Разнообразие

Тсунаёши долго блуждал во тьме, поэтому проблеск света, что показался вдалеке, вызвал у него непередаваемую бурю эмоций. Со слезами на глазах он побежал к этому лучу надежды, не подозревая, что за ним скрывается сущий кошмар. Выбравшись на свет, Савада оказался в кабинете дисциплинарного комитета, где за столом сидел Дино. Каваллоне был настроен весьма серьёзно, в его глазах отображалась вся жестокость мира мафии, видимая им в жизни. От заботы и сопереживания младшему брату не осталось и следа. Сейчас он больше всего напоминал босса мафиозной семьи, нежели простого весёлого парня. — Савада Тсунаёши, ты обвиняешься в неподчинении законам мафии и навлечении угрозы на весь мир. — Что?! Дино-сан, о чём вы? — О твоей порочной связи со своим хранителем, конечно же. — Разве мы не решили этот вопрос? — Эта проблема не может быть так просто решена. Я лично займусь твоей казнью. Несмотря на то, что рядом не было людей Дино, он не цеплялся за углы и не падал на ровном месте, как обычно, а хлыстом управлялся так ловко, словно тот был продолжением руки. У Тсуны даже не было возможности войти в гиперрежим. Повалив младшего братика на спину, Дино начал его душить, отбросив кнут в сторону. Через пару секунд Савада стал погружаться в воду. Уже теряя сознание от недостатка кислорода, он услышал знакомый голос и почувствовал лёгкие объятия. — Помнишь, как ты был полон решимости уничтожить Вонголу за её грехи? Так почему же ты боишься сейчас, босс Вонголы в десятом поколении? — Примо? Дино исчез, а вместе с ним и вода. Теперь Савада стоял в какой-то пыльной тёмной комнате. Сзади слышался стук вилки о тарелку и скрежет ножа. — Ммм! Горошек! Обернувшись, Тсуна увидел, как, разрезая на маленькие тряпочки, Бьякуран, одетый в белую форму Мельфиоре, ел его трусы, а сидящий рядом Мукуро лениво жевал маршмеллоу с постной миной на лице. — Хочешь дурацкую зефирку, Савада Тсунаёши? А то меня от него уже тошнит. — Тогда зачем ты его ешь? — Я на диете. — Как же вкусно! Я чувствую вкус Тсунаёши-куна! — Как ты можешь это есть?! Меня сейчас стошнит… Покрасневший, а затем позеленевший, Тсуна отвернулся в сторону. — Ещё как могу. С тем же удовольствием, с каким лицезрею перед собой потрясающий моё воображение вид, — нарочито эротично облизывая вилку, ответил Бьякуран, сверля Саваду плотоядным взглядом. Удивлённо похлопав глазками, Тсуна посмотрел вниз и чуть не умер со стыда. Всё это время он стоял абсолютно голый и даже не замечал этого. Самое ужасное, что в комнате нечем было прикрыться. — Не стоит стесняться, мой милый. Нет ничего постыдного в том, чтобы предстать нагим перед взором возлюбленного! — Здесь нет никакого возлюбленного! Повернувшись спиной, Тсуна руками прикрыл пятую точку и от напряжения вытянулся в струнку. — А как же я? Я съел твои трусы, целиком и полностью, до последней нитки! — А что тогда насчёт Мукуро?! — подавив очередной приступ тошноты, не унимался Тсуна. — Пресвятой тройничок, мой драгоценный Тсунаёши-кун, ещё никто не отменял. В мгновение ока Савада оказался сидящим на коленях у Рокудо. Иллюзионист страстно целовал кареглазого юношу в шею, слегка покусывая после кожу. Перед ними стоял Бьякуран. Нежно потрепав свою цель по голове, он заставил Саваду взять в рот своё достоинство. На вкус оно оказалось похожим на клубничный зефир, что несказанно удивило насилуемого. Мукуро, приподняв бёдра Тсуны, насадил его на себя и стал равномерно двигаться. На удивление, боли совсем не было. Забывшись в наслаждении, вскоре Савада стал двигаться сам, с удовольствием ублажая и Мукуро, и Бьякурана, но кончить им не удалось, так как в комнату ворвался Хибари. — Что ты сделал с моей школой, жалкое травоядное?! — Хибари-сан?! — Опять? Так сложно произнести моё имя? — Разгневанный Кёя подошёл к своему похотливому зверьку и вытащил его, словно котлетку из гамбургера. Маньяки-насильники неудовлетворённо застонали, исчезая вместе с интерьером. Теперь Савада стоял возле феррари Дино, одетый в свою школьную форму. Не успел Тсуна поразиться смене декораций, как получил удар тонфа в челюсть и, встретившись лбом с боковым зеркалом, оторвал его от машины. На землю закапали алые капли крови, но от шока Тсуна ничего не почувствовал, лишь непонимающе посмотрел на пылающего яростью главу дисциплинарного комитета. — За порчу школьного имущества и разрушение самой школы я загрызу тебя до смерти! Испугавшись, Савада бросился к Кёе и обнял, стараясь удержать его от своего избиения. Крепко прижавшись к колотящему его парню, он не сразу понял, что не так. — Кёя-сан, ваша рука? — Сломалась, я её выкинул. — Что за чушь, как такое вообще может быть?! — Не делай вид, что тебе не безразлично. Наши отношения — одна большая ложь… — с грустью произнёс Хибари, растворяясь в тумане. — Ненавижу тебя… Больно… — Кёя-сан! Тсуна постарался поймать его, но тщетно, лишь споткнулся и стал куда-то падать. Плюхнувшись в конце концов в странную воду коричневого цвета, от которой страшно несло спиртом, хотя глаза не щипало от попавших туда капель. Сверху показалась гигантская голова Занзаса. — Пей, мусор, или умри. — Э-э-э?! Да я умру, если всё это выпью! — Тогда умри! Отовсюду стал слышаться разнокалиберный смех Варии, а Занзас стал взбалтывать в руке гигантский стакан с виски, в котором плавал Савада. Попав в образовавшийся водоворот, Тсунаёши стало тошнить.

* * *

Очнувшись после беспокойного сна, Савада первым делом избавился от остатков вчерашней еды в предусмотрительно поставленный на пол тазик. Голова твердила, что она орех, причём даже не расколотый, а раскрошенный в пыль, и поэтому страшно болела. Желудок, словно в миксер ночью превращался, перемешал всё внутри, отчего ужасно мутило. Еле-еле Савада дополз до ванной и, повернув первую попавшуюся ручку, резко отскочил, стукнувшись и без того больной головой, прячась от струи горячей воды. Кое-как нормализовав температуру, Тсуна сел под душ и стал делать вид, что моется, измазав мокрую пижаму мылом. Поняв абсурдность своих действий, он тихо заскулил. — Здорово, сынуля! — в ванную с криком ворвался глава семейства, но, увидев, что творится с сыном, обомлел, но быстро сообразил, что к чему. — Похмелье, что ль? Растёшь! — Не так громко. Что ты здесь делаешь? И что такое похмелье? — Хорошо-хорошо, — Савада старший перешёл на шёпот, подмигнул Саваде младшему. — Похмелье — это такое паршивое состояние, которое испытываешь на следующий день после пьянки. Сколько ты там выпил? — Угх, понятно. Стакан. — Тсунаёши продолжал держаться за голову. Сейчас даже заговорщический шёпот раздавался в голове громом, а в глазах сверкали молнии. Иемитсу же закатил глаза и прикусил язык: тяжело признавать, что твой сын неудачник. — А делаешь-то ты здесь что? — Как что? У моего сына скоро день рождения, разве я могу такое пропустить?! — Можешь. Раньше с этим проблем не было. — Не будем о грустном. Давай лучше помогу тебе умыться. — Иемитсу стянул с сына одежду и стал обтирать его мочалкой, всучив тому в руки зубную щётку с выдавленной на неё зубной пастой. Тсуне было настолько плохо, что он даже спорить не стал. — Сегодняшний день проведёшь в кровати и к завтрашнему оклемаешься. — Па, где мама и остальные? — В магазин ушли. Я ведь не предупредил в этот раз о своём приезде. Я, кстати, тебе сувенир привёз. У тебя, должно быть, уже кончаются пилюли предсмертной воли? — Угу. — В этот раз я тебе целых два пузырька привёз! Не транжирь их попусту. — Был бы только рад, если мне их вообще использовать не пришлось. Савада старший выключил воду и взял большое махровое полотенце, висевшее у двери. — Вставай, отнесу в комнату. — Я сам дойду. — Ну, насчёт дойдёшь — это ты, конечно, пошутил. Если только доползёшь, — посмеялся Иемитсу. — Не капризничай. Ты всё ещё мой сын, а я твой отец. Позволь мне позаботиться о тебе, пока я по-хорошему прошу. Оказавшись в кровати, Тсунаёши вскоре смог задремать, несмотря на головную боль. Спал он недолго, иногда просыпаясь, но почти сразу засыпая. Те обрывки, что снились в этот раз, он совсем не запомнил. Окончательно его разбудили взрывы за окном, ругань Гокудеры и смех Ямамото. Лечебные часы сна пошли на пользу, мутить перестало, но голова всё ещё грозила расколоться. Вскоре в комнату ворвался хранитель Урагана, а вслед за ним вошёл хранитель Дождя. — Десятый! Почему вы без нас пошли на встречу с Варией?! Почему сегодня вы страдаете один?! Что они вам сделали?! — Пожалуйста, Гокудера-кун, потише. Савада поморщился от резкой боли в голове. — Привет, Тсуна! — Тише ты, придурок бейсбольный! Не видишь, Десятому плохо?! — Извини. — Как только взгляды хранителей пересеклись, парни отвернулись друг от друга. Такеши изредка поглядывал на Хаято, а тот стоял к нему спиной с румянцем на щеках. — Мы получили приглашения на праздник. Разве не здорово праздновать дни рождения всем вместе? Уверен, будет весело! — Не думаю. Нужно собрать всех вместе, Девятый хотел, чтобы пришли все. — Не беспокойтесь об этом, Десятый! Все придут, даже этот псих Мукуро и маньяк Хибари. Я даже о подарках подумал. Пожалуйста, отдыхайте! — Спасибо, Гокудера-кун. — Не за что! Как ваша «правая рука» только рад стараться! — Скорейшего выздоровления, Тсуна! До завтра! — Да. До завтра. Спасибо, что зашли. Как только друзья ушли, Савада набросился на стоявший кувшин и стал с жадностью хлебать оттуда воду. Обняв и погладив спасительный кувшин, он проигнорировал факт исчезновения магическим образом таза и лёг обратно спать. Снилось ему в этот раз бескрайнее цветочное поле, где на холме росла ветвистая цветущая сакура. Под тем деревом лежал он, положив голову на колени своей любимой Киоко. Она гладила его по голове, перебирая пальцами пряди волос. Тсунаёши прикрыл глаза, наслаждаясь моментом блаженства. Через какое-то время послышался детский плачь над головой. — Тсу-кун, кажется, у малышки стали резаться зубки! — Аре? Малышки? Зубки? Открыв глаза, он увидел вовсе не милую сердцу одноклассницу, а путающего все чувства Хибари, выглядящего на десять лет старше и держащего на руках младенца. У младенца были светлые волосы и карие глаза. От неожиданности Савада отскочил в сторону и с недоверием посмотрел на выросшего любовника, пытаясь убедится, что он не иллюзия. — Не хочешь взять её на руки, всё-таки этот ребёнок твой? — Мой? — Тсуна неуверенно взял малышку себе. — Её зовут Ложь. А его — Обман. Хибари показал на двухгодовалого мальчика изучающего небо, сидя на траве среди разнообразных цветов. Савада хотел что-то спросить, но сон внезапно прервался. — Бесполезный Тсуна, ты соизволил проснуться? — Реборн? Мне опять приснился странный сон. — Подняв, наконец, глаза, Тсуна заметил ещё одного человека, находящегося в комнате и попивающего зелёный чай. — Хи… Кёя-сан? — Сам того не ожидая, Савада очень обрадовался, даже выполз из постели и, светясь от счастья, заговорил с Хибари: — Кёя-сан, а вы мне сегодня дважды приснились! Первый раз, правда, вы меня побили, но, по-ходу, заслужил. — А другой? Который странный? — Эм… У нас было двое детей, — неуверенно ответил Тсуна. — Двойня? — Нет. Мальчик лет двух и девочка, совсем малышка. — Хм. И правда странно. А как их звали? — Их звали… звали… — Вспоминая подробности сна, Тсуна почувствовал себя нехорошо. От недавнего радостного настроения не осталось и следа. — Я не помню. Извините. — Ничего. Появятся, придумаем. — А почему бы нам не подумать сейчас, Кёя-сан? — Разве у тебя не болит голова? — Болит, но уже не так сильно. Савада вновь улыбнулся. Хибари поманил его к себе и усадил на колени, обняв. — Думаю, можно и сейчас. — Как насчёт Sora и Cielo*? — влез аркобалено. — Реборн! Это наши де… В смысле мы имена придумываем. — И чем тебе мои не нравятся? — Я хочу, чтобы мы придумали их вместе с Кёей-саном. — Извини, малыш, но я согласен с Тсунаёши. Я хочу придумать имена сам. — Жаль. Но ничего не поделаешь. Тогда оставлю вас одних. Ах да, маман с остальными ушли на пикник, и они ещё нескоро вернутся. Реборн незаметно подмигнул Хибари, на что тот лишь хитро улыбнулся и прижал Саваду к себе покрепче.