В поисках человечности

Беты (редакторы): Rioko Rain

      (Шёнеберг, поместье Кормфилд. 1808 год). Дневник Бэнджамина Груневальда. Страница 1. Gaukmánaðr «месяц кукушки»       Почему-то сильнее всего мне запомнилась именно эта встреча...       Впервые я увидел девушку весной 1808 года в Тремерской капелле. Госпожа отправила меня передать сообщение Петру, и я ожидал его в зале. Вместе со мной в капелле появилась красивая, хорошо физически сложенная женщина в слишком откровенном наряде и с оружием морских пиратов прошлого века. Это была новоприбывшая Бруджа Фантагиро. Вместе с морской разбойницей приехала и ОНА.       Из-за своего высокого роста Дита выглядела лет на семнадцать, но я привык к громоздкой Ангелине и не заметил этого недостатка. Тонкая кожа, мягкие припухлости на шее и запястьях выдавали в ней ребенка, и мое сердце вздрогнуло от смешанных чувств. Узкие плечи и ровная спина делали ее фигуру трогательно хрупкой и нежной.       Она выглядела как нечто светлое, чистое, ещё не развращённое вампирским влиянием. У неё были густые тёмно-каштановые волосы, аккуратно уложенные в две косы, светлое тонкое платье, немного отстающее от моды, и, если я скажу, что она была красивой, то не скажу ничего. Она была прекрасна. Эта спокойная, легко ускользающая красота детской непосредственности задевала во мне старые воспоминания о Катерине, и Дита, несомненно, была ее юным, еще не изуродованным бессмертием отражением.       Пётр, проигнорировав меня, сразу направился к безродным гостям, хоть я и пытался показать ему, что мой визит важнее. Тот лишь отмахнулся и, поцеловав руку Фантагиро, забрал девочку. Мне было указанно подождать, что и пришлось сделать. Оставшись наедине с Бруджа, я намекнул ей, что разгуливать по Берлину без представления чревато мгновенной смертью. Женщина хитро мне улыбнулась, фамильярно похлопала по щеке и важно сказала:       — Принц города примет нас с радостью, уж поверь.       Такая самоуверенность показалась мне на тот момент глупой, не смотря на то, что их сопровождал Юстициар Тремеров. Густав не считался с мнением Внутреннего Круга.       Пётр вернулся через час. Юная красотка заставила меня на мгновение забыть о том, что я делаю в капелле. Я не мог отвести от нее взгляда. Словно зачарованный, я смотрел на девушку, сам не понимая, что меня так сильно привлекает к ней. Дита была расстроена, лицо её было заплакано, она где-то забыла свои сандалии, а волосы были неопрятно распущены.       Но в тот момент мне показалось, что это делало её ещё более естественной.       Я стряхнул с себя наваждение, выкидывая её из головы и с твердой уверенностью напоминая себе, что я тут по делам. И всё же я с неким удовольствием наблюдал, как девчонка озлобленно отдёрнула от Петра руку, глядя на него, как на злобного врага. Хорошо ещё, что не зашипела, как кошка.       Дите всегда была присуща своеобразная, детская, неуправляемая агрессия, и меня забавляло то, что она не считалась со статусом вампира. Тремер, потирая руки, смотрел на девушку, как на драгоценный камень, который достался ему совершенно бесплатно. Пётр одобрительно кивнул Бруджа, и Фантагиро удалилась, забрав девочку. Как я позже узнал, новоприбывшие продали Диту Тремерам за их покровительство.       Я передал сообщение Петру, чему тот был несказанно рад. Или притворился, что рад. Сопроводил Тремера до приёмной Густава, куда мне тоже следовало прибыть, чтобы наблюдать представление новых жителей Берлина. Так же я надеялся хоть мельком познакомиться с Карлом Шректом. О нём ходило множество легенд, в том числе и то, что в прошлом он был инквизитором, пока не обнаружил в себе магию смертных, и до сих пор применяет некоторые старые навыки к непокорным.       На приёме Принца я вновь увидел Диту. Она была спокойна, самоуверенна и неподдельно наивна. В то первое мимолётное знакомство я был удивлён её неземной красотой, но дальнейшее общение не лишило её волшебной искры, заставляя меня смотреть на неё с прежним восхищением.       Пётр и Карл назвали девушку «бездонным сосудом». Она была магом, гулем новоприбывшего Бруджа Джетта и испанской инфантой. Маленькая принцесса была передана в собственность Тремеров и должна была пополнить коллекцию Петра. Я не слишком хорошо представлял, как будет выглядеть эта красотка в капелле Тремера и сможет ли она ужиться среди проституток, которыми было наполнено общественное стадо. Но я заметил, как Катерина провожала её голодным взглядом. А это означало, что рано или поздно моя кровожадная хозяйка опустошит девушку, как и многих других смертных до этого.       Вильгельму удалось попробовать крови Диты на приёме, и, хотя он повторял Катерине – «ничего особенного», госпожа приказала мне написать письмо Петру от её имени с просьбой отведать местное чудо. Из Берлинского дворца я вновь направился в капеллу, теперь сопровождая карету Джетта и мысленно прокручивая в голове свою встречу с испанской инфантой. От моего взгляда не ускользнул её взбалмошный характер – очевидно, что принцессу баловали и при жизни, и после изменения.       Прибыв к Тремерам, я стал свидетелем её трагического прощания с Джеттом, и это немного задело меня. Смена хозяина всегда довольно тяжёлый и болезненный процесс. Но, в конце концов, Дита – всего лишь еда, и её участь не должна была меня беспокоить.       Пётр был рад услужить моей госпоже и передал ответ ещё до рассвета. Я зачитывал письмо Катерине, стараясь не смотреть, как её любовник лапает и посасывает её.       «Дорогая Катерина, я с радостью предоставлю вам неограниченную возможность испить из «бездонного сосуда» в любое удобное вам время. Вы можете договориться о подходящем для вас дне и посетить мой скромный дом, или же пришлите ваш эскорт, который сопроводит сосуд до приемлемого места. Для меня будет честь дать старшим Ветру воспользоваться моим сокровищем для блага Берлина. С уважением, Пётр»       Катерина была довольна и попросила сообщить Тремеру, что Бэн, то есть я, доставлю завтра Диту к одиннадцати в замок Вильгельма. Письмо Пётр прочитал при мне и тут же строго дал указания, что прибыть за девочкой я должен к десяти, удостовериться, что та в порядке и здравии, доставить до Катерины и так же проследить, чтобы Катерина её не повредила (я мысленно представил абсурдность ситуации, если мне придётся останавливать Катерину), а потом, как только Дита освободится, доставить назад. В последнем я сильно сомневался, хоть Тремеры и уверяли, что эта хрупкая тощая девчонка способна напоить своей кровью даже Принца.       Катерина от крови девушки осталась в восторге. Меня это порадовало, но высокомерие и вульгарность принцессы немного остудило. После первого кормления с «бездонного сосуда» моя госпожа потребовала привозить её каждую неделю. Был вторник, и Пётр сказал, что теперь наш день – вторник, и Дита будет готова для нас всегда в это же время.       Так я стал её личным извозчиком, а потом и телохранителем. Сначала, конечно, я возил Диту только для Катерины, но потом Пётр потребовал, чтобы я сопровождал её и в другие дома. Катерина не возражала, да и мне было приятно проводить с Дитой время. Девчонка была по-детски милой, непосредственной, весёлой, заставляла улыбаться и смеяться даже такого старого сухаря, как я. И, хотя такая жизнерадостность мне быстро приелась, я постоянно чувствовал к ней какое-то неуловимое влечение. Дита не чуралась моего положения гуля Палача. Её, кажется, вообще не волновали статусы. Она могла говорить со мной о чём угодно: погода, мода, вчерашняя проделка. Мне было приятно её слушать и замечать в себе ещё что-то такое же простое – человеческое. Откровенный смех девчонки веселил меня, а наивность и простота расслабляла. В Дите сложно было увидеть какую-то опасность.       Кровь Диты вызывала у Катерины настоящее восхищение, и Вильгельм, поддавшись голоду, так же стал кормиться с «бездонного сосуда». Дите, казалось, было всё равно. Она получала удовольствие и томно вздыхала, когда два вампира пили её кровь. После кормления, за которым мне приходилось наблюдать, чувствуя смущение и зависть к девушке, которую пьёт моя хозяйка, я подсаживал Диту перед собой на лошадь и отвозил в капеллу. Она прижималась ко мне, обнимала и непринуждённо говорила, не требуя моего участия в этих разговорах.       Мне было легко в её обществе. Но я не воспринимал её серьёзно. Дита была скотом, а жизнь таких девиц не длилась более пяти лет. Я не хотел привязываться, и я умел избавляться от чувств. И, ко всему прочему, Дита умудрилась поссориться с каждым гулем города, кроме меня и Ангелины, и ей объявили войну, грозя сократить и без того короткое существование. Моё отношение к другим слугам было достаточно пренебрежительное, и неприязнь нас сильно объединила. Вслух я не одобрял её проказы и выходки, но про себя от души смеялся над тем, как она издевается над бессмертными посетителями Петра.       Заезжать в Тремерский притон времени у меня обычно не было, лишь иногда я забегал за бесплатными обедами себе и Ангелине, но слухи о проделках Диты доходили до меня часто. Да и сама девушка любила похвастаться.       «Бездонный сосуд» работала в капелле наравне с остальным стадом, хотя положение её было более привилегированным. Позже Дита сказала мне, что от безделья ей было скучно. Но принцесса была не подготовлена к такой работе: она постоянно ошибалась, била посуду и выводила из себя других слуг нескрываемой ленью. Девушка была неуклюжей, неловкой, тонкие белые руки были немощными и неповоротливыми. Её слабость послужила поводом для Анжело и других гулей, чтобы жестоко подшучивать над ней.       Вскоре мелкие стычки стали походить на войну. Дита ругала вампиров, её колкости в сторону хозяев были невыносимы. Она с пренебрежением и отвращением отзывалась о многих клиентах Петра. О Катерине она молчала – это было верное решение, в ином случае я бы свернул ей шею. В ответ гули, во главе с Анжело, который задевал её с особым рвением, издевались над ней, поколачивали, портили одежду и волосы. В общем, она не стала очередной шлюхой в комнатах терпимости у Тремеров. Дита стала девочкой для битья.       Я благоволил ей, но она никогда не просила моей протекции или поддержки. И это вызывало во мне глубочайшее уважение к её бунтарской натуре.       За месяц её пребывания в капелле, о Дите стали говорить никак иначе, как о настоящей занозе. Её презирали, ненавидели и боялись. Её кровь давала ей своеобразную неприкосновенность. А то, как она мстила, пугало даже меня. Дита подрезала поводья у лошадей обидчиков, втыкала в копыта гвозди, проливала на камзолы посетителей эль. Пару раз это заканчивалось серьёзными травмами. Анжело злился, угрожая её убить. Но она чувствовала себя неприкасаемой. Несколько раз я сам сдавал её, замечая, как она запихивает навоз в сумку других гулей или подсовывает пригорелое масло вместо вина. Её проказы забавляли меня, но всему надо знать границы.       Так, неспешно, прошло пять недель. Я встречался с Дитой по расписанию: проводил почти три часа в седле и наблюдал, как вампиры пьют её кровь. Девушка без умолку болтала у меня на коленях, пока мы добирались до домов кровопийц. Рассказывала, как реагировали несчастные жертвы на её злые шутки. Я снова стал смеяться, всё было просто.       Волей-неволей я привык к ней, сблизился и показал, где живу. Дита стала приезжать в нашу с Ангелиной казарму, привозила обеды из Тремерской капеллы, говорила о какой-то женской ерунде.       С Ангелиной Дита легко нашла общий язык, я видел их тягу к друг другу и понимал, что моей сестре девчонка стала волшебным потоком свежего воздуха и любви. Наверное, их отношения были даже более человеческие, чем когда-либо у меня с ней.       Я не знаю, о чём говорили девушки, но Ангелина обнимала Диту, как родную, чуть ли не расцеловывая. Меня это всегда трогало. Младшая гуль Катерины делилась с ней своей едой, на которую девчонка набрасывалась, как голодная собака, подшивала её одежду и прикупала новую.       Хотя Дита и не жаловалась, было очевидно, что у Тремеров её не кормят и не одевают.