Эталон джентльмена (The Measure of a Gentleman)

На следующий день Джон проснулся гораздо раньше, чем обычно. С самого утра он был усталым, потому что почти не спал, а в глаза словно насыпали песка. Всю ночь Джон ворочался, не в состоянии выбросить из головы предложение Шерлока и все те ужасные вещи, которые он ему сказал. Они оба сказали. Со вздохом встав с постели, Джон небрежно оделся, лишь бегло взглянув на своё отражение в зеркале. Отказавшись от завтрака, потому что его желудок по-прежнему из-за нервов скручивало узлом, Джон решил немного развеяться с помощью прогулки на свежем воздухе. Он вышел на крыльцо приходского домика и посмотрел на линию горизонта, полной грудью вдыхая утренний воздух. Вчера, после размолвки с Шерлоком, Джон вернулся в дом Андерсонов и сразу удалился в свою комнату до окончания вечера, сославшись на головную боль. При свете нового дня он хотел немного размять ноги и заодно пробраться сквозь дебри собственных эмоций. Сделав глубокий вдох, Джон спустился с крыльца и пошёл по тропинке в сторону от центральной аллеи. Он шёл по краю парка, и через несколько минут ходьбы, он прошёл сквозь большие кованые ворота ограды. Заметив рощу, Джон свернул к ней, желая укрыться в тени между деревьями. Его мысль отчаянно работала, в основном крутясь вокруг одной темы. О чём думал Шерлок? Как он мог сказать все те вещи, и всё же ожидал, что Джон примет его предложение? Этот человек когда-нибудь доведёт его до безумия со всеми своими противоречиями. Джон беспокойно ходил по роще, каждый раз останавливаясь на некоторое время, чтобы взглянуть на ворота парка. Недели, которые он провёл здесь, в Кенте, день за днём приносили изменения окружающему пейзажу: молодой зелени на деревьях становилось всё больше. Утро было тихим и спокойным, в отличие от мыслей Джона. На мгновение он остановился у древнего раскидистого дуба, наблюдая за облачками пара, вырывавшимися изо рта на выдохе, которые скручивались и рассеивались в воздухе перед ним. Его мысли снова возвращались к тому, как точно так же пар от его дыхания клубился вчера утром, смешиваясь с паром от дыхания Шерлока, когда они стояли рядом; настолько близко, чтобы чувствовать тепло тела другого, если бы они были одеты не по погоде. Джон зарычал, когда понял, что ему внезапно стало интересно, что он мог бы почувствовать от близости Шерлока в других обстоятельствах. Была бы тёплой его гладкая бледная кожа? В отчаянии Джон потёр глаза, а затем с силой провёл пальцами по волосам. Звук справа привлёк его внимание, и на некотором отдалении Джон мельком увидел человека у опушки. Неловкость искрой пробежала по его телу, заставляя напрягаться мышцы живота под одеждой. Ещё до того, как человек появился в просвете между деревьями, Джон уже знал, кто это был. Шерлок стоял перед ним, непривычно проявляя беспокойство, переминаясь с ноги на ногу. Его ярко-синий шарф, повязанный вокруг шеи, почти скрывал полные розовые губы. Рукой, затянутой в чёрную перчатку, Шерлок протянул письмо, чей сливочного цвета пергамент являл разительный контраст с мягкой кожей. Его тело было напряжено, но голос спокоен и нисколько не надменен, он звучал лишь немногим выше, чем обычно, когда попросил Джона принять письмо: - Я надеюсь, что Вы окажете мне честь и прочтёте это. Как только пальцы Джона сомкнулись на конверте, Шерлок сухо поклонился, а затем повернулся и покинул рощу, не сказав ни слова, и вскоре совсем скрылся из виду. Джон смотрел на конверт в своих руках, разрываясь между желанием выбросить письмо и немедленно прочитать его. Он хотел бросить злосчастное письмо на холодную землю и забыть о его существовании, действительно хотел. Но не смог. Замирая от любопытства, он ожидал, что не получит никакого удовольствия от чтения, тем не менее, Джон вскрыл конверт, вытаскивая два листа, исписанные тонким, угловатым почерком. Дорогой капитан Уотсон, Сэр, получив это письмо, не тревожьтесь, — оно не содержит повторного выражения тех чувств, которые вызвали у Вас вчера утром столь сильное неудовольствие. Я лишь хочу просветить Вас, а также защитить себя от выдвинутых Вами обвинений, в частности тех, что касаются мистера Мориарти. Совершённые мною преступления носят различный характер, о первом из которых я уже говорил. Я поступил так, как считал, будет лучше для моего друга. Я не верил, что Ваша сестра была равнодушна к мистеру Лестрейду лишь потому, что мне бы этого хотелось. Но я сделал такой вывод на основе объективных фактов. В этой истории я вспоминаю с неудовольствием лишь об одном своём поступке: я умышленно скрывал, что Ваша сестра была в городе, хотя я знал об этом практически с момента её приезда. Возможно, это было ниже моего достоинства, однако, что сделано, то сделано, и мои методы, хоть и не те, которыми можно гордиться, были успешными, и я не осуждаю себя за содеянное. Что касается второго, более тяжкого обвинения, — в нанесении ущерба мистеру Мориарти, — я могу сообщить, что если бы оно было обосновано, то это преступление действительно было бы тяжёлым, но, как Вы, несомненно, в конечном итоге убедитесь, это не соответствует истине. Отец мистера Мориарти был уважаемым человеком, который управлял нашим родовым имением в Пемберли. Мой отец очень любил и ценил его, и стремился помочь ему как мог, когда его жена растрачивала деньги на экстравагантные покупки, поддаваясь своей порочной натуре. Что касается его сына, мой отец всегда любил молодого человека и был высокого мнения о его манерах. Мистер Мориарти и я мальчиками играли вместе, и хотя мы сильно отличались друг от друга, мы были достаточно дружны, насколько это было возможно. С тех пор прошло много лет, прежде чем я увидел его с другой стороны и начал думать о нём по-иному. После смерти отца мистера Мориарти, мой отец поддерживал его в школе, а потом и в университете, надеясь, что он выбрал бы профессию, которая лучше всего подходит ему, например, духовенство. Его привычки, однако, были развратными, и когда мы с братом обнаружили его двуличие, то обратились к отцу со своими наблюдениями. Он не захотел и слышать об этом, а мы не стали настаивать, потому что отец был уже не молод и постепенно угасал, и мы не хотели приблизить его кончину. И всё же последним желанием моего отца было и дальше поддерживать мистера Мориарти, предоставив ему возможность учиться в университете, однако, ни для Майкрофта, ни для меня не стало неожиданностью, что мистер Мориарти попросил вместо этого три тысячи фунтов, заявив, что он потратит деньги на изучение юриспруденции. Проигнорировав свои инстинкты и наблюдения, я предоставил ему требуемую сумму при условии, что никогда более он не появится на пороге Пемберли. Освободившись от опеки, Мориарти проводил свои дни в праздности. Как он жил, я не знаю наверняка, хотя у меня есть основания полагать, что в тот период он пристрастился к азартным играм. Я думал, что наши с ним отношения давно окончились, но прошлым летом наши пути вновь пересеклись при самых неприятных обстоятельствах, которые я пробовал неоднократно, но безуспешно стереть из памяти. Моя сестра Джорджиана уехала из школы на каникулы, чтобы провести лето в Рэмсгейте с подругой. Нас с Майкрофтом убедили, что родители девушки, с которой она собиралась путешествовать, были порядочными людьми, поэтому мы позволили Джорджиане отправиться с ними. Туда же, в Рэмсгейт, отправился и мистер Мориарти, несомненно, в соответствии с собственным планом. По истечении краткого периода времени, который Джорджиана провела там, она была убеждена, что влюбилась в мистера Мориарти и дала согласие на тайное бегство с ним. Тогда ей было всего пятнадцать лет. За два дня до предполагаемого побега я получил послание от родителей девушки, с которыми она осталась. Их вина явственно читалась между строк, тем не менее, они были ответственны за мою сестру. Чтобы перехватить беглецов, я поспешил в Рэмсгейт. Джорджиана, столкнувшись с моим порицанием, сразу во всём призналась. Вы можете себе представить мою реакцию, поэтому мистер Мориарти не без оснований покинул город, отказавшись от своей цели, которой была, конечно, не моя сестра, но её приданое в тридцать тысяч фунтов. При этом я сознаю, что намерение мистера Мориарти было двояким, потому что если бы он сбежал с моей младшей сестрой, его месть брату и мне была бы полной. Единственное, что я с радостью и удовлетворением могу сообщить по окончании этой истории, что я разрушил его планы. Я не знаю, что мистер Мориарти рассказал Вам, но я надеюсь, что Вы сделаете вывод, что я говорю правду. Вы можете удивиться, почему я не сказал этого вчера утром, но, капитан Уотсон, я никогда не поступаю подобным образом. Для того, чтобы убедиться в истинности моего рассказа, Вы можете спросить полковника Диммока, который благодаря нашей дружбе был посвящён в эти печальные события. Если Вы предпочитаете не верить мне по личным причинам, то Вы не сможете проигнорировать слова полковника Диммока. Добавлю лишь, что ожидаю, что Вы прибегнете к своей сообразительности и проницательности, которыми я так восхищаюсь в Вас, чтобы сделать верные выводы.

Шерлок Холмс

Джон тяжело привалился к дереву, опустив плечи, и невидящим взором уткнулся в землю, а страницы письма, которые он держал ослабевшими пальцами, грозили разлететься по ветру. Его первой мыслью было выбросить письмо и забыть о написанном там, потому что Джону гораздо легче было сделать это и продолжать думать, что Шерлок злобный, беспринципный человек, чем признаться себе, как он ошибся в характере мистера Мориарти. Насколько Джон знал, Шерлок Холмс не был лжецом. Он был высокомерным и надменным, да, но он бы не упомянул полковника Диммока как человека, который мог подтвердить достоверность сведений, если бы они были ложными. Вспоминая разговоры с мистером Мориарти, Джон понял, что письмо представляет их в новом свете. Мориарти поделился интимными подробностями о его отношениях с Шерлоком слишком рано, объявил себя обманутым и несправедливо униженным Холмсом, но не показался на балу в Незерфилде. Зато мистер Лестрейд открыто и безоговорочно почитал Шерлока и не считал его ни в коей мере беспринципным или несправедливым, что Джон ранее предпочитал попросту игнорировать; его собственные предрассудки против этого человека препятствовали его способности видеть истину. Он ничего не знал о мистере Мориарти до встречи в Меритоне. Он ничего не слышал о его прежней жизни, кроме того, что тот сам говорил. Лицо, голос, и манеры Мориарти ошибочно создавали впечатление человека, заслуживающего доверия. Как легко Джон подпал под его очарование и поверил, не задавая никаких вопросов! Когда он с пристальным вниманием читал и перечитывал письмо, каждый поступок Шерлока казался более верным, независимо от того, что его поведение не всегда соответствовало приличиям, но на самом деле, всё сводилось к тому, что он совершенно непорочен по этому делу. Джон в тот момент испытывал такой стыд, которого не чувствовал никогда раньше, и не мог думать ни о Шерлоке, ни о мистере Мориарти, не чувствуя себя слепым и нелепым. Другой проступок Шерлока заключавшийся в пренебрежительном отношении к матушке и Гарриет, которые вели себя глупо, также заслуживал переоценки. Джон закрыл глаза, вспоминая все случаи, когда Шерлок видел его семью, и поморщился. Из его письма стало понятно, что предположение о том, что Молли не испытывала привязанности к мистеру Лестрейду, не казалось таким смехотворным, как это звучало из уст Шерлока накануне. Джон знал, что Молли, хоть и не холодна, но она не имеет привычки открыто показывать свои эмоции. И только потому, что Джон был так близок с сестрой, он мог расшифровать их. А люди, не слишком хорошо с ней знакомые, не будут знать, что искать. Её чувства, хотя и искренние, слишком мало демонстрировались публике. А что касается его матери и Гарри, тут не о чем думать, учитывая, как часто он сам был огорчён их неприемлемым поведением в обществе. Справедливость этих слов била, словно пощёчина. Аккуратно сложив письмо и убрав его в карман своего пальто, Джон выпрямился, но он вновь чувствовал себя очень усталым. Когда он, наконец, добрался домой, он был чрезвычайно благодарен Андерсонам за то, что они отсутствовали большую часть дня. В гостиной Джона остановила служанка, объясняя, что двое мужчин пришли и ушли. Мистер Холмс и полковник Диммок приходили сообщить, что покидают Розингс в этот же день. Они ждали Джона в течение некоторого времени, но оставшийся позже мистер Холмс, по словам горничной, настаивал, что они приходили только для того, чтобы попросить её передать это, и теперь джентльмены были уже на пути в Лондон. Джон вежливо поблагодарил девушку и возобновил стратегическое отступление в свою комнату, со странным смешанным чувством облегчения и грусти.