вдруг ей удастся разрешить свои проблемы. Взгляд плавно перешел к стороне Инид, а дальше и придумывать ничего не пришлось. Мысли набирали скорость, как велосипед. Ей было стыдно за то, что она шептала одними губами, а заговори она вслух, голос сломается тут же. После того, как она призналась себе в том, насколько плохо себя чувствовала отверженной, то заплакала. Сначала тихо, глотая постыдные звуки, а потом так громко в подушку, что голосовые связки могли порваться. А затем она почувствовала, что не может дышать. А когда оторвалась от наволочки, вдохи с выдохами стали катастрофически короткими и быстрыми. Она спрыгнула с кровати. Хоть руки и ходили ходуном, а истерика по-новой сопровождалась слезами, Уэнздей напоминала себе вслух, что с ней все в порядке, что все пройдет, и она снова будет дышать. Заснула в эту ночь она быстрее, чем могла себе представить.17
За стеклом было безлюдно, как и в кафешке, где табличка повернулась стороной с «закрыто». С одной стороны включенные лампы сохраняли видимость безопасности, с другой обнажали сантиметры ее кожи. Уэнздей переживала слишком сильно насчет того, что скажет и как будет себя вести для встречи с человеком, который причинил много боли, который заслуживал быть отчитанным. Гнев стал катарсисом. Он предложил ей кофе. Четверной эспрессо. Она мысленно усмехнулась, ведь Тайлер так и не узнал, что она предпочтет сахарный передоз горечи в восьми из десяти случаев. От кофе все равно пришлось отказаться, она пришла поговорить не о погоде или прошедшем дне, а о времени, когда подчинение казалось маленькой неприятностью ради минут любви. — Я рад, что ты согласилась на встречу. — Тайлер уныло улыбнулся. — Я хочу извиниться за наш последний разговор, за то, что не отпускал тебя. Я вел себя… Прости меня, Уэнздей. Мне искренне жаль. Я хочу исправиться и стать лучше. Я не хочу, чтобы ты держала обиду на меня, хотя это вполне заслужено. Я просто… Хочу начать все с чистого листа. Не хочу, чтобы ты меня избегала. Мы не должны закончить на такой ноте… Тайлер сидел напротив и вертел телефон в руках. Формы на нем не было, футболка да рубашка с джинсами. Удар Кента на его скуле все еще не прошел и в приглушенном свете казался пурпурным. Наверное, он заслужил. Похоже, его прошлое задиры никак не могло его оставить. Она бы пропускала колкости мимо ушей, если бы они были ответом на дерзость или вроде того. Но Тайлер таким образом защищался, даже если никто на него не нападал. Уэнздей услышала каждое слово, что он произнес, но их хотелось поскорее смахнуть, потому что ощущалось все это жалкой формальностью. Будто он говорил то, что должен в данной ситуации, но не то, что чувствовал на самом деле. Она посмотрела в его глаза, наполненные мнимой скорбью. — Со сколькими девушками ты спал, когда мы были вместе? Было видно, как вопросом она пригвоздила его к стене. Не то, чтобы она рассчитывала на это. Ни удовольствия, ни удовлетворения она не получила. Тайлер играл роль невинного человека, ключевое словосочетание «играл роль». — Уэнздей я не… — Если ты не собирался отвечать на мои вопросы, то эта встреча пустая трата времени. Она поднялась блефуя, но из-за перевозбуждения задела стол бедром. Если бы там стояла чашка кофе, жидкость расплескалась бы по всей поверхности. Тайлер поднялся следом с округленными глазами и протянул руку вперед, но наткнулся лишь на воздух. Он побеждено повел головой. — Останься. Я все расскажу. Она злилась на его безгрешные глаза, на деланную робость. Он продолжал быть таким ненастоящим, что это не могло не довести до ручки. Она чувствовала себя такой второсортной, использованной, что тошнота подступала к горлу. — Это было пару раз, когда мы ругались, — продолжил Тайлер, виновато опустив голову, когда она села обратно. — Не верю в «пару раз». Но для тебя это уже непомерный прогресс. — Усмехнулась, не впечатлившись, Уэнздей. Салфетка отправилась в руки и спряталась под столом на коленях. Сейчас она понимала почему Инид постоянно что-то крутила в руках. — Я просто… Я напивался и не знал, что творю. Мне было так стыдно на утро. Мне очень жаль. Он проигнорировал ее колкое замечание и посмотрел в сторону других столиков с такими же салфетницами, где-то с пустыми. Уэнздей хотела сгорбиться и спрятать лицо в ладонях. Но она прислонилась к кожаному сиденью и сминала чертову бумажную салфетку. Язвительность испарилась после осознания, что все было зря. До синяков на руках, до слез на щеках, до боли между ног. До самого последнего прощения. В первый раз она не была уверена в том, что творила, и навязала себе обязанность раздвинуть ноги по его прихоти. Она дала разрешение на насилие. И когда он упрекал и стыдил ее, то досадовал не долго, ведь забывал с другой девушкой обо всех нюансах в отношениях с ней. — Что дальше? Она глядела в окно на вечернюю улицу, пытаясь как можно больше абстрагироваться от всей этой прискорбной эмоциональной мясорубки. Вторая салфетка пошла в бой. — Я действительно очень сильно боялся тебя потерять. И понимаю, это не оправдание просто… — Он тяжело вздохнул. — Я хочу оставить все в прошлом. Существовать с тобой на одной территории. Не чувствовать между нами напряжения и недосказанности. — Не хочешь чувствовать недосказанности? — Гнев рвал изнутри, как обезумевшие в полнолуние оборотни-первогодки, несчастную жертву. Она закипала и буквально была в шаге от убивающего все на своем пути ядерного взрыва. Разорванная в клочья салфетка украшала ее колени и пеструю плитку под ногами. — Я до сих пор борюсь с последствиями, что ты оставил после себя! Ты даже не поймешь, насколько унизительные комментарии бросал в мою сторону. Ты воспринимал мое внимание, мое присутствие… Мое тело как должное. Тебе достался удобный вариант с отсутствием опыта и крайне скудным эмоциональным интеллектом. Ты должен был меня слушать и слышать, но тебе был важен только ты сам! — Уэнздей… — Я не хотела многого из того, что ты себе позволял, — перебила на эмоциях она. — Поначалу я говорила об этом, но ты всегда выставлял меня идиоткой, которая ничего не понимает. И самым кошмарным в наших отношениях было то, что ты умел перекрывать все свои омерзительные поступки, даря мне то внимание, ту заботу, что я хотела. — Она улыбнулась чуть ли не безумно от осенившей ее мысли. — Только сейчас я поняла, почему ты так сильно не хотел, чтобы я общалась с парнями. Боялся, что я поступлю с тобой также, как и ты… — Я не хотел, чтобы тебе уделяли внимание со стороны. Ты была занята. — Вспышкой его лицо озарилось возмущением, а потом также быстро все исчезло. — Я не парковочное место, Тайлер! Я ни за что не посмотрела бы на другого человека глазами, которыми смотрела на тебя! Она уже кричала, чудом не запутывалась в словах. Она рассчитывала, что будет говорить размеренно и по существу. Была уверена, что ему не получится вывести ее из себя. Их взгляды встретились. Она не понимала, как можно быть таким эгоистичным, таким слепым собственником. Она облажалась с Инид и была чертовски напугана. Решила все забыть, замять. Она продолжила попытки сделать отношения с Тайлером здоровыми. В конце концов получила удар по лицу. Инициатива наказуема. Доверять ему свои слезы не хотелось, но они уже жгли глаза. Она бы спрятала их себе в карман, да только там уже лежали разорванные надежды со всеми, с кем ей было хорошо. Но она все еще хотела склеить ту, где они с Инид были вместе. — Не плачь, — сказал Тайлер сочувственно. — А, точно. Забыла, что слезы меня не красят. — Она усмехнулась, вытирая влагу под нижними веками, но Тайлер смотрел на нее, как на инструкцию кофемашины на итальянском. — Не помнишь свои же слова? — Я не мог такого сказать. Уэнздей готова была рассмеяться ему в лицо. Выглядела бы она совершенно неуравновешенной. Он ее такой сделал. Он лишил ее здоровой самооценки, он положил на нее груз сомнений в себе, усилил сомнения в других людях. Он отобрал у нее первый интимный опыт, привил ей привычку держать руки у груди, ведь даже лежа с Инид, она опасалась, что ее начнут трогать где попало. — Тебе это нравится? — спросила она, шмыгнув носом. Ее нога беспокойно отстукивала ритм под столом, а новая салфетка закручивалась между пальцами. — Что? — Ломать людей. — Не драматизируй. Мне правда жаль. Я вел себя с тобой по скотски, но я не настолько урод. Может и нет, может да. Уэнздей уже на все это было плевать. Что ей делать с этой информацией, если она ни на йоту не облегчала ей жизнь? Она стала рвать салфетку на микроскопические кусочки. Тайлер не переломится и уберет все за ней. Это меньшее, что он может сделать. — Когда я смотрю на себя в зеркало, я слышу твои слова. О том, какая я худая, о том, как болезненно выглядит мое лицо. Ты проделал отличную работу, заставив меня думать об этом не как о комплиментах. «Если бы не твои бедра, я бы принял тебя за пацана, Уэнздей» — Отчетливо было слышно, как голос ее дрожал и с каждым словом спускался все ближе к шепоту. Она думала, если будет тише, то перевернуть все ее слова будет сложно. Как это возможно, если ее не будет слышно? — Я никогда не чувствовала себя такой некрасивой… Она испуганно прервалась. Жар прилил к лицу, обдал шею, уши и затылок. Руки на салфетке замерли и задрожали еще сильнее. Некрасивая. Она чувствовала себя некрасивой. Уродиной. В этом признаваться унизительней, чем плакать на публике. Уэнздей обходила стороной тему внешности в своей голове, ведь это так недостойно ее взглядов. Верить в бьюти-чушь или поддерживать конвенциональную красоту. Она всегда это осуждала и считала себя неподвластной маркетинговым лазейкам. Но теперь и она здесь. — Это просто шутки, — стал он оправдываться. — Я не знал, что ты воспринимаешь все так близко к сердцу. Я правда не думал, что тебе это все неприятно. Она вздохнула и посмотрела на Тайлера изможденно. — В любом случае ты прав. У нас были моменты, вспоминая которые мне… хотелось все возобновить. — Никогда не поздно. Мы сможем все исправить. Тайлер быстро встал и подсел к ней. Уэнздей от неожиданности подпрыгнула и отсела подальше к окну, потерянно бегая глазами по помещению в поисках спасения. Она не сможет ничего сделать, если он начнет к ней приставать. Она сдастся, несмотря на то, что могла дать отпор. Ужас поставит тело на паузу, стоит Тайлеру к ней прикоснуться. — Тайлер, если у тебя осталась хоть капля уважения ко мне, пожалуйста, вернись на свое место. Она следила за тем, чтобы Тайлер не посягнул на те жалкие десять сантиметров экокожи между ними. Он взял ее за лицо, несмотря на попытки отвернуться и нежно-нежно провел подушечками больших пальцев по области вокруг глаз, стирая соленые капли. — Я буду тебя слушать. Ты сможешь общаться с кем угодно. Я больше никогда не позволю себе лишнего, Уэнздей. Я буду говорить только о том, насколько ты красива, потому что так и есть. В голове мысли исчезли. От шокового состояния вся кожа покалывала, как при контакте со статикой. Она не шевелилась, почти не дышала. — Тайлер, пожалуйста. Она закрыла глаза, но сжалась и бесконтрольно втянула живот, когда он дотронулся до ее талии. Уэнздей стала вяло сопротивляться, пыталась отцепить его руки от себя. Губы, вытянутые в полоску, дрожали, а слезы от бессилия прокладывали новые дорожки. Он взял ее за плечи. — Успокойся. Я же ничего тебе не сделаю. — Я тебя боюсь, разве ты не видишь? — промямлила, плача она. Руки с плеч пропали. Слышен был скрип кресла, шорох волос, запутавшихся между пальцев. А она все опиралась руками в сиденье, наблюдая за тем, как слезы капали на ноги и впитывались в черную джинсовую ткань. Она снова почувствовала себя такой сломленной, что не могла выпрямиться. Поэтому она подтянула колени к груди и уронила в них голову, пытаясь успокоиться. Состояние было такое, будто еще немного она себя накрутит, и паническая атака обеспечена. — Уэнздей… — несмело начал Тайлер. Она не отреагировала. — Может тебе что-нибудь нужно? Воды? Уэнздей шмыгнула носом и покачала головой, не отрываясь от коленей. — Прости меня, — прошептал сипло Тайлер. — Неужели я такой мудак? Его слова утонули в тишине. Возможно, сейчас он в самом деле звучал искренне, но ей было по барабану. Она оперлась щекой о коленку и посмотрела на улицу, на столик, стоящий рядом с окном. — А мне безопасно отвечать на этот вопрос? — безучастно спросила она. Тайлер тяжело вздохнул. — Тебе нужна помощь, Тайлер. — Она выпрямилась и потерла ноги, смотря в пространство перед собой. — Если Кинботт не смогла тебе помочь, это не означает, что другие не смогут. — Я не могу. — Почему? — Уэнздей уставилась на парня с искренним непониманием. — Бездействуя, ты будешь продолжать делать больно не только себе, но и остальным. Нельзя так жить, Тайлер. Ты думаешь, если найдешь себе еще кого-то, все будет по-другому? В чем выгода? Власть? Контроль? Что в этом положительного, если человек, к которому у тебя чувства, страдает? Тайлер потер лицо и покачал головой. Теперь он больше напоминал ей себя настоящего. В моменты, когда говорил о детстве, или когда говорил приятные вещи перед сном. Без этой фальши и отточенного образа прилежного мальчика. Хорошее было, она никогда этого не отрицала. Но ложка меда в бочке дегтя даже для нее вариант не подходящий. — Я не хотел, чтобы ты оставляла меня. Хотел, чтобы ты постоянно была со мной, но ты всегда уходила. Он звучал как ребенок. Недолюбленный, находящейся в постоянном страхе, что его вот-вот бросят. Может мать семью и не покидала, а отец жив-здоров, жил рядом. Факт оставался фактом — Тайлеру нужно взрослеть. Учиться отвечать за свои поступки. Учиться слышать слово «нет». Учиться принимать других людей, ведь все совершенно разные. — Ты слышишь себя? — Уэнздей нахмурилась. — Это нездорóво. Людям нужно личное пространство, даже когда они в отношениях. — Но я так не считаю, — возразил Тайлер. — Ты говорил, что хочешь измениться. Хочешь чтобы я тебя простила. — Она повернулась к нему корпусом и посмотрела в эти глаза, источающие упрямое отрицание вперемешку с желанием, с крохотным желанием все исправить. Может, ему будет чересчур трудно переступать через себя, но по-другому он не изменится. — Я тебя прощу, но только тогда, когда ты себе поможешь. В противном случае мое прощение будет бессмысленным и лживым для нас обоих. Сердце пульсировало от переживаний. Она наверняка выглядела как труп несчастной невесты, какую рисуют в фильмах ужасов до нулевых. Вся в потекшей туши, с синяками под глазами, которые она стала замазывать. Со взглядом человека, привыкшего к побоям. Тайлер опустил глаза и на какое-то время замолчал, переваривая услышанное. — Я… Ладно. — Он кивнул, сдавшись. — Я постараюсь. Я сделаю все возможное. Знаю, в мои слова мало верится, но… Меньше всего я хотел причинять тебе боль. Но, как понимаю, я только это и делал. — Хотелось бы тебе верить, Тайлер.***
Он предложил ее подвезти, но она отказалась. Хотела прогуляться и привести свои мысли в порядок. К тому же лишней минуты проведенной рядом она не выдержала бы. Она не следила за дорогой, потому не заметила, как оказалась возле здания. Внезапно захотелось поиграть на виолончели, но время такое позднее… Не хотелось о себе напоминать. Музыкой можно передать все. В том числе и червоточину глубоко внутри нее. Жалости она не потерпит. Она незаинтересованно посмотрела на небо, простирающееся над землей, и вошла в комнату. Тишина, темнота и одиночество. Прошла минута, а она все еще стояла посреди комнаты и смотрела на дверь, как будто чего-то ждала. Шагнула вперед, к чужому столу и провела по нему мягко пальцами. Здесь успела образоваться пыль. Она посмотрела на палец с пустыми глазами, а потом села на голый матрас. Теперь она никогда не вернется?***
В ночь после встречи с Тайлером ей приснился сон. Он был таким реальным, что она ощущала кожей жар помещения, она ощущала, как звук, исходящий из школьных колонок, сотрясал изнутри ее сердце. У нее болели глаза от сменяющихся огней и скрипели зубы от легкого раздражения на подтрунивания друзей. В последний день перед каникулами школа устроила танцы, и Инид пригласила ее в качестве пары. Уэнздей не была удивлена, она не волновалась. Она ответила на приглашение согласием и сладким поцелуем. Она помнила этот день, перетекающий в ночь, в самых подробный деталях. Она запомнила тяжесть в своих руках, когда Йоко одну за другой складывала вешалки с одеждой ей на руки, не затыкаясь ни на секунду. Она чувствовала, как горело ее сердце, когда впервые увидела Инид в голубом платье на бретельках. Она запомнила каждый танец, каждую улыбку, руки на своей талии. Она помнила, как их голые ноги, минуя юбки, переплелись. Они раскачивались на качелях не вперед-назад, как полагается, а слева-направо. Уэнздей проснулась с ощущением горького от алкоголя языка на своем собственном и теплóм, заполонившим всю ее грудь. Она не хотела оставаться в этой реальности, где чувство спокойствия и счастья сменилось на колкое чувство потери.18
На улице становилось жарче, и ученики все свое свободное время проводили во дворе или на траве. К ней подходила Бьянка и спрашивала, когда же они «вытащат головы из песка» и помирятся. Уэнздей ее проигнорировала и пошла по своим делам, получая в спину «не долго же ты продержалась, Аддамс». Барклай не знала, что сказала ей Инид, когда все ушли, а Уэнздей слишком горда, чтобы признаться и стерпеть сочувствие. Но она решила, если Инид не пойдет извиняться первой, Уэнздей придется начать разговор самой. Она не готова ее потерять из-за слов, выброшенных в порыве злости. Вот только ей было так неприятно, что она тянула и тянула эту нить, а та становилась все длиннее и тоньше. Когда-нибудь же она порвется? Она начала думать, как поступила бы в подобной ситуации с Тайлером. Что сделал бы Тайлер. Она надеялась, что не попалась на крючок дважды. Инид не такая. Она заботливая, чуткая, чувствительная. И, похоже, вспыльчивая. Но как же Уэнздей на нее злилась. И из-за злости этой переступить себя почти невозможно. Если бы Инид в один момент решила сделать первый шаг, наверняка стиснув зубы, Уэнздей бы огрызнулась. Чисто на рефлексе от огорчения, от тоски по подруге, из-за ощущения предательства. Но если бы Инид ее обняла, то она обмякла тут же в ее руках. Уроки давно закончились, и она шла в библиотеку, потому что в четырех стенах комнаты находиться уже было невыносимо. Раньше ей вполне хватало общения с семьей. Она и не знала, что такое общаться со сверстниками. Она начала замечать, что стало не хватать глупых шуток и разговоров про домашку, отношения. Дивина, помимо увлечения искусством, много читала, и один раз им удалось обсудить одну книгу. С вампиршей им нередко получалось поймать волну и сочиться иронией, когда обсуждаемые темы в компании настолько надоедали, что хотелось только перекидываться черным юмором. Людей в коридорах было немного, а чем ближе она подходила к библиотеке, тем меньше, кто ей встречался на пути. Она хотела сделать домашнее задание по литературе где-то, где не будет настолько тихо, как в их с Инид комнате, где последняя почти не появлялась. В школе было прохладно, не сравнить с теплом на улице. Она радовалась этому факту, так как все равно не могла оголить свои руки и показать всем любопытным полосы на своей бледной коже. Уэнздей бездумно смотрела под ноги, и когда нужно было повернуть налево, она услышала голос Инид. Пришлось остановиться. — Я просто устала. Вот и все. Был слышен шорох и вздох волчицы, утонувший в безлюдном коридоре. Уэнздей хотела повернуться и уйти, но любопытство заставило ее замереть и прислушаться. — Вы не общались уже слишком долго. А этот голос принадлежал Йоко. — Она достала меня уже с этим Тайлером. Я не хочу идти на разговор первой. Если она с ним сошлась, я не вижу смысла стараться ей вбить что-то в голову. У Уэнздей начали пульсировать виски. Она боялась быть обнаруженной, но так давно не слышала голос Инид, что наплевала на все. Вот только разговор на данную тему нельзя было не пропустить через себя. — Почему ты решила, что она с ним сойдется? — Да потому что так и бывает. Она всегда к нему возвращалась. — Но они не расходились. — И что с того? — воскликнула Инид. — Она к нему привязана. Все жертвы абьюза когда-то уходят, а потом возвращаются. Все! Я не хочу это больше обсуждать, Йоко! Инид звучала рассержено, как будто ей уже осточертело все это слушать. Значит, они разговаривали о ней не в первый раз? Стало так скверно. То есть, пока она все свое время проводила как отщепенка, будто за все то время, проведенное в Неверморе она ни с кем так и не нашла контакт, они обсуждали их ссору? Когда она сидела в одиночестве на уроках, когда пропускала завтрак или обедала в пустых классах. Вещь иногда пытался ее разговорить, но с ним нельзя обсудить всего. Это… Это не то общение. Она прежде всего скучала по друзьям. Уэнздей неловко сложила руки на груди, потом коснулась ладонью задней части шеи. — Ты ведешь себя как ребенок, Инид. Ты в следующем году тоже собираешься жить с нами? — процедила раздраженно Йоко. Ее слова легким отзвуком прошлись по стенам и молоточком постучали по ее вискам. — Если я вам мешаю, то я уйду. — Куда? Будешь в своей комнате ночевать, а все остальное время в библиотеке торчать? Инид, вы должны поговорить и что-то решить. — Я не хочу с ней разговаривать, неужели непонятно?! Неожиданно Инид возникла прямо перед ее лицом и на секунду опешила. Она все еще была в школьной форме, но пиджак сжимала в руках. Уэнздей успела рассмотреть, насколько уставшим было ее лицо. Инид выглядела так, будто плохо спала, забывала поесть и перестала следить за тем, чтобы утром расчесаться. Уэнздей незаметно выдохнула, потому что почувствовала себя виновницей преступления. Захотелось сделать все, что угодно, лишь бы она больше не чувствовала себя плохо. Но совесть Уэнздей чиста, в том-то и проблема. Она продолжала потерянно стоять, не предпринимая попыток заговорить или уйти. Наконец Инид пришла в себя, нахмурилась, будто Уэнздей ей помешала, и двинулась вперед. Спасибо, что не задела плечом. Как раз в этот момент появилась Йоко, наверняка решив, что все-таки должна пойти за подругой, и встала как вкопанная, заметив молчаливую Уэнздей. Пришлось опустить глаза и свернуть в сторону библиотеки, игнорируя, как ее позвали по имени.***
Вещь помогал ей в писательстве. Добавлял идей, вспоминал существующие исходы событий из книг и истории. Они работали в тандеме, и это вышло интересным опытом. Она посвятит ему абзац в благодарностях в конце книги. Если подумать и стереть из памяти период, который она прозвала в своей голове «явление Невермора», то так ее дни и проходили бы. Учеба, писательство, семья. Только она не знала, ощущала бы тоску, которую ощущала сейчас. Она наверняка чувствовала бы себя лучше, потому что не знала бы, что могло быть по-другому. Может, лишь малое отведенное для эмоциональных всплесков место в груди подозревало бы неладное. Нехватка. Чего-то бы явно не хватало бы, но она не поняла бы чего. Времени часов восемь-девять вечера. На столе горела одна единственная лампа, чтобы можно было видеть то, что находилось на ее столе. Это уже вошло в привычку. Руки чесались включить гирлянды, которые до сих пор весели на стороне Инид. Только выглядели уже как пыльные и поломанные огни в заброшенном парке аттракционов. Ее часть комнаты походила на кадры из мира, где случился зомби апокалипсис. Такая безнадега горчила на языке. Несоразмерное чувство ностальгии, упущенных моментов. Но она не хотела, чтобы ее вещи стали напоминанием о днях, которые никак не вернуть. Дверь скрипнула, но Уэнздей не оторвала пальцы от клавиш, хотя незамедлительно покрылась мурашками. — Привет, подруга. Она вздрогнула и повернулась к нарушителю лицом. — Я не знаю где Инид. Она посмотрела на вампиршу без эмоций, ругая себя за волнение, настигнувшее, как пешего туриста медвежий капкан. Круглые очки Йоко сидели у нее на голове, а сама она была в шелковой пижаме с голубой толстовкой, которую носила Дивина. — Ммм. Я пришла к тебе. Уэнздей вырвала листок из машинки и положила его в стопку текстом вниз. Она села на постель и принялась собирать тетрадки с домашним заданием, которые бросила, когда закончила, боясь, что внезапно нагрянувшее желание писать пропадет. После Бьянки Йоко первая из компании, кто с ней заговорил. Но она прождала достаточно, чтобы гнев вытеснил благодарность. Йоко подошла ближе, но Уэнздей не реагировала, всматриваясь в собственный почерк. — Я… Я долго не решалась вмешиваться… Ты хочешь возобновить отношения со своим горе-бариста? — осторожно спросила она. Злость в теле клокотала такая мощная, что ей стало сложно контролировать дыхание. Казалось каждый глоток воздуха щекотал оголенные нервы. Она отбросила тетрадь в сторону и посмотрела на девушку, метая молнии черными, как потухшие угольки, глазами. — Это не твое гребаное дело, Танака. — рявкнула она. — Ни твое, ни вашей компашки сплетников. Если вы все прекрасно знаете и без меня, то мозгов у вас меньше, чем я думала, раз вы решили, что я к нему вернусь! — Мы только знаем, что он причинил тебе боль, больше ничего. — Йоко подняла ладони и откинулась назад словно хотела уйти от удара. Ее раздражало, насколько обходительно с ней общалась Танака. Сарказм, закатывание глаз — пожалуйста! Зачем она решила обрушить эту стену сейчас? На кой черт, она сюда вообще приперлась? Ее попросила Инид, потому что духу самой не хватило? Потому что Йоко надоело, что Инид мешала им с Дивиной заниматься… Чем бы они там не занимались! Это не ее проблемы. Не она покинула свою комнату, не она шкерилась по углам, будто скрывалась от разгневанной матери из-за разворошенной косметички. — Мне плевать. Убирайся, — сказала она как можно грубее, чтобы спугнуть любопытную вампиршу и показала рукой на выход. — Ты должна знать, что большинство считает, что Инид перегнула палку. А еще что вы сами должны разбираться со своими проблемами. — Ничего не меняется от этого. Вы ее друзья, не мои. Уэнздей подошла к столу и подняла с пола рюкзак. Она выпотрошила его со злости. Помада, которую ей подарила Инид покатилась вниз и со стуком упала, как очередное напоминание о том, чего она лишилась. — Это не так, Уэнздей, — мягко возразила Йоко. — Так. Уходи. Она начала складывать тетрадки непослушными руками. Положила учебник по литературе, который до этого с собой брала в библиотеку. Если бы они с Инид все еще общались и сидели вместе, то учебник по химии взяла бы Инид, чтобы не таскать попусту все предметы, ведь на некоторых они были в одном классе, а книжку по истории Уэнздей засунула бы в рюкзак себе. Она слышала, как Йоко подошла еще ближе. От нее пахло какой-то травой с тяжелыми нотками и чем-то напоминающим цветущие яблочные деревья. Второе точно принадлежало толстовке Дивины. Наверное, будь у нее нюх, как у оборотня, она бы почувствовала на Йоко еще один запах. — Нет. Это не так. Я не знаю, может, ты думаешь, что мы все поголовно приняли сторону Инид. Но мы хотели дать вам пространство для разрешения… — Йоко махнула рукой, стараясь подобрать слово. — всего этого дерьма, которые вы устроили. «Вы дали «пространство» только ко мне» «Или я себе это придумала?..» — Я ничего плохого не сделала, — вырвалось у Уэнздей скомкано. Она не смогла обдумать, каким хотела слышать свой голос, также как и составляющее предложения. Но слова утонули в тишине комнаты с искренней обидой, которую не заметить было трудно, даже если сильно захотеть. Она напрочь забыла, какие уроки еще будут на завтрашний день. В голове перекати-поле, но внутренней энергии настолько много, что это заставляло ее мешкать назло своему желанию быть собранной. Она поднесла руку к тетрадке по ботанике, лежавшей в рюкзаке, но не знала, есть ли она завтра или нет. Йоко аккуратно взяла ее за запястье и медленно отодвинула рюкзак подальше к пишущей машинке. — Да, прости. Неправильно выразилась. Для разрешения дерьма, которое устроила Инид. — Она закатила глаза. Уэнздей освободилась от хватки Йоко и отшатнулась. На ее пальцах не было привычных колец, но черная татуировка розы прилежно цвела на внешней стороне ладони. Глаза Йоко выражали сочувствие, которого она в них никогда не видела. Она все равно не понимала, почему она к ней пришла. Ее не было рядом, когда все произошло, а Инид верила только в свою версию. Кто еще так и не решился подойти, хотя считал Инид неправой? Главный вопрос сжимал стенки горла до боли в мышцах и онемения в щеках: «Почему ты пришла сейчас, а не раньше?» Лицо снова закололось так, словно она собиралась заплакать. — Вам совестно пойти против Инид, поэтому вы решили вообще ничего не делать. Она агрессивно застегнула молнию на рюкзаке и спустила его на пол, а когда подобрала помаду и открыла резко ящик стола с пишущими принадлежностями, двумя блокнотами и парочкой ножей, то почувствовала, как слеза вот-вот перельется через нижнее веко. «Вы отвернулись от меня также как и Инид. Когда я уже не была готова остаться одна» — Красотка, ну ты чего… Йоко дотронулась до ее плеча, но Уэнздей сбросила руку, как будто ей было это неприятно. — Уйди, Йоко. — Она громко захлопнула ящик и пошла в сторону гардеробной. Оставаться на месте небезопасно. Если Йоко не хотела ее слышать и уходить, оставалось уйти самой. Но рот она больше не могла контролировать. — Плевать мне на Инид. На Тайлера. На всех вас вместе взятых. Она прощалась со своим самообладанием, позволяя досаде и огорчению литься из нее, как литрам крови после смертельного удара ножом. Как в тех самых познавательных видео с карандашом и наполненным водой пакетом. Только она не понимала, это она вырвала карандаш, или Йоко, напомнившая о том, как легко все от нее отвернулись. Внезапно она осознала, что на улице слишком тепло для куртки, что она и так уже была в толстовке и идти сюда не было смысла. — Черта с два я уйду, Аддамс! — Йоко настырно зашла следом, как ураган. Пару прядок прямых волос переметнулись на спину. Разве что светло-голубая толстовка выделялась на фоне ее раздражения. — Если ты воткнешь мне нож в спину, я выживу к твоему сожалению. Это, оказалось, было предупреждением. Потому что в следующую секунду Йоко напала со спины, а Уэнздей оставалось только быстро прикрыть лицо ладонями, чтобы еще один человек не увидел ее слез и покрасневших от обиды глаз. Она не желала увеличивать список. Не хотела, чтобы еще больше людей видели ее уязвимой. Но с тех пор, как она сюда попала, все рушилось. Утекало песком сквозь решето, оставляя голые камни и ракушки на всеобщее обозрение. Как бы она не старалась удержать все в прежнем положении, ничего не получалось. Йоко прижимала ее голову к груди одной рукой, а второй касалась спины. Уэнздей так и не отняла рук от лица. — Ты же, наверное, успела понять, что Инид может быть импульсивной и гиперболизировать. Иногда людям нужно просто придумать проблему, чтобы усложнить себе и другим жизнь. Мало кто готов к таким сюрпризам… Она была в ловушке, но не издала ни звука, ни всхлипа, просто замерла, только изредка вздрагивала, не совладав с телом и реакциями организма. А Йоко все сильнее ее прижимала, гладила, как будто все это так легко, так решаемо. Будто не в первый раз видела ее в таком состоянии. — Боже, Уэнздей. Выпусти это. Даже мне уже хочется плакать. Ты так взорвешься. Уэнздей упрямо покачала головой, все еще нажимая пальцами на глаза. Но один из всхлипов удержать не получилось. Йоко обхватила ее обеими руками за лопатки. — Понятно. Гордая и безэмоциональная. Я такой же была, пока Дивину не встретила. — Йоко беззаботно вздохнула. Еще было слышно, что она улыбалась. — Прости, что тянула с этим, Уэнздей. Правда. И отложи в своей умной головушке, что я тоже твоя подруга. И мне нужен от тебя не только юмор, предназначенный для аудитории старше восемнадцати лет, — продолжила она громче, как будто все это время читала мысли. Уэнздей понимала, что это глупо, но надеялась, что крупно ошибалась. — Мы все решим. Мамочка Йоко теперь в деле.