Беты (редакторы): Норвен Анариэль
(Берлин, Берлинский Городской дворец. Июль, 1515 года) Головная боль пробиралась вовнутрь в то же мгновение, когда Густав проникал в ее сознание. Сомнений не было — это его головная боль, но Катерина не могла упрекнуть в этом Сира. И пусть его незримое присутствие этой жуткой болью доводило до отчаянья, Катерина не возражала, старалась держаться бодро и ровно, день за днем приходя в его покои и исполняя его желания. В основном безобидные, бесполезные, но Устав с каждым днем вел ее все дальше от дома, и вампирша видела, что уже давно Густав научился справляться с этим раздвоением — его тело, брошенное в склепе, не оставалось беспомощным. Густав управлял им так же просто, как и шептал в голове своей дочери, куда ей идти и что делать. Этой ночью он погнал ее в сторону Темпельхофа. Катерина была там лишь пару раз, но под четкими указаниями Сира она легко ориентировалась в небольшом городке, и даже с некоторым удовольствием рассматривала высокие белые церквушки и бесконечные кладбища. А тут еще монастырь собирались строить. Богобоязненный край вышел. По указу Принца, Катерина вошла в одну из церквей и незаметно пробралась в дальние кельи. Тут не было окошек, было очень тихо и умиротворенно и в указанной комнате, куда привел ее сир, отдыхал пожилой монах. Встретившись с Катериной, он резко ощетинился, выпуская клыки, и женщина поняла, что это тоже вампир. Но что делать дальше, уверенности не было. Густав строгим голосом приказывал атаковать, схватить преступника, что нарушил правила владельца домена. Принц велел обескровить наглеца, выпить всю его кровь.... и душу. Мысль о том, чтобы пить кровь вампира пугали Катерину. Поглощение витэ приводило к узам — становиться рабом крови незнакомца совсем не хотелось. Конечно, после его смерти ни о каких Узах уже не будет идти речь, но все же, за свою короткую жизнь она успела понять, какую власть может дать один небольшой глоток чужой крови. То, что просил сейчас Густав пугало не только возможной Связью, но и пониманием того, что амарант — это преступление. Ульрик всем уши прожужжал, какая ждет кара того, кто поглотит душу другого вампира. Шериф, да и сам Принц при каждом удобном случае напоминали жителям Бранденбурга о запрете диаблери и о различных чудовищных причинах, почему этот пугающий ритуал запрещен. Никто не любит каннибалов — а есть себе подобных, не просто есть, а пожирать, поглощая их силу и знания, всегда вызывало у Катерины омерзение. Неужели она станет тем, кого презирала все это время — диаболистом? Катерина нерешительно смотрела на незнакомца и пыталась справиться со своими внутренними противоречиями и с желаниями сира. Нерешительность же мешала сделать это именно так, как Сир желал. Вампир тоже не нападал, стоял все так же, оскалившись, словно ждал чего-то, и, наконец, сдавшись, он произнес: — Я тут лишь на ночь, так и передай Густаву! Катерина задумчиво наклонила голову, ожидая реакции Сира в своей голове, он молчал, может всего несколько секунд, но Катерине показалось, что молчание затянулось, и она даже немного испугалась. «Атакуй же, глупая женщина!» — почти выкрикнул он в ее голове и она, наконец, подчинилась. Резко запрыгнув на не ожидающего такого поворота вампира, она повалила его на пол. Он не только не ожидал, но и был слаб, всего пару рывков, и Катерина, вывернув ему руки, уселась ему на спину. «Теперь пей его!» — приказал Густав. Катерина лишь мгновение колебалась, а потом вцепилась жертве в загривок. Кровь вампира оказалась невероятно вкусна. Так же как и кровь ее сира, и Катерина на мгновение выпала из ощущения действительности. Перед глазами все поплыло, слилось с теплой кровью на губах, обняло за плечи маленькими душными лапками смерти, и лишь зовущий голос в голове повторял «не останавливайся, не останавливайся». Катерина и не останавливалась, не хотела. А когда крови в нем не осталось, ощущения сменились. Все тот же шепот сира, все та же холодная келья. Только цветов стало больше, звуки шипели в голове как рой мух, горло обжигало чем-то горячем, это была не кровь, но согревала она все тело каким-то адским пламенем. И то, насколько приятно это было, невозможно описать словами, и Катерине и не хотелось описывать. Когда она отпустила тело, что в мгновение рассыпалось в прах, какое-то блаженное чувство отрешенности опутало ее, словно убаюкивая и утягивая в сон. Все перед глазами медленно кружилось, превращаясь в разноцветную карусель. Катерина пришла в себя через несколько часов. Она была все в той же келье, рядом валялся серый прах, а на душе после эйфории стало невыносимо гадко. И прошла головная боль. Сначала ей показалось, что Густав просто покинул ее, но потом она услышала его мысли и эмоции — немного безумные, но очень довольные. Поглотив свою первую жертву, Катерина еще не понимала, на какой путь ступила, или точнее, на какой путь ее толкнул Сир, но вместо радости, что чувствовал Густав, Катерина испытывала страх. То, что досталось Сиру — лишь приятные ощущения амаранта, Катерина же в полной мере познала, что значит встретиться с дьяволом лицом к лицу.***
(Берлин. Июль, 1515 года) — Мне негде спать, — спокойно сказала Катерина, рассматривая повозку со строителями, которые разбирали их старый дом. Она не появлялась всю ночь, не сказала, где была, хотя Бэн и так догадался, что с Густавом, не поприветствовала. Вампирша выглядела измученно сердитой, немного потемневшей, словно ее белая кожа искупалась в чернилах, немного осунувшийся, словно на плечах лежал бесконечно огромный груз. Бэн не мог понять, что с ней не так, но присутствие Катерины внезапно стало таким отвратительно чужим, незнакомым, словно не она провела у него под боком почти два десятилетия. Словно не она сделала его бессмертным. Сейчас Катерина казалась чужой и жутко пугающей. — Я что-нибудь придумаю. — Бэн рассеяно пытался вспомнить, кому он так сильно насолил, что его дом продали с молотка буквально за несколько часов. — А рассвет уже скоро! — Катерина задумчиво стала покусывать ногти, она всегда так делала когда волновалась. — Пойдем, тут неподалеку есть несколько домиков. Там кажется, никто не живет. Катерина одобрительно кивнула. Она не спросила, почему Бэн не стерег их дом днем, и как так вышло, что ее слуга обанкротился и лишил их крова. Ее, казалось, вообще мало что интересовало, и Бэн старался придерживаться ее холодности, идти уверенно, повторяя ее размашистые шаги. Только в горле что-то так свербело — хотелось развернуть ее, в конце концов, схватить за руку и обратить внимание хоть на что-то. Хотя бы на него. Бэн хотел, чтобы она посмотрела на него и извинилась. Пока он не был уверен, за что надо извиняться. Но уже твердо знал... Домик не пустовал, заселили его недавно, пару месяцев назад от силы, и вокруг старого заборчика уже сторонился новый, а перед домом появилась довольно крепкая повозка. Бэн хотел обойти место, где уже появились живые, но Катерине дом приглянулся, и она одним лишь твердым взглядом и жестом — именно приказ повелителя, а не товарища, велела остаться и дом занять. А занять для Бэна значило одно и сейчас, с немного опустевшим сердцем и переполненной мыслями головой делать ему это не хотелось. На стук раздался сердитый мужской голос — утро ранее, еще солнце не проснулось, а трудяга уже на ногах. Значит, семья живет не так уж богато, как показалось с первого взгляда. Когда двери приоткрылись — Бэн резко оттолкнул ее, откидывая незадачливого хозяина к стене, вошел сам и пропустил Катерину. Вампирша рыкнула на пожилого мужчину, что со сбитой шляпой сидел на полу — видно собирался уходить. Бэн взял его под прицел. Стрелять ему не хотелось, и он мысленно надеялся, что Катерина сделает все сама. Но проголодавшаяся вампирша принюхавшись, побежала во внутрь дома. Уже через мгновение из глубин донесся урчащий звук голодной твари, и у Бэна почему-то перехватило дыхание. Все события неприятно наваливались как снежный ком, и сейчас, еще мгновение, и сойдет лавина. — Катерина, — неуверенно окликнул он ее, надеясь, что она прекратить жрать. Да, прекратит поглощать кровь, в конце концов, на мгновение посмотрит вокруг себя и заметит, что Бэн стоит с ружьем, не заряженным, между прочим, напротив старика, который как-то странно, немного удивленно смотрит на юношу. — Бэнджамин, — выдавил мужчина, и это стало последней каплей. Размахнувшись, Бэн ударил со всех сил его прикладом по голове. Мужчина вскрикнул, из пробитой раны хлынула кровь, и Бэн замахнулся для нового удара. — Обожди же, Бэн, ты ли это? Мужчина испуганно дрожал на полу, прикрывался руками и, встретившись с его загнанным взглядом, Бэн замер. — Отец? — голос вышел противно слабым, снова испуганным и не достойным сильной Катерины. — Я думал, ты сгинул! — пробормотал Ханс Грюневальд, смахивая кровь с подбородка. — Сгинул, — с трудом держась на ногах, ответил Бэн. Перед ним сидел его отец, постаревший, осунувшийся, но все такой же — немного придирчивый и вечно заботливый. Зачем Катерина выбрала этот дом? Ведь все другие были в ее распоряжении. — Прикончи и избавься! — явилась хозяйка, бросила к его ногам труп юноши. На Бэна парень не был похож, но достаточно было на него взглянуть, как у раба подкосились ноги. Перед ним лежал обескровленный Ковен — младший брат, оставленный с отцом так много лет назад. Сколько? Бэн уже не мог сосчитать. В какое-то мгновение, забыв о них, словно вычеркнув из жизни, Бэн пытался делать вид, что их нет, ни Ханса, ни Ковена, никого — но только вот они, перед ним. Оба. И Ковен уже мертв, потому что Катерина была голодна. — Что же с тобой стало-то, — пробормотал Ханс, подгребая под себя младшего сына, — Боженька милосердный, что же вы, изверги, наделали, — мужчина начал причитать, а Бэн безмолвно на него смотрел и не знал что делать. Не мог пошевелиться, не мог поднять ружье. Просто смотрел, как истекает кровью отец, и как прижимает бездыханное тело брата. — Я же сказала, прикончи! — немного сердито выкрикнула Катерина, привлеченная плачем старика. Бэн не шевельнулся, и вампирша с рычанием толкнула его в плечо. Боль от шрамов после битья на площади заставила его прийти в себя. Подчиняться Катерине — это уже как дышать. Бэн достал из ножен длинный нож, что использовал для разделки тел и перевел взгляд с бледно-голубого лезвия на плачущего отца. А ведь он почти забыл, как он выглядит, и забыл, как выглядит Ковен. Если бы Ханс не признал его, Бэн бы его даже не узнал. И младший был на Бэна ни капли не похож, наверно пошел в отца, потому что раньше в деревне часто повторяли, что Бэн копия матери. — Знал, что ты вернешься. Но не думал, что ты проклятым стал, — Ханс внезапно поднял на сына глаза, — зачем пошел свою мертвую суженную искать? Душу так и потерял. А Катерина не та вернулась, совсем покинутая. И ты таким же будешь. Оставь мрак пока не поздно. Бэн хотел толкнуть старика, чтобы открыть его горло и потом уже исполнить указ госпожи, но Ханс вцепился в его руку и не отпускал. Несколько секунд беззвучной борьбы, и Бэн воткнул нож Хансу в грудь. Почти сразу старик ослаб, выпустил дух и побледнел. Катерины рядом не было. Она отыскала погреб и спряталась от поднимающегося солнца. Где-то в саду стал орать потревоженный светом петух. Словно осознав в себе тьму, что гнал отец, Бэн выронил окровавленный нож и бессильно упал на пол.***
(Берлин. Июль, 1515 года) Бэну не хотелось просыпаться, выбираться из зыбкого полузабытья и понимать, что все так же лежит на холодном бревенчатом полу рядом с двумя трупами, которые когда-то были его отцом и братом. Что-то неестественно гадкое сжало его изнутри. Захотелось завыть, захотелось выбраться из опротивевшего в одно мгновение дома и пойти к Равене... только и ее больше не было в этом мире. — Неужели так и буду... только терять... Бэн поднялся, рукав рубашки был измазан кровью Ханса, этой крови было слишком много, нужно было ее убрать. И тела убрать тоже, только притрагиваться к ним не было сил. Отодвигая неизбежное, Бэн взял лопату и пошел на задний двор копать могилы. Там же обнаружил трех красивых лошадок, похоже, отец не оставил старое дело и продолжал следить за лошадьми. Принадлежали ли они Хансу, или кому другому, Бэн не знал, но сейчас нужны были деньги, и, переодевшись он пошел в центр города, где смог выручить за гнедых пару серебряных гульдергрошей[1]. Вернулся в дом с еще большей неохотой. Стоя на пороге, он рассматривал скрюченные тела и пытался не думать, не вспоминать, что когда-то, совсем не так уж и давно, они жили под одной крышей, занимались общим делом и носили на могилу Марты цветы. Воспоминания о матери нахлынули болезненным ознобом. И вслед за воспоминаниями, что, казалось, оглушили его, он услышал мучительно страшный звук. Кто-то тихо плакал в доме. И так как в подвале не было никого кроме Катерины, Бэн опрометью бросился к крышке в полу и, прижавшись всем телом, стал вслушиваться. Катерина действительно плакала, но солнце было ярким, лучи проникали в комнату и падали ровно на то место, где расположился вход в подвал и Бэн не мог рисковать и не мог открыть лаз. Пытаясь привлечь внимание своей госпожи, он постукивал по полу, надеясь, что она ответит и объяснит ему, что происходит. Но спустя какое-то время она успокоилась, что не принесло покоя ее рабу. К закату Бэнджамин похоронил некогда родных людей и прикрыл их могилы дерном. Надолго ли они поселятся в этом доме, он не знал, но, собрав немного полевой кашки, разложил ее на холмиках, понимая, что так не отдаст отцу и брату почести. Не зная, чем себя занять, Бэн присел у маленьких холмиков, прислушиваясь к своим чувствам и сердцу, которое отчаянно ему твердило, что он в чем-то ошибся. После заката Катерина выбралась на поверхность и села рядом. Она была спокойна, не следа от дневных слез, и Бэн не мог заставить себя спросить, почему она плакала. — Теперь они тоже спят, — сказала она, глядя на могилы. — Так же как и я сплю днем. Только им спокойно, а я должна просыпаться. — Я бы мог бы быть с ними, — немного обижено произнес Бэн. Ему сложно было винить госпожу в том, в чем сам просчитался — не потеряй он их старый дом, не пришлось бы Катерине искать новый. — Ты и так с ними. Пусть не телом. Но внутри мы все мертвые, Бэн. — Она поднялась, стараясь больше не смотреть ни на слугу, ни на то, что осталось и от ее старой семьи, которую она даже не помнила. — Мне надо к Принцу. — Я буду ждать вас тут. — Прости. Бэн удивленно обернулся на Катерину. Он не знал, за что она просит прощения, но именно его он ждал столько времени. Женщины уже не было, лишь отпечатки ее босых ног на свежей земле напоминали о ее присутствии.***
Катерина перестала ходить к Вильгельму, не появлялась у него совсем, и Сенешаль заставлял Бэна отчитываться за свою хозяйку, хотя раб и не знал, чем она занимается. Ее отсутствие тревожило его не меньше, чем старшего брата, который был уверен, что Катерина была его собственностью — ведь он столько в нее вложил. Но женщина не отчитывалась не перед Вильгельмом, ни перед Бэном. Через пару недель после внезапного банкротства трэлл встретился с Томасом в покоях Вильгельма. Его товарищ выглядел все так же — возвышенно, дорогой костюм и высоко поднятый подбородок. Бэн же осунулся, истрепался и снова стал походить на крестьянина. С трудом дождавшись, когда Вильгельм закончит свои дела со слугой Густава, Бэн подошел к Томасу и по-товарищески его поприветствовал. — Как идут твои дела? Мое дело внезапно лишилось опоры и мне снова нужна помощь! Томас с нескрываемым пренебрежением обернулся к юноше. — За семь лет, что я помогал тебе, я ни разу не получил с тебя должной платы. Или ты думал все, что я делаю бесплатно? Бэн равнодушно махнул рукой, Томас часто любил упрекать младшего слугу в неплатежеспособности, но, как упрекал, так и забывал об этом. — Да, я помню. Но теперь все будет по-другому. Томас гневно блеснул глазами, на этот раз его терпение подошло к концу, и он не собирался потакать молодому сопернику. Густав расщедрился, оставляя жизнь бесполезному молокососу, и другие слуги давно подначивали Томаса проучить его. — Да, уж. Теперь ты сам будешь о себе печься. Так же как и твоя хозяйка. С меня достаточно твоего детского лепета, и без того дел полно. Бэн удивленно взглянул на него, сдвинув брови, ощутив внезапно сильную агрессию. За много лет совместной работы Томас хоть и проявлял недовольство, не говорил ничего подобного, теперь же, внезапно, после того как Бэн пошел ко дну, отвернулся. В его словах была доля истины, на первых порах он немало помог, но в дальнейшем Бэн занимался своей таверной и торговой компанией сам, и, как ему казалось, достаточно успешно. Только, может, не следил за всем так уж тщательно. — Я тебя печься и не просил, — как можно более спокойно ответил он, хотя внутри все кипело от гнева, — если не готов больше помогать, то попрошу у тебя ссуду, верну с процентами, как и обычному ростовщику. — Может тебе и стоит обратиться к обычному. — Томас почему-то разозлился и повысил на собеседника голос, — за кого ты меня принимаешь? Я старше тебя на пол столетия, и ты со мной препираешься, никчемный раб? Бэн сжал зубы, посмотрел слуге Принца в глаза. Тот смотрел с пренебрежением, показывая свое превосходство. Заметив, что Бену нечего сказать, Томас отвернулся, собираясь уходить, но Бэн схватил его за плечо, он с силой развернул к себе и нанес сильный удар в лицо. Томас от неожиданности охнул, а Бэн попытался ударить его вновь. Теперь более старый и опытный трэлл не позволил себя бить. Перехватив руку противника, он отвел его корпусом в сторону. Пальцы у Томаса были крепкие и цепкие как у Вильгельма, и Бэн только на мгновение успел подумать, что силы в обычном смертном будет побольше, чем у вампира. А потом Томас нанес ему ответный удар, разбивая лицо и откидывая от себя на пару шагов. Бэну показалось, что он потерял сознание, потому что стоило ему моргнуть, как Томас очутился рядом с ним и, склоняясь, раздраженно проговорил: — Не понимаю, зачем Вильгельм оплатил твой долг, повесили бы тебя, и дело с концом. Ты слаб и бесполезен, а Катерина создала тебя без разрешения! В этом городе могут быть лишь слуги Густава, твое существование — уже ошибка. Это трэллы Принца подставили твои контракты и перекупили долги. И я был в курсе, но думал, ты умнее и не дашь себя так обставить! Фридрих — старший раб, пожаловался в городскую казну и отправил тебя в тюрьму. Теперь твоя таверна принадлежит ему, потому что ты просто пустое место и не способен соперничать с теми, кто правит этим миром, еще раз ошибешься, и мы церемониться не станем! Развернувшись к лежащему на полу юноше спиной, Томас быстрым шагом направился к выходу. Бэн вытер кровь с губы, сдавливая в себе ругательства, и громко крикнул ему вслед: — Спасибо! Томас замер, опустив голову, он резко развернулся и бросил полный гнева взгляд на того, кого он считал не достойным бессмертия. — Спасибо, что открыли мне глаза. — Продолжил Бэн, поднимаясь, — я рад, что вы сломали мою удобную жизнь и показали мне мое место. Теперь я знаю, чем должен заниматься. — И чем же? — с пренебрежением спросил Томас. — Научиться не проигрывать. Не дожидаясь ответа от Томаса, Бэн быстро вошел в кабинет Вильгельма, захлопнув за собой двери. Ему не хотелось, чтобы трэлл видел его слезы, которые с силой рвались наружу. А тереть глаза перед вампиром Бэну было не зазорно. Вильгельм считает его еще большим слабаком, чем все остальные рабы Густава. Быть обманутым тем, кому столько доверял, оказалось так же больно, как и терять близких. Внезапно все встало на свои места, и столько мучавшие его вопросы, решились сами собой — он просто пешка, заноза которую вырвали и выбросили. Если раньше его бесполезность лишь изредка тревожила, то теперь Бэн понимал, что в мире бессмертных плыть по течению и довольствоваться жизнью может дорого стоить. И за свою прошлую ошибку он поплатился жизнью Равены, жизнью отца и брата. Исправить сейчас уже ничего нельзя, но не допустить будущих промахов — возможно. — Чего тебе? — строго спросил Вильгельм, поднимаясь из-за своего стола. — Катерина вообще заниматься собирается? — Она плакала сегодня днем, — сообщил Бэн, шмыгая носом. Докладывать о действиях Катерины было немного странно, внутри это вызывало конфликты, но он не мог не прийти и не сообщать. — А теперь она снова пошла к Густаву. — А ты-то чего нюни распустил? — Вильгельм немного раздраженно осмотрел разбитую губу слуги и заплывший глаз, — подрался что ли? Запах крови смертного неприятно щекотал нос, хотелось поймать эти непослушные капли, что вот-вот и упадут на пол. Вильгельму не нравилось, что кровь так сильно его заводит и что юноша — ничем не привлекательный для его вкуса, так сильно тревожил его зверя. — Хотел попросить у вас ссуду, — не отвечая на его вопрос, перешел Бэн к делу. — Ты и так мне должен, — отмахнулся Вильгельм и снова вернулся к своему столу, стараясь не замечать тревожащие его запахи. — Впрочем, я буду готов обговорить с тобой условия, если приведешь мне женщину, красивую и с приятными объемами. И чтобы сама пришла, так как сама потом должна будет уйти. — Женщину? Для еды? — Да, идиот, для чего же еще? — Вильгельм раздраженно бросил на него взгляд, юноша кивнул и вышел, а вампир недовольно выдохнул. Если бы Густав позволил завести раба, Вильгельм выбрал бы достойного. Судить со стороны всегда было проще, и Вильгельм совсем не задумывался, что любой смертный, который только начнет пить витэ, первое время ничем не будет отличаться от миллиона таких же обычных людей.***
Бэн привел девицу легкого поведения, ее уговорить было проще всего, и за пару монет, она согласилась пойти куда угодно. Вильгельм не был в восторге, но Бэн заметил, каким взглядом смотрел бессмертный на свою жертву. Назад нести девушку пришлось на руках, так как вампир перестарался. Но блудница дышала, а значит, была жива. Получив от Вильгельма деньги, Бэн вернулся домой, достал дневник и несколько часов, дожидаясь госпожи, пытался составить план своей будущей вечной жизни. Быть битым, обманутым и преданным больше не хотелось. Для достижения цели все требовало четких и суровых решений и жестких действий. И, будучи уже давно не мальчиком, он старался опираться на предыдущий опыт. Закончив с великими планами, он побрился и помылся. Вычистил дом и оставил цветы на могиле отца и брата. С недовольством рассматривая свое бледное лицо в маленькое серебряное зеркальце, он решил отрастить бороду. Хотя сейчас в моде были гладкие подбородки, ему не нравилось выглядеть от силы на семнадцать и надеялся, что если станет выглядеть старше, то будет избавлен от пренебрежительных взглядов смертных. Еще до заката он был готов к пробуждению Катерины и сел рядом с входом в подвал. Из-под пола доносился плач и, прислушавшись, Бэн понял, что его госпожа вновь плачет. Сейчас солнце уже почти скрылось за горизонтом, и, немного приоткрыв люк, он спустился к вампирше. Оставив на верхней ступеньке свечу, он приблизился к сжавшейся в комочек, дрожавшей женщине. Ее темно-русые волосы отросли перед пробуждением, и сейчас она путалась в них как в широком водопаде, прячась от внешнего мира. — Катерина? — осторожно позвал он, и женщина резко обернулась. В подземелье было очень темно, и кривые тени скакали по стенам от единственной свечи. Бэн с ужасом отпрянул от госпожи, потому что на мгновение ему показалось, что перед ним не красивая женщина, которую он любил всю свою жизнь, а чудовище, поднявшееся из преисподней. Никогда сильно не веруя в единого бога, он невольно поднял руку и перекрестился. Катерина стерла с лица слезы и убрала падающие волосы. — Иди ко мне. Позвала она тихо и плаксиво. Бэн не смог не подчиниться, хотя ему было безумно страшно, и госпожа пугала, какой-то жесткой, почти ощутимой, чернотой. — Обними меня, — велела она снова, когда юноша сел рядом. Обхватив ее бледные плечи, Бэн прижал ее к себе. Катерина крепкими пальцами впилась ему в бока и забралась к нему на руки. Присев на холодную землю, Бэн замер, прислушиваясь к своему сбитому дыханию — в этом подземном мире дышал лишь он один. Прислушивался к стуку в ушах и пытался успокоиться. Катерина была очень тяжела. Стала тяжелая. Потому что раньше, насколько он помнил, она была легкая и яркая. Воздушная и улыбающаяся. — Почему ты плачешь? — Мне страшно. — Я с тобой, я о тебе позабочусь, — Бэн положил ей руку на затылок и тяжело вздохнул. Катерина больше не пугала, и ему было отвратительно думать, что он смог ее испугаться. Ведь она — все, что у него есть и будет. Никого ближе и важнее в этой никчемной жизни. И бороться, стремиться к чему-то, побеждать и завоевывать он хотел лишь для нее. Построить невероятно удобное и красивое будущее, несуществующую жизнь с обожаемой и вечно желанной Катериной. Вампирша легко коснулась и поцеловала его в шею. — Катерина, — страстно выдохнул он, надеясь, что она подарит ему желанный вампирский укус. — Мне так одиноко, не оставляй меня... — прошептала она. — Никогда! — И прости меня, Бэнджамин Грюневальд, — добавила она, отстраняясь, так и не укусив. — прости, что сделала своим рабом и лишила человеческой жизни. — Я счастлив служить вам, — с готовностью ответил юноша. Она не ответила. Сползла с его колен и, задув свечу, поднялась на поверхность. Солнце село. Катерина это чувствовала. Бэн еще нет.***
(Берлин, 1515 год) Головная боль после первого диаблери больше не возвращалась. Густав, похоже, тоже избавился от своего продолжительного недуга и Катерине велел приходить лишь раз в неделю. В другое время он приказал ей не показываться на глаза другим вампирам, так как ее преступление было видно в ее ауре. «Объяснять же сейчас причины твоего поступка я не хочу» — пояснил Густав, и Катерине пришлось подчиниться. Большую часть времени она проводила со своим рабом. Бэн был несказанно счастлив от такого домашнего ареста. Госпожа учила своего раба, тренировалась сама и задумчиво слушала, как он читает ей церковные писания и письма, что просил доставлять Густав. Читать письма отца Катерина решила на свой страх и риск. А так же стала приписывать к его словам свои желания, заставляя слугу переписывать бумаги и подделывать почерк Густава. В какой-то степени для нее это было игрой. Возможно, ей хотелось дразнить Сира, вмешиваясь в государственные дела, а возможно, ей казалось, что она принимает верные решения и помогает отцу справляться с непосильными задачами. Со временем Густав разрешил ей посещать и Вильгельма, старший отпрыск, вероятно, получил разъяснения по поводу изуродованной амарантом черной ауры. Другие жители Берлина с дочерью, что стала темной карающей рукой Густава, не встречались. Убийства Каинитов проходили минимум раз в год. В остальное время Принц продолжал тренировать на ней свои навыки гипноза и несколько дней в месяц путешествовал по своему городу в ее голове. Одиночество и чужие души сделали Катерину замкнутой, нелюдимой. Она потеряла все связи с обществом и не знала другого места, кроме как в подземельях Сира. Обучение с Вильгельмом шло плохо — ее брат хотел научить ее подчиняться, пытался давить и ставить на место. Катерина же получала знания от убитых. Она точно не знала как, но после поглощения бессмертной души в ней сохранялись весь прежний жизненный опыт и даже дисциплины поглощенного. Какое-то время это ее радовало, она с удовольствием делилась с Сиром и слугой, мыслями чужих ей вампиров. Но потом эти мысли и воспоминания стали угнетать. Они показывали ей то, чего никогда она не имела — настоящую свободу выбора. Там, за пределами Бранденбурга, существовало огромное сообщество бессмертных, и Катерина была лишена его и лишена любого другого социума. Густав не позволял ей встреч с Каинитами Берлина, не разрешал вступать в отношения с людьми и Бэн стал единственным ее собеседником на годы. Трэлл тоже времени даром не терял. Наученный прежними ошибками, он много работал для себя и своей госпожи. Постоянно тренировался и с Катериной и с Вильгельмом, совершенствуя свои навыки и свое тело. С годами его педантизм был доведен до крайности, и жизнь раба текла по ровному расписанию, в котором не существовало места для него самого. Каждую ночь он проводил с Катериной — охотился с ней, тренировался или просто развлекал. День делился на короткий сон, работу, и снова тренировки. Денег на проживание требовалось им немного, и Бэн не пытался шиковать, хотя после приобретения вампирских способностей контролировать людские слабости, он добился многого, и в его распоряжении были торговые лавки и подчиненные слуги, но раб решил накопить Катерине на дом, которой был бы ее достоин. Маленький обветшалый сарай, где жили отец и сын, не годился для любимой вампирши и Бэн решил купить ей Кормфилд. Вильгельм, выслушав его предложение, даже не возражал. После нескольких десятилетий усадьба перестала приносить должную прибыль, и вампир постепенно распродавал и земли, и имущество. Кроме того, срок жизни его выдуманной личности подходил к концу, и ему уже хотелось избавиться от замка, и от хлопот связанных с бумагами. Катерина эту идею не приняла с ожидаемым энтузиазмом, но и не возразила. Поэтому все свободные средства Бэн закапывал рядом со сравнявшейся с травой могилой отца.***
(Берлин. Июль 1515 год) POV: Записи Бэнджамина Грюневальда. Позавчера у меня на глазах убили Равену. Вчера я убил своего отца и брата. Я чувствовал сожаление и разочарование. Но сегодня меня не тревожат мои переживания. Не тревожит убийство и то, что я бросил девушку, отдав ее насильникам. Я вообще ничего не чувствую. И от этого страшно.