Дагор Дагорат: Coda

      Плеск... Плеск...       Курво открыл глаза.. Песок. Мокрый. Противно. Феаноринг закрыл глаза обратно.       Плеск... Плеск...       Ощущение мокрого песка вместо подушки никуда не делось.       «Опять шутки Мандоса...»       Чтож, если Вала хочет, он побродит по очередной грёзе. Сколько таких уже было? В этот раз не было ни кровавых гаваней, ни горящих кораблей, ни идиотских пещерных городов. Песок (противно забившийся в волосы), река и лес вокруг (странный какой-то), вот вам и вся картина.       «Значит, издевательства над совестью Вала Мандос оставил на потом.»       Он наконец встал. Отряхнул голову, собрал по привычке волосы в хвост.       «Надо же.. а Солнце как настоящее. Искуссно.»       Феаноринг огляделся. Лес и вправду был странный. Дориат? Нет, не похоже. Дортонион? И близко нет. Его Куруфин узнал бы сразу. Слишком много неприятных воспоминаний. Горящий простор, например, и их с братом бегство. Тьфу, чтоб его...       Миром и покоем и близко не витало. Деревья сплетались и прорастали так густо, что вскоре и последние солнечные лучи прекратили пробиваться через тёмную листву. Вокруг веяло магией. Мерзость. Большей гадостью вокруг была только поетая листва и.. паутина? Она-то здесь откуда?.. Чтоб Валар пусто было, где он вообще?!       Какая-то из навязчивых колючих ветвей зацепилась за рукав. Атаринкэ резко дёрнул руку, избавляясь от колючки. Раздался треск ткани.       »Порезался. Идиот.»       Стоп. Порезался?       Курво посмотрел на руку. Алая капля стекла за рукав.       Кровь? Так он.. жив?       Менестрель шел уже очень долго. Он всегда бродил в Чертогах. Он шел от одного воспоминания к другому. О Эру, неужели Валар так жестоки? Раз за разом переживать смерть отца, братьев... Вновь находить мертвых Тьелко, Морьо и Курво? Осознавать, что один из близнецов сгорел? Слышать весть, что и второй ушел к Мандосу? Эру, Маглор думал, что Валар более доброжелательны...       Лес был густой, темный и.. молчаливый. Деревья не шептались между собой, передавая друг другу песню, мелодия которой у каждого леса была своя. Птиц тоже не было слышно — будто лес мертв был. Вокруг была мертвая тишина, изредка нарушаемая скрипом.. паутины. Белая огромная паутина была почти всюду.       Все словно отошло на второй план. Глаза снова закрылись, а менестрель вздохнул полной грудью. Странно. Это было как-то более ощутимо, чем обычно... Неужели Валар сжалились и дали ему передышку в этом нескончаемом кошмаре?       Кано со вздохом опустился на траву, выбрав чистое от паутины место, и прикрыл глаза. Хотелось прикорнуть на часок-другой. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль.       «Надо отдохнуть, пока есть время...»       Хороший слух эльфа уловил чьи-то шаги. Он тихо вздохнул — передышка закончилась. Кого в этот раз прислал Намо? Кто сегодня будет читать мораль? Кто будет терзать Фэа менестреля, напоминая обо всех грехах?       Кано открыл глаза и посмотрел в сторону звука. Черноволосый высокий эльда стоял там, где рядели ряды деревьев. Отец? Неужели?.. Может, Намо хоть позволит поговорить с Фэа отца? Неужели можно? Или это новая пытка — использовать морок, суля разговор, который, возможно, несёт прощение?       Кано пригляделся. Нет, не отец. Курво! Курво, которого он в последний раз видел окровавленным очень много лет назад! Да что видел. Он держал его на руках, он нес его безжизненное тело, он прижимал к себе эту хрупкую Роа, а Фэа брата была уже рядом с отцом....       Менестрель вздохнул. Не обращать внимания или подойти?       Треск разбил тишину леса в дребезги. Куруфин обернулся.       Знакомое до последней детали лицо. Волосы отцовские, а взгляд материнский. Задумчивый...       — Кано?       Атаринкэ неверяще шагнул вперёд. Неужели правда? Старший? И они снова живы?       Внутренний голос тут же поспешил добавить дёгтя.       «С чего бы это Намо вас прощать? В чём подвох?»       А Намо, оказывается, умеет совершенствоваться. Голос точь-в-точь повторял голос брата. Хотя, это могло и показаться с одного-то только обращения.       «Все же это морок. В Чертогах не позволяют Фэа общаться. По крайней мере виновным Фэа.»       Менестрель внимательно следил за странной фигурой, а рука привычно дернулась к поясу. Да только меча там не было уже сотни лет. Намо боялся, что его Майа можно ранить?       Кано усмехнулся, и усмешка придала ему уверенности. С места он даже не сдвинулся.       — Уже давно не Кано, Намо. А воин, с руками по локоть в крови — Маглор.       Куруфин отступил.       Складка между бровей, движение к ножнам (которых, конечно, не было), всё было до боли знакомым. Даже взгляд.. не то отца, не то матери.       Но почему Намо? До сих пор не понял?       «Канафинве? Это ты?»       «Намо, ты сомневаешься в своих пленниках?›       Кано смотрел ничего не выражающим взглядом на морок, что выглядел как его брат.       — И где твои речи? О глупых и гордых нолдор, что покинули Благословенный Край? Я весь во внимании.       Голос был ровный, лицо тоже было абсолютно спокойное. Для большей иллюзии абсолютной расслабленности Кано вытянулся на траве.       Со стороны казалось, что менестрель был спокоен до кончиков ушей, но внутри он был натянут, словно тетива на луке перед выстрелом. На душе скребли кошки, хуже состояния и не придумаешь. Намо нашел способ бить больнее — показать то, что он потерял. Сегодня брат, а завтра? Отец, другой брат? Или, быть может, его воспитанник Эльронд или мать, Нерданель?       «Я же говорил!» — торжествующе объявил внутренний голос.       Вот тебе и новая жизнь, и новый мир, и даже брат, который в твою сторону не посмотрит.       Кано никогда не кричал, не бросался в бой, не сверкал глазами. Брат делал хуже — молчал. Об стенку разбейся, а старший и не проснётся. Вот и сейчас растянулся, словно тут никого и не было.       И что за бред о речах и пленниках?       — Канафинве! — повысил голос Курво. Брат явно что-то решил и до последнего держался этого чего то.       Атаринкэ порывисто шагнул, останавливаясь совсем рядом. На этот раз менестрель даже не открыл глаза.       — Знаешь, Намо, у тебя чудесно получается.       Издеваться. Он великолепно подходил на роль палача, что и была ему отведена.       — Только чуть больше язвы в голос добавь. Тогда будет Курво. А пока тренируешься — оставь меня. Я хотя бы отдохну от твоих мучений.       Каждое слово отдавало в голову. А если Вала не только с ним такое провернул? Если где-то так же, видя брата, Феаноринги слышат то, что Кано только предстояло услышать? Слышать такое от родного брата было бы больно. К счастью или нет, к боли феанариони давно привыкли.       Больше это терпеть Куруфин не собирался.       Больше менестреля никто не донимал разговорами.       Лес звучал густо и пряно... Сквозь шум листьев доносилась трель иволги и равномерное постукивание дрозда. Журчал ручей и поскрипывали в вышине ветки.       Пастораль была прервана потоком воды, обрушившимся Маглору на голову.       — Твою ж Эльберет! Ты издеваешься?!       Ледяная вода заставила вскочить менестреля. Нет, теперь он был не уверен, что ещё в Чертогах. Или же снова Мандос надумал и стал гением.       Кано стоял под деревьями, его черные мокрые волосы прилипли к щекам и плечам. Принц Первого Дома был готов к бою, даже рукопашному.       Отряхнувшись от капель воды, стекающих со лба и попадающих в глаза, Маглор посмотрел на эльфа. Может, правда брат?       — Кто ты?       Голос был холодный, почти такой же ледяной, как и вода. Курво поморщился       — Величайший менестрель нолдор, а ругаешься такой банальщиной.       Он закончил отжимать плащ, критически осмотрел его и отряхнул напоследок, поднимая глаза на мокрый, не самый дружелюбный субъект.       — Брат. Твой.       Кано вновь осмотрелся. Вновь оглядел темный лес, увитый паутиной, и вернулся взглядом к брату. Может, все же к брату?       — Ударь меня, — потребовал менестрель. Боли физической в Мандосе чувствовать он не мог. А поверить в прощение — тем более. Оставался вариант проверки.       Пощёчина вышла звонкой и резкой.       — Доволен? — Курво с сомнением оглядел брата. И что с этими менестрелями вечно не так?       Боль была. Ему было больно! Он жив?! Жив! И брат его тоже! Эру, неужели их отпустили?       Сказал бы кто ему, что он будет радоваться боли — менестрель покрутил бы пальцем у виска. А теперь, когда пощёчина горела, а боль отдавалась в голове — был ли Кано ещё когда-то так рад?       — Значит, мы живы? — Осторожно констатировал факт менестрель.       — О! Он додумался.       Курво привычно сложил руки на груди. Только озорные искорки на глубине глаз выдавали, насколько же он на самом деле счастлив. «Добро пожаловать, брат.»       — Балда ты, брат. В следующий раз воскрешу и сам убъю.       Кано улыбнулся и обнял брата. В прошлый раз он нес только Роа брата. Сейчас было можно. Значит, живы. Что будет дальше? «Ты здесь давно? Мы где?» «Если бы я знал... Скорее всего в лесу.»       Он похлопал Маглора (или всё таки Кано по плечу)       — Сразу видно, любящий старший брат.       — Любящий это одно. А если ещё и заботливый, то да, это про меня и Нельо.       Кано отпустил брата и усмехнулся, глядя на Курво. Сколько воды утекло с последней их встречи? Говорить не хотелось, поэтому какое-то время они стояли молча.       Но разобраться в местонахождении было необходимо в первую очередь. Куда их прислали? Зачем? Кому нужна помощь?       — Значит, ты здесь недавно? Хорошо, откуда ты пришел? Куруфин развёл руками.       — От тебя восемь с половиной шагов. На песке, около вон того гранита. На счёт нашего местонахождения сказать могу одно — я понятия не имею, лес мне не знаком. Маглор немного хмуро огляделся, что-то обдумывая. —       Итак, мы неизвестно где, неизвестно когда, и абсолютно безоружные. Прелестно!       В последней фразе менестреля сквозило раздражение. Кому они здесь нужны, тем более в таком виде?!       Идти вдоль реки было бы разумным решением — или из леса выйдешь, или живых найдешь. Но в какую сторону идти?       — Вверх или вниз? — Задумчиво спросил Кано, даже больше у себя, чем у Курво.       — Вниз. — Курво прищурился смотря на реку. — Наверху бурелома много, медленно ползти будем.       Солнце потихоньку стал клониться к закату, и лес начал замолкать.       Куруфин задумчиво рассматривал паутину. Белые нити казались странно знакомыми. Очень неприятно знакомыми.       — Мерзость.       — Мерзость.       Кано кивнул и подошёл к реке. Черная, то ли из-за света, то ли сама по себе, несла она воды свои вдаль. Судя по нахождению моха, она текла с юга на север, мелко петляя между деревьями.       Вниз значит вниз. Кано шел впереди, пробираясь через деревья и паутину. Аккуратно обходили они каждую ниточку паутинки, ни одна веточка не двигалась, даже если эльфы случайно задевали ее.       Лес был мертвый. Все, что живо было в нем — два брата, что старались найти и другую жизнь. Паутина, даже самая свежая, не могла называться живой.       Чем дальше они шли, тем тревожнее становилось на душе менестреля — паутина была все свежее и свежее. А что они могут против пауков, будучи абсолютно безоружными? Только на корм пойти им.       — Смотри! — Куруфин остановился. — Вон там, песчаник!       Руками паутина рвалась отвратительно. Через пару минут феанорингу казалось, что он уже весь в липких нитях, но цель была достигнута. Тропа! Сложена, конечно, так себе, защитные чары почти окончательно ослабели, но всё же лучше, чем ничего. Кано хотел дёрнуть его назад, но не успел. Песчаник, как и другие камни, для Атаринкэ был дороже всего на свете. Поэтому заставить его думать не получилось бы и у самого Эру.       Труды маскировки пропали даром, поэтому менестрель пошел вслед за мелким.       — И в кого это, Эльберет, мать звёздная, ты такой балда? — Вздохнул Кано, подходя к завороженно разглядывающему камень брату.       — Песчаник и в Валиноре песчаник, а здесь, не приведи Эру, на нас теперь могут напасть пауки. В смысле, они знают наше местонахождение.       — Брат мой старший, спокойствие давно утративший. Знаешь, как образовывается песчаник? Хотя, кого я спрашиваю... — Атаринкэ отмахнулся от увещеваний старшего. — Если приглядишься — камень не здешний. Это тропа. А если тропа, то делаем логический вывод: тропа куда-то ведущая. К тому же...       Он прислушался. Да, всё верно. Камень (плохо, конечно), но ещё помнил мастера, который обрабатывал блоки. Эльфийская работа... Можно было лучше, причём в двух вариациях. Феаноринг хмыкнул. Работа синдар. Так бездарно, только они могут делать.       — Она должна вывести нас из леса.       Куруфин тряхнул головой и придирчиво смахнул паутину с плеча. Нет, он его за дурака держит? Конечно, песчаника здесь быть не должно было. Кано совсем о другом говорит. До этой известняковой тропы можно было дойти и аккуратнее.       — Допустим. В какую сторону здесь пойдем? Она в обе стороны достаточно целая.       Лес по прежнему не менялся и оставаться в нем не хотелось. А обе стороны тропы вели дальше в этот несущий холодом мертвый и молчаливый лес. Куруфин вслушивался к камню.       — В одну сторону некая гора, в другую эльфийское царство. Нам туда.       Он указал на север. Атаринкэ уже приходил в эльфийское лесное царство — умирать было неприятно.       — В любом случае, лучше нам выйти из этого треклятого леса.       Поскорее выйти из леса почти стало первоначальной целью. Лес не только сам был мертв, но и давил на сознание, пытаясь усыпить, а потом и убить, медленно вытягивая силы.       — Чудесно. Хотя, выйти из леса и попасть в плен к эльфам — не так я себе представлял возвращение. А если мы здесь — время неспокойное и встреча нас ожидает именно со стражниками. — Кивнул менестрель, и эльфы продолжили путь на север.       — Мы вообще-то к горе идём, но ты прав...       Куруфин отодвинул с дороги настырную ветку, лезущую в лицо       — Кто бы этим лесом не занимался, о нас, он скорее всего знает — это раз. А два — их стражи работают безобразно, если смотреть на это количество паутины и на то, что мы до сих пор одни.       — Да хоть в одну сторону, хоть в другую иди - все одно. Они просто смотрят, не съедят ли нас раньше пауки. А поджидают именно в конце пути, — фыркнул Кано.       От этого леса уже болела голова — однообразие, безобразная паутина... Да и тишина была непривычна. Лёгкие на шаг эльфы не издавали звуков, а идти в полной тишине было невыносимо. Вон, Курво хорошо — поднимет каменюку с дороги и слушает. А менестрелю... Песчаник был не очень интересен по своей мелодии, да и гармония почти примитивная.       В голове заиграла мелодия одной из баллад самого Канафинве. Это была одна из самых ранних, поэтому идеально подходила для дороги — сделать перегармонизацию, добавить форшлаги, отшлифовать каждый штрих...       Когда Кано добрался до одного очень затейливого места, где не мог определить аккорд, он привычно потянулся за лирой, которую обычно носил так же на поясе. К огромному сожалению, ее там не оказалось.       — Эру, напоми мне первым делом найти приличный музыкальный инструмент, — с разочарованием вздохнул менестрель.       Лес обступал с двух сторон. Ветви переплетались так тесно, что они уже не шагали по аллее с зелёным сводом, а по узкому темному тоннелю. Белое кружево паутины сплетало всё, от побегов до вековечных стволов, в единый мёртвый монолит Пахло сыростью, плесенью и гнилью.       — Барабан подойдёт? — Вынырнул Курво из своих мыслей.       Куда они не шли, паутина была подозрительно свежей. К западу от Химлада (сердце больно кольнуло — того, что когда-то было Химладом.. ) лежала каменистая пустошь Нан Дурготеб, печально известная отродьями Унголиант... Говорили, кузина пересекла её в одиночку. Зная Ириссэ — не врали. Вот только, вряд-ли она тоже была без оружия.. Пока братьям везло, но только пока. Меча на поясе чертовски не хватало.       Курво ускорил шаг. Неприлично тихо. Только шаги отдаются в голове — раз-два, раз-два... Даже без эха.       Видимо, Судьба продолжала насмехаться над сыном Феанора даже после смерти, ведь иначе как злую шутку его появление в зарослях терновника Маэдрос объяснить не мог. Высокий рост играл дополнительную преграду, а некоторые из длинных пламенных волос навсегда остались на острых шипах. К концу лаза Майтимо наконец не выдержал и, вспылив, стал безжалостно прорубать себе дорогу, и ветви отвечали ему тем же, с остервененьем цепляясь за одежду и царапая лицо, словно пытались лишить глаз. Найдя выход, он смог спокойно выдохнуть и, растерянно оглядевшись, сел на земь, облокотившись красной головой об холодную сталь меча. Следовало для начала найти выход из леса, попутно не нарвавшись на одного из его обитателей, а после нужно как можно быстрее отправиться на поиски братьев и отца, пока один из них не успел натворить бед.       Видимо, шутки Эру все не заканчивались, и Нельяфинвэ понял это, когда ему приходилось едва ли не сгибаться, чтоьы пролезть под низкими раскидистыми хвойными деревьями. Вскоре эльф сдался и остановился лишь, когда впереди показались липкие паучьи сети.       Полностью погрузившийся в свои мысли Маглор внезапно замер. Он явно слышал появившуюся линию сознания брата. Неужели и старший здесь? В это было сложно поверить. Валар сжалились? Разве это может быть правдой?       «Маэ? Правда ты?» — Осторожно спросил Маглор по осанвэ. Вместе с этим он дёрнул летящего Куруфина за рукав, останавливая.       — Ты слышишь? Или это лес мне голову морочит?       — Ты о чём? — Куруфин обернулся на брата и нахмурился.       Паутина всё так же белыми нитями свисала с ветвей. Теперь, когда они остановились, в лесу стало совсем тихо.       Вдруг послышался треск ветвей, слишком неуместный для того, чтобы быть естественным. Только тут Курво понял, что слышит старшего.       — Нельо?       Голос брата болезненным зовом раздался в голове, и Маэдрос вскочил, откликаясь на него и попутно сбивая головой сухие листья и мелкие ветви, некоторые из которых так и остались в волосах. Но старший феаноринг, уже не замечая перед собой преград, спешил к братьям. Кажется, сам лес смиловался над ним, путь становился все просторней, будто до него тут прошло нечто массивное, и он обратил на это внимание, настораживаясь, но не остановился ни на миг, пока вдруг не предстали перед его взором младшие сыны Феанора. Стоит ли говорить о счастье, которое испытывал Майтимо, видя их живыми и невредимыми? Он до того считал подобное несбыточным глупым желанием, за которое эльф, впрочем, был готов отдать все.       Объятия вышли столь крепкими, что Нельо вдруг испугался, как бы случайно он не сломал им шеи, поэтому спешно отстранился, неверующим и полным любови взглядом глядя на путников. Его руки по-прежнему лежали на их плечах, осторожно прижимая к себе.       — Курво... Маглор.. Эру, вновь передо мной ваш лик! Вы, мои братья, мои друзья, мой Канафинвэ, а ты.. мой Атаринкэ, ты вновь жив...       И Маэдрос вновь прижал их к себе, страшась того, что встреча эта лишь морок умирающей чащи, но даже если так, он желал насладиться этой подаренной надеждой в полной мере.       Нельо... Такой живой... Нет, лес не мог послать иллюзию для двоих. С ума только поодиночке сходят, вместе только гриппом болеют.       — Нельо... — Только и смог выдохнуть Кано, вновь заключая брата в объятия. Плевать, что имя на квенья, плевать, что Нельо давным-давно Маэдрос... Брат. Живой! И тоже вышел из Чертогов! О, Эру! За что им такая благодать?!       Он стиснул брата почти до хруста костей. Руссандол был ему почти как отец — именно Нельо нянчился с ним все детство, Нельо учил его сражению на мечах... Он всегда был рядом. Поэтому снова видеть его было.. до боли радостно.       — Нельо... Это ты... — Больше ничего связного сказать не получалось. Рыжий вихрь едва не сбил Курво с ног.       Эру, в кого же старшие такие огромные?! Волей не волей, признаешь себя Атаринкэ среди таких гигантов. Старшие.. неужели оба живые? Неужели оба стоят, дышат, улыбаются.. как будто ничего не было. И Кано, как раньше, будет улыбаться и расскажет про новую балладу, а Нельо будет чуть щурить глаза и улыбаться как довольный кот, с гордостью поглядывая на менестреля и листая что-нибудь из отцовской библиотеки..       Глупость. Уж скорее старший (теперь уже самый старший) нахмурит брови, обведёт их усталым взглядом, подожмёт губы и промолчит. Выразительно так, до холода за спиной. Зато совесть с памятью молчать не будут, услужливо и в самых ярких красках напоминая и про Дориат, и про Нарготронд, и про горящий Аглон...       Куруфин помотал головой. Нет, это уже слишком...       А если им всем дано вернуться? Вспыхнула робкая надежда. И даже отцу? И если тихо (как когда-то в дверь отцовского кабинета, ещё в Форменосе) постучаться в чужое сознание, можно услышать ответ? Что угодно. От резкого "сгинь" до такого же резкого "войдите."  Разве это будет важно?       «Бред», — сам себя остановил Курво. Бред невозможный и до тошнотворности очевидный. Ответа ни он, ни кто-то из братьев, наверное, уже никогда не услышат.       Сердце пропустило удар.       Будь проклят вечный холод Залов Мандоса!       Всё вокруг вдруг стало отвратительно живо. И ежевика, и ветки, и даже эта морготова паутина!        — Не хочу прерывать ваше счастливое воссоединение. Но если вы меня не отпустите, я снова рискну оказаться в Чертогах.       Вопреки словам, Атаринкэ до синяков сжал руку Нельо. Настоящую... Живую! А не то жалкое мифрильное подобие, выкованное ещё у Митрима.       «Эру.. Руссандол.»       Маэдрос, выдохнув, наконец отстранился, успокоенный тем, что чувствует чужое дыхание, жар эльфийского тела и такой родной голос. Теперь и он обнаружил для себя, что рука его настоящая, но, по сравнению с ожившим братом, это и вовсе ничего не значило. Слова Атаринкэ острой болью раздались в сердце, эльф с нежностью провел по волосам брата, вспоминая, как больно было когда-то от осознания того, что он более к ним не прикоснётся.       — Не смею тебе ничего обещать, ибо подвел однажды, допустив твою гибель, но знай, настанет час, и будь я проклят, если не сделаю все для того, чтобы ты жил.       Майтимо замолчал, с волнением глядя на собеседника, а после вновь прижал себе так, как обнимала их мать в детстве, со всей данной ему любовью. Но взгляд его вдруг обрёл и нечто другое, старший Феанор взглянул на младшего с горечью и шагнул к нему, боясь услышать правду.       — Но прежде, Маглор, прошу, поведай мне, что ныне происходит в Средиземье? Неужто все так же Тьма властвует в этих просторах, а поганые орки грабят наши владения? Нет, все это пустое, ведь не осталось более наших земель, но где же камень, где Сильмариль, что ты вынес из лагеря Эонвэ?       Лик Маэдроса исказила печаль, и он, стыдясь своего отчаяния, опустил взгляд на руки, целые, а ведь он помнил, как тогда пылали они огнем, но больней было осознание, что все напрасно, и то, что принадлежало им по праву, отныне жжет запятнанную кровью плоть, и все жертвы, все пережитые страдания напрасны. Но брат, его друг, что был прав, предлагая нарушить Клятву, разве не был достоин владеть хотя бы одним из них, и разве не должны Валар быть милостивы к нему, видя как желал он подчиниться их воле?       Маглор опустил руки на плечи братьев. Что происходит в Средиземье никому из этой троицы не было известно. А Сильмариль...       Перед глазами пронеслась та самая ночь. Все же прав он тогда оказался — меньшим злом обернулось бы им нарушение Клятвы. Возвращение в Валинор стало бы прекрасным выходом. Вспомнились и слова старшего: «Но как достигнут наши голоса слуха Илуватара, как попадут за Круги Мира? А ведь именем Илуватара поклялись мы в своем безумии и призвали на себя вечную Тьму, если не сдержим наше слово. Кто освободит нас от него?». Нет, Кано не винил ни в чем Маэ. Но иногда так хотелось постучать тому по голове и спросить, где Руссандол потерял все свои мозги.       Милость Эонвэ после того, как они убили стражей? Позволение забрать Камни? В чем подвох менестрель не мог понять до того, как Сильмариль лег в его ладонь. Острая боль и оставляемые ожоги вмиг открыли тщетность Клятвы.       Кано нес камень долго. Ладони были обожжны почти полностью, но отпустить то, из-за чего было пролито столько крови? То, из-за чего он остался один? Нет! Никогда!       «Интересно, а ожоги остались?» — промелькнула мысль, возвращая на мгновение эльфа в настоящее.       Сколько он так скитался? Сколько времени камень жёг его руки? Сколько раз он с грустью смотрел на изувеченные пальцы и печалился о том, что струны арфы больше не смогут зазвучать под ними?       Когда он вышел к морю, это казалось единственным правильным решением. Скала уходила далеко в воды, а закат солнца, окрашивающий все в цвет крови, напоминал обо всех битвах, о братьях, об отце... А если быть точнее, шепнуло ему фразу: «Помни о смерти». И эльф подошёл к краю обрыва, сжимая камень в обеих руках. Он смотрел на скрывающийся за горизонтом диск солнца и вместе с ним сделал последний шаг. Вода сомкнулась над его головой.       — Он в море.       Сильмариль...       Слово — льдинка, слово — искра, слово — клинок. Тот самый, который Клятва, усмехаясь, держит у горла. Острый и тонкий. Один шаг в сторону, и побежит рубиновая капля.       Будь он друг или враг... Память Курво отсылала к Морготу.       Потом. Времени нет. Атаринкэ подавил навязчивое желание провести у шеи, проверяя, нет ли порезов.       Он отшагнул от братьев, почти не слушая беседы. Дальше тропа расширялась и.. слышалось журчание?       Догадка подтвердилась, и за поворотом виднелся мостик через небольшую речушку. Деревья немного расступались перед водой, и это несказанно их красило. Теперь тёмные стволы и впрямь казались величавыми колоннами, раскидистые ветви во всей красе распускались в общий лесной свод. А не превращались в ту жуткую мешанину из корней, побегов и листвы, стоящую единым монолитом, саму себя душащую. Лучи Луны (уже успела наступить ночь?) серебристыми столпами спадали на тропку, играясь и отражаясь в водоворотах и каплях прозрачной воды.       Особенно сильно на этом фоне выделялась тёмное пятно — что-то зацепились о корягу... Куруфин шагнул поближе и едва не поскользнулся. Тело!       «Сюда!»       Вода была холодная, камни скользкие. Мелочи! Аданет со спутанной косой... Кольчуга? С каких это пор девы берутся за мечи? Черты лица смутно знакомы... Из Халадинов? Ладно, всё потом.       Атаринкэ взялся за чужое плечо и, нахмурившись, посмотрел на окрасившиеся пальцы. Кровь. Рана на плече зияла весьма красноречиво, но выглядела довольно свежей.       Действовать надо было быстро. Дыхание участилось, и в голову пришел только один вопрос: «Неужели все это было напрасно?». Горящие корабли, тела на волнах, перенесенный плен и лишения — ради чего? Маэдрос осторожно прикоснулся к ладони брата, с тревогой ища ожоги, но кожа была чистой и гладкой, без единой царапины, что было редкостью даже в Валиноре. И означало это лишь одно — Маглор тоже умер, верно смерть эта связана с Сильмарилем, и тело брата так же находится рядом с ним. Руссандол поджал губы, чувствуя вину за все происходящее, он был старшим, обязан был предостеречь близких эльфов от всего произошедшего, а в итоге сам провел дорогу к гибели.       Но разве мог он знать, что случится подобное? Нет, феаноринг всегда желал лишь лучшего, и разве мог знать, чем обернутся его поступки. Рыжеволосый всегда предпочитал действовать, нежели сидеть на месте, ожидая своей участи, и даже сейчас верил, что выбрал самый верный путь.       — Я поступил так же, лишь отныне спрятан он не в водах, а сокрыт в недрах земной коры столь глубоко, что даже Моргот не сумеет найти это место. Но и мы, разве что воспользовавшись благословением Валар, найдем его, а его нам добыть будет еще труднее.       Высокий эльф обернулся, тяжело вздохнув, и поспешил за младшим братьем, спотыкаясь ногами об корни и сбивая головой листья, которые, смешавшись со всем остальным мусором, походили на диадему, собранную неразумным ребёнком из того, до чего он сумел дотянуться в лесу. Шум реки обнадёживал, значит, они не останутся без воды, а при большой удаче смогут словить рыбу. И похоже, Куруфинвэ уже сумел выловить что-то или кого-то. В прочем, рассмотреть находку старший сын Феанора не позволил и, взяв того за плечо, толкнул в сторону суши, попутно взваливая ношу в виде человеческой девы на плечо.       — Стрела.       Нельяфинвэ, склонившись над находкой, осторожно притронулся к ране, наполненной густой светлой кровью, а после, вытащив кинжал, отрезал часть своего плаща, которую собирался обвязать вокруг женского плеча, перекрывая кровотечение.       — Что теперь делать с этой умирающей? Вряд-ли сумеем помочь, ни трав, ни зелий, ни бинтов у нас нет, но и бросать ее здесь было бы безжалостно.       — Обойдёмся без бинтов.       Ткань плаща жалобно затрещала, но внимания на это никто не обратил.       — Промыть и перевязать, больше мы ничего не сможем. Помощь найти надо, и укутать её во что-нибудь сухое.       Куруфин смочил несколько симпровизированых бинтов в воде ручья и осторожно осмотрел рану.       Совсем свежая.. кое-где кровь ещё даже не успела свернуться. Разорванная мышца выглядела мерзко. Где-то ткани уже начали мертветь, где-то остался речной песок, где-то грязь. Так оставлять нельзя.       Благодаря повязке Нельо, аданет не должна была потерять много крови. Какое же место неудачное! Хоть яда вроде не было. По крайней мере знакомого, хотя кто знает...       — Кано, а ты сможешь спеть что-нибудь усыпляющее и поддерживающее?       Менестрель уже скинул свой плащ. Он был сухой и достаточно теплый, поэтому Кано завернул в него аданет и кивнул. Сможет ли он спеть! Интересно, Курво издевался, или занятый целительством забыл, как ещё в Валиноре Кано и Ингольдо устраивали шуточные соревнования Песнями Силы?       Забрав девушку у братьев, он аккуратно взял ее на руки и замурлыкал ей песню.       Вздох. А когда-то они не могли решить, какая из песен лучше лечит. Арьо отстаивал ту самую, что сейчас звучала. Почему он ее вспомнил именно сейчас? В Белерианде он обычно лечил "своей" песней...       — Итак, дальше на север? — на мгновение отвлекся от лечения Кано.       — Куда угодно, лишь бы леса не было.       Курво сосредоточено прочищал рану, молясь Эру, чтобы аданет не очнулась. Гамбезон, какая прелесть.       Доспех пришлось снять, а рукав — разорвать (мешался). Быстро обтерев остатки крови и грязи, Куруфин критически осмотрел рану.        Воительнице повезло. Ещё на пару дюймов глубже, и мышцу пришлось бы восстанавливать очень долго, сейчас, если всё сделать правильно, можно отделаться парой месяцев.       «Лишь бы без заражения.»       У людей была одна раздражающая оссобенность. Болеть и умирать от любой мелкой дряни. Допускать смерти сейчас не хотелось.       — Руссо, есть кинжал?       Майтимо отсел в сторону стараясь не мешать происходящему, девушку было несколько жаль, хотя после стольких пережитых смертей, эта воспринималась как данность.       — Мы можем пойти по течению реки, должна же она куда нибудь впадать.       Эльф выполнил просьбу брата и с интересом стал наблюдать за его дальнейшими действиями. Если все же этой маленькой госпоже суждено выжить, то и лишать ее руки не хотелось. Она, в конце концов, была довольно красива, как для человеческого дитя, и кажется, до недавнего момента совершенно здорова.       — Ты ведь сумеешь ей помочь?       — Я не целитель, но умирать она пока не собирается.       Курво нахмурился. Он не изучал целительства и учиться приходилось на поле боя, и то урывками.       Окончательно обтерев рану, он промыл кинжал и быстрыми точными движениями занялся удалением уже успевших омертветь тканей. Главное было не думать, что перед тобой кто-то живой и умеющий чувствовать. Лучше как в кузне. Заготовка с помаркой, и её просто надо исправить.       Движения получались точными и быстрыми. Хорошо бы ещё промыть чем-то заживляющим, но это уже совсем роскошь.       Куруфин оценивающе оглядел работу. Терпимо. Если бы эта была работа целителя из его отряда, целителя надо было бы выгнать. Но на большее расчитывать не приходиться.       От плаща ещё осталось что-то сухое и чистое, что можно было без жалости пустить на бинты. После перевязки плечо даже перестало выглядеть так жутко. Ещё бы кровь с лужайки смыть и вообще красота будет...       Эльф, не желая тревожить раненую, приподнял ее, кладя к себе на колени. Его рука бережно убрала мешающие волосы, а после коснулась лба, проверяя температуру, — одно из немногого, что действительно умел Маэдрос в медицине.       — Теплеет, значит, ты сделал все верно. Оставаться на ночь в этом месте у меня нет желания, неизвестно, что за твари населяют эту чащу. Девушку понесу я, как очнётся, пойдёт самостоятельно.       И Руссандол поднялся, держа находку брата на руках, при этом стараясь не тревожить ее раны.       — Как думаете, что с ней произошло? И далеко ли от нас место, где водятся те существа, что решили ранить человеческую женщину?       Передав воительницу старшему, Кано забрал у нее ножны с мечом и пару кинжалов. На всякий случай.       — Думаю, что она проплыла милю, максимум полторы. Иначе нам бы достался холодный труп, а не чуть живая аданет.       Кинув взгляд на реку и прикинув ее скорость, ответил менестрель. Да, больше она не могла бы преодолеть. А что произошло... В наконечниках стрел он не разбирался, а раны, оставляемые разными их видами, различал прекрасно. Эта рана была чем-то средним между разными орочьими стрелами Первой Эпохи.       — А вот, что произошло, определить легче. Нападение орков. А в реку она попала вслед за одним из них — этот рукав оборван, словно за него тянули.       Он рассуждал, в то же время не прерывая песни. Магия аккуратно окутывала тело, даруя исцеление и восстанавливая силы.       Пробуждение было подобно кратковременной агонии, плечо сковала нестерпимая боль, перерастающая в судорогу, и Халет, вскрикнув, вцепилась рукой в плечо Маэдроса. Ноги и руки были будто ватными, но при этом аданет отчетливо чувствовала леденящий холод, и лишь через несколько минут смогла прийти в себя, обводя удивлённо-настороженным взглядом всех присутствующих.       — Vedui’.. Vedui’ il’er.       Голос ее был хриплым и слабым, а губы синие, подобно той реке, в которой она была найдена.       — Плечо.. Вы перевязали его ? Hannad.. Даэрон, Келегорм, они целы?! Они были рядом, вы должны были их видеть!       Девушка попыталась приподняться, заглядывая в лица своих спасителей, но слабость вновь охватила и так изрядно уставшее тело, веки стали в один миг тяжелыми, и Халет вновь опустила голову, едва не теряя сознания.       — Орки, они напали на нас. Так же около реки, но этого места я не узнаю, и вода с течением кажутся другими.       Теперь аданет волновала больше судьба недавно встреченных путников, а ей казалось, что более ничего не грозит, и лишь обида за проигранный бой терзала сердце и гордость. Халет, опьяненая воспоминаниями, вновь попыталась сползти на землю, устояв на этот раз, но лишь с помощью руки рыжеволосого нолдо.