Беты (редакторы): Норвен Анариэль
(Берлин. Осень 1508 года) Служить бессмертной оказалось тяжелой задачей. Первые недели после обращения Бэн послушно ходил следом, впитывая каждое слово, каждое движение своей госпожи. Познавая и знакомясь с миром тьмы, юноша постепенно терял связи с миром живых. У них не было денег, не было постоянного крова. Днем Бэн спал, чтобы были силы следовать за Катериной ночью. Он смотрел за тем, как она убивает, и понемногу воровал у своих бывших товарищей. Но на объедки крепостных особо не разживешься. Через полгода Бэн чувствовал себя измученным, измотанным. Постоянный страх, постоянное недоедание, постоянный недосып ослабили его, несмотря на вампирскую кровь, которая дарила необычную силу и стойкость. Кроме того к его обычному голоду присоединился какой-то противоестественный. Жажда, которая насыщалась лишь кровью Катерины. Без этой крови уже через три недели начинала кружиться голова, ломить суставы, ныло тело. Без этой волшебной крови через месяц смотреть на то, как питается госпожа, становилось пыткой, он почти себя не контролировал, временами приходил в себя рядом с допитым Катериной телом, слизывая капельки засохшей крови с шеи жертвы. Это сводило с ума, появлялись провалы в памяти, иногда ему снились сны, в которых он убивал, зверски съедал своих жертв. Жуткая нищенская жизнь в грязи и отбросах выжимала из него остатки человеческого. Катерина пыталась давать ему больше витэ, но Бэн не хотел ее тревожить своими проблемами, и перебои с питанием доходили до двух месяцев. Тогда он действительно убивал. Но это больше походило на наваждение...***
(Берлин, Берлинский Городской дворец. Июнь 1509 года) Катерина решилась сообщить о трэлле Густаву лишь в начале лета. Она не боялась Сира, как это делали Вильгельм и Клаус. Старшие сыновья Принца уверяли Катерину, что за подобное своеволие ее казнят. Густав никому не позволял передавать витэ. Никаких Уз, никаких рабов. Никому. Все его дети пили кровь своего создателя и все они пользовались его трэллами, что давало Принцу безграничный контроль над своими Потомками. Катерина верила, что Густав правитель справедливый и добрый, но, когда она явилась к нему с повинной, Густав, казалось, рассвирепел. Принцу, конечно же, было известно о проступке дочери, но он ждал этих слов от нее лично, именно для того чтобы выразить свое негодование в полную силу. Его глубокий сухой голос наполнял всю залу, дребезжал и носился по коридорам склепа под строящимся дворцом Берлина. Густав снова и снова повторял дочери, что она ослушалась, нарушила его законы и за это должна быть наказана. Вильгельм и Ульрик лишь одобрительно кивали, поддерживая своего создателя, а несчастной вампирше ничего не оставалось, как просить о милости. Велико же было удивление старших Отпрысков, когда Густав внезапно дал ей позволение на слугу и велел доставать его следующей ночью для представления. После все посторонние зрители были выгнаны, и Густав продолжил беседу с вампиршей наедине. — Я никогда не делаю ничего за просто так, — голос Принца был вкрадчивым и угрожающим. — Ты будешь наказана, как я и говорил. Сегодня тебе будут отсечены руки, а после того, как явится твой пасынок, ты будешь лишена голоса. И я запрещаю тебе восстанавливаться месяц. — Наказание было не настолько уж суровым, сколько унизительным. — И по истечении месяца ты будешь приходить ко мне каждую ночь, помогая мне обучаться наивысшей дисциплине Контроля над мыслями. Никому не должно быть об этом известно, и ты не должна пропускать ни одной ночи, пока я не добьюсь успеха. Это твоя плата. — Да, мой господин. — Катерина глубоко поклонилась. В глубине души она была уверена, что Густав сделал ей одолжение и то, что ей придется оказать ему помощь, это лишь великая честь, которую она может оказать своему любимому создателю. Но потом Катерину отвели в одну из небольших камер. В комнате присутствовали все Каиниты Бранденбурга — дети Густава, Бруджа Мазель, Малкавиан Суе, а также большинство трэллей Густава. Наказание было показательное, чтобы никто не смел более ослушаться приказов Принца, Ульрик отсек ей обе руки когтями. Это было невыносимо болезненно и Катерина, крича и плача, каталась по полу под презрительными взглядами братьев. Вернувшись к своему слуге, Катерина соврала Бэнджамину о причине отсутствия кистей. Она не знала и не понимала почему, но ей не хотелось травмировать юношу своими проблемами. Несмотря на то, что воспоминания о смертном были смутными и расплывчатыми, она чувствовал сильную тягу к нему, и вела себя с ним, не как хозяйка, а как равная.***
(Берлин. Весна 1509 года) Бэнджамин Грюневальд После того как Катерина вернулась на тренировки к Вильгельму, она объяснила, что голод и плохое самочувствие вызывается отсутствием ее крови в теле смертного и стала давать Бэну полпинты в неделю. Переносить жажду стало легче, а вот встречи с Вильгельмом и его постоянные насмешки и угрозы были невыносимы. Так же Катерина обмолвилась, что Бэну предстоит представиться Принцу, она стала больше рассказывать про мир бессмертных, объясняла правила. Готовила... Но подготовка оказалась ничем по сравнению с настоящей встречей с древним Каинитом. Катерина велела слуге не поднимать головы, не смотреть на Принца, лишь на его ступни. Не приближаться к владыке домена и не говорить с ним без приказа. Сотни раз заставляла повторять фразу приветствия, правила и законы домена и также Традиции Камарильи, на которых стоились взаимоотношения бессмертных. В день представления, перед строящимся Берлинским дворцом, Катерина вдруг сообщила, что Принц вправе казнить Бэнджамина без особых причин. Юноша посмотрел на госпожу — она была необычайно бледна и лишилась кистей после последней встречи с Густавом. Его сердце обволок страх, но отступать было некуда — отступать было невозможно. По утверждению Катерины Принц мог отыскать их где угодно и призвать к ответу дисциплинами. Вампирша подвела его к подземному входу рядом с часовней. Тут располагалась старые склепы, а также строилась подземная тюрьма для особо опасных негодяев. По длинным узким коридорам она провела своего трэлла до большого зала в гробнице Гогенцоллернов и с опаской открыла перед ними дверь. Принц восседал на огромном каменном троне, одного взгляда на него Бэну было достаточно, чтобы наполнится трепетным страхом. Густав Брайденштайн — древний могущественный старейшина — выглядел как пожилой мужчина лет тридцати пяти с седеющими волосами, гладко выбритым волевым подбородком, широким грузным телосложением и небольшими, но очень прозорливыми глазами. По указу Катерины Бэн сразу опустил голову и, пройдя на середину зала, упал на колени. Рядом встала его госпожа, и лишь это удерживало его от безудержного желания броситься прочь. Катерина тоже склонила голову, она не позволяла себе смотреть на Сира без его позволения. В такой позе они простояли минут десять, Бэн покрылся холодным потом, постоянно считал про себя до десяти и повторял заученные фразы. Принца окружал ореол значимости и властности. И эта аура давила на бедного смертного. — Говори, — наконец велел Принц. — Господин, — Катерина сделала к нему шаг, но не приблизилась более чем на длину вытянутой шпаги. — Я привела своего раба, о котором рассказывала вам. Он готов представиться, прошу, дайте ему позволение служить мне и быть моим трэллем. — Пусть представится, — голос принца — холодный, бездушный. От его тембра у Бэна пересохло во рту и прежде чем начать говорить, юноша неловко кашлянул. — Ваше Величество, великий хранитель домена Бранденбурга, Принц объединенного Берлина, создатель Камарильи, Густав Бранденштайн, мое имя Бэнджамин из Грюневальда, я был рожден двадцать лет назад в Шёнеберге. И я прошу вашего величайшего дозволения отдать мою душу, сердце и все жизненные силы на служение госпоже Катерине Кормфилд с сего дня и до скончания моего века. Принц не ответил, и у Бэна затряслись ноги, напряжение росло, ему стало тяжело дышать, словно в старом склепе не осталось воздуха. Но присутствующие в зале другие слуги Густава чувствовали себя нормально, и как уже объяснила ему Катерина, они тоже были смертными. — Пусть встанет и подойдет, — указал Густав, и Катерина махнула слуге культяпкой прикрытой плащом. Бэн резко выпрямился, не поднимая головы, сделал два шага к старейшине и замер. Рядом с ним стоял Вильгельм и второй Отпрыск Густава — Клаус. От этого обстановка казалась еще более напряженной. Бэн чувствовал себя кроликом рядом с этими кровопийцами. Любой из них мог легко убить его в считанные секунды. Осушить или просто свернуть шею. — Подними голову и посмотри мне в глаза, — приказал Принц и Бэн неуверенно посмотрел на владыку. Его серые, почти серебряные глаза неприятно блеснули, и Бэн почувствовал легкий толчок, словно его слегка ударили по голове. Перед глазами все поплыло, потемнело. Когда же он пришел в себя, Принц казался все таким же суровым, а вот его дети посмеивались. — Можешь идти. — Принц махнул рукой Бэну в сторону выхода. — Все остальные тоже, оставьте меня с Катериной наедине. Проходя мимо хозяйки, Бэн заметил, что она покраснела. Вампиры краснеют? Юноша был удивлен, но вместе с тем смущен, так как чувствовал, что это по его вине.***
(Берлин. Июнь 1509 года) POV: Записи Бэнджамина Грюневальда Катерина не говорила со мной месяц. Молчала, изредка злобно махала руками, но чаще писала записки на земле, привязывая палочку к культяпке. Мне пришлось срочно освоить немецкую письменность, так как писать на латыни она не хотела. Я решил вести дневник, записывая события со своей встречи с Катериной и о том, как изменилась моя жизнь. Но через год после Обращения Катерина велела мне заняться почтой Густава, и мне пришлось писать так много, что мне не хватало времени ни на дневник, ни на прогулки с Катериной. Став писарем при вампирах я заслужил уважение у других трэллей, и это помогло мне выжить. Один из слуг Густава согласился оказать мне поддержку и начать обучение. Его звали Томас, и он служил Густаву более двадцати лет. Его прагматизм и педантизм иногда вызывали зависть и восхищение, но, главное, Томас знал о Мире тьмы все. Или, по крайней мере, мне так казалось. Томас использовал свои гипнотические способности, сделав одного из купцов моим рабом. Теперь этот человек отдавал мне деньги, сколько бы я ни просил. Это значительно облегчило мою жизнь. Я смог покупать себе одежду, купил домик на окраине Тиргартена для себя и Катерины, а также столь необходимую мне лошадь. Теперь у нас с госпожой было жилье, я стал нормально питаться и спать в тепле. Еще через год хозяйка сама стала со мной заниматься, обучать технике владения оружием, которой учил ее Вильгельм и некоторым дисциплинам. Томас также знакомил меня с силой крови и очень скоро я познал всё могущество витэ, что бурлила в моих венах. Я стал чувствовать себя крепче, быстрее, лучше, дисциплины подарили мне волшебную силу и скорость, и я восхищался собой и этими способностями. Став старше, я обрел уверенность в себе и в том, что я способен стать достойным Катерины. Я практиковался в письме и обращении с оружием, я тренировал свое тело, надеясь, что когда-либо смогу за нее постоять. Катерина занимала все мои мысли, каждую секунду своего существования я был с ней и думал о ней. Еще через пять лет я смог открыть небольшую придорожную гостиницу и посадить доверенного человека, чтоб тот работал на меня и отдавал всю прибыль. Постепенно я освоился в этой быстротекущей ночной жизни, научился угождать Катерине и не вызвать ее недовольства. Изредка она одаривала меня улыбкой, и ради этой улыбки я готов был вкладывать в свою работу и душу и сердце. Теперь у меня не было времени заниматься дневником... Я записывал туда лишь редкие замечания и мысли...***
(Берлин. Июнь 1512 года) Встречи с Густавом длились годами. Каждую ночь Катерина приходила в его подземелье и несколько часов сидела перед Сиром, глядя ему в глаза. Принц сосредоточенно бродил взглядом по ее радужкам, иногда рассержено вздыхал, иногда напряженно вытирал покрытый кровавой испариной лоб. Чего он хотел добиться, Катерина не понимала. Принц погружал ее в сон, использовал гипноз, но этого ему было недостаточно. Вампирша открывала сознание и ждала его скрытых команд, его приказов. Густав лишь собирал информацию из ее памяти и продолжал пытать ее взглядом. Когда впервые произошел прорыв, она уже не помнила. В какой-то момент голова резко разболелась, виски сдавило, словно у нее началась мигрень, и она, пытаясь унять боль, отвела взгляд. Но Густав не выразил возражений. Напротив, вид у него был довольный, расслабленный. «Встать и отправляйся на поверхность». — Раздался в голове Катерин приказ. Обычная телепатия, Густав временами с ней так общался, когда не желал, чтобы их разговор слышали. Но сейчас эти слова отдавали жуткой болью, мигрень лишь усилилась, и стоило ей подняться, как перед глазами все поплыло, и она с трудом смогла отыскать выход. «Неплохо», — продолжал говорить болезненный голос Сира, — «отправляйся в покои Вильгельма и сообщи ему, что завтрашней ночью в город прибудет Мазель, пусть подготовит все необходимое». Когда после выполнения поручения Катерина вернулась в зал склепа, Густав казался еще более воодушевленным и довольным. Его дочь так же чувствовала себя довольной тем, что ублажила желания Сира, несмотря на жуткую головную боль. — Благодарю тебя, моя милая Катерина, — произнес Принц, и мигрень в одно мгновение пропала, — я знал, что с тобой у меня все получится. Разум женщины намного примитивнее разума мужчины, и я смог подчинить тебя своей дисциплине. С той ночи Густав продолжал практиковаться, заставляя Катерину делать все более странные вещи. Как вампирша позже поняла, Густав достиг совершенства в Контроле над разумом и проникал в ее рассудок, оставаясь незримым зрителем каждого ее действия. Вместе с Густавом в нее проникала головная боль, но Катерина привыкла этому быстрее, чем к постоянным указаниям, что давал ее Сир. Густав не только видел ее глазами, он чувствовал ее движение, ощущал движение ее витэ и сладость от поглощения крови смертных. Принц не контролировал ее тело, но она полностью подчинялась его командам и делала все, что он желал. Тело вампира оставалось в его склепе — в безопасности, а его разум, или, точнее, часть его разума, прогуливалась в теле его младшей дочери. Со временем Густав хорошо освоил эту способность и смог одновременно следить за Катерной и управлять своим обездвиженным телом. Через года, Густав жил эмоциями и ощущениями Катерины, впитывал ее силы и командовал ее сущностью. Его навыки развивались, и Густав осознавал и контролировал оба тела в одинаковой степени. Принц Берлина научился вселяться в тела вампиров, пусть не полностью, но другие могли проделать подобное лишь над смертными, и это подарило Густаву огромную власть.***
(Берлин. Июнь 1512 года) Бэнджамин Грюневальд — Ты должен открыться, — голос Катерины был смеющимся, и Бэн старательно тер глаза стараясь сделать то, что она просила. — Не он должен открыться, а ты сосредоточиться, — раздраженно повторял Вильгельм, ходя вокруг подопечной. — Чего уж проще загипнотизировать раба, а ты и этого не можешь! — Не мешайся, — буркнула Катерина и вновь пристально посмотрела на трэлла, — гавкай! Бэн открыл рот и тут же печально свел брови, показывая, что команда не удалась. — Надоело! — выкрикнула Катерина и оттолкнула слугу, так что тот свалился со стула. — Учи скорости! — В этой дисциплине я объяснил тебе все, что знал. — Вильгельм забрал стул, который использовал Бэн и занял место сам. — Хочу быстрее! — хихикнула Катерина, и Бэн невольно улыбнулся, взглянув на хозяйку. Эта парочка доводила Вильгельма до бешенства. Сумасшедшая сестренка и ее чудаковатый, вечно влюбленный мальчишка. Женщина выгнула руки, и на пальцах ее удлинились когти, с довольной усмешкой она замерла, напряжено глядя на Вильгельма, а потом сорвалась с места, с нечеловеческой скоростью бегая кругами и разрывая когтями гардины и разрезая свечи. — Идиотка, — буркнул недовольно Вильгельм. Молодую Катерину отдали Сенешалю в обучение, но вместо искусства контролировать эмоции и сознание людей, она усваивала лишь скорость и силу. Катерина поглощала эти знания о сверхъестественном могуществе так же быстро, как и кровь крестьянских подростков. Вильгельм часто практиковал на ней свои способности контроля, ломая ее силу воли, но девушка освобождалась от его влияния, становясь все опаснее и опаснее. Это пугало, страшило старого Вильгельма, который чувствовал, как теряет контроль над безумной и кровожадной вампиршей. А контролировать ее очень хотелось. Хотелось чтобы, как и прежде Катерина была у его ног, слабая немощная, чтобы принадлежала ему, была его собственностью... Сенешаль был уверен, что временами даже Принц боялся этой безумной женщины, которую создал. Никто не знал, откуда в Катерине столько кровожадности, но Вильгельм предполагал, что это кровь Густава пробудила в ней всепоглощающую жажду. Ни слова Принца, ни его дисциплины не могли остановить Новообращенную. И хотя Катерина прекрасно себя контролировала, она никогда не останавливалась, пока жертва не умирала.***
(Берлин. Лето, 1515 года) Бэнджамин Грюневальд После семи лет служения, трепетной и безответной любви к своей госпоже Бэн смирился, что до конца своих дней будет любить безответно. Его положение не могло ему позволить и надеяться. Любые попытки, намеки на чувства были жестоко откинуты и уничтожены Катериной. Она не желала любить и быть любимой, и Бэн сдался. Нет, любить ее не перестал, это было невозможно, ведь их связывали Узы Крови, и все, о чем Бэн мог думать, — это как угодить своей госпоже. Бэн сдался, оставил попытки добиться с ней близости и смирился с положением раба. Семь лет — большой срок. И Бэн был счастлив быть рабом. Только вот спалось с трудом. Особенно зная, что всего в пяти футах под ним спит прекрасная и желанная Катерина. В полумиле от своей гостиницы Бэнджамин отстроил удобный домик для дневного сна своей госпожи. Так удобно было и дела вести, и следить за покоем хозяйки. На правах владельца Бэнджамин мог пользоваться гостиницей по своей прихоти, отдыхал там, вел дела, а так же обедал и ужинал за счет заведения. Также он познакомился и с Равеной. Девушка работала на кухне, носила воду и разжигала огонь, а когда у нее появлялась свободная минутка она приходила в его спальню и, не разговаривая, раздевалась, забираясь в его постель. Она не была особой красавицей, и не поражала своими умениями. Равена просто молчаливо раздевалась и помогала Бэну забыть о Катерине хотя бы на час в день. Временами к Равене приходил ее муж — кузнец, и Бэн чувствовал смесь стыда и ревности, понимая, что Равена не его и что, по сути, она ему и не нужна. Вот только делиться с кем-либо всегда было не в его правилах. — Ты не будешь возражать, если у меня появится девушка? — задавать такие вопросы хозяйке было странно. Катерина села напротив, почесала испачканными руками переносицу и махнула стриженой головой в знак отрицания. — Ты же не собираешься на ней жениться? — Она уже замужем. — Значит, мне все равно. Что в действительности чувствовала Катерина, Бэн понимал с каждым днем все меньше. Она то много смеялась, забавляясь своими способностями и могуществом, то становилась мрачной, пугливой, как дикий зверь, агрессивной по отношению ко всем, особенно к Вильгельму. А Бэн все сильнее понимал, что уже давно ей не друг, не будущий или бывший жених, а просто вещь. Тяжело быть вещью подле того, кого любишь безмерно. Катерина осушала его душу. С каждым мгновением подле нее он понимал, что себе более не принадлежит. Ни телом, ни сердцем. Просто работая, просто исполняя ее желания, просто иногда оказываясь с постели с Равеной, Бэн превращался в куклу.***
(Берлин. Июль, 1515 года) Бэнджамин Грюневальд Было лето, жаркое и знойное. — Господин, наши кредиторы требуют выплат по долгам, — сообщил управляющий. — Откуда у нас долги? Мы же не брали кредитов? — Засуха, зерно вышло, да и старые долги за сено да овес тяготили. — Я разберусь. Денежные вопросы давно Бэна не беспокоили. Постоянная прибыль от торговцев, маниакальные убийства Катерины, которые приходилось хоть как-то скрывать, забирая все до нитки у якобы ограбленных да убитых. Все как-то накапливалось, помогало держаться на среднем уровне, и Бэн давно себе ни в чем не отказывал, теша свое самолюбие. А тут так некстати проблемы с таверной. Пришлось поднять счетовода, заглянуть к торговцам. Денежные новости оказались неутешительными: торговца и след простыл, весь его товар со склада улетучился, а накопления были растрачены, так как, привыкши жить на широкую ногу, Бэн растратился. Поняв, что внезапно из преуспевающего молодого человека он превратился в банкрота, должника, которого за такое могли на каторгу отправить, Бэн решил срочно продать таверну, избавиться от неприятностей и всех старых связей. Это также помогло бы решить вопрос с его возрастом — как он ни старался, старше двадцати пяти выглядеть не мог. Тем же днем решить все дела не удалось. Управляющий куда-то отправился, а Бэн повстречал Равену, запыхавшуюся, вечно спешащую. — Заглянешь ко мне? — скорее указ, чем вопрос. — Муж пришел. — Пойдем за городскую стену, там, в полях тепло. Равена безропотно согласилась. Было ли причиной ее покорности то, что Бэн был хозяином места, где она работала, или ей действительно нравилось с ним быть, юноша не спрашивал. Привык к ее молчаливому присутствию и привык верить, что все именно так, как ему хотелось. Небо медленно тускнело, солнце садилось, но до пробуждения Катерины было еще пару часов. Бэнджамин отвел девушку к реке, в сумерках он отыскал неприметный сарай чуть в стороне от пастбищ и, убедившись, что никто за ними не следит, затолкал девушку вовнутрь. Прикрыв двери, Бэн отыскал какую-то палку, чтобы подпереть вход — так их никто не побеспокоит. Но сдавленный крик Равены заставил его вздрогнуть, и ненадежная подпорка упала к его ногам. Схватив несостоявшийся засов в качестве оружия, он неспешно двинулся вовнутрь, стараясь привыкнуть к полумраку. Равену удерживал невысокий мужичок, и еще двое стояли рядом. Наверно, девушка в темноте не разглядела их посиделки — на полу в сене валялась бутыль самогонки и были разложена какая-то снедь. — Эй, отпустите девушку, — крикнул Бэн, пытаясь сориентироваться и взвесить свои силы. Один против троих — можно справиться, если действовать быстро и у него было оружие. Но Бэн никак не ожидал, что их окажется больше и кто-то ударил его лопатой пластом по спине. Как только юноша упал несколько крепких кулаков и тяжелых сапог стали колотить его, нанося удары в живот и по голове. Когда они прекратили Бэн не знал, на какое-то время он отключился, потерял сознание и пришел в себя, понимая, что порядочно разбит. Его навыки лечиться, используя витэ Катерины, были на высоте, только вот понять, как много крови вампира сохраняется в своем теле, сложно. Стараясь сосредоточиться на самых опасных повреждениях, Бэн спешно себя лечил, а где-то за его спиной плакала и кричала Равена. Мужчин было пятеро, и девушку избили, а потом изнасиловали. И Бэн беззвучно лежал в шести футах от них и наблюдал, стараясь не привлечь к себе лишнего внимания. Он был уверен, что не сможет справиться с пятью, и рисковать своей жизнь он не мог — его жизнь принадлежала Катерине. Коря себя своей некомпетентностью, слабостью и неспособностью защитить даже смертную подружку Бэн мысленно клялся стать сильнее и более никогда не бояться смертных. Найти на них управу, развить в себе те способности, о которых говорил Вильгельм. Катерина стала сильна, быстра, а Бэн все так же слабый беспомощный смертный, обуза для госпожи, бесполезный кусок мяса для Равены. Ужасное ощущение безнадежности, когда просто ожидаешь неизбежного и знаешь, что сам ничего поменять не можешь. Ощущение своей слабости и никчемности медленно, но верно ломало изнутри. Наблюдать со стороны, как кого-то, быть может, и не настолько уж важного, но все же дорогого, мучают и убивают — не для слабонервных. А Бэн был рядом, и позволял себе просто наблюдать. Девушка кричала несколько часов, а потом умолкла, и когда мужчины наигравшись, удалились, Бэн с разочарованием обнаружил, что Равена мертва. Она стала непривычно бледная, такая же, как и мертвая Катерина, а в бесцветных глазах Равены — немое осуждение, и Бэну казалось, что оно будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Он вынес ее измученное тело из злополучного сарая и утопил в реке. В последнее время топить много приходилось — Катерина была голодна, а Бэн — бездушный исполнитель — просто избавлялся от ненужных следов. Равена оставила ненужный след в его остывающей душе. Уже тогда, когда он, казалось, свыкся с тем, что просто пустышка, никчемный инструмент. Равена незаметно вошла в его жизнь, приютила, пригрела в своей постели, просто подарила несколько дней безмятежного сна. И так же незаметно, словно никогда рядом и не существовала — ушла. Смотря на бледно-синие очертания идущей ко дну девушки, Бэн понял, что может любить кроме Катерины кого-то еще.***
(Берлин. Июль, 1515 года) Бэнджамин Грюневальд Ночью вернуться домой не удалось. Катерина уже проснулась, Бэн отправился искать ее, рассчитывая встретить госпожу в покоях Вильгельма и получить от нее крови, чтобы окончательно излечить свои раны. Но Катерина той ночью была у Принца, и без дозволения лезь в логово старого, пугающего вампира Бэн не рискнул. Встретиться с Томасом и разузнать про свои финансовые дела тоже не вышло — Томас чем-то занимался в отстраиваемом королевском дворце, в котором уже временами жил курфюрст. Попасть во дворец избитым, в крови и грязи Бэну не представлялось возможности. Вернувшись в их с Катериной домик, трэлл прилег отдохнуть. Вампирша пришла домой поздно. Недовольно взглянула на слугу, но говорить не захотела. Чем больше она общалась с Принцем, тем отстраненнее становилась, и Бэн со вздохом запер за ней ее подземелье. Ее отстраненность помогла немного забыть о своих печалях. Дело раба не сложное— охраняй да развлекай. А когда хозяйка почти всегда недовольна или зла, контактов с ней мало, и обязанностей тоже мало. Все что оставалось — заниматься собой и налаживать внезапно рухнувший мир. Впереди его ждал тяжелый трудовой день наполненный болью от ударов сапогом и тоской из-за смерти любовницы. Провалявшись в кровати до девяти, Бэн с трудом смог подняться, промыл кровоподтеки и перебинтовал ребра. На лошади в таком состоянии не покатаешься, и он решил прогуляться пешком. Выйдя во двор, он с удивлением обнаружил констеблей, которые его тут же скрутили и, не позволяя и слова сказать, заковали в кандалы. Уже к десяти Бэн обнаружил себя в городской долговой тюрьме — полуподземной яме, предназначенной для неплательщиков. Похоже, судьба решила сыграть с ним жестокую шутку, потому что уже через час явился судья и сообщил, что если Бэн не выплатит долг в течении дня его высекут и повесят с закатом. Откуда ему было взять денег, если его покровительница спала мертвым сном? Написав записку Томасу, Бэнджамин с нетерпением стал ожидать появления товарища по цеху. Но Томас не пришел ни в двенадцать, ни в шесть, ни в восемь, когда Бэна выволокли на городскую площадь в старом Кельне и, приковав к столбу, публично высекли, раздирая его и без того побитую спину почти до костей. Неожиданный повтор, разрушавший такую спокойную и мирную жизнь трэлла. Бэн с сожалением понял, что действительно расслабился. Позволил себе плыть по течению, позволил не беспокоиться о мелочах, перекладывая все на плечи других. Ведь так удобно было ведомым, удобно идти рядом с Катериной и верить, что никакая опасность в жизни тебе не грозит, потому что вампирша сильнее всех. Или, по крайней мере, многих. Но кто он без нее — всего лишь тварь дрожащая, с разорванной в клочья хлыстом спиной, с разорванным сердцем и душой. Бэнджамин смотрел, как садится солнце, и с отчаянием понимал, что если его благодетели вампиры ничего сейчас же не предпримут — ждет его конец в петле. Быть повешенным — не лучшая из кончин, и как-то с трудом верилось, что после стольких лет службы о нем никто не вспомнит. Но вспоминать было некому. Днем вампиры ему не помощники, и даже как сядет солнце, на кого ему рассчитывать? Все в его жизни укладывало «за спасибо, да честное слово». Катерина со своими сородичами близко не сходилась, держалась стороной да зверем. Бэн же довольствовался щедрыми дарами. От одного, от другого, и вот с миру по нитке, и сам не беден и Катерина в достатке, чему теперь удивлялся, что в одно мгновение все его бросили? Бэн выворачивал голову, все так же прикованный к столбу, чтобы смотреть на секундную стрелку городских часов. В одиннадцать ночи его освободили, и трэлл видел, как Вильгельм с презрением выплачивает за слугу долг. — Приведи себя в порядок и в мой кабинет! — дал вампир приказ, и Бэн знал, что не может ослушаться.***
— Что с Катериной? Я хочу знать, чем она занимается у принца! — начал допрос Вильгельм, как только дверь в его кабинет за ними закрылась. — Я не знаю, — тело болело так, что хотелось завернуться в мягкую ткань и завалиться на перину, забыв обо всех бессмертных города. — Я только что спас твою бесполезную жизнь! Либо ты мне отвечаешь, либо отправляешься назад на площадь! — Вильгельм был вне себя, и злить его дальше не имело смысла. — Я действительно не знаю! — у Бэна не было сил ни врать, ни сопротивляться, сейчас он желал лишь увидеть Катерину. Она как спасительный маячок в его сознании — придет и спасет. От всех бед и от того, что сам уже себя не понимал. Вампир схватил его за истерзанные плечи и с силой вдавил в них пальцы. Юноша, стараясь не выдать своей слабости, лишь поморщился, но как только трэлл прикрыл глаза, Вильгельм сразу перевел руку ему на подбородок: — Смотри мне в глаза, щенок! Бэн вздрогнул, в какой-то мере это было даже больно, кода Вильгельм пробрался в его сознание. Не обычная физическая боль, которая опутала все тело, а такая, словно часть твоей души выворачивают наизнанку и насильно склоняют и заставляют делать то, что ты делать не желаешь. — Передавать мне будешь каждый шаг Катерины, следи за ней и больше никаких глупых ошибок! Приказ был четок, и Вильгельм даже не озаботился удалить свое вторжение. Или возможно он не заметил, что оставил следы. Бэн нервно покусывал губы, не зная как реагировать на подобные вещи, он безумно устал, и усталость уже сводила с ума. — Томас передал мне о твоих неприятностях, — сменил тему вампир. — Теперь ты должен мне за оказанную услугу и ему за заботу. С охотой юноша кивнул. — Могу я идти? — Проваливай!