Идя вперед

Наступала ночь, и пришло время разбить стоянку. Доктор мог идти всю ночь — он отчаянно этого хотел, и Мишель не была против, — но Доктор знал, что ей необходим отдых. Несмотря на ее ночные вылазки и относительно неплохое здоровье, все же она провела значительную часть своей недавней жизни в подземном бункере, где и питание было недостаточно хорошим. У него было такое чувство, что Мишель скорее свалится с ног, чем пожалуется, а так как идея свалиться с ног посреди леса не казалась Доктору идеальной, он предложил остановиться на ночь. Тот факт, что Мишель не стала протестовать, подтвердил, что его догадка была верной. Мишель пошла охотиться, а Доктор собрал хвороста и сложил его в центре полянки, которую они выбрали для своего импровизированного лагеря. Они не могли рисковать оставлять огонь надолго, чтобы их не обнаружили, но нужно было приготовить то мясо, которое сможет добыть Мишель. Доктор вздрогнул при звуке выстрела. Если бы неподалеку были солдаты, это бы привлекло их внимание. На расстоянии дня пути от этой базы они больше уже не смогут охотиться, чтобы не рисковать быть замеченными. На самом деле, действительно нужно было свести охоту к минимуму, насколько возможно. Доктор только что закончил разжигать огонь с помощью звуковой отвертки, когда вернулась Мишель. — Знаешь, — заметила она, — некоторые назовут это мошенничеством. — Некоторые? — повторил он. — А как тогда ты это назовешь? — Чрезвычайно целесообразным способом. Вдвоем они умудрились приготовить кроликообразное существо, которое принесла Мишель. Доктор попытался исподтишка подсунуть девушке большую часть блюда, принимая во внимание то, что у нее явно не было возможности хорошо поесть уже давно. Они ели молча, и наконец Доктор взглянул на нее через огонь. — Не то что я возражал против твоей добычи, — сказал он, — но нам, возможно, следует свести охоту к минимуму. — Да, — согласилась Мишель. — Кажется, это намного громче, когда пытаешься, чтобы тебя не поймали. Я привыкла часто охотиться, особенно когда была младше, но никогда это не ощущалось настолько шумным. Доктор приподнял бровь на это заявление. Мишель не могла быть старше Розы. Тогда для нее охотиться, когда она была младше, означало, что она охотилась ребенком. А охота обычно не то, чем занимаются дети. Этим должны заниматься родители… Однако он не стал комментировать, а всего лишь вытащил из кармана еще один платок и бросил ей, чтобы она могла вытереть руки после еды. Она окинула взглядом его карманы. — И что еще у тебя там есть? — Даже я до конца не знаю, — признал он. Доктор знал, что был любителем ненужных вещей, но даже он удивился, когда однажды засунул руку в карман и вытащил оттуда пакетик жевательного мармелада, которого не видел со времен четвертой жизни. Поразмыслив, он нашел это странным, потому что никогда не носил этот плащ в своей четвертой жизни. Он так и не разрешил этой загадки и уже оставил попытки это сделать. Впервые за долгое время его карманы полностью опустошили тогда, когда он был взят теми наемными убийцами, несколько месяцев назад. Роза нашла содержимое карманов удивительно забавным, и они провели несколько неминуемо бессонных ночей после того испытания, сортируя разные объекты. С того времени он слегка сократил количество барахла, но все равно не был уверен, что именно мог случайно вытащить, если не будет осторожен. Они сидели молча, глядя, как огонь догорает до мерцающих углей. — У тебя есть какой-то план, как ее вытащить? — спросила Мишель. Доктор вздохнул. Они все еще даже не знали, была ли Роза там, не говоря уже о том, как вытащить ее оттуда. — Не совсем, — признал он. — Но я что-нибудь придумаю. Я всегда так делаю. — Ты очень уверен в себе, — сказала Мишель, поворачиваясь на бок и кладя голову на руку, глядя на него через последние тлеющие угольки. — Просто очень упрям, — пожал плечами Доктор. — Потому что об альтернативе не хочется думать. Мишель помолчала с минуту. — Так ты на самом деле думаешь, что она еще жива? — Да. Ему нужно было верить в это. Ему нужно было верить, что он бы узнал, если бы Розы не было в живых. Он бы почувствовал каким-то образом. Внезапный толчок постоянно перемещающихся временных линий, рябь, хоть что-то. Она не могла быть настолько значимой и не иметь никакого воздействия на мир. Если бы она умерла, это бы почувствовалось… должно было. Она была слишком важна, чтобы это прошло незамеченным. Или же на самом деле он имел в виду, что она была слишком важна для него… Он не мог позволить себе так думать, неважно насколько бы он мог хотеть. Признать эти слова, пусть даже перед самим собой, будет означать начало цепочки событий, которая может привести только к трагедии. Человеческая жизнь… такая короткая… что любое будущее будет неизбежно омрачено разбитыми сердцами. Чувствовать было одно, но признать это в открытую, на самом деле позволить своим сердцам принадлежать кому-то, только чтобы потом они были разорваны в клочья ее неминуемой смертью? Он не мог об этом думать. Впрочем, кого он хотел обмануть? Отрицание этих слов могло предотвратить действие, но не могло изменить истину. Того, что он чувствовал. Он знал, что его сердца уже принадлежали ей, и мысль о том, чтобы потерять ее, заставляла его желать забиться глубоко в нору и никогда оттуда не вылезать. Это было невозможно. Как бы он этого ни хотел, он знал, что это невозможно, и было глупо даже позволить себе мечтать. Он ее не заслуживал. А Роза заслуживала настолько большего, чем он. Кого-то, кто мог дать ей дом, безопасную жизнь, семью… кого-то, кто мог состариться рядом с ней. Сейчас она наслаждается почти каждой минутой их беспорядочной жизни в ТАРДИС, но что произойдет, когда она неминуемо осознает, чего лишает себя? — Кажется, с тобой это происходит с завидным постоянством, — заметила Мишель, пробившись через его мысли. — По крайней мере, ты не выглядишь встревоженным. — Тюремное заключение не такая уж редкость для нас, — признал Доктор. — И кто-то из нас обычно спасает другого. Это не исключение, но в то же время… «Храбрый ребенок, который умрет в битве, совсем скоро». — Это нехорошая ситуация, и мне нужно забрать ее от них. — Нам, — тихо поправила Мишель. — Нам, — согласился он. Затем он глубоко вздохнул, наконец задав собственный вопрос: — Мишель, почему ты мне помогаешь? Я имею в виду, на самом деле, почему? Не в качестве проводника или ради благородной цели. Ты меня даже не знаешь. Почему ты это делаешь? Она перевернулась на спину, смотря на ветки деревьев над головой. — Я не знаю, — призналась она. — Я просто хотела что-нибудь сделать вместо того, чтобы просто сидеть под землей и ждать, когда нас обнаружит патруль. — А как ты попала к Пазу и Кайе изначально? В бункере они почти не делились подробностями. — Случайно, — тихо призналась Мишель. — Просто полное стечение обстоятельств. Деннел и я вполне буквально свалились в подвал во время атаки. Паз нас нашел, привел с собой, и мы остались. — Значит, вы с Деннелом знали друг друга до… — Да, — тихо сказала Мишель. Доктор не знал, что сказать. Он хотел рассказать Мишель о последних словах Деннела — предложение, которое он пытался закончить, прежде чем умер. Слова, которые уже никогда не будут произнесены. Доктор подозревал, о чем они могли быть, но не знал наверняка, и было нечестным по отношению к Мишель или к памяти Деннела вкладывать их в уста парня. Это напомнило ему о собственной неудавшейся попытке последнего послания, когда он висел над бездной в самой глубине Кроп Тора. Тот единственный раз, когда слова почти слетели с языка, но в последнюю секунду он не смог. Он бы хотел сказать ей. Если ему предстояло умереть, он не хотел бы умереть с тем, чтобы она никогда не узнала. Даже если она не чувствовала того же, по меньшей мере она бы знала. Но те же страхи, которые сдерживали его каждый раз, всплыли опять. Страх того, что произнесение вслух сделает эти слова реальными, для него и для нее. И столкнуться с этой реальностью, когда он мог быть на волоске от смерти, было чем-то, чего Доктор просто не мог сделать. Огонь погас, и вскоре все затихло. Доктор, как обычно, не мог спать. Поэтому он лег на землю, чувствуя под собой палки и камешки, и взглянул вверх сквозь вершины деревьев. Он уловил отблески нескольких звезд, мерцающих над головой, и почувствовал знакомое желание бежать, которое возникало всегда, когда он видел звезды. Столько всего можно исследовать, столько всего увидеть… как он мог оставаться на одном месте? Но за свои 900 (приблизительно, потому что Доктор применял принцип правдоподобного отрицания, когда это касалось его возраста) лет, прошедших с Раскола, он научился также сдерживать это. Роза, возможно, посмеялась бы, услышав это от него, и была бы права — все же он провел большую часть жизни, убегая. Но он также выучился ценить красоту тихих мгновений. Руку в его руке. Набегающую волну прилива. Сад после весеннего дождя. Звездное небо, сияющее сквозь деревья. Беспорядочная активность его жизни делала мгновения покоя еще более драгоценными. Он обнаружил, что пытается снова дотянуться до ТАРДИС, пытается почувствовать ее. Их связь, конечно, осталась невредимой, и Доктор ощущал, как ТАРДИС тихонько надавливает на его разум, пытаясь успокоить его, а также проецируя собственное огорчение. Но все же слишком слабо и слишком далеко. Однако это было лучше, чем ничего, и он цеплялся за этот контакт, сколько мог, пытаясь заверить корабль, что все будет в порядке. Он не мог поговорить с Розой, но, по крайней мере, мог попытаться помочь ТАРДИС. Непрочная связь оборвалась от внезапного шума, и Доктор инстинктивно сел. Звуки раздавались с другой стороны костра. Спустя минуту Доктор понял, что это были за звуки, и его сердца оборвались. Это были звуки тихого плача. Тихого, но душераздирающего — рыдания, которые невозможно удержать, неважно, хотел ты плакать или нет. Она отчаянно пыталась заглушить их, возможно, боясь разбудить его. Боясь, что он узнает. Все инстинкты Доктора вопили, чтобы он подошел к ней, так же, как если бы это была Роза, но благоразумие победило. Они, возможно, и стали товарищами перед лицом текущей ситуации, но Доктор встретил Мишель всего три дня назад, а она оплакивала потерю того, кого знала намного дольше. Потому что он знал, по ком она плакала. И почему. Доктор медленно лег обратно, надеясь, что она не услышала. Ей было нужно побыть одной. Горе должно быть разделено, но часть его была полностью личной. Это была потеря Мишель, и Доктор никогда не сможет ее полностью понять. Поэтому он сделал единственное, что мог в текущей ситуации. Он притворился спящим и пообещал себе, что никому про это не расскажет. Прошло очень много времени, прежде чем Мишель снова затихла.