Беты (редакторы): Rioko Rain
1806 год Фой фон Раух была дочерью Георга Густава фон Рауха. Густав происходил из баварского дворянского рода, директора Потсдамской инженерной академии Бонавентуры фон Рауха. Их знатный род давал им доступ в королевский дворец, но неумелые вклады разорили семью, и все, на что Густав мог уповать – это удачная женитьба единственной дочери. Но Фой едва исполнилось девять, жениха найти не удалось, а семья ходила по краю полного банкротства. В войне с Наполеоном Густав фон Раух показал себя очень неудачно и был выслан в Кенигсберг. Семья, оставшись без последнего кормильца, решила продать семейные имения и отправить Фой на обучение в монастырь до ее восемнадцатилетия. Снарядив повозку всем необходимым и усадив девочку в карету, мать распрощалась с дочерью на восемь лет. С Фой отправилась ее няня и двое слуг, которые после доставки девочки до Берлина могли искать себе новую работу, так как сопровождение юной фон Раух было последним оплаченным делом. Фой была избалованной, единственным ребенком, любимым и долгожданным. До сего момента ее опекали и оберегали от горестей жизни, и отправка в монастырь казалась ей каторгой. Девочка собрала с собой несколько чемоданов игрушек и красивых платьев, уверенная, что монашки не отстранят ее от светской жизни. Но до Берлина карете добраться не удалось. На полпути, ночью в лесу их остановили разбойники. Слуги были убиты, вещи разграблены. Группа обездоленных, доведенных до отчаяния голодом и нищетой мужчин зверски расправились со взрослыми людьми. Девочку, наряженную как куколку, сперва хотели продать, но потом атаман разбойников решил забрать ее себе. Наутро, растрепанная и заплаканная Фой в остатках розового платьица была передана остальной шайке на развлечение. Спустя неделю насилий и издевательств девочку бросили в канаве рядом с небольшой деревушкой. Разбойники были уверены, что она не выживет, но Фой подобрала престарелая жительница деревни и привела ее в дом, обещая обогреть, накормить и позаботиться. Девочку удочерили. Других детей в семье Мигеля и Анны не было. Сыновья погибли на войне, а дочери продались в городе в бордели. Жили они на торговлю грибами и ягодами, а вне сезона собирали хворост для ближайших мыз. Но старикам было за пятьдесят, и сил особо уже не было. Фой, разбалованная девочка, не умеющая и нитку в иголку вдеть, через пять месяцев оказалась в рабстве своих новых родителей. Ее заставляли носить воду, колоть дрова, готовить и убирать. Учиться пришлось по ходу и очень быстро. Анна стала поколачивать девочку по любому поводу, кричала, что ее кормят, и ей положено отрабатывать такую милость, а Мигель стал класть ее в свою постель, развлекаясь с молоденьким телом. Через полгода Фой сбежала. Был январь, у нее не было теплой одежды, но жить в домике стариков более не было сил. Девочка надеялась добраться до семейного гнезда, но, заплутав, провела в лесу два дня, сильно простыла и добрела до небольшого городка, где, надавив на жалость своим видом, прибилась к местному трактиру. Весной ей исполнилось десять. Фой днем работала в трактире на кухне, мыла посуду и чистила печь от золы. А по ночам напрашивалась в комнаты к посетителям, раз за разом продавая свою несуществующую девственность. Иногда ей не везло, бычий пузырь с кровью не лопался при половом акте, и расстроенные клиенты или избивали или не платили. Но чаще все складывалось удачно, и к лету Фой скопила несколько марок. Проституция была выгодным бизнесом, особенно, когда работаешь на себя. Городок, где она оказалась, назывался Потсдамом, тут располагалась резиденция курфюрста, и жило много богатеев, готовых платить за молоденькую проститутку большие деньги. Но Фой хотелось чего-то более существенного, и по ночам она засматривалась на огни Берлина. Всего пятнадцать километров, и она окажется в столице Пруссии. Но для того, чтобы начать новую жизнь, требовались большие вложения. А значит больше клиентов! В середине августа 1807 года, Фой, возвращаясь от аптекаря, что изготавливал для нее искусственную девственность, встретила на улице атамана разбойников. Лицо мужчины впечаталось в ее память кошмаром страшной ночи, и Фой, забыв обо всем, стала следить за ним. Разбойник же следил за королевским дворцом, делал какие-то заметки, а с наступлением ночи прирезал одного из охранников и проник в замок. Фой не смогла за ним последовать, но поняла, что, чтобы избавиться от тяжелого груза, что давил на нее последний год, ей нужно убить человека, который сломал ее жизнь. Подобрав у погибшего охранника пистолет, она стала дожидаться возращения разбойника. Через час он появился из тех же дверей, куда зашел. Перебрался через забор, что-то сжимая в руках, и небольшими перебежками покинул улицу рядом с дворцом. Фой двигалась следом, отставая лишь на пару метров. Она прижимала к себе оружие. Год ненависти и страха, что лишили ее детства, сожгли ее сердце дотла. Маленькая Фой умела ненавидеть, жаждала крови и намеревалась убить разбойника. Мужчина шел вдоль улиц, изредка оглядывался, но не замечал девочку, так как она была очень невысокого роста и легко скрывалась от его взгляда. Он добрался до окраины города, все так же сжимая сверток, что вынес из королевского дворца. Рядом с последним домом у дороги он остановился и, нервно оглядываясь, стоял, кого-то ожидая. Фой несколько раз огляделась, убеждаясь, что никого нет, и, приблизившись к жертве, вышла к нему, чтобы рассказать о своей ненависти и чтобы перед смертью тот молил ее о пощаде. Заметив девочку, разбойник не стал бежать или пугаться. Он подошел ближе и слегка склонил голову. — Красивое платье, госпожа, — сказал он очень вежливо. Фой опешила. — Ты узнал меня? — Спросила она, кипя от злобы. — Да, госпожа, — сказал он с поклоном. — Ты убил моих слуг, меня изнасиловал и отдал своим разбойникам, грязная свинья. Мне было девять лет, и все, о чем я думала последний год – это о твоей смерти! Фой подняла пистолет и направила на разбойника. Мужчина с недоверием рассматривал оружие. — Я не понимаю, о чем вы. Госпожа, я принес, что вы просили, — мужчина достал сверток и протянул ей. Ни страха, ни сожаления. Ничего из того, что Фой надеялась увидеть в глазах мучителя. Он был спокоен, немного растерян. С криком она ударила по его протянутой руке, и сверток упал на пыльную дорогу. Мужчина пожал плечами и нагнулся к земле. Не раздумывая более ни секунды, Фой выстрелила ему в затылок. Разбойник упал. Раскинув руки, он казался слабым немощным человечком. Девочка пнула его сапогом, он не шевельнулся, и она расстроено опустилась рядом. Фой надеялась, что он попросит прощения или будет сожалеть. Такая смерть не удовлетворила ее маленькое очерствевшее сердце. — Что ты наделала? — Раздался за ее спиной тихий детский голосок. Фой быстро развернулась. На нее смотрела девочка ее возраста, в тонком легком сарафане цвета незабудок и такими же синими глазами. Ребенок видел, как Фой совершила убийство, и от девочки следовало либо избавиться, либо убедить, что Фой тут не при чем. Она стала быстро перезаряжать пистолет, смотря на случайного свидетеля. — Ты все неправильно поняла. Я просто нашла его, он был уже мертв! — Стараясь говорить как можно убедительней, затараторила Фой. — Марк служил мне, а ты все испортила, — равнодушно продолжал ребенок, — кто теперь займет его место? Девочка подошла к телу, легко перевернула его и подняла с земли сверток, что нес разбойник. Быстро развернув его, она стала рассматривать печати, что лежали внутри. — Он получил по заслугам! — Воскликнула Фой, поражаясь такому поведению девочки. — Этот мужчина напал на мой экипаж год назад в лесу, он и его люди насиловали меня много дней! Они ограбили меня и убили моих слуг! Свидетельница повернулась к Фой и пожала плечами. — У тебя есть доказательства, шлюха? Тебе никто не поверит. Весь город знает, чем ты занимаешься! Ты убила человека, и за это тебя вздернут на виселице, — на ее лице появилась удовлетворенная улыбка. — У меня есть доказательства. — Фой не запнулась ни на секунду придумывая ложь, — Я забеременела, ребенок родился мертвым, и тело похоронено в паре километров отсюда! — Действительно? — Какая разница, — Фой с отвращением сплюнула, продолжая играть свою роль, — это было проклятое дитя, и из-за него я более не смогу быть матерью. Я утопила ублюдка, его лицо было поросшее шерстью, потому что оно было исчадьем ада! — Как любопытно, — рассмеялась свидетельница, — и как ты докажешь, что это был ребенок Марка? Он-то теперь точно ничего не расскажет. — Я найду, как подтвердить! — Ты врешь, девочка, хотя, может, не во всем, — свидетельница наклонила голову, словно рассматривая Фой, — ребенок был не твой. Ты украла его, чтобы получить выкуп, и он умер, так как ты не кормила дитя. Жестокая Фой. — Да что ты понимаешь! — Фой раздраженно подняла пистолет и выстрелила свидетельнице в голову. Между ними было менее метра, и девочка была уверена, что попала. Но ребенок продолжал стоять неподвижно, словно ничего не произошло. — Что ты такое? — С ужасом воскликнула Фой. Изо рта девочки вытянулись два зуба, почти в мизинец длиной. Ее кожа стала облазить, как будто плавилась и стекала. А под старой была другая – отвратительная, покрытая шипами и наростами. — Меня зовут Эрилес. Я вампир. А ты – маленькое злобное чудовище. Порождение этого мира. Фой испуганно смотрела на нее, но не сбегала. Эрилес нагнулась к мертвецу и стала пить его кровь. Ноги Фой одеревенели от ужаса, но при этом она испытывала невероятное любопытство. Перед ней стоял маленький демон, в чьей власти была великая сила, и Фой знала, что хочет ее себе, хочет эту силу, чтобы наказать всех своих врагов и обидчиков. — Я предлагаю тебе служить мне вместо Марка. Ты согласна? — Да! — С готовностью ответила Фой. Но Эрилес не подарила Фой той власти, о которой мечтала девочка. Смертная оказалась в рабстве крови у старого вампира, которая решила использовать озлобленность и жестокость Фой в реальных боях. Эрилес дрессировала ее как зверя для арены.***
(Берлин, 26 октября 1808 год. Ночь). Среда (Марианна) Марианна с трудом сдерживалась, чтобы не перейти на бег. Она несла важнейшую информацию, которую не могла доверить никому и хотела сообщить такие новости своему господину сама. Выбравшись из капеллы незамеченной, одетая в темный плащ одного из охранников Петра, Марианна избегала освещенных улиц и открытых пространств. Господин будет доволен и, возможно, даже напоит ее кровью вне очереди. Через несколько дней в Берлин прибывал Карл. Петр уже вовсю готовился к встрече с ним. Но это еще не все. Карл желал увидеться с Джеттом. А значит, Бруджа покинет свой охраняемый замок, и таинственные покупатели господина будут очень довольны получить новости об этом.***
(Берлин, 26 октября 1808 год. Ночь). Среда (Каспар) Каспар провел два дня в Париже. Несмотря на то, что город считался самой дорогой и красивейшей столицей Европы, у него остался неприятный осадок от встречи с Тореадорами. Брат курфюрста, что привез казну города, надеялся улучшить положение, но выступил не лучшим образом, и вся Франция отзывалась о нем, как о слабаке и трусе. Каспар в обществе Тореадоров чувствовал себя подавленно. На него все смотрели как на мертвеца, так как он был в списке детей Густава, которых требовалось приговорить к казни. Вернувшись в Берлин, он вздохнул с облегчением. Хоть городок был на порядок мельче и беднее, он был родным, и тут Каспар чувствовал себя защищенным под крылом сильнейшего старейшины, отца и Принца Берлина – Густава. Уже через несколько часов после возращения Каспара вызвал на встречу Сенешаль. Два Вентру встретились в новомодном салоне и делали вид, что курят сигары. От посторонних взглядов их скрывала тяжелая занавесь, и двое гулей следили, чтобы никто даже не вздумал приблизиться к господам. — Как принял тебя Франсуа Вийон? — Спросил Вильгельм у Каспара. — Все прошло очень успешно. Париж действительно такой, как описывают его журналы: огромный зловонный город, переполненный людьми и Каинитами. Ни одного свободного места, и все сферы деятельности расписаны по именам вампиров. Неприятное место, могу заметить, и здание Элизиума, Версальский дворец. Никто не обновлял его столетия, замок лишь слегка ретушировали, добавляя детали и строения. Но дворец пропах людьми, болезнями и испражнениями, так же, как и весь город. Франсуа там смотрится как богатое дополнение. Мужчины рассмеялись. Их разговор можно было бы принять за светскую беседу, но собеседники не смотрели друг другу в глаза, а редкие клубы дыма, выпускаемые из сухих ртов, слишком очевидно показывали, что оба они не дышат. — Марсель не присутствовал при передаче. Было двое гулей Принца и казначей Наполеона. Но статуэтку я передал лично Франсуа, как ты и просил. Тореадор пришел просто в неописуемый восторг. Он тараторил минут сорок, расписывая мне происхождение и тяготы статуэтки. — Каспар сделал небольшую паузу. — Это правда, что фигура была слеплена из золота детьми древней колдуньи? Детьми Лилит и Каина! — Возможно. — А ты сам веришь? — Во что? Что прародитель вампиров был способен зачать смертных детей от древней магички? — Вильгельм криво усмехнулся. — Я не знаю всех деталей. Возможно, прародитель был живым, когда делал ей детей. — Я не верю в прародителя и в то, что, вернувшись, Каин накажет всех вампиров, уничтожив своих потомков. Я живу уже шестьсот лет и ни разу не встречал никаких напоминаний о жизни или смерти Каина, кроме христианского мифа, что рассказывает о первом убийце с тем же именем. Существовала ли Лилит? Это могла быть любая ведьма времен образования инквизиции. Как она умерла и вернется ли, чтобы отомстить своему изменнику мужу, я не знаю. Но в грядущий апокалипсис не верю. — Я тоже, — подержал Каспар, но, казалось, что он просто поддакивает старшему брату. — Что еще рассказывал Франсуа про статуэтку? — без особой заинтересованности спросил Вильгельм. — Сказал, что огромный алмаз размером с голову младенца был встроен в полость на животе фигурки. Он утерян уже несколько тысячелетий, но легенды говорят, что в нем таится великая сила, огромная мощь, способная возрождать мертвых и убивать одной лишь мыслью. — Я тоже могу убивать мыслью, — рассмеялся вампир, ловя испуганный взгляд Каспара. — А известно ли, где этот алмаз? — Нет. Он был утерян, как и многие другие артефакты, после падения третьего города вампиров. Статуэтку унесла с собой Сир Яснотки. Я не стал рассказывать, как мы получили ее, но Франсуа, скорее всего, позволит Пруссии выйти из войны. Кстати, ты узнал у Катерины, как она выпросила эту вещицу у Яснотки? — Такие вопросы не задаются, — с усмешкой ответил Сенешаль. — Осталось надеяться, что на окончание войны согласится и Густав. Но, боюсь, его мстительная натура подтолкнет нас на новые споры. Хотя сейчас Берлин с трудом выкарабкивается из долгов и нищеты, и мы просто не способны будем набрать армию, пока люди не вернутся в свои дома, Густав уже планирует способы мщения. — Я создам ему армию! — Не бросайся словами. — Я серьезно. Ты знаешь, какую работу я вел в последнее время. Я добился многого, и скоро у Пруссии будет своя слаженная воинская система, лучшая в мире. Конечно, мне потребуются некоторые вложения, и я знаю, что я могу на тебя рассчитывать, ведь все это на благо Берлина и Густава. — Финансы города представляют собой плачевный вид. Но я уверен, что смогу найти необходимые средства. Ты определился насчет включения в нашу политику Свена и Инги? — Слишком молоды. И не называй эти игрища за власть политикой, — рассмеялся Каспар. — Ты тоже был молодым. Но я принимал тебя как равного. — Мы – дети Густава. Это делает нас равными перед другими. Но не перед друг другом. Я восхищен твоим терпением и великодушием относительно молодых отпрысков, но их бесполезность подчеркивается даже нашим Сиром. Все молодые отпрыски живут в Потсдаме, и Дитя Инги даже не получил позволения посещать город. Думаю, Густав держит их как расходный материал, и, если Тореадоры не отступят, Густав убьет молодых Детей. Нам лишь надо позаботиться, что бы Франсуа согласился на равный обмен и принял жертву из троих. — Да. Для этого нам жертв хватит. Вампиры понимающе кивнули друг другу головами. — Я спонсирую твою армию. Хотя все еще надеюсь, что Густав будет разумен и не переступит черту. Меня самого греет мысль посетить Версаль в качестве захватчика и отомстить Марселю за топтание грязными сапогами моих ковров в Шарлоттенбурге. Кроме того, статуэтку Лилит надобно вернуть в Берлин. — Согласен.