***
Берлин. Spandauer Straße. 4 октября 1811 год. Ночь. Суббота (Виктория Грейс) Виктория Грейс в ярко-красном наряде была похожа на пламя свечи. Она неспешно расхаживала между огромным белым фортепиано и облаченным в золотые канделябры искусно выполненным старинным камином. Женщина снимала со своей прически бисер и раскладывала их по небольшим мисочкам. — Как тебе мой дом, — спросила она, наклоняясь к юноше, что сидел на дорогом невысоком диване и листал какую-то книгу. — Не плохо, — Бэн даже не поднял взгляда. — Любовник подарил, — похвасталась она, — я не ошиблась, когда решила изучать дисциплину обольщения, любой мужчина по первому моему зову сделает все, что я попрошу. — Главное не просчитаться, и не переборщить. А то нарушишь традиции Камарильи или просто разозлишь человека. Тори рассмеялась, закидывая голову, и плюхнулась рядом с собеседником. — Оторвись от книжки, посмотри на меня! — Ты сказала, что будешь готова к выходу, как только я приду, но ты даже не одета для охоты! — Бэн, наконец, перевел на нее взгляд. — А может, я буду охотиться так. — Женщина потерлась об его плечо своей объемной грудью. — Так – не со мной! — Строго отрезал юноша. — Я шучу! Ненавижу платья и красивые побрякушки. Словно я товар. — Ты знаешь себе цену, — Бэн обвел рукой дорогую комнату и Тори вновь рассмеялась. — А как твои дела с Дитой? — Спросила она, наклоняясь к его уху. — Не твое дело, — Бэн отмахнулся от нее, но потом улыбнулся, стал рассказывать, — с ней всегда хорошо, можно ни о чем не думать, она заставляет меня смеяться и Дита лучшая любовница, что у меня была. — Ты даже говоришь о ней и светишься, я завидую, — игриво надула губки женщина. — Только никому не слова. — Сомневаюсь, что твой восторг хоть от кого-то можно скрыть. — Никто не знает, какие у меня к ней в действительности чувства. Даже она сама. — Но почему? Бэн не ответил, лишь покачал головой, словно сожалел о чем-то. Тори поняла, что он и так сказал ей больше, чем она заслужила: — Меня все только по подвалам да свалкам таскаешь, никаких свиданий и нежных поцелуйчиков! — Ты же сказала тебя нравится отлавливать нарушителей. Вот я с тобой и вожусь. — Бэн серьезно посмотрел на вампиршу. — Конечно, нравится. Единственное настоящее развлечение, оставшееся в этом скучном городе. — Тори поднялась и, стуча каблучками, вышла в другую комнату, продолжая разговор, — когда город разрастется настолько, что Катерине потребуются помощники, я надеюсь, ты замолвишь за меня словечко. — Катерине не нужны помощники, она прекрасно справляется сама. — Отрезал Бэн. — Если не помощники, то просто подручные. Я бы тоже хотела стать Палачом. — Ты для Катерины не конкурент! — Я и не собираюсь быть конкурентом, — Тори вернулась с охапкой вещей, — не злись, я никогда даже не буду пытаться претендовать на этот уровень. Мне просто нравиться гонять молодняк. — Ты сама молодняк. Если вдруг выйдем без поддержки госпожи на стаю Cаббатников, ты ляжешь первой. — Не переживай, я не дурочка, сразу убегу и брошу тебя справляться с проблемами. — Спасибо, теперь я за тебя не беспокоюсь. Тори вновь рассмеялась, и Бэн улыбнулся ей в ответ, от чего женщина сразу расцвета. — Поможешь мне переодеться, — спросила она, садясь перед ним и кладя руки на его колени. — Конечно, — Бэн погладил ее щеку, и вампирша поймав его запястье, поцеловала. — Мне нравиться, что ты дышишь, — ласково сказал он. — Не могу избавиться от привычки. И помогает походить на смертную. — Тори продолжала целовать его руку, — знаешь, когда ты рядом мое сердце начинает стучать. — Я знаю, что если продолжишь копаться, я уйду без тебя! — Фу! Бэн, в тебе совершенно нет романтики! И как Дита тебя терпит. Бэн сердито свел брови. Тори хихикнула и отошла от него. Медленно развязав завязки, она снялась с себя платье прямо перед ним, потом так же распустила корсет, сняла нижние панталоны и чулки. Последней сняла нижнюю рубашку и полностью обнажившись, стала неспешно надевать мужской наряд. Бэн перестал хмуриться и подперев голову ладошкой следил за ее движениями. С тех пор как Бруджа стала относиться к себе с любовью, любоваться ею стало приятнее. Катерина желала контролировать бешеных псов, и, поддерживая контакт с Новообращенной, Бэн имел доступ ко всем свежим новостям от Робина и Изабеллы и мог влиять на решения Бруджа. Кроме того, Тори его действительно привлекала. Виктория и сама пыталась вытащить из гуля различные данные, но Бэн умел врать и притворяться. — Нравится? — спросила она, искоса поглядывая на него. — Загляденье, — усмехнулся юноша. — Может, потрогаешь? — Обойдусь. Мне и так хорошо. — Дита тебя насытила? — Можно и так сказать. Очень трудно спать с другими женщинами, когда на уме лишь она. — В моей постели ты уже года два не был, — она кокетливо пошевелила бедрами. — Некогда, — махнул он на нее рукой. — И я сильно изменился для Диты. Ты была права, когда говорила, что если хочу удержать ее мне надо стать другим. А мне все время кажется, что она вот, вот и сбежит. Тори вздохнула, очень показательно, с надрывом. Хотя Бэн все так же был мил ее сердцу, она переросла плотские желания и ей просто хотелось быть с ним рядом. — Жаль мне ее, — сказала она задумчиво. — Когда смотрю на Диту, такую нежную, хрупкую, как цветок лилии, и представляю тебя, злобного варвара рядом, только нехорошие мысли в голове. — Я ее не обижаю, — расстроено сказал юноша. Бэн родился в те времена, когда женщина считалась полноправной собственностью мужчины. Муж имеел право наказывать свою жену и бить ее для ее исправления, ибо она принадлежала к его домашнему имуществу. Большинство семей жили по подобным законам, и хотя деревенские сохраняли веру в своих богов, подчинялись они церковным законам христианства. При этом гражданское право утверждало, что муж может бить жену не только для исправлений. Не одна женщина была забита насмерть. Вообще, средневековая традиция советовала мужу относиться к жене, как учитель к ученику, то есть почаще учить ее уму-разуму. Совершеннолетним возрастом, позволяющим вступать в брак, считалось четырнадцатилетие для мальчиков и двенадцатилетие для девочек. Бэну было тринадцать, когда он уговорил отца посватать его за Катерину Кормфилд. Владелица имения была старой девой по тогдашним меркам, и влюбленный мальчик очень надеялся на благосклонность ее матери. Но Маргеретта Кормфилд распорядилась судьбой девушки иначе. Что, впрочем, серьезно изменило все их жизни. Катерина стала женой Вильгельма Равенсбурга. Он был жестоким мужчиной. И был бессмертным. Этот брак, как и многие того времени, обернулся кошмаром. Катерина стала пленницей своего дома, обязанная служить хозяину. Но никого это не удивляло. Такие случаи были повсеместными. В те времена даже создавались специальные законы, очень подробно регламентирующие наказания для женщин, убивших своих мужей. Доведенных до отчаяния побоями и издевательствами неверных жен сжигали на костре или закапывали живьем в землю. И Бэн, покинув любовь своего детства мог лишь молиться, чтобы Катерина родила десяток детишек своему мужу и смогла дожить до тридцати. В сельских домах все было немного проще. Случались и браки по любви, и счастливые браки. Но Бэн все равно остался с мнением, что женщина-жена, должна быть собственностью мужа. Но Диту в жены получить ему не предоставлялось возможным. Поэтому он и хотел стать вампиром и ее хозяином. — Помоги мне выпросить ее у Петра! — Тори крутилась перед ним, задевая его голыми телесами. — Я-то тут при чем? — Тео умрет от зависти, если узнает, что я получила доступ к «бездонному сосуду»! — Я повлиять на это никак не могу. — Можешь. Замолви за меня словечко перед Дитой, и она сама договорится. — А мне-то что с этого? — Еще одна лишняя ночь с ней. Денег на меня мои ухажеры не жалеют, я бы выкупала ее на всю ночь и позволяла бы тебе резвиться с ней прямо тут. — Звучит заманчиво. Только чую подвох. Какая тебе выгода? — Кровь. И не только. Дита это престиж, статус. Тео рвет и мечет с тех пор как я уехала из поместья. Он все продолжает требовать с меня выплат или помощи с гулями. Сам без меня ничего сделать не может и при этом командует, как будто я его слуга. Когда братец узнает, что мне достался «бездонный сосуд» он умрет от зависти и будет за мной на коленях ползать, чтобы я ему позволила приходить. Тео большой фанат девушки, говорит у нее кровь божественного вкуса и питательней чем любая другая кровь. Я-то сама не пробовала, лишь мечтаю. Но мне большое удовольствие доставит утереть ему нос. И, — Тори хитро покосилась на юношу, — полюбоваться на тебя с подружкой. А то ты только рассказываешь, а мне и взглянуть не терпится! — Да, ты извращенка, Тори, — усмехнулся Бэн. — А ты только заметил, — Тори облизала губы и показательно погладила себя. — Я бы с наслаждением посмотрела, как ты резвишься со смертной. Еще и иметь возможность кусать ее при этом, вся горю от этих мыслей. — Ха. Помниться ты с ума от ревности сходила из-за каждой шлюхи в моей постели, — Бэн перехватил ее руку и придавил ладонь к ее груди. — С Дитой у тебя все по-другому. — Тори страстно вздохнула и потянулась к нему, — поласкаешь меня? — Нет, — Бэн усмехнулся и оттолкнул ее. — А что на счет подружки? Поговоришь с Тремером? — Поговорю. Тори закончила с нарядом и, взяв большие ножницы, неаккуратно срезала волосы. Собрав темно-рыжие пряди, она запихала и в пепельницу и подожгла лучинку. Волосы вспыхнули маленьким костерком, и женщина дернулась на мгновение, оскаливаясь и шипя. Пламя быстро погасло, и Тори с довольным видом затушила лучинку. — Я готова. Как тебе? — Тори надвинула на глаза плотную кепку, какие носила рабочие и спрятала руки и карманах широкого пиджака. — Похожа на низкорослого, большезадого рыбака, — прокомментировал Бэн. — Что за претензии к моей заднице! — Возмутилась девушка. — Она прекрасна и совершенно не годна для подобных прогулок. — Мне надоело использовать ее для других вещей! Пошли уже убьем кого-нибудь. Я голодна и умираю от тоски. — Это всегда пожалуйста, дорогая. Бэн накинул свой плащ, и галантно подавая руку Тори, вывел ее из дома.***
14 сентября — в Пруссии так называемым «Указом о регулировании» крестьяне были освобождены от оброка при условии уступки одной трети земли помещикам, а также получили право стать наследственными собственниками земли при условии дополнительных земельных уступок. Виктория Грейс потратила ни одну свою ночь на обработку министров и их помощников, и множество значительных реформ изменили жизнь Германских земель. Две женщины Бруджа на протяжении трех лет встречались с «великими женами» Пруссии и организовали движение «партия войны», выступавшее против Наполеона, в которое вошли все сестры погибшей королевы, а так же жены и сестры короля. Свое основное влияние вампиры остановили на Марии Амалии Гессен-Гомбургской . Она была женой младшего брата курфюрста и поддерживала политические контакты со всеми видными политическими деятелями Европы. В сентябре 1811 года Мария выступила со знаменитым «Воззванием королевских принцесс к женщинам прусского государства» и основала Женский патриотический союз, став знаменитостью далеко за пределами Берлина. Это всколыхнуло массы и сделало толпу податливой, чего и добивались Изабелла с Викторией. Хотя внешне положение города казалось стабильным, все прекрасно понимали, что это лишь вопрос времени. Наполеон собирал войска для продвижения на север, а для этого ему требовались деньги, которые он тянул с возмущенного германского народа. Виктория приходила на тайные встречи Марии, поддерживая ее речи своими дисциплинами, и подталкивала народ на восстание. Нет, Тори не хотела устроить кровавую резню или бунт на главной площади Берлина. Ей просто требовалось неспокойная обстановка, которая помогла бы Грегорису в нужный момент выставить своих солдатиков и окружить Берлинский Дворец, подталкивая несговорчивого Принца к переговорам. В то время как Вильгельм и другие старшие Вентру всячески оберегали Густава и поддакивали его жажде власти и мести, другие кланы объединились с единственным желанием – чтобы их выслушали, или убрали тирана с трона. Сенешаль имел огромное влияние на Фридриха Вильгельма 3го, который стал невероятно податливым после смерти своей жены, вампир так же управлял делами младшего брата Вильгельма Прусского. Но Сенешаль и подозревать не мог, что женщины великих мужей Пруссии вершат свою собственную политику, и у вампира не было ни какого влияния на них. Каспар помогал смертным в разработке программы для набора новой армии, в изменении воинской системы. Но его власть также не была безгранична, так как влияние на войска Берлина имели Грегорис с Сиром, Кларк Швердинг и Курт. Разрываемая между четырьмя силами армия никак не могла начать свое нормальное существование.***
Берлин. Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 6 октября 1811 год. Ночь. Понедельник. (Анжело) Трактир шумел так, что крыша дрожала. Пьяные мужчины и женщины кричали и распевали песенки, расплескивая пиво и разбрасывая куски еды. Одина из самых дорогих и престижных забегаловок была переполнена даже в будний день. Двое мужчин в достаточно дорогих нарядах сидели обособленно за большим столом, не позволяя никому присоединяться к их застолью. Свободного места от выпитых кружек не осталось, но мужчины продолжали выпивать. — Бесит Бэн! Бесит его подружка! Он бегает вокруг нее как павлин, хвастаясь. Будто она божественное провидение. Будто добился лучшей из женщин! А она ж пигалица, выеденного яйца не стоит. — Кажется, Анжело говорил со своей опустевшей кружкой. — Слышу нотки зависти. Анжело посмотрел на Ларса с призрением. — Какая зависть! Не смеши. Она совсем ребенок! — Ты говорил, что твоя первая жена была тринадцати лет, когда погибла при неудачных родах второго дитя. Анжело бросил на собеседника еще более презрительный взгляд. Разговоры о человеческой жизни его расстраивали. Вряд ли это касалось каких-то приятных чувств, связанных с погибшей женой. Но воспоминания навивали чувство вины. Он сам не был уверен перед кем и за что он провинился. Он уже сто шестьдесят лет как раб великого вампира и мысли о погибших от голода родственниках и брошенных детях не должны были его беспокоить... но беспокоили. — Я сам тогда был ребенок, теперь меня интересуют зрелые женщины. — И все же ты облизываешься, когда смотришь на нее, — Ларс хохотнул, уходя от точного удара в ухо. — Забери ее себе, что тебе Бэн, он лишь красуется и прикрывается Катериной, сам же ничтожество. — Не говори ерунды! Дита выводит меня из себя своим неповиновением и самоуверенностью! Я бы отодрал ее просто для профилактики, но с каждым днем мне все противнее от ее общества и хочет просто убить! — Тогда я заберу ее себе — Ларс! Какого черта. Тебе-то она зачем? — Так значит, ты все же заинтересован? Проницательность Ларса его добивала. Нет, Анжело совершенно не привлекала юная инфанта, но желание обставить Бэна было настолько велико, что Анжело не терпелось сломить гордыню красотки и сделать ее своей рабыней, лишь бы доставить наглому гулю Катерины хоть какие-то неудобства. Когда старший гуль только встретил Диту, ему понравилась девчонка, но это было до того как она стала встречаться с Бэном и до того, как Анжело услышал как девушка поливает грязью Вильгельма. И до того, как она накормила его лошадь земляными орехами, от чего зверюга поносил неделю. Конечно, Анжело завидовал Бэну, во всем завидовал, а теперь Бэн еще и ухватил маленькую красотку. Но Дита была ребенком, отвратительно воспитанным, наглым, бестактным и озлобленным. Анжело сам приложил некоторые усилия, чтобы она относилась к нему подобным образом. При первом ее появлении он вел себя с ней очень сдержанно, показывал, что заинтересован в отношениях. Точнее, нет. Анжело открыто сказал Дите, что заинтересован в ее теле. Девушка же открыто послала его чистить стойла. Если бы сейчас Диту пригласила его к себе, Анжело бы не отказался. Но она никогда этого не сделает. После всех их ссор и перебранок она его ненавидела, и всегда говорила об этом. И Анжело ненавидел Диту не меньше. И сейчас, даже из принципа настаивать не хотелось. Скорей бы Карл увез ее, и девчонка убралась из его города. — Ну, так что? Могу забрать себе? — Забирай, — буркнул Анжело. — Я вижу, как ты хищно на нее смотришь. Только кровь «бездонного сосуда» тебе не подойдет. — Может, поспорим на кружку эля, что очень скоро я уложу ее в постель! — Ларс проигнорировал реплику о крови девушки. — С тобой спорить бесполезно! — Анжело вспомнил сотни проигранных кружек, Ларс умело соблазнял любую. — Хотя знаешь, на нее поспорю. И давай так, если я получу ее первым, ты проставляешься мне! — Согласен! Но на войне все средства хороши, — Ларс допил свой стакан и, поднявшись, похлопал друга по плечу, — я бы на твоем месте не уступал ее Бэну. У меня, знаешь, другие предпочтения, но пару раз я проследил за ними, в страсти инфанта прекрасна. Анжело густо покраснел. Несколько раз он подсматривал за парочкой. Не специально, но Бэн настолько любит покрасоваться их связью, что даже двери не закрывает. В тот момент это сильно задело Анжело, но старший гуль этого не показал. А к Дите стал относиться еще более жестко, отталкивая лишь сильнее.***
Берлин, Prenzlauer Tor, военные казармы. Вечность. (Бэн) Спустя более чем три года близости и общения с принцессой Бэну хотелось, чтобы его сердце успокоилось. Его чувства немного утихли, стабилизировались, но юноша невероятно сильно привязался к Дите. Могли ли сосуществовать годы и мгновение? Ему было слишком комфортно с ней рядом. В моменты одиночества и тоски всегда появлялась прекрасная девушка. Дита просто сидела рядом, болтала о своих женских глупостях, грела его постель. Он обращался с ней как со своей собственностью, распоряжаясь ее мнением, временем, желаниями. Но Дита, казалось, не возражает. И юноша был счастлив, что рядом с ним есть послушная собачка, лающая, когда ему угодно и вторящая, преданно смотря в глаза. Он не мог представить и недели без нее. Если девушка была слишком занята и не приходила несколько дней подряд, он начинал сходить с ума, и сводить с ума свою напарницу – Ангелину. Дита стала очередным наркотиком. Коитус – наслаждение. Коитус – приносит удовольствие. Дита – коитус и удовольствие. Бэн восхищался ее красотой, считая ее идеалом, безупречной. Несмотря на очень высокий рост и узкое, подростковое тело он был уверен, что красивее лишь Катерина. И Бэн поражался ее умом. Юноша знал, что Дита намного умнее, чем пытается казаться. Он даже представить не мог, сколько языков она знает и сколько книг читает. Дита поглощала любою информацию с не меньшей страстью, чем забавляла его в постели. А за три года он смог научить ее всем премудростям любви. Дита видела в Бэне и Ангелине единственных своих сторонников и друзей и очень ими дорожила. И хотя многие считали, что у нее вздорный характер, для людей, ставших ей почти как семья, которой, по сути, у нее никогда не было, она сдерживалась. Кроме того, Бэн и не замечал, когда она спорила с ним, возражала или пыталась идти наперекор. Бэн оставался при своем мнении, не обращая внимания на ее слова, не считаясь с ней. Гуль жил в твердой уверенности, иллюзии, что Дита довольна их союзом не меньше чем он. Дита же была с ним, лишь по приказу Джетта. За годы дружбы и любви она так же привязалась и привыкла к старому и антисоциальному слуге Катерины. Но принцесса прекрасно понимала, что рано или поздно эти отношения закончатся. И хотя ей не хотелось бы, чтобы это случилось, Дита словно сохраняла пути для отступления и не открывалась Бэну, сдерживая и свои чувства, мысли и проблемы. Почти каждое утро, после рассвета Дита прибегала в крошечную коморку в солдатских казармах, рядом с северными сторожевыми воротами. Ангелина в это время как раз вставала и уступала лежанку брату. Дита забиралась в его постель и зарывалась носом в плечо. Бэн поглаживал ее волосы, и целовал в макушку, вместе они засыпали. Перед обедом Ангелина будила парочку, и пока гули Катерины занимались готовкой еды для Диты и друг друга, девушка рыскала по столу, собирая информацию из писем, что разносили Бэн и Ангелина по приказу Катерины и Вильгельма. Дита научилась пользоваться магией и могла читать запечатанные письма. Пробегая взглядом лишь мельком, она запоминала все важные детали, и раз в неделю составляла подробный отчет для своего хозяина. Ангелина, казалось, успокоилась и больше не тревожилась, что девушка остается одна в их комнате, словно окончательно забыла о том, какую опасность может Дита представлять. После обеда, который напоминал приятные семейные посиделки, Бэн отправлял Ангелину разносить почту, а сам оставался с Дитой и еще пару часов они проводили в постели. После Бэн отправлялся по делам, на обходы, тренировался сам или тренировал Ангелину. При этом Диту он таскал за собой, не отпуская, чуть ли не держа ее за руку. Успокаиваясь лишь одним ее присутствием, и становясь очень нервным, когда девушка не могла быть рядом. Дита следовала за ним, послушно, тихо и верно. Если была возможность, то читала книги и газеты. Если же приходилось бегать по городу, без шанса присесть на одном месте, то Дита рассказывала Бэну о прочитанном, пересказывала прошлые дни, забавляя историями о своих проказах и ссорах с другими гулями, рассказывая только о своих выдумках и о том, как тяжко при этом было врагам. Как в ответ ее наказывали прислужники Анжело, Дита никогда не говорила. Девушка вообще не жаловалась. Ни на что. Пусть то было несправедливое отношение мужчин, голодные недели, холодная комната зимой или обгоревшая кожа летом. Девушка была в радость, она была развлечением и хорошим настроением. Дита улыбалась, беззаботно шутила и смеялась колокольчиком. Приносила охапки цветов или желтые листья, лепила снежные города или пускала лодочки по ручейкам. В ней было много жизни, свежести и инфантильности, которых очень не хватало двум слугам бессмертной. Под вечер Бэн снова находил для них укромный уголок и наслаждался ее обществом и телом до заката. Потом отвозил в капеллу, помогал вымыться и переодеться. Если было время, то сам разогревал ей воду и сам подбирал платья. И хотя официально он так и не стал ее покровителем, для старших гулей уже не были секретом их отношения. Бэн относился к ней с безграничной нежностью и заботой. Забота вытекала из желания владеть ею. И он владел. Насколько это было возможно рабу владеть другим рабом. Дита была лучшим лекарством от одиночества и депрессий. И страстная любовь переросла в наваждение. Дита была нужна Бэну, словно смысл его бессмертия. Бэн жил ею. Дышал ею. Любил.