Взорву все стены между нами

Мою комнату освещал только свет из ночника. Я лежала на кровати в праздничном платье и высоких замшевых сапогах, наверное, в другой бы день мама меня убила бы. В наушниках играл Skillet - Comatose. Руки лениво рисовали извилистые линии на красочных обертках подарочных коробок. - Я даже представить себе не могла, что так устала. Я не смогла подавить зевок. Раскрывать подарки даже сил не было. Мама пригласила Алису Александровну и еще кого-то на чай. Зачем, я не знаю. В кафе этого чая было... Хоть купайся. Но я не осталась с ними, сказала, что пойду разбирать подарки. А сейчас я только лежу в их окружении. Глаза слипаются, но сон упрямо не хочет идти. - Без сапог, думаю, спать удобнее, - тихо прозвучал спокойный и мягкий голос. Я обнаружила, что музыка исчезла, осталась тишина, нарушаемая иногда шорохами. - Я не сплю, - медленно проговорила я и приняла сидячее положение, - Алиса Александровна? - Прости, я снова нарушаю твой покой, - она виновато улыбнулась, - Я уже ухожу. Мне этого категорически не хотелось. - Нет, останьтесь, - я дотронулась до ее руки, останавливая, - Пожалуйста. - Мне казалось, ты хочешь поспать. - Поспать я всегда успею, - наконец я смогла посмотреть на нее не полузакрытыми глазами. Еще в ресторане я заметила, как прекрасно она была одета. Темно-зеленое платье чуть выше колена великолепно сочеталось с ее изумрудными глазами. Черная короткая накидка подходила к таким же черным туфлям. На тонкой шее был мой серебряный медальон. Черные длинные волосы собраны в высокую прическу, две пряди с разных сторон, как всегда, выбивались. Это, кажется, называется лесенка. Ей идет. Красиво. Рука потянулась к ее волосам. Не осознавая, что происходит, я собираюсь попытаться заправить прядь. Но в последний момент разум вернулся из дальних краев и... прошу прощения за сленг, лоханулся! Я дернула рукой вниз, и мои пальцы прошли по ее щеке. Отчего-то мурашки побежали по коже. - Простите, - хрипло, наверное, от смущения, произнесла я. - Ничего, я уже привыкаю к твоим странным и неожиданным действиям, - произнесла она так же, как и я. - Локоны специально оставляете? - я заметила, что она сидит рядом со мной на кровати. Совсем недалеко. - Они сами не собираются, - она улыбнулась. - Какие непослушные, - голос никак не хотел выравниваться. - Ничего не поделаешь. - Что правда, то правда. Кстати, почему вы чай с мамой моей не пьете? - хитро спросила я. - Ты так смотришь на меня, будто знаешь обо мне даже то, чего я сама не знаю. Но - да, ты права, я сбежала. - Я так и думала! - Я просто не могу поддержать разговор о шитье, о прическах и макияже. А что ты подумала? - А, вы поэтому, - театрально вздохнула я, - Я думала, что вы по мне соскучились, - несу какую-то чушь. Вот почему с ней всегда разговоры ни о чем? Почему я говорю при ней бред, а она мне подыгрывает? - Потому что мне нравится этот бред. Упс, с монологами пора кончать. - Чего ты молчишь? Думаешь, чем бы еще меня удивить? - Я думала, вы когда в зеркало смотрите, и так каждый день удивляетесь. - Да, красоте своей удивляюсь. - Вернее, ее отсутствию. - Язва ты, Кира, - она наклонила голову набок. Как же я люблю, когда она так делает. - Зато милая. Ну ладно, обсудим это позже. Разберете со мной подарки? - Конечно, ты же без меня не справишься. - Это вы язва. - Зато милая. - Вам нужно меньше общаться со мной, а то скоро тоже начнете делать какие-то странные вещи. Она тихо рассмеялась, а я потянулась к небольшой красной коробке. - Так, - разворачиваю упаковку, - О, книги, это хорошо, просто замечательно. О, Дьявол! Это ужасно! Алиса вздрогнула от моих восклицаний и наклонилась ближе, чтобы рассмотреть подарок. Она издала смешок. - Пятьдесят оттенков серого? Ты что, лучше этого ничего не придумаешь. А это? Надо же. Хорошо быть тихоней. Ну, тебе это неизвестно. Хотя они явно знали, что тебе нужно, - она внимательно посмотрела в мои глаза. Я заметила, что нужно открыть окно, жарко, - Слушай, а это тебе не мама подарила? Я припоминаю, откуда этот сюрприз. Да, мама мне его вручила. - От нее. - Так и думала, - она усмехнулась, но еще раз посмотрев мне в глаза, перестала, - Ты что, пила? Ошарашила, так ошарашила. - С чего вы взяли? - У тебя зрачки расширенные. Интересно, зрачки могут расшириться, если тебе ужасно жарко. Да что такое? - Только бокал шампанского, когда говорили первый тост, - я вгляделась в ее глаза, - А у вас тоже расширенные. - Да? - она вернулась в прежнее положение, - Значит, правду говорят, что вечером зрачки расширяются, - улыбается. Так красиво и загадочно улыбается. - А как вы узнали, что это от мамы? - мне все жарче. Надеюсь, не заболела. - Это элементарно, Ватсон! Твоя мама точно не читала книгу "Быть тихоней" и покупала ее ориентируясь на название. Она хочет, чтобы ты была поспокойнее и послушнее, да еще и видела в этом плюсы. Я книгу тоже не читала, поэтому не могу сказать, ошиблась она или нет. Об этом произведении слышала немного, но то, что было мной услышано, да и само название не внушают мне прочесть их. А вот о "Пятидесяти оттенках серого" я слышала больше твоей мамы. Она, скорее всего, знает только то, что это роман, там все построено на любовной линии мужчины и женщины, - она замолчала, давая понять, на что намекает, - Но точно не слышала о том, что это эротический роман, и там скорее все построено на желании тел, а не на любви между душами. - Вам стоило стать сыщиком, - задумчиво произнесла я, восхищаясь такому простому выводу, к которому я бы сама не пришла. А психология - это очень интересная сфера. - Здесь дело не в логике. Она присутствует, конечно. Но я просто разговаривала с твоей мамой и изучала ее. Она очень хочет тебя изменить. Знаешь, я не считаю это правильным. Это ты, это твой характер. У тебя нет желания грабить, унижать, убивать. Это не та вещь, над которой надо так печься. - Но ведь все говорят, что это отклонение в психике. - Наша душа - это тайна, даже для нас самих. И мы не виноваты, что она полюбила, сроднилась с другой душой, чей обладатель является представителем нашего же пола. Мы не выбираем, кого полюбят наши сердца и не выбираем, кто дотронется до самого глубокого, драгоценного, что у нас. Я слушала ее и поражалась этой толерантности. Люди сейчас так злы, так хотят, чтобы все жили одинаково, так никого не хотят понимать и принимать, что такое простое уважение и терпимость к другим удивляет. - Я с вами согласна. Природа создала мужчину и женщину, чтобы они создавали себе подобных, но о любви и речи не было. Мы сами это придумали. - Это правда. Придумали сами. И я хотела тебя спросить, а твоя мама ничего не придумала? Ты так категорически отрицала свою принадлежность к гомосексуалам. Да этот повод для сомнений был весьма странный, - она смотрела мне в глаза. Она всегда смотрит мне в глаза, а кажется, что в душу. Она меня спросила о том, на что я точно знала ответ. Но, наверное, когда-то давно. Не знаю, почему, а у меня не получалось ответить отрицательно. И положительно тоже, что должно было радовать. Нет, не так, что радовало бы меня какое-то время назад. Сейчас было все равно, человека какого пола я полюблю. Я всегда относилась ко всем толерантно, но это, скорее всего, из-за моего пофигизма. Несмотря на мое отношение, я не могла допустить раньше и мысли об этом. Если это связано с другими, то мне все равно, это его личное дело, сердцу не прикажешь. Если связано со мной - все становилось гадостью. А сейчас я начала относиться толерантно и к самой себе. Я пожала плечами. - Я, наверное, еще не любила никого. Поэтому, не знаю. - А что ты сделала бы, влюбившись в девушку? - странно, хрипло спросила Алиса. Мне почему-то показалось, что она сама не понимает, что происходит, что она делает. Казалось, что она не контролирует даже свои мысли. И самое ужасное, я тоже. И я не понимала, почему. Хотя мне было все равно на все. Только на то, что мы обе пододвинулись, и наши лица недалеко друг друга - было как-то не все равно. - Приняла бы себя такой, какой являюсь, - я еще ближе. - А если бы были препятствия? Много препятствий. - Могло быть только одно препятствие. Нелюбовь со стороны того, к кому я испытываю любовь. - О, это наверняка было бы мерзко, - бормочет она, наклоняясь ближе. И я только сейчас замечаю, что мы шепчем. - А что бы сделали вы? - Я? Не знаю, я тоже никогда не любила. - Это не ответ. - Тебе так хочется узнать, что бы я сделала? - замечаю, что давно держу ее за руку. - Да, хочется... - Я... - пододвигается еще ближе, но потом резко отодвигается назад, я разочарованно выдыхаю - Приняла бы себя, наверное. Но давай лучше продолжим раскрывать подарки, а то у твоей мамы такой хороший слух на все нетрадиционное, что она услышит даже наш шепот. - Согласна. - Позволишь? - рукой тянется к серебристой коробочке. - Конечно. Начинает раскрывать ее. А я стараюсь ни о чем не думать. Начну думать, анализировать что-то - появятся проблемы. То же было с мамой Алекс. Пока не начала думать, что ее мучает, никаких ссор не было, как решила помочь, так я виновата во всех несчастьях оказалась. - Какая прелесть! - Алиса вытащила из коробочки небольшой кинжал, - Ты собираешь холодное оружие? - восторженно рассматривая предмет, спросила она. - Да, - я перевела взгляд на подарок, - Действительно красивый. Тонкое и острое лезвие серебряного цвета, черные ножны из настоящей кожи, что мне видно сразу, рукоятка то ли цвета самого острия, то ли на самом деле из серебра. Все знают, что я люблю серебро и терпеть не могу золото. - Интересно, сколько он может стоить? - спросила я, все еще восхищаясь подарком. - Он стоит чьего-то желания порадовать тебя, - и она посмотрела на меня и снова улыбнулась этой улыбкой. - Дорого. От кого? - От Арины, - взяла записку, - "С днем рождения, солнце. У тебя сейчас трудное время, но знай, ты прекрасно справляешься. Твоя любимая учительница" - Риша, - усмехается, - Ей тоже нужно меньше общаться с тобой, а то она стала такой же скромной, как и ты. - Я ей передам. - Хорошо, я возьму этот? - Угу. От брата. - У тебя есть брат? - Да, он живет в другом городе. - А сейчас он где? - У наших родственников. Кто-то попросил его о помощи, вот он и поехал. Будет чуть позже. - Вы похожи? - мучаясь с оберткой, спросила Алиса. - Да, во многом. - Здесь конверт. Держи. И картина. Красиво, - искренне проговорила психолог. Она была права. На небольшой картине был изображен прекрасный закат, будто расплавленное золото. Может, не романтично, зато безумно красиво. - Твой брат знает толк в искусстве. - Да, после этого подарка я хочу увидеть эту красоту. - Я бы тоже не отказалась. Что дальше? - Подарок от Алекс. Ночник. Прекрасный ночник! - воскликнула я, увидев, что он сделан наподобие солнечной системы. - Я знаю, как он интересно включается, - Алиса по-детски улыбнулась и стала дотрагиваться до каждой планеты с восторгом трехлетнего ребенка. Я делала то же самое. Долгое время мы разбирали все подарки, над чем-то смеялись, потом, когда уже нечего было раскрывать, я легла на кровать, Алиса легла в противоположной стороне и рассказывала какие-то вещи из своей жизни, из жизни своих знакомых. Я задавала вопросы, смеялась, что-то говорила и непрестанно улыбалась. Ничего серьезного, никаких тем, имеющих глубокий смысл. Просто истории, заставляющие улыбаться. Все так просто. Мы просто лежали и говорили. А я почему-то была счастлива. Не знала, почему, но была уверена, что ответ тоже прост. Потом я не разбирала ее слов, слышала только ее приятный голос. Глаза уже давно закрылись и сознание медленно проваливалось в сон. Я почувствовала, как с меня снимают сапоги, укрывают одеялом и желает сладких снов. Даже в полудреме я смогла пробормотать: - До свидания, Алиса Александровна. На мои слова я услышала тихий красивый смех. Я неспешно шла на прием к Алисе. После нескольких часов сидения на неудобном стуле в библиотеке мне нужно было пройтись. Я вспомнила, как меня поздравляли на работе. Лера, похоже, все еще чувствует себя виноватой. И переубедить у меня ее не получается. Достаю телефон из кармана и пытаюсь набрать Алекс в сотый раз. Данный абонент недоступен. С утра не могу до нее дозвониться. После быстрого ухода Риши, она тоже поспешно удалилась. Надеюсь, они не поссорились. Ручка кабинета не хочет поддаваться, какие бы усилия я ни прилагала. Подхожу к секретарше - женщине лет тридцати пяти - сорока с крашеными блондинистыми волосами. - Извините, а вы не знаете, где Алиса Александровна? - А, ее сегодня не будет. Я же всем звонила, а может упустила кого-то, - она растерянно на меня посмотрела, - Алиса ушла неожиданно, сказала, что-то срочное. За все мои годы работы здесь, я в первый раз видела ее такой обескураженной и расстроенной. Что-то серьезное случилось. Я задумчиво кивнула, беспокоясь за психолога. Она ведь помогает всем, а кто помогает ей. - Вы даже не знаете, где она может быть? - Нет, сожалею. Сама волнуюсь. - Хорошо, спасибо большое. Я вышла из здания и побрела куда-то, не глядя на дорогу. Меня очень волновала Алиса Александровна. Что у нее произошло? Что смогло так ее разволновать? Когда я оставила раздумья и начала разглядывать дорогу, то поняла, что ушла достаточно далеко, и в нескольких метрах от меня стоит матовая машина психолога. В окна было видно, что она смотрит на что-то, что держит в руках,и это не очень приятная вещь. Всего секунду я думала, подойти или не подойти. Я постучала в окно и неуверенно улыбнулась, когда женщина удивленно на меня посмотрела. Она указала на сидение рядом с водительским. Обойдя машину, я открыла дверь и села на кожаное сидение. - Здравствуйте, Алиса Александровна. - Здравствуй, Кира. Что ты здесь делаешь? - безэмоционально спрашивает она. - Иду от вашего офиса, прием же отменяется. У вас что-то случилось? - Случилось? Прием? - непонимающе смотрит, - А, нет - нет. Просто голова разболелась. - Очень срочно разболелась? Грустно улыбается мне. - Тебе нужны чужие проблемы? - уже без грусти спрашивает Алиса. - Не чужие, а ваши. Какое-то время пристально смотрит на меня, а потом переводит взгляд на свои руки. В пальцах она сжимает какой-то конверт. - Письмо. От дяди. - От дяди? - разве ее родственники живы? - Он написал его еще при жизни. - И что? Там что-то плохое? - Не знаю. Я боюсь прочесть. - Это все, что с вами произошло? - взволнованно спросила я. - Мне позвонил какой-то друг дяди и сказал, что он... Он хотел, чтобы мне отдали письмо, когда он умрет. Если умрет. Дядя был болен. Его друг сказал, что если бы болезнь не победила, то Алексей, мой дядя, тогда приехал бы сам. Ему давно хотелось меня увидеть. Он написал мне, когда лежал в больнице. Мое сердце сжалось. Да почему?! Почему именно с ней случается столько плохого? Она уже почти оправилась от этих горьких воспоминаниях об их смерти, и вот, зажившие раны вновь вскрыты. - Мне... больно это слышать, правда. Но, Алиса Александровна, жизнь продолжается, ей все равно на нас и наше горе. Это было давно, вы не виноваты. И... Я не знаю, что вам сказать. Мне никогда не было больно так, как вам сейчас. - И пускай никогда не будет, - она едва сдерживалась. Что-то так адски больно сжалось. От одного вида на нее печальную, мне хотелось забрать все плохое себе, хотелось всегда ее радовать, что бы ни пришлось за это отдать. Я обхватила руками ее плечи и прижала к себе, она обняла меня в ответ, но не издала и звука. - Вы не станете в моих глазах ниже, если окажется, что вы тоже человек и тоже можете плакать. - Я.. - голос из последних сил был ровный. - Сильные не всегда должны плакать в одиночку. Я чувствовала, как по ее щекам скатывается слеза. - Я чувствую себя жалкой. - Вы глубоко ошибаетесь. Она крепче сжала меня в своих объятьях, и еще несколько ее горячих слез обожгли мне шею, сердце и душу. Я согласна на что угодно, только не на ее страдания. - Я не знаю, что мне делать, Кира. Я ушла, чтобы стать сильнее, чтобы доказать, что я не глупая девчонка, что я сильная. Вместо этого я разучилась доверять, думала, что смогу все контролировать, все свои действия, слезы, чувства. Прошло столько лет, а я все та же глупая девчонка. Я была так на них обижена, что они не понимают моего желания. Я ушла, оставила их, сменила номер, не пришла на их похороны. Одумалась слишком поздно. А теперь оказывается, что два года меня не мог найти друг дяди и выполнить последнюю его волю, потому что я сделала все, чтобы меня никто из родственников не нашел. Даже на могилы приходила тогда, когда никого не было. Я запуталась. Я боюсь. Она много еще говорила, а я внимательно слушала. Ее речь была бессвязна с самого начала, до самого конца, но я понимала, что она чувствует. Ее прошлое врывалось в настоящее, обвиняло ее. Я не знаю, что она имела в виду, когда говорила, что ушла, чтобы доказать свою силу, что разучилась доверять. Но ясно знала из ее рассказа, что смерть родителей сделала ее, милую маленькую девочку, трудным подростком, который натворил много глупостей. А когда она поняла свою ошибку, ей было страшно идти к родителям, страшно было смотреть им в глаза. Вот самая распространенная и губящая ошибка всех людей. Мы так боимся, что нас не простят, обвинят во всех страданиях, что даже не пытаемся попросить прощения. И рушим этим все. Мы бежим от прошлого каждый день, бежим от всего, что причиняет боль, но тогда, когда нам кажется, что все позади, это снова происходит с нами. Мысли вновь и вновь возвращаются к каким-то моментам, совесть опять начинает нас грызть по давним случаям. Дыхание Алисы выравнивалось, плечи перестали подрагивать, редкие всхлипы и вовсе перестали быть слышны. - Спасибо, Кира. Я все еще ее обнимала, и мне так не хотелось ее отпускать. - Вам не за что меня благодарить. Она по-прежнему не отталкивала меня. Алиса успокоилась, и я успокаивалась. Что угодно, только не ее страдания. - Помните то место, на фотографии? - Конечно. - Вам нужно туда. Она отодвинулась и посмотрела на меня. Не было слов о том, что это не близко, что мы потратим много бензина, что кто-то будет волноваться. Она просто повернула ключ. Я сидела с ней рядом, когда она уверенно вела машину. И меня осенило. Она доверилась мне полностью. Она ведет меня туда, где были пережиты все радости и горести. Это не фотография. Она позволила себе плакать, когда я рядом, она рассказала обо всем, что с ней происходило. Она сказала, что разучилась доверять, но кроме безграничного доверия я от нее не получаю ничего. Когда мы приехали, то не пошли сразу к дому. Алиса Александровна только расслабилась и начала говорить о чем-то, а не напряженно молчать. Ей нужно было еще некоторое время. Я предложила ей зайти в торговый развлекательный центр. Я ожидала, что она скажет, мол, нашла время, ничего глупее не придумала. Но Алиса согласилась и одарила меня благодарным взглядом. Ей нужна была разрядка. Все началось с простого горячего шоколада. В кафе она вела себя непринужденно, не то, что на улице. Потом, наконец, первый раз улыбнулась за все это время. Она начала забывать о неприятном событии. И я этому безумно радовалась. И вот, она весело смеется, когда я строю рожицы в кабинке для фотографирования. На какой-то миг я забыла, что мы здесь делаем, мне просто было с ней хорошо. Но когда стало вечереть, она решилась. Все происходило очень быстро, то ее слезы, то ее смех, то ее решимость. Это казалось абсурдным, но от этого не переставало быть правильным, нужным. А если посмотреть с другой стороны, то ничего такого не было в этом. Наоборот, жизненно, ведь в бытие смех и слезы ходят рядом. У меня дрожали руки, надеюсь, в письме не будет ничего, что расстроит Алису. Мы сидели на крыше, прислонившись к выступу, недалеко был тот самый грустный мишка. - Знаешь, это самый странный день в моей жизни. Такой мучительно долгий и одновременно ужасно быстрый. - В моей тоже. Он перенасыщен событиями. - Да. А давай, для полного бреда включим музыку. Может, люди поверят в Карлсона. Я хихикнула и начала копаться в телефоне. - Тогда еще крикнем: "Варенья мне!". Она тихо рассмеялась. Я включила музыку, но ничего не слышала так как психолог принялась раскрывать конверт. Вытащив письмо, она протянула его. - Прочти, пожалуйста. Я взяла его в руки и пододвинулась ближе к Алисе Александровне. Я рядом и ничье доверие не было мне так дорого. - Здравствуй, Алиса. Знаешь, наверное, кроме приветствия я не знаю, что написать. Я болен. Иногда у меня провалы в памяти, не знаю даже, склероз это или нет. Но это не важно. Я пишу тебе не для того, чтобы жаловаться. Я лишь хочу сказать, что горжусь тобой. Ты пошла на все ради своей мечты. Не смей себя ни в чем винить. Ты сделала все правильно. Твоя мама когда-то поступила почти так же. Она не послушала своих родителей и уехала с твоим отцом учиться в другой город. И прожила она очень счастливую жизнь. Али, правда, сердится, но это не страшно. Мы хотели тебе счастья, а становились только преградой на твоем пути. Прости нас. Я только сейчас понимаю, как плохо поступил. Я пытался отнять у тебя твою мечту. Тебе было тяжело, но я решил забыть про это. У всех были мама с папой, а у тебя нет. Это делало тебе больно. Я же не хотел этого замечать. Прости нас. И помни, мы любим тебя такой, какая ты есть. Но самое главное, моя зеленоглазка, никогда не позволяй страху и стереотипам сковывать тебя. Если ты вдруг захочешь стать художником, не слушай, что говорят люди, что это не прибыльно, что это не по твоему возрасту и прочую ерунду. Поступай, как считаешь нужным. Мы любим тебя, зеленоглазка, ты станешь прекрасным психологом. Живи, моя девочка. Алиса улыбалась. - Странный день. Спасибо тебе, Кира, - она посмотрела на меня, я заметила, что от ее взгляда сердце учащенно забилось. И кажется, я почему-то поставила песню Земфиры, потом пошла еще одна ее песня. Мне снова начали нравиться эти тексты, хотя год назад я прекратила это слушать, больше не привлекало. Но сейчас, когда я держала за руку Алису, мое сердце сжималось, и слова песен снова западали в душу. Мне стало ясно, почему во снах была именно Алиса, почему глупый орган так рвется наружу, почему я держу ее за руку, почему мне не все равно на нее, почему мне так хорошо с ней. Я смотрела на нее и не могла поверить в то, что это происходит со мной. - Тебе холодно? Ты дрожишь, - она обняла меня, но я задрожала от этого больше, - Что с тобой?- слегка обеспокоенно. - Я, похоже, снова слушаю Земфиру, - пробормотала я и положила голову ей на плечо. Гладит по волосам. - Не знаю, что это значит, но я, вроде, тоже. И в голове всего одна мысль: Она говорит про музыку?