Паразиты

      Новое утро для Томаса началось с всё тем же отвратительным состоянием. Макарт, несмотря на то, что его рвало водой и желчью, засёк время, решив, что должен знать. Отвратительное самочувствие сменилось диким голодом — настолько сильным, что Томас просто не мог не спуститься вниз, — казалось, если он сейчас не поест, то просто умрёт. Организм, похоже, сходил с ума. Вчера голод был менее силён, и в этот раз Макарт решил вначале поесть, потом уже бежать.       Утро было ранним, так что Нит ещё сидел и завтракал, а Калиад, зевая, натирал рога какой-то странной тряпкой.       — Доброе утро, — бодро сказал Заботушка и подскочил.       — У тебя — может быть, — Томас сел за стол, наблюдая за тем, как Нит и Рогалик мечутся, стараясь организовать плотный завтрак.       — Томас, у нас не было выбора, — осторожно сообщил Заботушка, когда Макарт принялся за яичницу с ярко-синим желтком.       — Я ей не отравлюсь? — уточнил Томас, прекратив на мгновение жевать, хотя это было сложно сделать.       — Мы не держим в доме ядовитых для сапиенсов веществ, — заверил Нит, садясь за стол.       — Мы проверяли по списку, — сообщил и Калиад, вернувшись к полировке рогов. — Мы и ваши, сапиенсов, вкусы изучали. Любишь катайскую кухню?       — Катайскую? Это какую? — озадаченно уточнил Макарт, а затем догадался сам. — Ты имеешь в виду китайскую?       — Точно, извини, напутал, — отозвался Рогалик радостно.       — Ненавижу, — постарался как можно более мерзко улыбнуться Томас.       Макарту до жути хотелось перевернуть стол, устроить истерику с битьём посуды, разбить лицо с виновато-жалобной моськой Заботушке и обломать рога здоровяку. Хотелось, но он не мог — и от этого было ещё противнее. Томас шумно и медленно вдохнул, стараясь унять бурю, что бесновалась где-то внутри.       — А какую любишь? — глянув на время, спросил Нит.       — Сами решайте, — отозвался Макарт. — Вы же уже всё сами решили за меня…       — Томас, мы не решали за тебя. Решали, но не совсем так, как ты думаешь, — возразил Заботушка и глянул на мужа.       Калиад тут же вмешался, помогая супругу оправдаться более связно и понятно:       — Томас, я уже говорил, что мы действовали так, как посчитали наилучшим для тебя. Конечно, и я, и Нит — мы оба прекрасно понимаем, что взрослому и самостоятельному разумному неприятно осознавать, что за него приняли решение. Но, к сожалению, сделанного не исправишь, да и наше мнение с твоим не совпало. Мы знаем, что по статистике до первой беременности носители в среднем тянут пять лет и четыре месяца. Это статистика по сапиенсам.       — Сапиенсы тянут? — спросил тихо Томас. — То есть…       — Уже давным-давно у нас не принято насиловать носителей — за подобное сажают. Ну а к оплодотворению вне тела прибегают редко, — не стал скрывать Нит. — К тому же не принято торопить носителей без медицинских оснований. Мы не настолько дикие, как ты думаешь. У нас есть даже форма, которую должен подписать носитель перед тем, как наступит беременность, чтобы у пары потом не было юридических проблем, если носитель обратится в полицию.       — У вас нет такой формы, я ничего не подписывал, — нахмурился Макарт, взяв себе бутерброд.       Заботушка вновь глянул на время и пояснил:       — У нас есть официальное разрешение от властей.       — Из-за аневризмы, — кивнул Томас, задумчиво всматриваясь в чашку с тёплым и крепким кофе. — Получается, у меня, как у носителя, есть какие-то права.       — Конечно, — кивнул Нит, поднимаясь. — Прости, мне пора на дежурство, суточное. Калиад ответит на все твои вопросы.       Макарт неопределённо махнул рукой.       — Хорошего тебе дня, Томас, завтра увидимся, — улыбнулся чуть заискивающе Заботушка и затем поцеловал мужа, тоже пожелав ему хорошего дня.       — Так чего ты хочешь, Томас? — проводив мужа, Рогалик сел напротив носителя. — Хочешь, я тебе свежий кофе сделаю? Разговор, судя по всему, будет долгим.       — Не будет никакого разговора, — поднялся Макарт и не отказал себе в удовольствии швырнуть в раковину пустую тарелку.       Звон разбившегося стекла не послышался: посуда была сделана из чего-то другого, не из земных материалов, хотя Томас был уверен в обратном.       Калиад поднялся следом, плавно, по-хищному, вдруг заполнив собой всю немаленькую кухню, и мягко, обманчиво спокойно спросил:       — Продолжишь выступление?       Макарт невольно поёжился и инстинктивно отступил на шаг, с трудом удержавшись, не сбежав.       — Томас, Томас, Томас… — ровно сказал нив и улыбнулся. — Ты ведь сейчас меня боишься… Неужели ты не хочешь узнать больше, успокоить свои страхи? Я понимаю, ты обиделся и чувствуешь сейчас… Нет, я не знаю, что ты чувствуешь, даже представить не могу. Но ты живой, ты чувствуешь. Хочешь накричать — накричи. Хочешь что-то разбить? Давай, разбей. Выскажись, выплесни и успокойся. А потом, успокоившись, расспроси. Это твои права, эта твоя новая реальность, новая жизнь. Тебе придётся принять её, новые возможности, новый уклад. Мы тебе не враги — ты носишь нашего ребёнка.       — Детей. Внутри меня сотни ваших детей, и они друг друга убивают, — напомнил Томас, сев на край стола и обхватив руками голову. — Почему я?       — Ты оказался в неудачное время в неудачном месте, — признал Калиад. — К сожалению, так бывает чаще, чем хотелось бы.       — Чем нам хотелось бы, — огрызнулся Макарт. — Вам это выгодно.       — Да, — не стал спорить Рогалик. — Может, всё же кофе ещё сделать?       — Давай, — обречённо согласился Томас. — Знаешь, я вас ненавижу… Не за беременность — пока я умудряюсь в неё не верить.       Калиад включил кофеварку и удивлённо посмотрел на носителя.       — Это как?       — Так же, как Заботушка умудряется верить в то, что после всего, что между нами было, мы ещё можем подружиться, — язвительно сообщил Макарт.       — За что ты нас ненавидишь? — спросил прямо нив.       — За то, что не понимаю… Я не понимаю, кто я, и хочу домой. Я знаю, что не вернусь, и в то же время я не ощущая себя ни свободным, ни рабом, — Томас отвернулся к окну.       — У нас нет рабства в вашем понимании, — пояснил охотно Калиад. — Мы не можем тебя продать, к примеру. Или одолжить. Ты не вещь, и вещью никогда не будешь. Ты — разумный, и поэтому обладаешь множеством прав. Да, сейчас тебе кажется, что твои интересы никто не будет учитывать… Или что никто не вмешается, но это не так. Тот маячок, что вкололи в школе, чувствителен ко многим химическим процессам. Он подаст сигнал, если тебе вдруг станет очень больно. К тому же есть ещё соседи… Они тоже могут доложить. Ну и в медцентре будут следить не только за физическим состоянием.       — Почему? — вновь спросил Макарт. — Почему так?       — Наверное, если бы не особенности нашего размножения, если бы не коллективный иммунитет, мы были бы самой гуманной расой. Знаешь, даже сейчас среди рас, что путешествуют в космосе, есть те, что принимают рабство, торгуют другими разумными или даже собственными соплеменниками, — поставив на стол чашку, принялся рассказывать нив. — Они его, рабство, так и не переросли. У нас же был коллективный разум, и мы такой строй даже не проходили. Конечно, среди нас тоже есть преступники, есть мерзкие и отвратительные существа, но… Системно это не проявлялось. Мы все выглядим по-разному, поэтому нам не ведом расизм. У нас только один пол, и сексизм нам не ведом.       — Но нивов вы всё же считаете более важными, чем других, — заметил Томас, взяв в руки чашку и обхватив её пальцами.       Макарту не было холодно, но было так приятно чувствовать тепло чашки.       — Есть немного. Но, с другой стороны, мы все были выношены представителями других рас и все любили не только отцов, но и амиста, что подарил нам жизнь, — кивнул Калиад. — Мы от вас зависим. Очень зависим. С момента разделения разумов мы всё более и более гуманно начали относиться к носителям. Со временем это вылилось в нынешнюю ситуацию…       — Но вы нас похищаете, это не гуманно, — глотнув горячего кофе, огрызнулся Томас.       — Если бы не коллективный иммунитет, который, чем чаще и плотнее мы общаемся с представителями другой расы, тем быстрее развивается, — с горечью сказал нив. — Если бы не он, мы бы соблазняли, платили за услуги суррогатного носительства или меняли бы беременность на продление жизни. Думаешь, не нашлось бы сапиенсов, что согласились бы за большие деньги или возможность прожить дольше, вернуть молодость, выносить нам ребёнка? Особенно зная, видя примеры такого сотрудничества? Может, кому-то мы бы с Нитом и как пара понравились бы.       — Может, — кивнул Макартни. — Ты — скотина.       — Почему? — скорее, удивился, чем обиделся Калиад.       — Мне нужно тебя ненавидеть, но я не могу, — отозвался Томас, хохотнув. — Знаешь… Если хочешь получить пару баллов в карму, то помоги мне.       — С чем? — тут же приободрился нив.       — Не радуйся раньше времени, Рогалик! Вдруг я звезду с неба захочу? — фыркнул Макарт. — Я хочу найти одного носителя.       — Я постараюсь, — кивнул Калиад. — Как зовут? Когда попал к нам?       Томас тяжело вздохнул и сглотнул ставшую вязкой от волнения слюну, произнёс имя, что так давно не говорил вслух:       — Квентин Вайт. Исчез в первую волну.       Макарт столько лет потратил на «Феномен Атлантиды» с одной целью — найти своего лучшего друга, чтобы… Томас уже потом признался сам себе, что не просто так подружился с Квентином, что был в него влюблён. Нет, если бы Вайт не исчез, то они бы продолжали дружить.       Макарт тогда встречался с Ванессой — видной, слегка экспрессивной и очень эгоистичной девушкой. Квентин тоже не был одинок… Вайт встречался с Бийби, симпатичной брюнеточкой, отлично играющей роль дурочки. Но когда Квентин исчез, Томас так увлёкся поисками друга, что и не заметил момента, когда Ванесса с ним рассталась.       Чувства со временем не угасли, притихли, покрылись чувством вины, как угли пеплом. И сейчас, назвав это имя, Томас невольно вспомнил родную, такую самоуверенную улыбку, насмешливые искорки в тёмно-синих выразительных глазах.       — Я постараюсь его найти, но на это нужно время, — кивнул Калиад, внимательно наблюдая за носителем.       Макарт мотнул головой и признал:       — Для меня это очень важно. Квентин был моим лучшим другом, и я бы хотел убедиться, что с ним всё хорошо. Знаешь, если бы вы его не похитили, меня бы тут не было.       — Это как? — уточнил нив с любопытством.       — Я был тогда уже крутым копом, да, — ухмыльнулся Томас, вспоминая. — Молодой, амбициозный. Ещё и тридцати не было, а уже в убойном. А когда Квентин вот так исчез, я перешёл в другой отдел. Именно поэтому я тогда и был на том шоссе.       — Значит, нам с Нитом повезло, — кивнул Калиад, доставая свой планшет. — Я напишу запрос, если Квентин тут даст добро, то мы организуем вначале разговор, потом и встречу.       — Спасибо, — кивнул Макарт.       Томас невольно вздрогнул, впервые подумав, что Квентин ведь тоже не натурал — натуралов они не крадут. Интересно, испытывал ли тогда, годы назад, Вайт к Томасу симпатию — большую, чем просто дружеская?       Макарт понимал, что, возможно, его друга не найдут и тут, но всё же не смог подавить в себе странное будоражащее нетерпение.