***
— Я умираю, — стонет Хёнджин, развалившийся на диване в гостиной, с охладительным пластырем на голове. До Рождества осталось чуть больше недели, и болеть сейчас совсем не время: Хёнджин до безумия любит этот праздник. Феликс, нахмурившись, подходит к дивану и протягивает руку, чтобы проверить градусник. Хёнджин — со всем своим страдальческим видом — отдаёт его, растекаясь обратно по мягкой обивке. Драматическое представление во всей красе. Кого-то подобное поведение может оттолкнуть, но Феликсу, напротив, эта часть Хёнджина особенно нравится. — У тебя тридцать семь и три, Хёнджин, — говорит он, сверяясь с циферблатом. Это даже температурой не назвать, а Хёнджин уже страдает — у него ни соплей, ни кашля, но с самого утра он не может содрать себя с дивана. Сначала из кровати не хотел вылезать, но всё же высунулся из спальни на запах свежеиспечённых тостов, а теперь вот тут решил сцену устроить. Может, ему просто не хватает внимания? Феликс в последнее время опять заработался, и крайний выходной до сегодняшнего дня был… Две недели назад?.. Вспомнить сложно. — И что? Мне плохо, я обессилен, — Хёнджин вяло поднимает руку в сторону журнального столика, где стоит вода. Феликс закатывает глаза и усаживается рядом, протягивая ему стакан, к которому Хёнджин тут же жадно присасывается, осушая до дна. Присмотревшись к своему парню, Феликс всё же замечает слегка покрасневшие щёки и опухшие глаза — это первые признаки, что Хёнджин скоро разболеется. Нехорошо. Видимо, хоть представление и присыпано щепоткой драматизма, но всё же искреннее. — Что тебя беспокоит? — спрашивает он, ладонями прижимаясь к щекам Хёнджина — горячие. — Да просто слабость сильная, — Хёнджин ведёт плечом и ластится к рукам, удовлетворённо постанывая. — Какие у тебя ладони холодные, так хорошо. Тревога поднимается изнутри, окутывая сердце. Конечно, болеют все, но с Хёнджином ситуация сложнее — любой грипп может привести к серьёзным последствиям из-за ВИЧ. Поэтому, несмотря на стабильную неопределяемую вирусную нагрузку и отличные показатели лимфоцитов, каждый раз страшно. Феликс старается не пускаться в панику и действовать рационально, но чувства отключить по щелчку пальцев не получается. Беспокойство протяжно воет в груди. — Может, доедем до больницы? — предлагает он. Хёнджин недовольно морщится: ходить лишний раз в больницы он не любит, хоть и добровольно сдаёт анализы каждый месяц. — Если станет хуже, ладно? Феликс согласно кивает. Остаток дня он краем глаза наблюдает за своим парнем и выполняет все его прихоти: делает массаж всего тела, поёт с десяток раз «Let it snow», смотрит с ним каждую часть «Один дома» и сам варит куриный суп, так как на доставке Хёнджин ставит жирный крест. И вроде бы всё неплохо, но встать с дивана Хёнджин без помощи не может — еле бредя до туалета, он заметно пошатывается и крепко держится за руку Феликса. К вечеру Хёнджин даже перестаёт жаловаться и что-то просить, заметно стихая. Теперь градусник показывает уже тридцать девять и семь. Не слушая вялые протесты Хёнджина, Феликс вызывает Тома — их личного водителя, — чтобы доехать до больницы. Пока они стоят в пробке, Хёнджин засыпает, мирно посапывая у него на плече, а Феликс смотрит в окно машины, наблюдая за крупными хлопьями снега, что кружат в воздухе. Всё это время он старался ровно дышать, не выдавая своего сильного беспокойства, и постоянно улыбался, стоило Хёнджину к нему обратиться. Пугать его не хотелось — наверняка Хёнджину самому не лучше в такие моменты, — но собственную грудь неприятно сковывают цепи страха. Машина плавно трогается, а заснувший Хёнджин чуть сползает с плеча, норовя свалиться совсем вниз. Феликс приобнимает его и возвращает голову на место — Хёнджин сладко причмокивает губами во сне. Улыбка расползается на лице Феликса, а внутри начинают кружить бабочки, взмахами своих крыльев разнося трепет по телу, отчего тревога немного отступает под натиском чего-то светлого и важного. Феликс целует горячий лоб, зарывается пальцами в тёмные волосы и тоже прикрывает глаза, умоляя про себя судьбу, чтобы всё обошлось. Конечно, вступая с Хёнджином в отношения, Феликс понимал: легко не будет — всё же, несмотря на огромные продвижения в медицине, ВИЧ остаётся серьёзным заболеванием, но… Он и не думал, что будет переживать настолько сильно. Когда они подъезжают к больнице, Феликс начинает клевать носом, но быстро приходит в себя, стоит ему оказаться на морозной улице. Он обещает Тому держать его в курсе и просит далеко не уезжать на случай, если их сегодня отпустят домой, пока пытается растолкать крепко спящего Хëнджина, которого холод от открытой двери вообще не беспокоит. — Малыш, мы приехали. Давай, нужно показаться врачу. Но в ответ раздаётся лишь недовольное мычание. Не разлепляя глаз, Хёнджин тихо бубнит себе под нос: — Мне уже лучше. — Хёнджин, ты весь горишь, — мягко говорит Феликс, поглаживая его по щекам и ощущая этот жар своей кожей. — Пойдём. На уговоры уходит ещё несколько минут. Хёнджин сдаётся только после обещания Феликса ухаживать за ним на больничном. Кажется, его обвели вокруг пальца. И как вообще Хёнджин в таком состоянии умудряется выбивать себе условия получше? Что ж, придётся договориться с Кристофером и Джисоном об удалённой работе из дома. В приёмном покое всё битком набито людьми: эпидемия гриппа в самом разгаре. Феликс находит им свободное место, усаживая Хёнджина подальше от других пациентов, а сам спешит к стойке регистрации. Он сразу предупреждает медсестру, что готов покрыть любые расходы, которые не войдут в страховку, лишь бы их приняли побыстрее. Это срабатывает — уже через десять минут их отводят к врачу в специальную палату для первичного осмотра в обход пациентов с бесплатной медицинской страховкой. Сидя на кушетке, Хёнджин заваливается на бок. Феликс присаживается рядом, подставляя ему своё плечо, чтобы тот не упал — не хватало им сегодня ещё в травме оказаться. — Добрый вечер, я доктор Коллинз, — представляется высокий мужчина на вид лет сорока. — Вижу, вы отметили лишь температуру. Кашель, насморк? Феликс качает головой — Хёнджин явно не в состоянии — и протягивает врачу последние анализы. — У него ВИЧ. Температура не спадает весь день даже после жаропонижающего. Коллинз становится серьёзнее, пробегается глазами по всем показателям и начинает осмотр: горло, глаза, язык; слушает лёгкие, берёт мазок на грипп с коронавирусом, измеряет давление и уровень кислорода. Хёнджин всё это время двигается с трудом, заторможено отвечает на вопросы врача и, по ощущениям, находится вообще где-то не здесь. — На первый взгляд ничего серьёзного не вижу, но подождём анализы, — предлагает Коллинз, делая пометки в карте. — Мистер Хван, Вам сейчас поставят капельницу с интерферонами и жаропонижающий укол. Я бы рекомендовал Вам остаться здесь до утра, — врач быстро описывает ситуацию и обращается к Феликсу: — А Вы?.. — Ли Феликс. Я его партнёр, — отвечает он, следя за реакцией Коллинза, но тот не подаёт никаких признаков пренебрежения. — Могу я остаться с ним на ночь? — Обычно тут могут находиться лишь члены семьи и доверенные лица, — Коллинз сверяется с документами и поднимает на них взгляд, — коим Вы не являетесь. Но я предупрежу медсестёр, что разрешил Вам остаться, — он сдержанно улыбается напоследок и уже на выходе добавляет: — Вас сейчас переведут в отдельную палату. Я зайду к вам через пару часов, когда результаты анализов будут готовы. Феликс благодарно кивает ему и поглаживает Хёнджина, который, кажется, опять задремал, так как около уха слышится тихое сопение. Ожидая медсестёр, Феликс задумывается: они ведь и правда никто друг для друга с точки зрения закона, и ему очень повезло, что попался хороший врач, который не стал его выгонять. Многие бы выгнали. Под рёбрами колет что-то неприятное — Хёнджин всё ещё не сделал его доверенным лицом, оставляя это право за Чанбином. Понять его можно: всё же они знакомы всю жизнь, а Феликса он знает лишь несколько месяцев, но… Но хочется иметь хоть какой-то юридический статус, а не простое «партнёр». Тем более ситуация у них не самая обычная. В скором времени приходит медсестра и просит их пройти в выделенную палату. Феликс тормошит Хёнджина, вынуждая его проснуться настолько, насколько это вообще возможно. С полузакрытыми глазами Хёнджин крепко держится за него, пока они не доходят до нужной палаты. Медсестра приносит им тапочки, а Хëнджину — ещё и сменную больничную одежду. Феликс помогает ему переодеться и поудобнее устроиться на кровати — Хёнджину сразу же ставят капельницу и вводят укол от температуры. Феликс смотрит на своего парня, а внутри смешивается беспокойство с желанием заботиться о нём. Его Хёнджин — вечно уверенный, знающий себе цену, немного капризный и манипулирующий — сейчас выглядит таким беззащитным, маленьким. Лёжа на кровати с иголкой в вене, весь горячий от высокой температуры, он лишь жмётся ближе к Феликсу, окутывая своим жаром. До боли в груди хочется, чтобы Хëнджину стало лучше. В кармане вибрирует телефон, а на дисплее высвечивается номер Тома. Надо бы его отпустить домой, раз уж сегодня они остаются на ночь в больнице. Осторожно выпутавшись из объятий Хёнджина, Феликс старается как можно тише слезть с кровати и выйти в коридор, чтобы поговорить с личным водителем, но ему не даёт этого сделать сухая тёплая ладонь, что цепляется за его предплечье: — Не уходи, пожалуйста. Не оставляй меня, Ликс. Не едь в студию, скажи, что мы в больнице… — сбивчиво говорит Хёнджин, чуть приоткрывая глаза, в которых видны зачатки тревоги. — Побудь со мной хотя бы сейчас, прошу тебя. Чувство вины пронзает насквозь. Это насколько же он перетрудился, если даже сейчас Хёнджин думает, что Феликс бросит его в таком состоянии ради работы? — Хэй, я никуда не ухожу, — шепчет Феликс, поглаживая его по голове и перебирая чёрные пряди. — Просто Том позвонил, я не хотел тебя будить. Хёнджин заметно расслабляется после его слов и кивает, но руку не отпускает. Феликс возвращается на кровать, обнимая Хёнджина, прижимая к себе, успокаивая. Целует его в макушку и быстро печатает сообщение Тому, что сегодня они остаются в больнице, а заодно сообщает о заболевшем Хëнджине Джисону и Кристоферу, прося дать возможность поработать несколько дней из дома. Те, зная о статусе Хёнджина, тут же поднимают панику, заваливая их групповой чат десятками вопросов, на которые Феликс не в состоянии сейчас ответить. Он обещает им всё рассказать утром, а пока переключает своё внимание на Хёнджина. — Хочешь есть? — спрашивает Феликс. Последний раз Хёнджин ел лишь тот самый куриный суп в обед, а сейчас время близится уже к ночи. — Можем что-нибудь заказать. Медсестра говорила, что у них тут есть платное меню. — Может, какой-нибудь суп-пюре? — в голосе Хёнджина слышатся заинтересованные нотки — он всегда налегает на супы во время болезни. Феликс, посмеиваясь, всё же покидает палату, чтобы найти медсестру и заказать два тыквенных супа-пюре. Хëнджину после укола и капельницы становится немного лучше — он с аппетитом съедает свою порцию и подъедает половину у Феликса. Лоб уже не такой горячий, а взгляд — не такой поплывший; он даже начинает канючить, выпрашивая пудинг с солёной карамелью, которого в меню больницы не оказывается. Приходится заказать доставку с двумя десятками пудинга — на всякий случай Феликс берёт ещё с шоколадом, ванилью и клубникой. Ну, мало ли Хёнджину приспичит. В итоге почти в десять вечера довольный Хёнджин сидит на больничной кровати и поедает третий пудинг подряд — на этот раз клубничный. Всё же Феликс не прогадал. Именно в таком виде — обложенного со всех сторон разновкусовыми пудингами — Хёнджина застаёт врач, пришедший с результатами анализов. — У Вас грипп. Остальные анализы в норме, но я бы рекомендовал полежать тут хотя бы дней пять и прокапаться, — говорит Коллинз, а Хёнджин недовольно морщит нос. Коллинз, заметив его реакцию, чуть улыбается и предлагает: — Или можете завтра отправиться домой, но в конце недели Вы должны мне показаться, а если вновь поднимется высокая температура — немедленно вернуться в больницу. Хёнджин тут же несколько раз кивает и обещает Коллинзу соблюдать строжайший постельный режим. Хотя Феликс бы предпочёл остаться здесь, чтобы Хёнджин был под наблюдением врача, но его мнение, к сожалению, не учитывается. Когда Коллинз уходит, чуть медля, Феликс всё же осторожно предлагает: — Почему бы не остаться? Мне разрешают спать здесь, у нас отдельная палата со всеми удобствами. Я мог бы съездить домой за вещами и… — Не хочу чувствовать себя больным, — тихо отвечает Хёнджин, перебивая его. И говорит он явно не о гриппе. Феликс поджимает губы: наверное, действительно сложно быть молодым двадцатидевятилетним парнем с таким диагнозом на всю жизнь. И пусть ВИЧ не так страшен, как двадцать лет назад, и полноценно жить не мешает, но качество жизни всё же снижает. — Но если опять будет высокая температура… — начинает Феликс. — …Мы сразу же поедем в больницу, — заканчивает за ним Хёнджин. К часу ночи его состояние вновь ухудшается — температура стремительно ползёт вверх. Хёнджин мечется по кровати в тревожном сне, постанывая и хватаясь руками за Феликса. В горячем бреду он умоляет его не уходить и что-то шепчет ещё — не разобрать. Феликс просит медсестёр дать ему маленькую ванночку с водой и протирает всю ночь тело Хёнджина: то от пота, который выступает из-за падения температуры, то от жара, когда она опять поднимается. — Я рядом, я с тобой, — повторяет раз за разом Феликс, пока Хёнджин прижимается к его груди с очередной просьбой не бросать. Сна ни в одном глазу. Феликс дёргается от каждого полустона и рваного выдоха, постоянно проверяя температуру Хёнджина. К четырём утра она вновь приближается к сорока, а страх увеличивается в геометрической прогрессии. Феликс тут же зовёт медсестёр, и Хëнджину делают второй жаропонижающий укол. К счастью, через час ему становится лучше — Хёнджин перестаёт гореть и наконец крепко засыпает. Феликс же заснуть нормально не может, находясь в полудрёме и просыпаясь от любого его движения. Он даже осторожно, чтобы не разбудить, переодевает Хёнджина во второй сменный комплект больничной одежды: первый вымок до нитки. Утром в палату заходит Коллинз. Решая дать Хëнджину нормально выспаться, он тихо переговаривается с Феликсом, предлагая днём сделать на всякий случай снимки, дабы исключить пневмонию и перестраховаться. Идея отличная: Феликсу точно будет спокойнее. Остаётся понадеяться, что Хёнджин согласится и не будет возмущаться из-за небольшой задержки в больнице. Просыпается Хёнджин лишь к обеду. Он встречает выходящего из туалета Феликса осоловелым взглядом. Феликс давится смешком: Хёнджин выглядит таким милым в этой больничной пижаме, помятый после сна, с красным отпечатком на лице от подушки, с запутанными волосами, и явно не понимающим, что вообще происходит. В груди теплеет. — Доброе утро, — хрипит Хёнджин. — Доброе. Правда, уже день, — отвечает ему Феликс, сверяясь с наручными часами. — Как себя чувствуешь? Ночью у тебя опять было почти сорок. Хёнджин неопределённо мотает головой, словно пытается стряхнуть остатки сна: — Нормально, — отвечает он, но заметив сомневающийся взгляд Феликса добавляет: — Намного лучше, чем вчера. И я не помню, что было ночью. Только урывками. Феликс садится перед ним на кровать, трогает лоб и удовлетворённо кивает сам себе: не горячий. — Коллинз хочет сделать снимки, чтобы исключить пневмонию. — Ладно, — удивительно быстро соглашается Хёнджин и проводит своими пальцами по лицу Феликса, отмечая появившиеся под глазами синяки. — Ты совсем не спал, да? Прости. Я напугал тебя. — Все хорошо, — успокаивает его Феликс и, перехватив ладони, мягко целует их. — Главное, что тебе лучше. Отоспаться он всегда успеет, да и не привыкать ему жертвовать сном ради чего-то. Раньше это была работа, а теперь и Хёнджин. Второе определённо приятнее. Они успевают быстро поесть грибного супа-пюре перед тем, как отправится на компьютерную томографию. К сожалению Феликса, из кабинета его выгнали, поэтому он нарезает круги по коридору, ожидая появления Хёнджина. Сегодня его температура не превышает тридцати семи и пяти, отчего немного легче, однако всё равно боязно. За эти полгода отношений Хёнджин особо не болел, лишь иногда бывали сопли и небольшая температура. Такое его состояние для Феликса слишком ново и пугающе, но он продолжает стараться держать себя в руках и не выдавать своего беспокойства. Наверное, стоит привыкнуть к такому, если это вообще возможно. Всё же иммунитет Хёнджина уже никогда не будет на уровне обычного человека, как бы он ни пытался поддерживать здоровый образ жизни. Тяжёлая дверь кабинета открывается, а из неё появляется Хёнджин на коляске, который бурчит что-то в духе «я и сам могу дойти», но везущий его медбрат лишь улыбается и надавливает ему на плечи, чтобы Хёнджин не рыпался. — Результаты будут через пару часов у Вашего лечащего врача, — говорит на прощание он, передавая Хёнджина во власть Феликса. Всю дорогу до палаты и пока они ждут Коллинза, Хёнджин составляет план, чем будет заниматься все эти дни на больничном. Точнее, чем будет заниматься Феликс, пока сам он будет валяться на кровати. Список устрашающий. Пожалуй, даже страшнее прошлой ночи. Там и массаж с ароматическими маслами, и просмотр десятков фильмов, и готовка самой необычной еды, спа-процедуры, медитация, йога, маникюр, цветы, покупка подарков друзьям, украшение квартиры к Рождеству… Может, подкупить Коллинза, чтобы он оставил Хёнджина в больнице, несмотря на всё его сопротивление?.. Вот только подкупить его Феликс не успевает. Коллинз приходит с хорошими вестями, что никакой пневмонии нет, а Хёнджин может отправляться домой. Лишь просит не напрягаться, пить побольше жидкости и полоскать горло. Хёнджин молниеносно подскакивает с кровати, словно не он этой ночью страдал от высокой температуры, и быстро переодевается в свою одежду, чтобы отправиться домой. — Как себя чувствуете, мистер Хван? Выглядите лучше, — комментирует Том, поглядывая в зеркало заднего вида, пока они едут в свои апартаменты. — Прекрасно. Планирую весь больничный лежать, ничего не делать и напрягать Феликса. Том на его слова посмеивается, явно считая, что это всего лишь шутка. Знал бы он правду… Феликс вздыхает, предчувствуя, что Хёнджин на нём оторвётся за все эти месяцы, когда он работал по двенадцать часов в день и практически не брал выходных. Ну что ж, заслужил. Феликс целует его в лоб — прохладный, не такой, как всего сутки назад — и приобнимает за плечи, морально готовясь выполнять всевозможные прихоти Хёнджина, которые явно не ограничатся составленным в больнице списком. Крупные снежинки вихрем проносятся за окном, украшенные сотнями гирлянд магазины сверкают, Хёнджин обсуждает с Томом грядущие праздники, а Феликс, несмотря на самые страшные двое суток в его жизни, наполняется самым настоящим и искренним счастьем.***
— Боже, Феликс, я же сказал на сантиметр правее, а не левее, — Хёнджин так театрально вздыхает, что непроизвольно хочется закатить глаза. Феликс, стоя на небольшой стремянке, пытается угодить своему парню, развешивая игрушки на ёлку. На двух с половиной метровую ёлку. Как она так незаметно проникла в их квартиру — Феликсу непонятно. Как и все эти украшения. И когда Хёнджин успел? Его ведь только на днях выписали с больничного. Пожалуй, стоит почаще появляться дома, иначе Феликс точно однажды вернётся и не признает свою квартиру. — Малыш, ты сказал левее… — начинает Феликс, но его быстро перебивают. — Я говорил правее! Спорить с ним бесполезно. Феликс послушно перевешивает игрушку, ожидая вердикта. Они уже добрых четыре часа возятся с одной только ёлкой, а впереди ещё украшение окон витражами, развешивание гирлянд из ветвей искусственных ёлок и тёплых огоньков. Хёнджин даже рождественский венок купил и веточки омелы! Вот уж у кого с духом зимних праздников всё в порядке. Феликс же свою квартиру никогда не украшал: времени занимает много, да и у него всё так привычно и по полочкам расставлено, из-за чего любые украшения мозолят глаза. Но с переездом Хёнджина пришлось поступиться своими привычками. Теперь по всей квартире можно найти кучу мелкого декора, который прибавляет ей уюта, делает более обжитой: на диване новые мягкие подушки и пушистый плед, на полках появились редкие горшки с цветами, а на стенах — их совместные фотографии. Хёнджин даже выделил им место в своём фотоальбоме — что особенно греет душу, — заменив пустые страницы с бывшим их общими снимками. — Уже лучше, — наконец говорит Хёнджин, довольно кивая. — Только поправь ещё бусы вон там, рядом с бордовым шаром. Подавив в себе очередной вздох, Феликс принимается за работу. — Я же говорил, что нужно нанять людей для украшения квартиры, — произносит он, поправляя бусы и слыша недовольное сопение за спиной. — И в чём тогда смысл? Мы сами должны украшать свой дом, иначе вся магия Рождества пропадает. Стоит ли говорить, что за эти часы мучений с ёлкой, всё праздничное настроение уже улетучилось? Покосившись на насупленного Хёнджина, Феликс понимает, что не стоит. Он ещё полчаса под наставления Хёнджина развешивает украшения, перед тем как слышит: — Да, так идеально. Радостный Феликс в тот же миг слезает со стремянки: отмучился. Неужели теперь каждое Рождество придётся заниматься этим? Может, тогда не убирать ёлку, пусть стоит себе круглый год, чтобы не заморачиваться с её украшением в следующем? Идея кажется гениальной. Хёнджин подходит ближе — целует его в губы и поправляет ободок с оленьими рожками на голове Феликса, который чуть не свалился, пока он разбирался с ёлкой. — А ты предлагал людей нанять, — ворчит он. — Посмотри зато, какая у нас красота получилась. Феликс оборачивается, окидывая взглядом ёлку — получилось и правда потрясающе: красно-золотые шары блестят из-за мерцающих жёлтых огоньков, зелёные ветви припорошены искусственным снегом, а золотистые бусы опоясывают ель, делая её визуально ещё выше. Что ж, он вынужден признать, что Хёнджин прав. Есть что-то волшебное и невероятно тёплое в том, чтобы самим украшать свой дом. Довольно улыбаясь, Феликс обнимает Хёнджина за талию и начинает вести в лёгком танце. Под смех Хёнджина они плавно двигаются, пока Феликс напевает своим басом «Jingle bells». Магия момента окутывает, формируя в сознании одну простую истину — они становятся семьёй. Пожалуй, это ощущение впервые настигло Феликса ещё в тот день, когда он вёз полыхающего от температуры Хёнджина в больницу. Да, отношения это не только про чувства, секс и приятные моменты — это ещё и трудности, болезни, ссоры. И вроде бы они со всем справляются. Смотря на горящие от радости глаза Хёнджина и пухлые губы, что расплываются в улыбке, слушая его забавный смех, держа его в своих объятиях — Феликс влюбляется заново. Он вообще постоянно в него влюбляется всё больше и больше. Даже когда Хёнджин лежал в бреду на больничной койке — влюблялся. — Я люблю тебя, — Феликс озвучивает то, что давно уже маячит в мыслях, впервые за полгода их отношений. Хёнджин останавливается в танце, смотрит на него округлившимися глазами и молчит. Наверное, это было слишком неожиданно, но Феликс считает, что момент идеальный. Не то что его признание в симпатии во время минета в тёмном кинозале. Сейчас, произнеся такие важные слова, Феликс в них более чем уверен. Как там говорится? И в горе, и в радости, в болезни и здравии? Феликс готов. — Я тоже люблю тебя. Очень, — отойдя от ступора, шепчет Хёнджин. Бабочки в груди взметаются ввысь и вырываются наружу, кружа голову. Любит. Улыбка расползается по лицу, отчего щёки даже начинают побаливать, и Феликс тянется к Хëнджину за поцелуем. Он выходит таким нежным, трепетным, словно это их первый невинный поцелуй. Хёнджин кладёт свои ладони ему на шею и мягко притягивает Феликса ближе к себе, ответно лаская. Они не задействуют языки, лишь передают друг другу губами свою любовь, что медленно строилась все эти месяцы. Желание начинает медленно растекаться по телу, и Феликс отрывается от этих больших, притягательных губ, чтобы спуститься поцелуями по лицу Хёнджина — к горлу. Он обводит языком любимую крупную родинку Хёнджина в самом основании шеи и чуть прикусывает кожу, руками пробираясь под ткань домашней футболки. Может, к чёрту все эти украшения и Рождество? Обнажённый Хёнджин на их кровати — лучший подарок. — Эй, — посмеивается Хёнджин из-за пальцев, что поглаживают его поясницу, — мы ещё гирлянды не развесили. И витражи. И омелы. — Нам стоит одну повесить над кроватью, — предлагает Феликс, голос которого стал немного ниже от накатившего возбуждения. — Начнём оттуда? — он игриво дёргает бровями, стреляя глазами в сторону спальни. — Боже, Феликс, — Хёнджин чуть отстраняется и пытается сделать грозный вид, но губы предательски подрагивают, стремясь превратиться в улыбку. — Мы и так затянули с украшением из-за моей болезни. В следующем году нужно будет начать в ноябре. — Может, лучше просто оставим ёлку после праздников? — предлагает Феликс свою гениальную идею, вновь увлекая Хёнджина в плавный танец. — Даже не думай отлынивать от своих обязанностей! — Хёнджин легко шлёпает его по спине, двигаясь с Феликсом в такт. — Если признался мне в любви, то имей совесть взять на себя ответственность. Нам ещё детей растить, и вообще… Феликс, смеясь, затыкает Хёнджина поцелуем. Его гениальный план провалился с треском. Но раз уж Феликс действительно имеет серьёзные намерения в отношении Хёнджина, можно и потерпеть ежегодное украшение апартаментов. Ради его улыбки, смеха, искрящихся от радости глаз Феликс готов на многое. Остаток вечера уходит на преображение квартиры — теперь повсюду горят гирлянды, омелы свисают с ламп, на входной двери расположился венок, а на окнах — витражи. Феликс с Хёнджином нежатся в объятиях друг друга на диване в гостиной, откуда открывается невероятный вид на заснеженный Центральный парк. — Остался час до Рождества, — шепчет Хёнджин в тот момент, когда Феликс проводит носом вдоль его подбородка. Сегодня его парень пахнет яблочным пирогом с корицей, который Хёнджин делал, пока Феликс вешал омелы. — У меня есть для тебя один маленький подарок, который я готов вручить тебе прямо сейчас. Феликс отрывается от его кожи цвета золотистой ванили и поднимает взгляд на лицо, подвисая на пухлых губах. — М? Что там? По этим самым губам проходится язык. С Феликсом явно играют. Опять. — Купил новую пробку. Она с вибрацией и водонепроницаемая, — продолжает шептать Хёнджин, проводя кончиками пальцев по низу живота Феликса. В голове рисуются картинки с Хёнджином и этой самой пробкой внутри — горло пересыхает. Феликс сжимает его бедро ладонью и зарывается лицом в волосы, тихо отвечая ему на ухо: — Готов принять свой подарок прямо сейчас. Они бегом добираются до душа, чтобы быстро ополоснуться, а затем оказаться в кровати, пробуя новую вещицу и постоянно поправляя спадающие оленьи рожки на голове Феликса. Первые минуты Рождества начинаются с обнажённых тел, крепких объятий и признаний в любви. Феликс уверен, что через год он всё равно будет наряжать ёлку под наставления своего ворчащего парня, ведь как бы это ни было сложно и ни отнимало кучу времени — с Хёнджином всё становится лучше.***
Магия рождественских праздников улетучивается утром двадцать пятого декабря. Феликс просыпается от вибрирующего на прикроватной тумбочке телефона и, щурясь, пытается прочесть сообщение. j.one: у нас завал, ты нам нужен — Дерьмо, — шипит Феликс и быстро кидает взгляд на спящего Хёнджина — не разбудил. Как можно тише Феликс выбирается из постели и хватает первые попавшиеся под руку вещи. Переодевается он уже в гостиной, чтобы не создавать лишний шум, и переписывается в этот момент с Джисоном. Судя по сообщениям друга, дела обстоят паршиво: всё же внеплановый «отпуск» Феликса сказался на работе. Пока он ухаживал за приболевшим Хёнджином, поработать из дома удавалось крайне редко, и вот теперь у них настоящий аврал. Когда Феликс натягивает на себя толстовку, за спиной слышатся тихие шаги. — Уходишь? Феликс оборачивается, натыкаясь взглядом на явно расстроенного Хёнджина. Как же хочется сейчас забить на работу и провести их первое Рождество вместе. Но, может быть, если удастся, они успеют закончить до вечера? — Прости. Мы зашиваемся, работы много, — говорит Феликс, и ему действительно жаль. — Я постараюсь успеть закончить к ужину. Хёнджин вздыхает, но всё же подходит к нему и целует в щёку: — Я буду ждать тебя. Если что, езжай сразу к Бинни, ладно? Кивнув, Феликс сжимает Хёнджина в своих объятиях, пытаясь извиниться, и, оставив небольшой поцелуй в уголке его губ, покидает квартиру. Весь день на работе в груди неприятно свербит. Атмосфера в студии царит совсем не рождественская — гнетущая. Джисон хотел в этот праздничный день завалиться в клуб и кого-нибудь подцепить на одну ночь, Кристофер планировал вместе с женой съездить к её родителям, а Феликс — вместе с Хёнджином провести чудесный ужин в окружении семейства Со. В итоге все трое пытаются внести правки, которые клиент выслал посреди ночи с пометкой «выполнить к завтрашнему утру» — вот уж подарочек сделал. То и дело Феликс поглядывает на часы, стрелка которых неумолимо приближается к пяти — именно к этому времени они договорились встретиться у Чанбина. Работы ещё на несколько часов, и без маховика времени тут явно не справиться. «Дерьмо» было очевидным преуменьшением всей ситуации. Сказав друзьям, что он вернётся через пару минут, Феликс выходит в коридор, чтобы позвонить Хëнджину. Подрагивающие руки еле снимают телефон с блокировки, а горло пересыхает, не желая произносить то, что Феликс должен сказать. Хёнджин поднимает трубку слишком быстро — проходит лишь пара гудков, — а Феликс так и не успевает подготовить свою речь. Он только открывает рот, чтобы поздороваться, как Хёнджин начинает первым: — Ты не сможешь приехать, да? — его голос звучит так грустно, что хочется примчаться к нему прямо сейчас и упасть в ноги, вымаливая прощение. — Прости, малыш. Мы вообще не успеваем, — Феликс не знает, как выразить всю свою горечь от невозможности быть рядом с Хёнджином в этот день. — Зря я попросил тебя посидеть со мной на больничном, — вздыхает Хёнджин. — Может, тогда бы вы успели. — Ты не виноват, Хёнджин, — протестует он. Конечно, с большой долей вероятности, если бы Феликс не сидел неделю дома, они бы действительно успели всё разгрести до праздников, но Хёнджин же не виноват, что заболел. А оставить его одного Феликс не смог бы и без его просьбы. — Эмбер и Лу́на по тебе очень соскучились, — в подтверждение слов Хёнджина на фоне раздаются радостные крики девочек, которые зовут Феликса к ним на праздник. Сердце в груди сжимается. Феликс многое бы отдал, чтобы сейчас находиться вместе с Хёнджином у Чанбина дома. И пусть девочки его бы накрасили и нарядили в самые глупые вещи, заставляя катать их на своей спине — это было бы в десятки раз лучше унылой работы в рождественский вечер. — Скажи им, что я тоже ужасно скучаю. И мы обязательно съездим к ним в новогодние праздники, я обещаю. К шумным голосам близняшек присоединяется бас Чанбина, и, по всей видимости, там начинается настоящая вакханалия из детских визгов и задорного смеха. Так по-семейному и так желанно, что в груди щемит лишь сильнее. — Ты сегодня приедешь домой? Или мне остаться на ночь у Бинни? — спрашивает Хёнджин как-то слишком уж безнадёжно. Стыдно. Нужно будет хотя бы Новый год провести вместе. — Приеду. Нам осталось уже не так много, и до полуночи, думаю, мы управимся. Феликс слышит, как Джессика приглашает всех за стол, поэтому Хёнджин быстро прощается: — Мне пора. Мы ждали только тебя, но раз ты не приедешь, то… — Прости, — слишком горько звучат и Хёнджин, и собственные извинения. Так не должно было быть. — Отдохни хорошенько, ладно? — Обязательно, — но Феликс не верит этому безжизненному, вялому голосу. — Люблю тебя. Хёнджин кладёт трубку, не дожидаясь его ответа. Феликс матерится вслух, проклиная себя и эту работу, которая отнимает у него слишком многое. Конечно, Хёнджин должен был понимать, что Феликс много работает. Вот только они съехались довольно рано и спонтанно — вряд ли Хёнджин ожидал, что даже в праздники ему придётся быть одному. Хорошо хоть, Чанбин предложил отметить Рождество у них, иначе бы ситуация была совсем уж катастрофической. Стукнувшись затылком о стену пару раз, Феликс возвращается в студию, где Кристофер и Джисон выглядят как выжатые лимоны. Наверняка и он сам выглядит не лучше. — Живой? Хёнджин тебя не убил по телефону? — хмыкает Джисон, когда Феликс садится в соседнее кресло. — Он расстроен. Очень. — Сандра тоже. Думаю, когда я вернусь домой, меня расчленят, а моими внутренностями украсят ёлку, — стонет Кристофер, падая лицом прямо на стол — слышится громкий стук. Джисон сбоку хихикает, но быстро замолкает, когда ему с двух сторон прилетает локтями. — Ай, вы чего?! — возмущается он, потирая бока. — Мои планы тоже разрушены из-за работы, между прочим. — У тебя сорвался лишь быстрый перепихон в толчке, — нудит Кристофер. — А нас наши жёнушки закопают заживо. Блять, я даже подарок не успел купить. Феликс сочувственно похлопывает его по плечу, перетягиваясь через Джисона. Ну хоть с этим он не облажался и уже давно подготовил для Хёнджина подарок. Нужно будет только дополнительно купить цветы и что-нибудь вкусненькое в качестве извинений. — Словно у вас перепихон не планировался, — буркает Джисон, возвращаясь к работе. — Я уже своё получил, — довольно тянет Феликс — осадок от разговора вытесняется воспоминаниями прошедшей ночи. В голове проносятся картинки с распластанным по кровати Хёнджином, кончающим четыре раза подряд от вибрирующей анальной пробки и рук Феликса на своём члене. Подарок превзошёл все ожидания Феликса. Блаженная улыбка появляется на лице, глаза впираются в одну точку, а внизу живота приятно щекочет. — Фу, господи, о чём ты думаешь? — спрашивает Джисон. — Сейчас всю аппаратуру своими слюнями зальёшь. Феликс тушуется, чувствуя, как слюна действительно скопилась во рту. Он трясёт головой, прогоняя из мыслей столь прекрасное зрелище. Этой ночью им обязательно нужно будет повторить — отработать свой косяк, так сказать. Если, конечно, Хёнджин не обижен настолько, чтобы выставить его вещи за дверь или, что ещё хуже, собрать свои и переехать к Чанбину. После небольшой беседы, они втроём возвращаются к работе, активизируясь на самый максимум — надежда, что они ещё успеют к своим близким хотя бы до полуночи, прибавляет сил. И они успевают. Работа над треком закачивается, когда стрелка часов показывает половину десятого. Что ж, у него есть ещё два часа, чтобы поздравить Хёнджина и провести вместе с ним остаток Рождества. Феликс гуглит ближайшие работающие магазины, дабы купить букет цветов и бочонок любимого мороженого Хёнджина. Может, хоть это немного сгладит ситуацию. Пока Феликс едет в такси, он проверяет местоположение Хёнджина — тот проезжает по мосту Куинсборо: всё же домой. Значит, Феликса не бросили. По крайней мере, пока. С рождественским букетом, состоящим из веток нобилиса и роз, и мятным Baskin Robbins с шоколадной крошкой Феликс открывает дверь апартаментов, нерешительно проходя внутрь. Квартира встречает тишиной и горящими гирляндами; Хёнджина поблизости не видно, хотя он должен быть уже дома. Феликс снимает с себя пальто, оставляет бочонок мороженого с букетом на кухонном островке и идёт в глубь гостиной, останавливаясь около ёлки. Он замечает, что на ней прибавилось украшений: несколько полароидов с их совместными снимками прикреплены к золотистым бусам. Тепло пробирается в грудь, и в то же время неприятно щемит — неужели Хёнджин так сильно скучал, что добавил фото Феликса на ёлку? — Ты пришёл. Феликс вздрагивает: Хёнджин так тихо подошёл к нему, он даже и не заметил. — Я же обещал, — отвечает он, оборачиваясь к своему парню. Хёнджин уже переоделся в домашнюю одежду, однако на его лице всё ещё видны остатки макияжа и… Блёсток? Видимо, это проделки Лу́ны и Эмбер. — К Бинни ты тоже обещал приехать. На лице ощущается фантомная пощёчина: Хёнджин ударяет его словами, колким взглядом смотря в глаза. Чувство вины цепями сковывает грудь. Как же Феликс облажался. Ну почему именно в этот день? Почему именно в самый любимый праздник Хёнджина? Почему именно в их первое Рождество? Сгорая от стыда, Феликс делает шаг вперёд, сокращая между ними дистанцию до уровня вытянутой руки. Хёнджин не отступает, что дарит надежду на прощение, поэтому Феликс делает ещё шаг. — Прости, — в очередной раз извиняется он. — Ты не представляешь, как мне жаль. Правда, — теперь Феликс подходит вплотную к Хëнджину и нежно проводит кончиками пальцев по его лицу. — Как я могу загладить свою вину? Сначала Хёнджин его легонько отталкивает, задирая нос, но, когда Феликс осторожно целует его в подбородок и ещё несколько раз просит прощения, немного оттаивает: прижимается к ладони Феликса, прикрывая глаза. Становится звеняще тихо. Феликс боится прервать эту тишину, замечая на густых ресницах Хёнджина влагу, — вина отдаёт горечью, больно колет. Проходит несколько минут перед тем, как Хёнджин глубоко вздыхает, открывает глаза, быстро вытирая слёзы тыльной стороной ладони, и обращает своё внимание на Феликса: — Просто побудь со мной. Не хочу сейчас ссориться. Не сегодня, — в груди остаётся осадок, но, кажется, Хёнджин готов его простить. Или хотя бы пытается, растягивая губы в немного грустной улыбке. — Я урвал тебе кусочек вчерашнего пирога. Пришлось побороться за него с Бинни. Феликс прижимается к нему, шепчет слова благодарности и покрывает лицо Хёнджина короткими поцелуями, обвивая талию руками. Он сделает всё возможное, чтобы Хёнджин впредь был счастлив с ним, а на его глазах не выступали горькие слёзы из-за ошибок Феликса. И сейчас он может сделать ситуацию чуточку лучше. Феликс заглядывает в любимое лицо, стирает остатки обиды из уголков глаз и говорит: — Я купил твоё любимое мороженое и букет, — он замечает, как в полумраке загораются глаза Хёнджина, в которых отражаются огоньки от гирлянды. — А это, — Феликс чуть отходит, доставая из сумки необходимые документы, — мой подарок. Хёнджин внимательно вчитывается, перелистывает бумаги, хмурит брови и смотрит на него непонимающим взглядом: — Ликс?.. — Это контракт. Я нашёл режиссёра с командой, они помогут тебе снять клип с твоим танцем для студии. Как только будешь готов, позвони им. Они сами подготовят место для съёмок, — Феликс закусывает губу, надеясь, что угадал с подарком. В комнате повисает тишина. Хёнджин несколько раз открывает и закрывает рот, хлопая глазами, а затем наконец говорит: — Боже, это… Потрясающе. Спасибо. Я… Чёрт, — он кидается к Феликсу в объятия, притягивая к себе за шею, и шмыгает носом ему на ухо. — С Рождеством, малыш, — Феликс и сам прижимается к нему ближе, чувствуя невероятную любовь. — Теперь мой подарок не такой классный в сравнении с твоим. Со стоном Хёнджин виновато поглядывает на него, но Феликс успокаивающе поглаживает его по спине. — Ты мой главный подарок, большего мне и не нужно. И Феликс на самом деле искренне считает так: Хёнджин невероятный, восхитительный, самый лучший. Чем Феликс его заслужил в своей жизни — непонятно. Он уже приближается к нему с новым поцелуем, но Хёнджин отстраняется и просит его подождать, а сам убегает в спальню. Через две минуты Хёнджин возвращается с какими-то документами в руках. Изо рта вырывается смешок: видимо, они решили задарить друг друга бумагой в этот раз. — Я долго думал над подарком, но мне ничего не приходило в голову, поэтому… — Хёнджин протягивает ему файл с документами. Глаза пробегаются по строчкам, постепенно округляясь. Дыхание сбивается, сердце начинает усиленно биться, а мозг не может поверить в то, что видит. Феликс на всякий случай перечитывает несколько раз, чтобы удостовериться в происходящем. Однако на бумаге, чёрным по белому, всё так же красуется «Доверенное лицо: Ли Феликс». — Это… — слова застревают в горле. — После той ночи в больнице я подумал, что достаточно тебе доверяю и ты имеешь право стать моим доверенным лицом. С Бинни я уже говорил, он не обижен, — Хёнджин смущённо потирает нос и добавляет: — Теперь ты можешь законно находиться со мной в больнице и принимать решения, если я буду не в состоянии. Только пообещай, что, если мой мозг превратится в кашу, ты отключишь меня от аппаратов, — он нервозно хихикает и вглядывается в лицо Феликса. Не находя подходящих слов, Феликс кивает — они обязательно чуть позже обговорят все пожелания Хёнджина — и стискивает его в крепких объятиях. Пусть это ещё не штамп в паспорте, но вот это ощущение формирующейся семьи лишь крепнет. Хёнджин — часть его жизни, и Феликс хочет разделить её с ним целиком. — Это лучший подарок, — тихо говорит Феликс ему на ухо, вжимая сильнее Хёнджина в своё тело. — Люблю тебя. — И я тебя, хоть ты и пропустил наше первое Рождество. Феликс виновато смотрит на него и уже открывает рот, чтобы принести очередные извинения, как Хёнджин накрывает его губы ладонью, закатывая глаза: — Прекрати просить прощения. Мне обидно, но я понимаю, что у тебя не было другого варианта. И я верю, что ты тоже хотел провести весь этот день со мной, — он убирает руку с лица Феликса, зарываясь пальцами в светлые волосы и чуть оттягивая их — больно, но приятно. — У нас осталась ещё пара часов до конца дня. Отметим? — Хёнджин игриво подмигивает и, виляя бёдрами, направляется к кухонному островку, где его ждут мороженое и букет. Оставшиеся два рождественских часа они поедают пирог и мороженое, смотрят какие-то странные передачи по телевизору и много смеются. Феликс постоянно засматривается на своего парня: Хёнджин безумно красивый с блёстками на лице, смазанными стрелками в уголках глаз, остатками тинта на губах и широкой счастливой улыбкой. Пусть они и не смогли провести праздник вместе, но эти два часа затмевают собой весь день. Не упуская возможности, Феликс целует Хёнджина под каждой омелой в их квартире — до самой последней, которую он всё же повесил над кроватью в спальне. Отрабатывая своё отсутствие в праздничный день, Феликс делает Хёнджину самый лучший римминг в его жизни, пока за высокими окнами во всю стену пролетают снежные хлопья. И уже ближе к утру — когда Хёнджин, разморенный несколькими оргазмами, засыпает, закинув на него свои руки и ноги — Феликс даёт себе обещание: следующее Рождество они обязательно проведут вместе.