Беты (редакторы): Норвен Анариэль
(Берлин, Берлинский Городской дворец. Август 1542 года) Вильгельм Равенсбург Город рос, как и население Берлина. Принц, казалось бы, должен был быть доволен увеличением числа своих подданных, но Густав никогда не был радушным хозяином, и появление любого нового вампира сопровождалось нервотрепкой в первую очередь для Вильгельма. Старший отпрыск старался сохранить хорошие отношения не только с другими городами, но и с кланами. Пусть Густав правитель, Вильгельм — политик, что держал необузданный гнев отца в руках и пытался удержать его от беспочвенных ссор со всеми. Со времен правления Гогенцоллернов город превратился в роскошную столицу, оживленную гимназиями, типографиями и церквями. Придворные и знать расселились вокруг строящегося уже не первое десятилетие дворца, и все крупные города Бранденбурга обзавелись своими князьями. Под руководством и давлением слуг Вильгельма город обзавелся собственной юрисдикцией, и курфюрст продолжал продавать городу различные права, дабы зарабатывать на столице деньги. Но плохие отношения с соседями, подначивание Тореадоров и Тремеров Густавом приводила к междоусобным войнам. Берлин постоянно страдал от шведских войск, оккупации силами кайзера и французов. Нежелание Густава мириться с тем, что он не король мира, вызывало конфликты даже с курфюрстами, несмотря на отсутствие у последних принципов и нездоровую страсть к деньгам. А после того как Бранденбург окончательно принял лютеранство мятежи и беспокойства среди рыцарства стали неуправляемыми. В этот нестабильный период прибыли трое Носферату, с твердым намерением расположиться в Бранденбурге. И особенно неприятной неожиданностью для Вильгельма стало то, что Густав их принял. Троица выглядела абсурдно — высокий, тощий юноша и две девочки лет двенадцати. Несомненно, это были маски, но видеть их настоящие лица никому из Вентру не хотелось. И все же, чтобы шериф случайно никого не убил, Носферату пришлось показать свой истинный облик. Какого пола были карлицы, что изображали девочек, сказать было трудно. Да, и возможно, не важно, для вампиров пол не имел значения. Обе девочки были непривлекательными созданиями с искривленными уродливыми телами. Представившись, они назвались: Яснотка Таубнессел[1] и Эрилес Гевара. Юноша же назвался Дмитрием и заставил Вильгельма вздрогнуть, только взглянув в его настоящее лицо. Все так же высокий и болезненно худой, немного сутулый человек имел серо-землистое потрескавшееся лицо с длинной тонкой линией губ от уха до уха. Прорези на щеках приоткрывались, когда он говорил, и в них были видны сухожилия и мышцы, во рту в несколько рядов устроились тонкие острые зубы. Вероятно, вампиру приходилось убивать каждую свою жертву, так такими зубами трудно было нанести небольшие раны. Носферату был лишен волшебства «поцелуя», что помогало бессмертным скрывать свою личину. Присутствие этого существа легко могло нарушить Маскарад. Но обратившись к Принцу мысленно, Вильгельм не получил никакого ответа — Густав был согласен видеть их в домене. Но, конечно не в самом Берлине. Бранденбург огромная территория, и Носферату было предложено несколько мелких городов, в том числе и знаменитый Кёпеник. Скрыв свое истинное лицо, юноша принял вид хилого подростка с тонкими белыми выпадающими волосами, и с лицом покрытым оспинами. Этот не слишком привлекательный облик Дмитрий назвал свой обычной маской. Закончив с нудными объяснениями правил и законов своего домена, принц велел гостям выпить его крови. Старшая Носферату — Яснотка, на такое предложение откликнулась с полным равнодушием, ее же отпрыски, то ли по велению Сира проявили недовольство, то ли поддались эмоциям и по глупости решили побрыкаться, но в итоге Яснотка за шкирку заставила детей испить витэ хозяина. Кроме своевольства у молодых отпрысков оказались еще и свои рабы крови. Густав сразу потребовал неугодных и ненужных ему трэллей казнить, но Носферату предложили за своих рабов денег. Каждая душа обошлась вампирам в три тысячи гульденов, что почти три килограмма золота и после недолгих споров Носферату решили выкупить себе по одному слуге, а остальных утопить в Шпрее. Гостям законы и правила Бранденбурга показались, несомненно, суровыми и лишь Вильгельм удивлялся необычайной щедрости и доброте своего господина. Его верная служба и успехи в политике не вознаграждались даже учебой, не говоря уже о возможности иметь слугу. За одного, пусть даже скромного, раба Вильгельм заплатил бы в десять раз больше. На встрече Катерина не присутствовала, впрочем, как и обычно, зато был ее трэлл. Бэнджамин в последние года сильно вырос: стал крепче, много учился и его стремление быть лучше, давало плоды. Густав обратил на смертного внимание и использовал его при любой удобной возможности, и у Вильгельма стали появляться неприятные подозрения, что следующим кандидатом на обращение станет этот крестьянский мальчишка. Некоторая доля зависти заставляла Сенешаля относиться к юноше скептически и пренебрежительно, и смертный отвечал ему тем же. Уже покинув тайное убежище Принца, которое за последние годы обросло стенами и высоким забором стоящегося Берлинского дворца, Вильгельм столкнулся с гостьей — Яснотка явно его поджидала, и как только Вентру появился на поверхности, она бесстрашно подошла к нему и осмотрела сверху вниз. — Доброй ночи, — она сделала низкий поклон. — Я хочу поговорить с вами. Вильгельм не горел желанием общаться с гостями, а тем более с Носферату, но расчетливый политик и интриган в нем требовал узнать, что эта древняя и слишком известная в прошлые века вампирша предложила Принцу, за что тот принял Носферату столь приветливо. — Вильгельм Равенсбург, — поклонился он в ответ, — я с удовольствием познакомлюсь с вами поближе. — Я наслышана о тебе, — образ девочки плохо сочетался с тем, что видел Вентру в приемном зале принца. — И я о тебе, — больше для себя, чем для нее, тихо сказал Вильгельм. — Позволите ли пригласить вас в мою скромную обитель? — Почту за честь. Не стоит вести тут беседы, у этих стен слишком много ушей. Носферату кивком предложила следовать за ней, она повела его в город по новостроящейся широкой проездной дороге, ведущей от дворца к охотничьему домику в Грюневальде. Яснотка шла твердо и уверенно, словно бывала тут, и не раз, словно знала эту еще не готовую дорогу и этот город как свои пять пальцев. Отдалившись от Старого Кельна на четверть мили[2], Яснотка резко свернула в маленький переулок и, остановившись рядом с городской тюрьмой, непринужденно открыла одну из служебных дверей. Вильгельма тревожила эта фривольность, и он следовал за Носферату уже больше из любопытства. Спустившись в подземные камеры, она провела его по узким коридорам. Рядом с одной из камер уродица остановилась и приглашающим жестом ввела гостя в маленькую подземную келью. В комнате стояло несколько табуретов, небольшой кривой стол и сундуки с книгами и тряпками. — Мой дом, — сказала она, обводя руками помещение. — Удобно? Вентру кашлянул. Он чувствовал себя бестолковой мышью, что добровольно пришла в логово кота. — Восторгаюсь вашим вкусом. — Мне нравятся гости, надеюсь, вы будете часто ко мне заглядывать. — Ответила девочка. — Присаживайтесь. К сожалению, угостить вас мне нечем, подозреваю, что крыс вы явно не захотите есть? — на ее лице появилась приятная улыбка, и Вильгельм так же наиграно улыбнулся в ответ. Чем дальше, тем сильнее ему хотелось бежать. — Я не буду томить вас долгими рассуждениями, подозреваю, вам есть чем занять свою ночь, — Яснотка, наконец, села и все с той же кукольной улыбкой положила ладошки на неотесанный стол. — Я знаю, какую роль вы играете в этом городе и знаю, что наш чудесный принц не большой любитель выбираться из своего замка. Вы можете быть уверены, что если я выбрала Бранденбург в качестве своего дома, то и относиться к нему буду как к таковому — мы не мусорим, не привлекаем внимания и не мешаем жить другим. Но вечность крайне скучна и однообразна когда проводишь ее в четырех узких стенах, не имея возможности общаться со своим собратьями. И я давно осознала, что единственное, что еще может доставить мне удовольствие — это общение. Поэтому я прошу вас, именно вас, помочь мне организовать в Берлине Элизиумы. Приятные встречи, где мы будем делиться впечатлениями, и обмениваться новостями, будем общаться и, возможно, даже предлагать друг другу услуги. Вильгельм невольно приподнял бровь, чувствуя, что его либо дурят, либо собеседник потерял рассудок. — Общаться? — переспросил он, стараясь удержать рвущиеся смешки. — Вы забыли, что значит это слово? — все так же уверенно и спокойно спросила Яснотка. — Я хочу знать, что вам действительно нужно! Носферату бросила на него хитрый взгляд и тут же вновь натянула мерзкую улыбочку. Вильгельм ждал, играть в этикет было тонким искусством, но сказать лишнее или сделать неверный шаг — это верный путь проиграть. Но Яснотка не хотела играть, выжидающе смотрела на собеседника, изучала, словно проникая в разум и выискивая его слабые стороны. Носферату была опытным игроком, Вентру знал ее еще до того как она взяла себе это имя. И потому понимал, что опасаться ее надо вдвойне. — Разве я не ясно выразилась? — девочка задумчиво почесала ладошки о стол, — мне нужны стабильность и положение. Густав пока был рад принять нас, но он легко сменит свое мнение. Мне и моим подопечным хотелось бы не переживать о таких мелочах, как склочное настроение нашего дорого властителя. Поэтому — Элизиум, где я смогу получать свежие новости и ваше сотрудничество — это все что мне надо. — Ты получишь мое сотрудничество, Мелисса[3], — спокойно произнес он, и девочка нервно дернулась, услышав забытое имя. Ее давно никто не звал так. Последний раз она использовала его, когда кланы разделились, провозглашая Камарилью и Саббат. Тогда ее весомое имя стало воздействием на Носферату и, толкая их в жесткие рамки новых законов Маскарада, Мелисса использовала и свой авторитет, и силу своей древней крови. Теперь она пыталась избавиться от нажитого веками клейма. — Я выплатила долги, и моя служба истекла, не зови меня больше так. — Уверен, Густав с радостью будет использовать твои старые связи и навыки. То, что копилось годами невозможно смыть лишь поменяв имя и личину. Твоя истинная суть от этого не изменится. — Я в отставке, ушла по собственному желанию и Джихад меня больше не интересует! — низким мужским голосом сказала девочка, — мне нужен покой и чтобы мой ребенок и пасынок ни в чем не нуждались. — Тогда, возможно, мне стоит говорить с ними? — Вильгельм слишком нагло выпрямился, поднимая голову, и чуть не стукнулся головой о низкий потолок. Это немного смирило его гордыню, которая, уловив слабость в противнике, попыталась задавить слабого. Но Яснотка не была слабой. Она просто устала жить. — Элизиум, твоя поддержка. И мои дети в твоем распоряжении. Никто из них не должен быть притеснен или изгнан. Мне так же надо парочку гулей, пусть даже не людей. — Гулей? — Да, вся цивилизованная Европа называет рабов крови гулями, а не трэллами, — отмахнулась девочка. — Я сделаю все что смогу, но Густава иногда очень тяжело уговорить, — я довольной улыбкой ответил он, рассчитывая на выгоду из их сотрудничества. — Возможно, ты просто не умеешь просить, — сбавила она его тон легким презрением.***
(Берлин, Берлинский Городской дворец. Ноябрь 1542 года) Вильгельм Равенсбург Полагаться на Бэнджамина оказалось глупой идеей. Даже несмотря на то, что гипнотический приказ Вильгельма глубоко проник в сознание смертного, тот все равно тем или иным способом увиливал от полных докладов и не мог никогда точно рассказать, чем же занималась Катерина. Своих трэллей у Вильгельма не было, и рисковать, так же как и Катерина, и заводить одного без спросу он не мог. Густав к сыну относился намного более строго, более жестко — любая оплошность могла дорого обойтись. Привлекать простых смертных следить за каинитом — опасность нарушить Маскарад, и поэтому у Сенешаля не было другого выбора, кроме как начать следить за ней самому. Бегать по городу за полоумной сестрицей оказалось хлопотно. Катерина тратила свое бессмертное совершенно бессмысленно и даже не пыталась занять себя хоть чем-то полезным. Большую часть ночи она просто бродила по городу, убивала того, кто приглянется, и ее раб, следовал за ней по пятам, избавлялся от трупов, хороня их там же, где она их убивала, либо топил в реке. Под утро она тренировала трэлла, обучала тому, что знала сама, и Вильгельма коробило от того, что за столь непродолжительный жизненный срок она освоила большинство силовых дисциплин и многие ментальные. Катерина превратилась в сильную, кровожадную и совершенно бесчеловечную вампиршу. Но такая жестокость делала ее близкой к Зверю, к внутреннему чудовищу, что пожирал ее сердце изнутри. Такая халатность могла кончиться тем, что она потеряет контроль над собой, и Катерину уничтожат. Не то, чтобы Вильгельм особо жалел, ему было немного жаль потраченного на нее времени, а также вложенных усилий. В конце концов, Катерину он считал своим детищем: он воспитывал ее как жену и будущую бессмертную, пил ее кровь, пока она еще была живой, присутствовал при перерождении, подарил первую жертву, а потом десятилетия вел по сложному лабиринту вампирской иерархии. Вильгельм считал, что Катерина принадлежит ему по праву. И не только потому, что она была его женой, но и потому что он провел с ней больше времени, чем любой другой вампир. Но подчинить ее разум у него не хватало сил. Оставался еще один выход — достаточно простой и надежный: связать Катерину узами крови, и тогда она будет подчиняться, будет делать, что он пожелает и никогда не сбежит с короткой цепи. Оставалось сделать это незаметно для нее и для Густава. После долгих наблюдений и расспросов ее трэлла, Вильгельм точно определил предпочтения Катерины и рассчитывал, что сможет опоить своей кровью будущую жертву кровожадной вампирши, и таким образом заставить ее связаться с ним узами. Но наблюдения так же ужаснули его тем, что Катерина с жестоким постоянством убивала и вампиров. Как отыскивала молодая и не опытная девица этих незваных гостей в городе, он понять не мог, но смотреть на то, как его названная сестра совершает амарант — было чудовищно. Чудовищно страшно и желанно. Любопытство заставляло следовать за Катериной все чаще, внутреннее раздражение и ненависть по этому поводу росла экспоненциально, а возможности совершить свое черное дело никак не выпадало, потому что Катерина была непостоянна. Вильгельм перестал считать года после того как ему исполнилось двести. Десятилетия проходили незаметно, почти плавно утекали в общую копилку его вечности. А Катерина пробудила в нем забытый интерес — словно вернувшись в молодость, в те времена, когда он сам был трэллем, Вильгельм увлеченно пытался разрушить жизнь той, кого сам практически и создал. Густав запретил кого-либо извещать о черных полосах в ауре Катерины. Женщина больше не встречалась с другими вампирами, не появлялась на общих сборах и даже в покоях своего Сира бывала лишь в те ночи, когда туда более никто не планировал приходить. Нередко Вильгельму приходилось покидать свое удобное кресло ради того, чтобы провести занятия с Катериной на «ее территории». Страхи Густава и Катерины были обоснованы — другие жители Берлина, пусть немногочисленные, но все же стали бы протестовать. Устои Камарильи, ее законы и принципы появились не на пустом месте. А нарушающая одну из самых важных догм Катерина могла бы быть разорвана на куски рассерженными жителями города. И даже всевидящий и всезнающий Принц не смог бы их остановить. Страхи, зависть, недоверие — такие чувства нельзя остановить обычным приказом. Но чем дольше Вильгельм следил за вампиршей, чем дольше планировал ее порабощение, тем сильнее ощущал страх перед ее голодом и желал ей смерти, и лучшим способом для этого могло стать выдача ее тайн. Новое, очень неприятное, но по его мнение удачное представление Вильгельм готовил несколько месяцев. Чтобы пригласить в свою обитель Малкавиана Суе, нужна была достаточно веская причина, и она сама удобно всплыла: в Бранденбург прибыли трое вампиров, желающих обосноваться в городе навсегда. Обсудить это было необходимо, так как гости пожелали занять домен Суе, и Густав, не посчитавшись со старым жителем, отдал Темпельхов и Кёпеник в распоряжение Носферату. Суе вида не подал, но старый Малкавиан жил в Бранденбурге не просто так — его влиятельные сторонники, да и он сам не вчера рожденный, были достаточно опасными и неприятными противниками. Вильгельм не знал, сколько точно было Суе лет, но, когда тот прибыл в Бранденбург двести лет назад, то рассказывал забавные истории про Александра Великого и Римскую Англию. Настроить Суе на свой лад не составило труда. Казалось, Малкавиан считывал его мысли и сам наталкивал на различные предложения. Когда Вильгельм сообщил Суе о своем недоверии к Катерине, Суе сам предложил проверить ее ауру. А уже через час в обитель Сенешаля явилась сама диаболистка и Суе, несомненно, сделал то, о чем они говорили. При самой Катерине Малкавиан виду не подал, но Вильгельм почувствовал, как взволновался его собеседник. Дальнейшее было само самой разумеющееся — Суе отправился к Густаву и выразил тому вотум недоверия, за содержание на территории Бранденбурга диаболистки. Следующей ночью Вильгельм следил за Катериной, надеясь, что Густав все же твердой рукой здравого правителя осуществит свою жестокую кару. Но вампирша зашла к Принцу и вышла от него невредимой. После этого, нигде не задерживаясь, направилась к переправе в Кёпенике. Не понимая, к чему все это идет, Вильгельм продолжал следить за сестрой. Через час женщина остановилась рядом с одним из дворцовых зданий и спустилась в полуподвальное помещение. Вильгельм не хотел ничего пропустить, но выдать себя боялся. Стараясь быть как можно более осторожным, он скрыл себя в тени и проследил за женщиной. Там в небольшой старой келье Вильгельм видел, как Катерина поглотила Суе и его душу.***
(Кёпеник, 15 декабря 1542 года) Катерина Кормфилд Так плохо Катерина никогда себя не чувствовала. Обычно амарант приносил наслаждение и непередаваемый по ощущениям экстаз. Сейчас она чувствовала боль и страх. Густав покинул ее рассудок еще в самом начале, когда ощутил лишь первые толчки прорывающегося безумия. Оставшись с душой древнего Малкавиана один на один Катерина тихо подвывала, вцепившись зубами в свою руку и старалась спрятаться от нахлынувших образов. Суе был слишком стар, слишком тяжел для нее, и его измученная веками душа словно не вмещалась в хрупкое тело женщины, принося боль. Суе со смехом шептал ей слова благодарности и упреков. Он то просил о свободе, то умолял об уничтожении. Но Катерина не знала, как убить того, кто уже был мертв, и застрял в ее рассудке, пугая и сводя с ума своими мыслями и психозами. «Больше никогда, Густав», — шептала она сама себе. Выполнять его приказы и убивать становилось все сложнее. Одно дело простые смертные, совсем другое — себе подобные. Быть каннибалом, понимать это и наслаждаться, быть не таким как все остальные и быть изгоем в своем собственном обществе — Катерина не желала такой жизни. И она устала. Внутри нее, словно разрушая ее сознание и тело, велась неслышная борьба. Внутренняя суть зверя вырывалась на поверхность, не позволяя Катерине контролировать ее. Но самое страшное было понимание того, что кто-то другой, насмехаясь над вампиршей, подчиняет ее Зверя. Подчиняет и толкает на нечто страшное, более жестокое, чем просто убийства и амарант. Женщина чувствовала в себе Суе так, словно он, как и Густав, пробрался в ее разум и подчинял своим желаниям. Малкавиан рвал ее душу на части и забавлялся ее слабостью, он пытался подчинить ее себе, сломать, так же как и она сломала его тело. И кажется Малкавиану это доставляло удовольствие, его будоражило понимание, что взамен своего старого, поношенного живой жизнью тела он получил нечто более сильное и красивое. «Ты будешь моей, Катерина» — шептал голос в ее разуме. И это был не голос Принца, а голос ее самого страшного кошмара. Это был ее собственный Зверь.***
(Моабит, 15 декабря 1542 года) Бэнджамин Грюневальд Бэнджамина Грюневальда на боях в Моабите знали как Бэн Каэлер — объездчик лошадей из Потсдама и никак иначе. Когда Бэн понял, что бессмертие накладывает на него определённые обязательства перед вампирами, он стал менять имена и внешность, насколько это было возможно. Каиниты с людьми общались меньше и прятались в ночи, слуги же бессмертных повелителей оказывались на виду и могли нарушить Маскарад. Прятаться от своих деловых партнеров и друзей стало привычным занятием и хобби. А спустя годы Бэнджамин Грюневальд как личность просто перестал существовать. Бэн придумывал сотни других имен и работал через своих помощников. И лишь на боях появлялся сам. Драться ему нравилось — чувствуя свое превосходство благодаря вампирским дисциплинам, Бэн красовался перед девицами, выискивал помощников и строил отношения, которые перестали существовать в других сферах его жизни. А бои — сегодня есть, а завтра нет — слишком быстро люди уходили от подобных развлечений и Бэн мог сохранять свое бессмертие в тайне. Главное не переборщить со славой. Но как ни странно, всегда находился кто-то сильнее и быстрее и трэлл понимал, что ему еще учиться и учиться. Женщины тоже были важной частью этих мероприятий. Привлечь даму, затащить ее в постель, а потом выбросить, оказалось сложной и иногда невыполнимой задачей. После смерти Равены Бэн несколько лет бесплодно метался от одной ниши к другой, пытаясь понять, как устроены девицы, чтобы к ним подступиться. Но те, кто соглашался на соитие легко и непринужденно вызывали внутренний дискомфорт, а те, что привлекали не только телом, оказывались слишком порядочны и недоступны. Тут же, на ринг, где грязь и пот смешивались с кровью, девицы приходили не только ради красивых зрелищ. Деревенские девицы и сами любили подраться, надавать тумаков соперницам или заработать пару медяков для пьянчуги мужа и голодных детишек. Такие девицы и поговорить были не прочь, и в церкви песнопения читали, и знали, что с мужчиной сделать можно. И именно такие особенно привлекали слишком молодо выглядящего пятидесятипятилетнего слугу Катерины. А самое главное, такие девицы, особенно молодые, вполне годились Катерине в пищу, и, если госпожа желала отобедать, Бэн не стыдился отдавать ей попользованную крестьянку. Такой меркантильный и бессердечный подход к человеческим жизням сделал Бэна равнодушным. Он не считал себя убийцей, совесть не мучила его, когда он приводил очередную пышущую жаром красотку, а уносил ее к реке уже бледной и обескровленной. В какой-то период жизни ему даже стало это нравиться — подружки на пару дней или недель не надоедали, не приставали с требованием жениться или стать ближе. Как только девицы подходили слишком близко к его настоящей жизни, он тут же устраивал им свидание с Катериной. И лишь изредка, когда смертная чем-то задевала ожесточившее сердца Бэнджамина, он вспоминал, что еще совсем недавно умел сожалеть. А теперь не умеет. Сегодня ему выпал не слишком удачный бой и не слишком приятный противник — здоровый беловолосый мужчина почти семи футов росту по имени Ларс. Бэн едва ему до плеча доставал. Среди деревенских Бэн считался высоким парнем, но тут, в городе, особенно среди аристократов и голубых кровей, Бэн оказался ниже среднего. И хотя такие высокие мужчины, как Ларс, попадались крайне редко, его рост ущемлял самовлюбленного юношу. Они хорошенько друг друга поколотили, прежде чем трэлл решил, что овчинка выделки не стоит и сдался. Проигрыш — и нет денег и нет поклонниц. А это значило, что девицу придется упрашивать или еще хуже — платить ей. К платным женщинам Бэн испытывал какое-то внутреннее отторжение, и предпочитал с ними не связываться. После боя противник уж слишком настойчиво к Бэну с вопросами стал приставать, словно чувствовал, что Бэн специально поединок сдал. Трэллу совсем не хотелось потом ходить с синяками или сломанными ребрами, и он предпочитал сдаваться, чем глупо рисковать. А вот Ларс все никак не верил. В конце концов, уговорил Бэна не внеочередной бой и без свидетелей. Акцент у мужика был отвратительный, и слушать его не хотелось. А вот побить — да. И трэлл согласился. Без свидетелей можно будет и вампирские дисциплины применить. А это самое большое преимущество. Домой юноша вернулся разочарованный, но увидев хозяйку, тут же о своих бедах забыл. Катерина выглядела напуганной, сидела на стуле, вцепившись в колени, и тихо подвывала. Бэн тут же бросился к хозяйке, желая ее успокоить, поддержать, она же с рычанием его оттолкнула. — Не приближайся, — прорычала она и тут же на него оскалилась, показывая полностью выдвинувшиеся клыки почти в палец длиной, — не подходи. Бэн покорно отступил. Переживание за свою госпожу почти лишали разума, трудно думать трезво, когда тому, кого ты обожаешь всем сердцем и душой, очень плохо. А то, что Катерине было больно и плохо, Бэн был твердо уверен. До рассвета они сидели чуть в стороне друг от друга, и, когда стало вставать солнце, Катерина, с трудом передвигаясь, словно ее тело одеревенело, направилась в свой подвал. Бэн, как только за ней крышка захлопнулась, сел рядом и прислушался. Он не знал, что с госпожой, но давно заметил, как она меняется. Становится холоднее, отчужденнее, все хуже воспринимает людей, все меньше помнит все человеческое в себе. Словно девушка Катерина умирала, исчезала, и ее место занимало чудовище по имени Катерина. Уснуть Бэн не смог, весь день, просидев рядом с люком, и когда хозяйка стала снова плакать, прикрыл окна плотной тканью и спустился к ней. В свете свечи в маленьком узком помещении дернулось светлое пятно. — Катерина? — осторожно позвал он ее, потому что не увидел на привычном месте. Снова что-то мелькнуло, Бэн вытянул руку пытаясь осветить темноту. И тут перед свечой возникло лицо. Это не было лицом живого человека. Ее глаза отражали пламя свечи, словно звериные зрачки, клыки торчали, и противоестественная бледность делала образ похожим на мертвеца, коим она и была. Катерина, или то, что некогда было ею, зарычало. Низкие звуки, как рычание голодного волка вывели Бэна из оцепенения, и он выскочил из подземелья, с трудом переводя дыхание. Катериной владел Зверь, и она не понимала что делает. В таком состоянии она легко могла убить его и потом не вспомнить что случилось. Крышка за трэллем захлопнулась и из-под земли стали доноситься отвратительные завывания и стоны. Казалось, Катерина бросается на стены или рвет себя когтями. Бэн дрожал от ужаса, он не знал к кому обратиться и что делать. После ссор с Томасом он больше не поддерживал контактов с гулями. Уверенный в себе и своей силе, он старался добиваться всего сам, и как оказалось — это проще, чем выглядело на первый взгляд. Сейчас же, когда его хозяйка потеряла своей человеческий облик на неопределенный срок и бодрствовала днем, он не представлял, что делать и к кому обратиться. Впрочем, еще был Вильгельм, который всегда проявлял слишком активное любопытство к жизни Катерины и возможно согласится помочь. Возможно, он никогда бы не пошел на такую глупость, но Вильгельм постоянно навязывал юноше гипнотический приказ, заставляя отчитываться о делах Катерины и доверять Сенешалю. И оказавшись в тяжелой и безвыходной ситуации, Бэн поддался внутренней команде. Хотя и доверять другому вампиру жизнь своей госпожи было страшно. Но страшнее всего было то, что приближалась ночь, и когда солнце сядет к Катерине вернутся ее силы, и тогда Бэн не сможет удержать ее в подземелье. Следовало действовать сейчас, пока она еще была слаба. И, собравшись с духом, Бэн достал один из кольев, что Катерина носила с собой как самозащиту. Если колом пронзить сердце, то вампир замрет обездвиженный, рана будет болезненной, но не смертельной. И трэлл надеялся, что это хоть немного успокоит его госпожу. Когда рычание в подвале стихло, Бэн заставил себя вновь откинуть крышку и спуститься. Катерина или то, во что она превратилась, сидела в дальнем углу совершенно беззвучно и лишь горящие красным огнем глаза выдавали ее присутствие. Бэн выставил перед собой кол, сжимая его в двух руках. Холодный и липкий пот скатывался по спине, и юноше казалось, что от этого жуткого взгляда его тело одеревенело. Не дожидаясь, когда зверь атакует, юноша двинулся вперед. В то же мгновение Катерина прыгнула, и Бэн отшатнулся в сторону. Чудовище наткнулось на полосу света, что проникал в подземелье через открытый люк, и тихо взвизгнув, снова рвануло в темный угол. Преградив ей дорогу, Бэн схватил ее за плечо и изо всех сил ударил ее колом в грудь. Катерина замерла. Совершенно неподвижная, продолжала стоять, придерживаемая рукой Бэна. Трэлл разжал пальцы, и женщина, словно одеревеневшая, упала на пол в той же позе, в которой стояла. Только теперь Бэн смог перевести дыхание, понимая, что испуган до безумия. И не только тем, что Катерна, полностью потерявшая контроль, напоминала дикого голодного зверя, готовая кинуться на любого и растерзать. Он был напуган и тем фактом, что ему пришлось ударить свою госпожу. Самого важного и единственного любимого человека. Хотя Катерина и не была человеком уже очень давно, Бэн продолжал любить ее, не обращая внимания, что чувства эти были навязаны ее кровью. С трудом дождавшись, когда сядет солнце, Бэнджамин уложил свою госпожу в холщовый мешок и быстрыми перебежками направился к городскому дворцу. Сейчас он чувствовал, что у него нет другой поддержки, кроме Вильгельма. Ночью в городе людей почти не было: либо спали, готовясь к новому трудовому дню, либо кутили, незаметно и не привлекая внимания городовых. С последними Бэн тоже не хотел столкнуться. Он уже давно хотел озаботиться повязкой охранника города, но каждый раз откладывал это до лучших времен и в итоге сейчас, когда ему крайне нежелательно было попасться на глаза стражам порядка, у него этой повязки не было. До замка удалось добраться почти незаметно, но рядом с входом в покои Вильгельма крутились королевские стражи. Бэн не мог их ни обойти, ни убить, и полночи юноша простоял со своей драгоценной ношей, ожидая, когда путь будет свободен. Во время смены караула стража ненадолго отошла, и трэлл смог воспользоваться этой незначительной заминкой. Проникнув в здание, он тут же почувствовал себя защищенным и опрометью бросился к приемному залу Сенешаля. На его стук никто не ответил, и Бэн позволил себе войти, надеясь, что Вильгельм не сильно занят. Но старший сын Густава в данный момент принимал у себя Шерифа Клауса Ульрика и трэлл замер на пороге вмиг, понимая, что последнему знать о состоянии Катерины нежелательно. Но вампиры, словно почувствовав безнадежность положения Бэна, тут же велели ему войти и доложить о причине, по которой смертный посмел их побеспокоить. — У меня есть важное дело лично к Вильгельму, — стараясь не роптать, ответил трэлл. — У тебя не может быть личных дел, — с раздражением заметил Клаус и кинул взгляд на брата — очевидно Шериф не желал оставлять Вильгельма и трэлла Катерины наедине и хотел знать, что их может связывать. — Это касается Катерины, — Бэн выразительно посмотрел на Вильгельма, надеясь, что тот его поймет и поддержит. Но планы трэлла понял и Ульрик и, приблизившись широким, размашистым шагом к слуге, отдал ему гипнотический приказ, сопротивляться которому Бэн не смог. Юноша тут же уложил на пол свою ношу, попутно сбивчиво объясняя, что Катерина находится в состоянии Зверя, и он не знает, как ей помочь. Вильгельм не шелохнулся, он догадывался, что могло привести к подобному, но делиться с братом или трэллем не хотел. Сенешаль еще точно не знал, что может быть известно слуге, и что может знать Шериф, но то, что Густава устраивала Катерина-диаболистка, была неоспоримая информация. Клаус сел рядом с замершей одеревеневшей женщиной, заглянул в ее помутневшие глаза и Бэн двинулся к нему, собираясь помешать гипнотизировать свою беззащитную хозяйку. Уловив его движение, Ульрик вскинул голову и зарычал на смертного, показывая клыки, и юноша замер. Мысли судорожно носились в его голове, его захватил панический страх, что Катерину эти двое вполне могут убить, и ему необходимо ее защитить; сделать что угодно, но вытащить госпожу из ловушки, в которую он сам ее и принес. — Чудовищная аура, — внезапно вымолвил Клаус и отшатнулся от женщины. — Ты это видел? — Шериф обратился к брату. — Не удивительно, что она потеряла контроль, мы должны ее уничтожить! — Нет! — резко произнес Вильгельм, до этого он казался спокойным и равнодушным, но предложение об уничтожении тут же вывело его из себя. — Отец дал ей позволение убивать. — Ей позволил, а мне нет! — немного надрывно ответил Ульрик, вновь поворачиваясь к женщине, — возможно, она уже не одного пожрала, ее душа черна как подвалы Принца, не верю, что Отец давал ей позволение на множественные убийства. — Густав сказал мне, что Катерина может убивать и поглощать души по его указу. И тебе лучше не спорить с его решением. — Принц сошел с ума! — Клаус казался не просто взволнованным, он был просто взбешен, — чего Густав хочет этим добиться? В Берлин явится Юстициарий и уничтожит и Катерину и Отца. А может и всех нас. Камарилья только обрела почву под ногами, лишь недавно костры инквизиции полыхали и на территории Священной Римской Империи, и старейшины Камарильи не позволят ему такой вольности как диаболист. — Возможно Густава устраивает Катерина в качестве устрашения, — слишком спокойно по сравнению с братом ответил Вильгельм. — Она молода, слаба и неопытна, и если Юстициар станет возражать против ее существования, Густав сможет сделать жест доброй воли и пожертвовать дочерью. — Сенешаль поднялся со своего места и медленно приблизился к женщине. — А если ты переживаешь за ее лояльность, то мы можем добиться ее лояльности самым простым способом. Мужчина надкусил себе запястье и, приоткрыв Катерине рот, собрался наполнить ее своей кровью. — Нет! — возмущенно выкрикнул трэлл и ринулся к своей госпоже. Клаус попытался ударить его, но трэлл неплохо натренировался в уличных боях и уклонился. Собственный промах разозлил Шерифа еще сильней, и юноша благоразумно замер, ожидая дальнейших действий вампира. — А мальчишку надо уничтожить! — все еще не успокоившись, заметил Клаус, пока Вильгельм напоил сестру витэ. — Это высшая наглость со стороны Катерины завести себе раба без дозволения Отца. — Успокойся, — Вильгельм встал рядом с Ульриком и кивнул ему в сторону тела, сам же стал внимательно рассматривал юношу. Сейчас, напряженный, полный решимости, он выглядел не таким уж слабаком, каким был сорок лет назад. Мальчишка многому научился и стал полезен не только Принцу. Было бы неплохо самому иметь такого трэлла. Вильгельм невольно улыбнулся проскользнувшим шальным мыслям. Если Бэн был угоден Густаву, то в случае смерти не слишком разумной и аккуратной вампирши, трэлл вполне может перейти в руки более удачливого владельца. — Ты тоже прими моей крови, — предложил Вильгельм юноше. — Зачем? — Бэн действительно был удивлен. — Ты отказываешься от витэ? — Вильгельм рассчитывал, что в случае смерти Катерины, его кровь останется в теле юноши, а это уже полшага к захвату трэлла. — Да! — у Бэна же были свои причины. Сейчас положение Катерины было не самым надежным, и, если госпоже потребуется помощь и поддержка, трэлл собирался поддерживать ее своей кровью. Если же он примет кровь другого вампира, то Катерина сможет перенять эту кровь через его тело. А госпожа по его вине и так уже приняла витэ своих братьев. — Как знаешь, — Вильгельм улыбнулся, и юноше показалась эта улыбка уж слишком неприятной. — Если рассчитываешь справиться своими силами — я возражать не буду. Клаус без слов понял намерения Сенешаля и, выдернув из тела Катерины кол, оба вампира исчезли за дверью. Двигались они столь быстро, что Бэн и глазом моргнуть не успел, как остался один на один с чудовищем, запертый в зале, где никакого оружия кроме канделябров и не было. Бэн медленно, беззвучно стал отступать, надеясь, что Катерина очнется сама собой, но женщина даже не шевелилась и он разозлился из-за своих страхов и, подойдя к госпоже, сел с ней рядом. Ее глаза были все так же бессмысленно мутны, ледяным взглядом вампирша смотрела в потолок, неподвижная и мертвая. Словно кол все еще сковывал ее тело. Бэн осторожно отодвинул ее одежду с того мета, где деревяшка пронзила тело: рана медленно затягивалась, со странным хрустом восстанавливались ткани, словно замерзающая река, тело спутывали паутинки льда. — Катерина, — осторожно позвал юноша свою хозяйку. Ее веки дрогнули, и она перевела на него взгляд, фокусируясь и рассматривая, словно впервые увидела. — Ты — дурак, — шепнула она и закрыла глаза. Бэн вздохнул. Не зная почему от ее слов стало спокойно и тепло. Женщина свернулась калачиком и положила голову ему на ноги. Сейчас она казалась беззащитной и беспомощной, и трэлл ласково гладил ее по спутавшимся грязным волосам, пытаясь успокоить. Временами вампирша вздрагивала, словно слыша неслышимое, ее тело напрягалось, готовое к рывку, а потом снова расслаблялось, и она вздыхала почти как настоящий человек. — Отнеси меня домой, — наконец попросила она, нарушив затянувшуюся тишину.