Беты (редакторы): Simeon Stefan Batory
(Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 27 июня 1808 год). Воскресенье (Бэн) Бэн закончил с погрузкой ящиков, постучал по задней дверце экипажа и вернулся к своей лошади. Грязная работёнка, которую спихивал на него Анжело, выводила из себя. Вместо того, чтобы заниматься чем-то полезным, чем-то подходящем его статусу, он грузил хлам для французских разорителей. Но против приказа Вильгельма не пойдёшь. По крайней мере, этого не хотела его госпожа, и Бэн не собирался с ней спорить. Оставив западные ворота, он направился в Шарлоттенбург. Госпожа уже которую ночь проводила у Вильгельма: выходила в город лишь на пару часов и снова возвращалась к любовнику. Конечно, хорошо, когда в городе спокойно, а Палачу нечем заняться, но Бэна больше тревожило то, что, увлечённая Сенешалем, Катерина забывала про своих слуг. И от безделья мужчина сходил с ума. Он уже переделал сотни раз все последние поручения Палача, сам занимался обходом границ и отслеживал возможных нарушителей, однако, когда проблем нет, их даже придумать тяжело. Пришлось приклонить колено перед Анжело, чтобы тот его чем-то занял. Указаний по специфике Бэна у него, конечно же, не было. Сенешаль в основном занимался тонкой политикой и финансовыми вложениями. По плану Вильгельма Берлин очень скоро расширит свои границы. Осталось лишь дождаться изгнания французов. С другой стороны, Вильгельм прекрасно видел, что, несмотря на то, что тореадорский прихвостень вывозил из города всё самое ценное, Наполеон и вкладывал не мало. Появились профсоюзы, открылся первый университет, и даже стала выпускаться первая газета, к которой сразу пристроила свои нежные белые ручки Мария. За полчаса Бэн достиг дворца Шарлоттенбурга. Главные ворота оказались широко раскрыты, потому что в основном здании вновь шло какое-то веселье. Курфюрст тратил деньги на праздники, вместо того, чтобы откупиться от французов. Впрочем, кажется, и тех, и других устраивало такое положение. Было чуть больше десяти, а значит, его госпожа ещё спала, но до её пробуждения он мог бы позаботиться о её виде, проверить одежду и омыть тело. Добравшись до западного крыла, где Вильгельм обустроил себе безопасное убежище, Бэн беспрепятственно вошёл в здание и, отворив несколько потайных дверей, оказался в укрытых комнатах вампиров. Катерина предпочитала спать в большой спальне на первом этаже, или же спускаться в подвалы, где были отстроены настоящие вампирские склепы со множеством уровней безопасности. Первым делом гуль направился в спальни, но на входе его остановил Тило. — Господин просил никого не впускать, — властно сказал он, выставляя перед Бэном руку. — Я к своей госпоже. Она там? — спросил Бэн, игнорируя его жест. — Господин приказал никого не впускать, — повторил Тило, уже неуверенно. — Я должен увидеть Палача! — ещё настойчивее сказал Бэн и, легко отстранив гуля Сенешаля, открыл дверь. Тило, конечно, попытался его остановить, но Бэн этого даже не заметил. — В чём дело? — разъяренно спросил Вильгельм, когда юноша ворвался в спальню. Постель оказалась полна крови, а два вампира на ней придавались любовным ласкам. — Прошу прощения, — Бэн слегка склонил голову, — я пришёл к госпоже. Катерина тихо хихикнула, а вскочивший с постели Вильгельм с силой вытолкал гуля из покоев. — Я же сказал: никого не впускать! — гаркнул вампир на несчастного слугу и захлопнул двери. Бэн яростно сжимал кулаки, пытаясь успокоиться. Вильгельм даже не дал ему поговорить с госпожой! Ничего, он подождёт. Сложив руки на груди, борясь с желанием вновь вбежать в спальни, Бэн прислонился к стене напротив дверей. Катерина осторожно коснулась его мыслей и приятным шёпотом произнесла: «На сегодня ты свободен, можешь выспаться». «Да, госпожа, но я буду рядом, если понадоблюсь». «Нет! Уходи. И в ближайшие несколько дней не беспокой меня», — произнесла она более строго. Бэн не посмел возразить. Почувствовав лишь ещё большее раздражение из-за Сенешаля, который лишал его Катерины, он подчинился и покинул Шарлоттенбург. Ещё одна ночь безделья. Гуль неспешно выехал за черту городка, размышляя, чем бы себя занять полезным, чтобы Катерина была довольна. Юноша сделал быстрый объезд границ Шарлоттенбурга и проехал по нескольким улицам старого Берлина и Кёльна. Город спал мертвецким сном, лишь постовые бродили по пустым улицам. Помаявшись ещё немного, он решил поехать в Тремерскую капеллу, в надежде, что встретиться с Анжело, и тот предложит ему более приятное занятие. Вокруг вампирского заведения толпилось немало французских пижонов. В выходной их всегда было много, но сегодняшний летняя ночь согнала всех в самое знаменитое питейное заведение. Очевидно, в трактире места свободного не было. Заглянув вовнутрь, Бэн понял, что не ошибся. Несмотря на позднюю ночь, трактир кипел жизнью. Стол Анжело тоже был забит под завязку. Впрочем, один маленький столик оказался свободен, и Бэн, усмехнувшись, поспешил к нему. За столиком сидела Дита, и, стоило ему присесть, девушка, не взглянув на него, замахала руками: — Я не продаюсь, стол занят! — заметив, кто это, она осеклась и улыбнулась. Бэн улыбнулся в ответ. — Никого к себе не подпускаешь? — Жду клиентов, как всегда, — она помахала в воздухе рукой, словно отмахиваясь от навязчивых мыслей. Платье у Диты было без рукавов, и её руки выглядели обольстительно грациозными. Бэн заворожено следил за её движениями. За мягкими тёмными волосами, что струились по её плечам, за красивой длиной шеей, переходящей в прикрытую тонкой тканью грудь. — Знаешь, за моим столиком никому не позволено сидеть, но если ты угостишь меня пирогом, я тебя не прогоню, — сказала Дита, хитро поблёскивая голубыми глазами. Бэн не ответил, он зачаровано смотрел на неё, и его мысли были далеко от пирога. Девушка была прекрасна, и он чувствовал, как всё внутри него переполняется желанием. Он хотел её и считал себя слишком старым, чтобы ходить вокруг да около. — Пирог? Какой пирог? — тихо спросил юноша, пожирая Диту глазами. — Яблочный. Впрочем, если у них есть другой, я согласна на что угодно! — На что угодно? — Да, на любой пирог! Ты купишь мне, или мне выгнать тебя? — спросила она, игриво прищурившись. — А на что ты ещё согласна за пирог? Девушка громко рассмеялась: если бы не завтрак, которым поделилась с ней утром Ангелина, она бы не поела сегодня совсем. А также завтра. И, возможно, ещё несколько дней на неделе. А Пётр всё угрожал, что запретит ей вообще питаться! Так что за возможность отведать пирога Дита действительно могла предложить очень многое. Но совсем не то, что хотел бы гуль Палача. — Я не шучу, — серьёзно спросил Бэн. Он торопливо прокручивал варианты, как ещё намекнуть ей. Впрочем, намёки – глупое дело для романтиков. Бэн себя таким не считал, хотя почему-то спросить принцессу прямо язык не поворачивался. Его вдруг охватила паника: что, если девушка ему откажет? Хотя Дита являлась частью общественного стада, она вправе выбирать себе покровителя. Анжело, почти сразу после появления девиц в капелле, придумал правило, позволяющее гулям выбрать смертную из тех, что предназначались для еды господам. Девушку, которая соглашалась с выбором мужчины, и более никому из других гулей было не позволено трогать. А если покровитель был достаточно щедрым, то смертную избавляли и от работы шлюхой. Дита в капелле уже несколько месяцев и она вполне могла выбрать для себя партнёра. Конечно, Бэн мог заплатить за неё Марианне, не предлагая свою поддержку и не ища её согласия. Впрочем, принцесса и так имела его расположение, так как допускалась в его с Ангелиной дом. И гулю очень хотелось и сохранить их тёплые отношения, и сделать так, чтобы Дита влюбилась в него и первая выразила интерес. Девушка ещё шире улыбнулась и положила свою ладошку на его сжатую от напряжения руку. — Ах, Бэн, знал бы ты, как я давно мечтаю о пироге! Я бы отдала тебе свою испанскую корону, будь она всё ещё при мне! Юноша медленно переваривал её слова. Либо Дита действительно так наивна и глупа, что не понимала, чего он от неё хочет, либо давала понять, что Бэн ей в качестве покровителя не нужен. И спать она с ним не собирается. — Пирог, будет тебе пирог, — кивнул гуль, поднимаясь. Расталкивая веселящихся пьянчуг, Бэн подошёл к стойке. За ней суетился Коган, ему помогала Марианна, принимая деньги из второй комнаты, в которой жизнь в эту ночь тоже бурлила. Протянув монету, Бэн мрачно заказал кусок пирога. — Хочу девушку снять, — добавил он, когда Коган ушёл на кухню. — Вам во второй зал, господин, — вежливо ответила женщина, озаряя его улыбкой. — Все девушки там, да и столиков свободных побольше. Вход всего десять пфеннигов[1]. Впрочем, для вас бесплатно. — Нет, я уже выбрал. Сколько за Диту? — Дита? — Марианна занервничала. — Простите, она не продаётся. Пётр оставил её только для клиентов, — она учтиво поклонилась. — Вы, конечно, можете поговорить с ней лично. — Я заплачу вам пятнадцать талеров! — настойчиво произнёс Бэн, не теряя надежды. — Вопрос не в деньгах, мой друг. Анжело предлагал мне и двадцать. — Марианна поклонилась ещё ниже, открывая ему обзор в своё декольте. — Девушка отказалась работать с мужчинами, а так как она гуль Юстициара, мы не можем её заставить, — на её лице появилась заискивающая улыбка. — Но работать на кухне-то её заставили? Юноша не стал ждать ответа, а вернулся за столик Диты и печально вздохнул. Девушка, положив подбородок на ладошки, с нетерпением смотрела на дверь в подсобные помещения, ожидая своё блюдо. Бэн откинулся на спинку скамьи и попытался рассуждать логически. Если ему хочется переспать с девушкой, он может заплатить пару монет Марианне и выбрать любую из второго зала. Тратить своё время на строптивую недотрогу слишком невыгодно в его положении. Сегодня у него свободный день, возможно, завтра тоже, но раскидываться своим временим гуль не мог. Его время принадлежало Катерине. — Дита, — начал Бэн серьёзно, намериваясь сказать ей все напрямую. — Хочу предложить тебе… Коган промелькнул перед ним, выставляя перед девушкой тарелку. — О! Он ещё прекраснее, чем я представляла! — воскликнула Дита, хватая вилку и нож. Отрезав небольшой кусок, она положила его в рот и, закатив глаза, застонала: — О, Бэн, ты просто чудо, спасибо тебе! Бэн быстро поднялся. Принцесса сводила его с ума, он не мог смотреть на неё, не мог думать рядом с ней. — Мне надо идти, — быстро проговорил гуль и покинул её столик. Дита словно издевалась над ним: он и так почти не мог дышать. А она ещё делала такие жесты и издавала такие звуки! Девушка даже не посмотрела в его сторону, увлечённо поглощая еду. Пройдя мимо стойки, Бэн щёлкнул Марианне пальцами и та, поняв его жест, последовала за ним. Войдя во вторую комнату, Бэн пробежался глазами по столикам, его выбор остановился на темноволосой высокой девице. Кивнув в её сторону, Бэн отсыпал Марианне горстку монет. — Это очень щедро, — улыбнулась распорядительница борделя. — Лишнее передадите девушке. Бэн твёрдым шагом направился к шлюхе и, подав ей руку, вывел из-за стола. У него не было времени на детские игры. А если влечение мешает ему работать и сосредотачиваться, ему требовалось просто снять напряжение. Обычно это помогало. Уже давно у него не было подобных проблем с женщинами. Он спал либо с влюблёнными до обожания глупыми простушками, влюбить которых в себя не составляло никаких проблем, и все они потом отправлялись на корм Катерине, либо со шлюхами, что искусно изображали и любовь, и обожание. По-другому он не мог. И это были не просто какие-то моральные принципы: ему было некомфортно с женщиной, которая его не любила.***
(Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 28 июня 1808 год) Понедельник. (Амалия) Дита вошла в приготовленную для клиента комнату. Вампир стоял у какой-то картины, повешенной для услады глаз. На его каменном мрачном лице ничего не отображалось. Смотря сквозь полотно, вампир глядел куда-то вдаль. Дита, не зная как себя вести, тихо откашлялась и присела в реверансе. Вампир не шевелился, и девушка замерла, перебирая пальчиками, оглядываясь в поисках того, чем бы могла себя развлечь. Это была одна из комнат, являвшаяся прекрасным примером самолюбия Тореадоров и самомнения Вентру: дорогие китайские рисовые обои, шерстяной ковёр с высоким ворсом, дорогая мебель, расписанная искусными мастерами. Несколько кресел и диванчик, обитые плотным шёлком с заводским рисунком. Потолок хоть и низкий, но украшен узорной лепниной, и в центре над лампой красовалось широкое зеркало, в которое влюблённый в себя вампир мог любоваться, питаясь со смертной. За спиной вампира висела полка с несколькими книгами в дорогих чёрных переплётах с золотыми буквами. Вероятно, научные труды каких-то деятелей или библии на разных языках, но Дита добраться до них не могла, так как вампир явно не собирался двигаться. — Вчера Густав казнил двух приезжих Бруджа, — вдруг сказал гость и замолчал. У Диты от ужаса перехватило дыхание. Она притронулась к груди, словно проверяя своё сердце. — Они представились, но не получили разрешение жить в Берлине, — продолжил он, и Дита выдохнула. — Но близился рассвет. Бруджа растеряно просили дать им хотя бы ещё одни сутки. Густав в ответ любезно предложил им переночевать в Элизиуме. Вампир снова замолчал, что-то высматривая в картине. — А на утро он придал их смерти, казнив сначала старшего, а потом его потомка, заявив, что разрешение на пребывание в городе даровано не было, а предложение дневать – лишь формальная учтивость. Младший был связан Узами со своим Сиром и, смотря, как убивают драгоценного Каинита, он рыдал, предлагая все богатства вселенной, предлагая свою жизнь и бессмертие. Густав казнил старшего. И вновь спросил, готов ли Потомок теперь заплатить хоть что-то за прах своего Сира? Младший ответил, что не готов. Густав казнил и его. «За непостоянство», как он выразился. — Зачем вы мне это говорите. Я – общественное стадо, я могу рассказать это кому угодно! — А может, я хочу, чтобы все знали об этом! — вампир медленно повернулся к девушке. У него были разноцветные глаза. Тёмно-зелёный правый и коричневый, с зелёными прожилками левый. Она снова поклонилась, но он лишь усмехнулся и медленно подошёл к ней, поднимая голову Диты за подбородок и заглядывая в глаза. Девушка не отводила взгляда, отчего он улыбнулся. — Говорят, на «бездонном сосуде» невозможно использовать гипноз. Но я также слышал, что Густав беспрепятственно стёр твою память. — Слухи слишком быстро разносятся в Берлине. — У нас маленький городок. Французы называют его деревней. Но могу заметить, что все сплетни друг о друге вампиры знают благодаря Носферату и... гулям. — У ваших слуг длинные языки! — Многих это устраивает, так как в случае необходимости они могут разнести весть угодную мне, в том ключе, как её подам я. — Всё-то вам в угоду себе, — сказал Дита и тут же зажала рот ладонью: перечить вампирам и, тем более, смеяться над ними запретил Джетт. Вампир усмехнулся. — А как, по-твоему, можно выжить в этой гонке за кровью и властью? Любая ошибка может стоить тебе жизни, любой неверный взгляд, жест или слово – и тебя приговорят к смерти. Причину можно придумать. Мир Каинитов жесток, и, рано или поздно, станешь жестоким в попытке выжить. — Я бы себе не изменила. — Может, поэтому ты еда, а я господин? — клиент зверски усмехнулся. Дита фыркнула, сведя брови, и ответила: — А может, потому, что я не хочу быть трупом! Теперь вампир рассмеялся в голос. Он отпустил её и, продолжая делать вид, что очень сильно развесёлён, уселся в одно из кресел. — Твои слова лишь доказывают, что ты как раз этого хочешь, — он остановил свой смех и улыбнулся девушке, показывая увеличивающиеся клыки, — может, моё тело и мертво, но лишь ты тут труп, что претворяется живой. У тебя нет своей воли, своей жизни, значимости. Даже хозяина тебя лишили, ты сосуд с кровью, который используют для получения удовольствия, для развлечений и игр. Ты – пустое место. Ты – тварь дрожащая, и всё, что ты можешь сделать – это молить наш род о пощаде, чтобы мы не уничтожили тебя и тебе подобных! Человечество – стадо, что лежит у наших ног. И вы, жительницы этого заведения, можете быть счастливы лишь потому, что мы выбрали вас для своих клыков. — Да уж, счастья тут у каждого в глазах, — Дита стала говорить смелее. — А ты не счастлива получать вампирский Поцелуй? Преклони передо мной колени, и я подарю тебе ту радость, ради которой ты явилась сюда. — Вот ещё, это ты пришёл сюда вымаливать кровь у Петра, ты и подойдёшь! Вампир опустил голову, и Дита ужаснулась своей смелости. — Простите, — тут же проговорила она и подошла к вампиру, опустившись перед ним, наклоняя голову. Вампир поднял на неё глаза, и они как-то странно блеснули, отчего девушка вздрогнула. Мужчина коснулся её шеи, она опустила веки в ожидании укуса. Он был прав лишь в одном – Поцелуй, что дарили вампирские клыки, приносил наслаждение, и принцесса всё сильнее желала его. — Нравится? Дита почти не слышала его слов, словно сквозь сон доносился голос, терялся смысл. — В том то и дело, что мы все тут – рабы своих желаний. Ты желаешь Поцелуй, я – лишь крови. Но кто из нас больший раб своего зверя? Ты бы смогла отказаться от такой жизни? Возможно. Тебя ничего не связывает с миром мёртвых, кроме привязанности к господину. Вампиры же не могут отказаться от крови. Это наше проклятье. И я смеюсь над теми, кто отвергает свою суть и ест животных. И над теми, кто уверен, что никогда не убьёт. Длящаяся столетиями нежизнь в вечной тьме и голоде – вот что значит быть проклятым. — Я знаю тех, кто не хочет убивать и воздерживается от этого. — Это слабаки, которые рано или поздно падут в грех убийства, и именно такие становятся самыми хладнокровными и безумными тварями. — А ты кто? — спросила Дита, выпутываясь из пелены забвения. — Безумная тварь или грешник, не желающий убивать? — Убивать вредно, деточка, это привлекает внимание Инквизиции и других им подобных фанатиков. Я следую закону Камарильи и слежу, чтобы и другие следовали. — То есть, волей-неволей ты отказываешься от убийства? — Как ты ловко управляешь словами, — рассмеялся вампир. — Я не отказываюсь. Я создаю свой идеал. Он поднялся. Обойдя её, вампир направился к дверям. — Ты вкусна. Жаль, что ты не девственна и не служишь Господу. Ты понравилась бы мне ещё больше. Но было приятно с тобой поболтать, — он открыл дверь, собираясь уходить, — кстати, меня зовут Эрих, я Шериф Берлина, и я отказался от убийств. — Молодец, — буркнула Дита. Когда он ушёл, она поднялась, вышла из комнаты, забывая о своём посетителе.***
(Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 29 июня 1808 год) Вторник. (Бэн) «Очередной бестолковый день». Бэн стоял у дверей комнаты принцессы и пытался успокоить своё дыхание. «За ним очередная бесполезная ночь». Ему хотелось ворваться в покои Сенешаля и свернуть Равенсбургу шею, лишь бы тот оставил его госпожу в покое. «А ещё Дита». Маленькая пигалица, строящая из себя чёрт знает что. Ведёт себя как королевна, и она прекрасна. «Божественно прекрасна». Бэн не думал о ней двое суток, но избавиться от неё так и не смог. И сейчас принцесса сядет к нему на колени и будет смеяться, шутить, обнимать и смотреть в глаза, словно не замечая, что он живой мужчина, который от таких игр чувствует себя не в своей тарелке. Бэн старался обозначить для себя отношение к девушке, однако все попытки найти хоть какое-то хорошее решение сводились к одному: он хотел её, он мог взять её. Девушка вышла, как всегда нарядившись для Каинитов в премиленькое платьице и собрав волосы в аккуратную причёску. — Как я тебе? — спросила она, крутясь перед ним. Бэн лишь отвёл взгляд. Дита словно намерено пыталась его совратить. — Ты так мил, когда краснеешь, — рассмеялась она, проводя ладошкой по его лицу. Бэн скинул её руку. Посмотрев в потолок и закусив губу, он грубо отставил: — Ты ведёшь себя неприлично. — Прости, не хотела тебя обидеть, — девушка нежно улыбнулась и, оставив его одного, справляться со своими чувствами, вышла в зал. — Не хотела, говоришь, — Бэн пару раз ударил себя по щекам. Девушка ждала его у лошади, поглаживая животное по морде и что-то говоря ему по-испански. Бэн отвязал узду и забрался в седло. Дита привычно подала ему руку, и он подкинул её, усаживая к себе на колени. Юноша знал, что ему будет тяжело, и, сосредоточено думая о своей цели, он молча игнорировал болтовню девушки большую часть пути. В районе Тиргартена Дита прижалась к нему сильнее, и Бэн, осторожно потянув поводья, снизил скорость. Вокруг непроглядный лес, пустая дорога и девушка с ним в седле. Он представил её жаркие поцелуи, прекрасное тело в своих руках… — Не останавливайся, Бэн, — сказала она, прижимаясь к нему ещё сильнее, — я ужасно боюсь темноты. — Не бойся, я с тобой, — серьезно сказал он. — Спасибо, Бэн, я знаю, что ты меня всегда поддержишь! — Если ты попросишь, — прошептал он, наклоняясь к ней всё ближе. — Я очень рада, что сдружилась с тобой и Ангелиной. И благодарна тебе за поддержку, — вторя его голосу, прошептала девушка. — Спасибо за твою дружбу. Бэна словно холодной водой окатило, и он отпрянул от неё. — Ты конечно очень старый, точнее, опытный, и, наверно, не принимаешь это в серьёз, но для меня важна твоя дружба, очень важна, — заговорила принцесса громче, заметив, что гуль отодвинулся. — Я понимаю, — он чувствовал себя совершенно протрезвевшим. — Для меня она тоже важна. Дёрнув поводья, Бэн погнал лошадь быстрее. Никаких жарких поцелуев и объятий. Гуля словно озарило, что та несуществующая связь, которую он искал столько лет, возможна именно с этой девушкой. Дита захотела поиграть с ним в дружбу, и Бэн не мог себе отказать понаблюдать за развитием её эмоций. И, хотя юноша ждал, чтобы девушка просто отдалась ему, чтобы принцесса влюбилась, как многие до неё, возжелала оказаться с ним в одной постели, её слова о дружбе заставили Бэна изменить своё мнение. Пусть дружба разочаровывала гуля раз за разом, как и носители этих эмоций, Бэн, как заговорённый, продолжал искать её, ставя эксперименты над окружающими его людьми. Кроме того, юношу не просто влекло к ней: девушка нравилась ему, и гуль Палача хотел нравиться ей. Бэну было хорошо от её нежного голоса, от внимательных глаз и тёплых рук. А то, что его эрегированный член упирался девчонке в бок, Дита даже не замечала. Или игнорировала. Потому что Бэн был её другом. И он хотел им остаться. Это было важно для подтверждения его теорий, для его проверок. А соитие? Бэн испробовал его во всех возможных вариантах, и единственная женщина, которая его по-настоящему должна была интересовать – это Катерина. А Дита, маленькая инфантильная девчонка, что она понимает в совокуплении? Бэна ждало разочарование, наивные слёзки и глупая мишура про дружбу. Потом Дита будет обижаться и доводить его идиотскими проказами, а может, и ненавидеть. Бэн обвил девушку своей рукой, помогая удержаться в седле, и лошадь ускорила шаг, переходя на галоп. «Кому ещё в этом городе позволено обнимать тебя?» — Гуль поцеловал принцессу в затылок. (Берлин, Alte Leipziger Straße 8. «Liebe Haima». Тремерская капелла. 29 июня 1808 год) Вторник. (Бэн) Бэну с Дитой пришлось ожидать. Но даже когда их допустили в покои любовников, те не желали оставлять друг друга. Вильгельм успел приодеться, Катерина же была нага, а постель – залита их кровью. Положив голову на колени к Сенешалю, Палач, словно кошка, целовала его пальцы, прокусывала кисть и пила его кровь. — Закусочка, — промурлыкала она, заметив появление Диты. Бэн с отвращением посмотрел на Вильгельма. Его голова переполнялась картинками о расправе над ним, и Сенешаль старался не смотреть в его сторону, словно чувствуя его мысли, даже не читая их. Катерина обняла свою еду, закинула в окровавленную постель и увлечённо стала её поглощать. Вильгельм нежно поглаживал бёдра Палача, стеклянным взглядом смотря на свою любовницу, не обращая внимания ни на слуг, ни на стадо. Закончив с едой, Катерина резко повернулась к Вильгельму и вцепилась в его губы, страстно целуя окровавленным ртом. — Напейся с неё, — приказала она вампиру, — и мы сможем задержаться вдвоём ещё на пару дней! Бэн раздражено сжал зубы. Ещё пару дней? Катерина пропадала у любовника уже вторую неделю! Вильгельм покорно кивнул и нагнулся к смертной. Катерина тоже продолжила пить кровь и Дита громко застонала, когда вторые зубы проткнули ей шею. Сенешаль, насытившись, отшвырнул девчонку, как что-то ненужное. Подтянув под себя любовницу, он быстро сорвал с себя одежду и прижался к её груди, протыкая её своими клыками. Бэн резко подхватил Диту и выскочил за дверь. Смотреть на это было невыносимо. Раны на шее девушке вампиры не закрыли, и из маленьких точек текла кровь. — Надо перевязать, — сказал Бэн, пытаясь успокоиться. — Не надо, сейчас пройдёт, — раны на шее и вправду быстро затянулись, — вампиры должны мне дать крови, — упрямо заявила девушка. — Попросишь у Петра, — грубо дёрнул её Бэн, утягивая подальше от покоев госпожи. — Я должна просить у клиентов, — настойчиво повторила Дита. — Не ходи туда больше! — Бэн подхватил её под руки и быстро понёс по коридорам. Дита умолкла. Спорить с ним было бесполезно. Донеся её до конюшен, он закинул девушку в седло и стал ходить рядом, пытаясь успокоиться. Дита печально вздохнула. Она помнила чувства, которые её переполняли, когда Джетт проводил время с Фантагиро. Смертная, конечно, быстро смирилась и терпеливо ожидала, чтобы вампиры приглашали её к себе. Тем более принцесса любила Фафи, и любовница её хозяина всегда была добра к ней. Вильгельм же ей не нравился. И, очевидно, не нравился и Бэну. Через какое-то время Бэн успокоился, запрыгнул в седло и с мрачным лицом повёл лошадь к капелле. Дита не решалась прервать его молчание, тем более девушка совсем не представляла, что можно ему сказать в такой момент. Вампиры крови в ней почти не оставили, она чувствовала слабость и очень скоро уснула, укачалась. Положив ему голову на грудь, девушка замерла, опустив руки. Бэн заметил, что Дита спит, уже подъезжая к капелле. Он остановил лошадь и с тоской посмотрел на её прекрасное, освещённое луной лицо. — Почему бы тебе не полюбить меня? — тихо спросил он у спящей красавицы. Девушка молчала. Осторожно, чтобы не нарушить её сон, Бэн прикоснулся к её губам. Нежные, мягкие, со вкусом крови Катерины. Она вся пахла Катериной, полежав в окровавленной постели вампирши. Гуль закрыл глаза, чувствуя дрожь. Пододвинув к себе девушку поближе, он поцеловал её снова. — Джетт, — сквозь сон произнесла принцесса. Бэн нахмурился. Дита была объявлена гулем Карла. Почему же она тосковала по бывшему господину?